Издательство «Иностранка» представляет книгу Керен Бланкфельд «Освенцим. Любовь, прошедшая сквозь ад» (перевод Григория Агафонова).
«Эта работа — не вымысел, ибо основана она на внушительном объеме интервью, устных показаний, документов, опубликованных и неопубликованных мемуаров. В ходе исследования у меня была возможность неоднократно беседовать с главным героем моего повествования, бывшим узником Освенцима Давидом Вишней в период с начала 2018 года вплоть до его кончины в 2021 году. А вот главную героиню — Хелен «Циппи» Тихауэр (тоже бывшую узницу Освенцима) я в живых, увы, не застала. Но она оставила после себя десятки свидетельств, а главное — недавно обнаруженную рукопись воспоминаний», — рассказывает Керен Бланкфельд.
Предлагаем прочитать начало одной из глав книги.
В порядке вещей
Как только в вагон для скота стал просачиваться первый утренний свет, у Циппи с попутчицами начинался новый раунд молчаливой борьбы за жизненное пространство. Все они не первые сутки сидели притиснутые вплотную друг к другу, поджав колени к подбородку. Суставы затекли, задницы саднило. Год на дворе был точно 1942-й. А месяц? Все еще март или уже 1 апреля наступило? Так вот и перешучивались, хотя на самом деле минули всего лишь сутки с момента их убытия из Патронки. Начало шестого утра, судя по только что забрезжившему солнцу.
Снаружи донеслись лающие команды: «Los, los hears und einreihen!»1 — явно в их адрес.
На смену гвардейцам Глинки пришли немцы в темно-зеленых мундирах и в кожаных сапогах с высокими голенищами. Циппи сразу заметила кокарды-черепа на их фуражках: Totenkopf — мертвая голова, — это были эсэсовцы! Она впервые в жизни воочию увидела их живьем! Они-то и погнали женщин из вагонов дальше — дубинками, пинками кованых сапог, голодными немецкими овчарками. Женщинам волей-неволей приходилось пошевеливаться. Быстрее быстрого.
Измученные недосыпанием и недоеданием Циппи с попутчицами высыпали из вагона в чистое поле на подъезде к станции — и их погнали куда-то грязными проселками под беспрерывный лай команд: «Держать строй по пятеро! Шире шаг! Schnell! Schneller!2»
На марше через городок взвинченная, все примечающая и ко всему готовая Циппи вдруг усмотрела подобия ходячих трупов, таскающих кирпичи для кладки каких-то стен. Вскоре выяснится, что это были заключенные, а возводили они барак для них, вновь прибывших пополнить ряды призрачных скелетов, занятых на подобных работах.
Ботинки увязали в грязи; весенняя распутица в самом разгаре. Пирамидальные тополя, однако, так и торчат там и сям голыми, с редкими высохшими прошлогодними листьями на указующих в хмурое небо узловатых пальцах ветвей.
Так их строем и отконвоировали к массивным железным воротам. Над ними змеился выполненный готическими буквами девиз: ARBEIT MACHT FREI — «Труд освобождает». Она даже с шага сбилась. Как это понимать-то? Тем более что по обе стороны от этого приветствия начинался высокий забор из колючей проволоки.
Вновь прибывших женщин загнали на забранную колючкой территорию.
Циппи повела глазами по сторонам в поисках какой-нибудь таблички или знака, которые позволили бы понять, куда именно ее пригнали. По левую руку обнаружился пришпиленный к доскам лист формата стандартной канцелярской бумаги, на котором черным по белому жирными буквами значилось: Konzentrationslager — «концлагерь».
Вот все и встало на свои места. Никакой это не «трудовой», а самый что ни на есть концентрационный лагерь нацистов. «Сезонными полевыми работами тут не обойдется», — поняла Циппи. Тут ей предстоит пройти через нечто куда более жуткое.
До превращения в зловещий Аушвиц Освенцим был обычным уездным городком и славился разве что промозглыми туманами да затянутым круглый год тучами небом из-за низинного месторасположения.
Копнув в историю чуть глубже, однако, обнаруживаешь, что Освенцим — город древний3 и не раз восстававший из руин и пепелищ. Средневековый замок-крепость Освенцим трижды сгорал дотла в ходе сотрясавших регион войн. Но выжившие жители упорно возводили себе все на том же единственном холме посреди котловины новый город вокруг единственной готической каменной башни, перестав со временем втуне заморачиваться восстановлением бесполезных, как оказалось, фортификаций.
После оккупации Польши нацисты в 1939 году сразу же переименовали Освенцим в Аушвиц, как он исторически назывался в Германии, и запланировали выселить оттуда двенадцатитысячное польское население и расквартировать в городе войска СС. До войны город был известен прежде всего благодаря узловой железнодорожной станции на пересечении путей из Силезии в Австрию и Чехословакию, да казармам польской артиллерии на стрелке при впадении Солы в Вислу.
Вот это-то сочетание сложившейся транспортной инфраструктуры и обособленных от жилых кварталов казарм и делало Аушвиц лакомым куском для нацистов, затеявших использовать повидавший всякое за свою долгую историю городок в невиданных доселе целях.
Поначалу наци использовали эту территорию в качестве пересыльного лагеря, откуда отправляли партии польских военнопленных на принудительные работы, фактически в качестве рабов. В 1940 году рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер остановил свой выбор на Аушвице как месте под крупнейший в системе концентрационный лагерь. Вслед за этим I. G. Farbenindustrie AG (для краткости именовавшийся в обиходе просто IG Farben), колоссальный конгломерат немецких химических концернов, счел Аушвиц самым подходящим местом для нового комбината по производству синтетического каучука и жидкого топлива всех видов. Соседство было донельзя обоюдовыгодным: IG Farben получал неограниченный ресурс дешевейшей рабочей силы в лице узников концлагеря, а СС — бесперебойный поток рейхсмарок за ее поставку.
На пост коменданта Аушвица Гиммлер назначил Рудольфа Гёсса, давно доказавшего свою верность идеалам и делу НСДАП крепкого семьянина. Будучи выходцем из семьи рьяных католиков, Гёсс с детства привык беспрекословно выполнять приказы старших. Дома он, правда, еще мог позволить себе делать это избирательно и не всякий бзик родителей принимал к исполнению. Но вступив в ряды нацистов, Рудольф сомнения отбросил и подчинялся любой команде с непоколебимым фанатизмом и без малейших вопросов.
В 1933 году Гиммлер призвал Гёсса вступить в ряды СС. Тот не посмел отказать, а уже на следующий год стал инструктором по строевой подготовке в Дахау, лагере — прототипе всей будущей системы нацистских концентрационных лагерей. С этого момента Гёсс и принялся целеустремленно насаждать этику принудительного труда, коей был одержим чуть ли не до психоза, на всех постах в иерархии СС, по ступеням которой взлетал с головокружительной скоростью. Ко дню его прибытия в Освенцим Гёсс в совершенстве освоил теорию и практику управления концентрационными лагерями на различных постах в администрации Заксенхаузена.
Прибыв в Освенцим в апреле 1940 года, Гёсс был до крайности разочарован тем, что предстало его взору. Двадцать краснокирпичных казарм — основа лагеря — пребывали в антисанитарном состоянии, кишели вшами и прочими паразитами. В планы Гёсса входило построить станцию дезинсекции, склады одежды, душевые, столовую, административный корпус. В «горячечном тумане одержимости» (по его собственному признанию) Гёсс принялся за работу по созданию концлагеря мечты, которым сможет гордиться. И рассчитывал на полную поддержку со стороны всех, кого он к воплощению этой своей мечты в жизнь привлечет.
Поляки — строители, электрики и т. п. — трудились вовсю, во-первых, за неимением другой работы, а во-вторых, полагая, что приводят в божеский вид пересыльный карантинный лагерь для своих сограждан, попавших в плен перед отправкой на принудительные работы в Германию. А еще Гёсс распорядился перевести в Аушвиц под начало СС самых разномастных заключенных из Германии — от политических до уголовников-рецидивистов. Им были уготованы всяческие роли в диапазоне от капо (рядовых надзирателей) до Blockältester (старост блоков). Самые способные из последних имели все шансы дослужиться до весьма высоких постов в лагерной иерархии.
Первая партия польских заключенных поступила в Освенцим, ставший Аушвицем, в июне 1940 года и состояла в основном из военнопленных и участников Сопротивления, задержанных при попытке выбраться из захваченной Польши через южную границу. В лагере их встретили побоями и пытками, заложив тем самым фундаментальную основу традиций лагерной культуры, а затем задействовали на постройке новых и реконструкции старых казарм, или «блоков», как они назывались на лагерном языке.
Польские рабочие, однако, быстро нашли общий язык с польскими же заключенными. Вольнонаемные поляки, узнав о жутких условиях, в которых содержатся узники лагеря, старались их подкармливать тайком принесенными из дома продуктами. Не прошло и месяца, как они помогли устроить первый побег.
План, придуманный беглецом по имени Тадеуш Веевский лично, был прост до гениальности: ему пронесли гражданскую одежду, нарукавную повязку вольнонаемного и немного денег, после чего он в конце смены смешался с толпой рабочих и покинул Аушвиц тем же поездом, что и они. Эсэсовцы хватились его только на вечерней поверке в 18:0015.
Взбешенная лагерная охрана отыгралась на всех оставшихся узниках, продержав их на этой самой поверке на плацу двадцать часов кряду — до 14:00 следующего дня 7 июля. Признание эсэсовцы выбивали сапогами, плетьми и палками. Все это время они морили заключенных жаждой и голодом. И к концу такой «поверки» один еврей-заключенный скончался от несовместимых с жизнью травм, положив начало долгому списку жертв Аушвица.
Рабочих из той смены СС после этого допрашивала много месяцев, выпытывая у них признания, кто именно помог Тадеушу бежать. По меньшей мере одиннадцать человек забили и замучили до смерти.
Кончилась эта история тем, что через год с небольшим после побега попался и сам Тадеуш, скрывавшийся, как нетрудно было догадаться, в родном городке. После ареста беглеца расстреляли, а тело сбросили гнить в заброшенную нефтяную скважину.
Все вышеописанное проделывалось с особой свирепостью и публичностью, дабы отбить у окрестного населения всякое желание впредь пособничать зэкам с побегами. Вот только у самих узников желания бежать такими методами было не отбить. Попытка — не пытка, как известно. Имелись в их арсенале и иные формы сопротивления — тихий саботаж, к примеру.
Вскоре после побега Тадеуша узникам Аушвица разрешили и даже настоятельно предложили отправлять письма и открытки домой. В ответных письмах родственникам разрешалось высылать им деньги на расходы в лагерной столовой. Такая система была призвана противодействовать контрабандным поставкам продуктов питания и табачных изделий вольнонаемными. В результате заключенные стали диктовать свои послания писарям, иногда вворачивая в них иносказательные описания лагерного житья-бытья, в пределах разрешенных пятнадцати строк. Такая схема служила еще и средством маскировки Аушвица под нормальность: узники официально имели право на переписку в пределах двух исходящих и двух входящих писем в месяц, — но вся корреспонденция подлежала жесткой цензуре со стороны лагерной администрации.
1. Живо, живо выходи строиться! (нем.)
2. Быстро! Еще быстрее! (нем.)
3. Первое упоминание «замка Освенцим» в летописях датировано 1179 г., когда он в процессе феодального дробления земель де-факто стал столицей удельного княжества, хотя официально статус города Освенцим получил лишь в 1291 г., а Освенцимское княжество (польск. Księstwo Oświęcimskie) на карте Силезии и вовсе появилось лишь в 1315 г. и просуществовало до его покупки в 1457 г. королевством Польским.