Продолжаем цикл бесед с историком и религиоведом о том, как в разные эпохи люди представляли себе конец света. Просто чтобы знать, к чему готовиться.
Еще в новозаветных текстах, в частности, во Втором послании Апостола Павла к Солунянам во второй главе содержится интересное утверждение, которое породило впоследствии множество толкований и в сочетании с другими пророчествами и идеями получило большое значение. Там сказано, что тайна беззакония (μυστήριον τῆς ἀνομίας) уже в действии, но она не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь. И это словосочетание κατέχων ἄρτι — “удерживающий сейчас” — вызвало затруднение в понимании еще в библейские времена, но тогда было, может быть, легче понимать это слово κατέχων, “удерживающий”, потому что имелось в виду понимание в контексте наступающей парусии, Второго Пришествия. То есть некий удерживающий фактор – для кого-то – милость Христа или наличие его ближайших учеников или что-то в этом роде, что мешало прийти немедленно во второй раз. Поэтому в библейском контексте эта фраза звучит не совсем так, как она стала звучать в постбиблейские и особенно во времена христианской империи. Этот κατέχων сильно очень занимал, в частности, ум Ивана Златоуста, знаменитого толкователя Писания и прежде всего Нового Завета. Он считал, что удерживающий — это сама Римская Империя (по-латински и по-гречески imperium и κράτος среднего рода), которая препятствует разгулу зла и анархии силой государственного закона.
В IV веке, когда родился Златоуст, существовала довольно мощная политическая конструкция, которую связывают с именем Евсевия Кесарийского и его «Историей церкви». Эта конструкция выразилась не только в «Церковной истории» Евсевия, который был придворным епископом (хотя он занимал кафедру Кесарии Палестинской, но жил в Константинополе и фактически был очень важным человеком при дворе Константина Великого), но и в других текстах этого времени. Так вот, он считал, что «удерживающий» – это именно наличие Христианской Римской империи, которая свыше предназначена для того, чтобы быть вместилищем Последнего Царя, Последним царством, вместилищем всего того хорошего, что осталось на земле перед концом, у нее божественное предназначение…
Это богословие последней империи совместилось со словами апостола Павла во Втором послании к солунянам об «удерживающем» и во многом повлияло на то, что в последующие времена, в V–VI веках, при императоре Феодосии и особенно при Юстиниане возникло совершенно железобетонное убеждение, что именно наличие Христианской империи оттягивает время Последнего суда. У людей есть, благодаря империи, последняя возможность сделать все хорошее и отказаться от всего плохого. Толкования и сирийского писателя Ефрема Сирина, о котором мы уже говорили, и Иоанна Дамаскина (уже в VIII в.) добавили в эту картину еще один важный момент: империя не только субъект закона и не только основание, препятствующее разгулу зла и анархии, но империя — это то, что способствует проповеди Евангелия по всему миру. То есть, и Ефрем Сирин, и Иоанн Дамаскин рассматривают ситуацию так, что пока не будет проповедано Евангелие по всему миру, не настанет и конец света. А Евангелие по всему миру может быть проповедано тогда и только тогда, когда для этого могут быть соответствующие условия. Кто должен создать эти условия? Эти условия создает империя, точнее говоря, император как воплощение закона империи или, как еще император Маврикий себя стал называть уже в конце VI — начале VII века, — верный во Христе царь. Он себя стал называть словом «василевс» — царь, отложив старый термин «император» (αὐτοκράτωρ), потому что слово «царь» соотносило его напрямую с царями Ветхого Завета. Тем самым Римская империя стала осознаваться ее жителями и прежде всего интеллектуальной элитой не столько как продолжение Римской языческой империи Цезаря, Октавиана или Тиберия, а как продолжение эсхатологического царства библейских царей Давида и Соломона.
Здесь мне очень хотелось бы вспомнить любопытный проект самого царя Константина в IV веке, когда он готовил Константинополь как город, который должен был встретить последние времена. В центре его должна была находиться базилика Святых апостолов, куда он свозил по своим указам мощи всех двенадцати апостолов, гробницы которых должны были кругом располагаться вокруг некоего центра. В центре же должна была находиться гробница самого императора Константина. Здесь совершенно очевидно, что Константин до конца своей жизни видел себя как последнего императора. За ситуацией христианизации империи и ослабления эсхатологического ожидания второго пришествия пришло некоторое новое ощущение, заключающееся в представлениях об особой священной роли христианской империи как последнего царства, которое продолжает царство библейских царей, но при этом уже верующих во Христа.
Разумеется, люди в то время продолжали читать те же предания, которые читались в предыдущие века, но переосмысливали их. Первое предание, которое было переосмыслено — это предание о создании Великой Империи Александром Македонским. В древности был известен памятник - жизнеописание Александра Македонского Арриана, так называемый “Анабасис Александра”, в котором повествовалось, как Александр завоевал Восток и создал мировую империю. И на основе этого был уже в IV-VI веках, создан цикл, который иногда называют «Романом об Александре» (или иногда «Александрией») в котором Александр был эсхатологическим царем, он уже принял веру в единого Бога, веру библейскую, пришел в Иерусалим, там его в эту веру посвятили библейские пророки, и, соответственно, все, что дальше создавал Александр Македонский, было созданием Великого Царства, которое должно было содержать праведников до последних времен.
В чем заключается смысл этого царства? — в том, чтобы быть вместилищем для последних праведников и создать для них возможность спасти как можно больше людей перед концом. Александр Македонский, как известно, умирает, то ли отравленный, то ли убитый в результате заговора, но в этом романе рассказывается, что его дело живет, его царство продолжается. И действительно, затем были созданы другие произведения, в частности, «Роман о Константине и его сыновьях», и особенно «Роман о Юлиане Отступнике», написанный в VI веке в Сирии. Отдельно я бы хотел обратить внимание на житие Андрея Юродивого, в котором есть интересный момент, где действуют Епифаний и сам Андрей Юродивый, тайновидец, каким его описал автор жития, и Никифор, иерей храма Святой Софии в Константинополе. Андрей Юродивый ведет своего друга Епифания и еще нескольких людей во время всенощного бдения во Влахернах в Константинополе и видит в некое видение конца света. Этот конец света он воплощает все то, о чем мы сейчас только что говорили. В этом видении говорится так: «Знай же о нашем городе. (Слово «город», полис, тут — это государство). «Вплоть до кончины ни один народ не пленит и не возьмет его, ни в коем случае, ибо он отдан под покровительство Богородицы, и никто не похитит его из ее рук. Ведь многие народы будут нападать на его стены и сломают свои рога, отступая с позором, но унося из него дары и большое богатство».
Это пророчество должно было предварять, по мысли св. Андрея, дальнейшее, рассказ о кончине мира, потому что в последние дни Бог поднимет царство из бедности, и царь будет шествовать в великой праведности, прекратят всякую войну и будет все как во времена Ноя. Видите, все время у нас апелляция к библейским временам. Под «временами Ноя», видимо, имеется в виду эпоха, когда после потопа Ной и его сыновья насаждали праведность. «Будут люди во все их дни очень богаты, будут в непрекращающемся мире есть и пить, жениться и выходить замуж, и, не боясь войны, в беззаботности будут предаваться земным делам. И когда не будет больше войны, перекуют они клинки свои в серпы, а копья и дротики — в орудия, которыми будут обрабатывать землю». И вот тут-то и начнет реализовываться хилиастическая идея о том, что в последние времена будет «блаженное царство». Это блаженное царство будет как бы на основе Римской империи, но затем наступят последние времена, и дальше он описывает несколько царей, один из которых отречется от Христа, а другой восстановит империю. Явно за ними проглядываются Юлиан Отступник и Иовиан, его наследник, принявший от него империю в IV веке христианский царь, но эти цари даны как образы будущего конца.
И дальше случится ужасное событие, «И поднимутся гниль и зловоние, как мерзость пред Господом, и жестоко разгневается Господь Бог, и в великой ярости посмотрит на всю землю, и повелит своему грому в вышине и молниям, и начнут они мощно низвергаться на землю в великом страхе, и многие города будут сожжены в огне, а люди от грохота устрашающих тех громов будут скованы великим ужасом и умрут ужасной смертью, а многие будут испепелены молниями». Этот конец, который описан в «Житии Андрея Юродивого», в каком-то смысле представляет собой видение имперского апокалипсиса. Именно Богородица защищает город и хранит его до последних времен. Курьезный момент заключается в том, что это видение Богородицы во Влахернском храме в Апокалипсисе Андрея Юродивого привело в конечном счете Андрея Боголюбского к идее установить специальный «праздник конца света» в Русской Церкви. Этот праздник известен под именем Покрова Богородицы. Праздник Покрова Богородицы, на самом деле, есть праздник воспоминаний об этом видении, предупреждении о конце света и о том, что Богородица хранит империю, мир, царство до последних времен.
Фактически перед нами достаточно связный рассказ о том, что же предстоит испытать миру. Миру, который впал в различные грехи, но Бог послал ему богоспасаемую империю, богоспасаемое царство, этого удерживающего, κατέχων ἄρτι, из Послания апостола Павла. И в этой империи, покуда она хранит сам принцип единодержавия и верности Христу, пусть даже с некоторыми изъятиями — мы слышали про Юлиана Отступника и так далее — вот покуда эта империя существует, мир продолжается. Но как только эта империя пойдет к своему закату, сразу наступят беды и горести. В принципе, эти беды и горести уже для автора наступили. И это предчувствие конца наступило. Было много предвестий: и штурм Константинополя аварами, и попытка захвата его затем арабами… И тот факт, что никакой из этих штурмов не увенчался взятием столицы, уверяли жителей Царьграда, что Богородица хранит град. И во время, вероятно, одного из таких штурмов было написан один из самых потрясающих византийских литургических текстов — это знаменитый кондак, известный под именем «Акафист Божией Матери» («акафист» значит, что его поют стоя, не сидя). Начинается он так: «Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем ти, раби твои». Это воспевание Богородицы (как «воеводы», стратига) на фоне повторения истории христианства, проповеди Христа и так далее, приводящее к тому, что священный град Константинополь, и вообще Византия — мы говорили с вами о том, что Полис, Константинополь, был прообразом всей империи — что этот град сохраняется до конца времен, и Богородица его хранит неким особым образом.
Но тут в VII веке наступила следующая эпоха, которую открыло арабское завоевание, потеря всего Востока и превращение места происхождения христианства, важной эсхатологической точки — Иерусалима - в место, завоеванное мусульманами. И с этим нужно было как-то смириться, нужно было каким-то образом это все уместить в голове и в сердце. И в это время в Сирии пишется (считается, что в конце VII в.) сочинение, которое стало известно как «Откровение Псевдо-Мефодия». Оно было написано на сирийском языке, но довольно быстро переведено на греческий, потом на латинский, а в конце концов и на славянский. При этом при переводе Мефодий был назван уже не епископом Олимпии, каковым он был в действительности, а епископом Патары. Откровение, написанное в VII веке, было приписано автору II века. Это было своеобразное удревнение, за счет которого приобретался больший авторитет.
В легендарной форме там была изложена вся мировая история, которая делилась на 7 тысяч лет. Вообще, мировая хроника, жанр, который возник в VI веке, примерно за сто лет до арабского завоевания и до «Откровения Псевдо-Мефодия», видела историю мира как 6 тысяч лет, которые пройдут до последней благой тысячи лет. Первая тысяча начинается от Адама и заканчивается известием о отделении потомков Сифа. Вторую тысячу лет завершал Всемирный потоп. Третья — Ной и его сыновья. Затем история идет до царя Ионафана и Неврода. Неврод (или Нимврод) начинает с потомками Хама военные действия. И дальше возникают несколько больших царств: царство Египетское, царство Вавилонское, затем царство Греческое, царство Римское… И, наконец, Эфиопское, это очень важный момент, потому что спасение в каком-то смысле, по откровению Псевдо-Мефодия, должно прийти с востока, из Эфиопии. Действительно, в это время, в VI–VII веках, Эфиопия (Аксум) была процветающим христианским царством, и, несмотря на то, что это было христианство нехалкидонское, «монофизитское», но, тем не менее, в Апокалипсисах на Эфиопию возлагали большие надежды. И, кстати, сами эфиопы до сих пор считают, что ковчег Завета находится у них, что, действительно, Эфиопия есть место апокалиптической надежды.
Но вернемся к Откровению Псевдо-Мефодия. Там от лица автора II в. говорится, что в конце концов все эти царства падут и придут сыны Агари, т. е. арабы. И арабы (сыны Измаила) завоюют огромную византийскую территорию. Почему они – «сыны Измаила» — потому что они тем самым возводятся через Агарь и Измаила к Аврааму, и тем показывается, что арабы — это не какие-то непонятно откуда взявшиеся варвары, а те самые потомки Авраама, которые были изначально предназначены для последней битвы конца света. Вообще в византийской апокалиптике очень много нахождения спрятанного, я бы так это назвал. В частности, например, рассказ в сирийском памятнике IV в. «Вертеп соуровищ» состоит в том, что когда волхвы идут встречать Христа, они находят в пещере дары, и эти дары были спрятаны там первым человеком Адамом.
И вот, арабы как спрятанная часть еврейского народа, который должен завоевать мир, находится при конце времен, а мы помним, что Антихрист – из колена Дана, от Библии никуда не отойдешь. И вот они, выйдя из пустыни Етривской, достигли Рима, и, как говорит славянская версия «Откровения Псевдо-Мефодия»: «Прияше все царство языческое, одолевше всем языком». Лишь когда-то давно библейский герой Гедеон сумел прогнать их в пустыню, но они, тем не менее, в пустыне сидели и ждали наступления седьмого тысячелетия. И в седьмом тысячелетии, уже во времена Римской империи, греха ради и беззакония, Бог отдает христиан под власть сынов Измаила. В Константинополе, конечно, так это не переживали: ну, захватили арабы большие земли, беда, конечно, нехорошо, царь арабский Мехмет силен… Но люди, которые сами жили там, на Ближнем Востоке, и на которых все это обрушилось как страшная катастрофа, воспринимали это дело иначе: мы жили очень грешно и нехорошо, и за это Бог просто обрушил весь мир. И арабы, пришедшие, завоевавшие нас — это божье наказание, бич Божий. Эти завоевания сопровождаются упадком веры, многие люди добровольно отрекаются, там в славянском говорится, что «отымется честь от попов, и престанет песнь церковная», то есть не будет слышно церковного песнопения, и никто не будет ходить к священникам. Христиане предадутся всевозможным порокам, в частности, сексуального характера, промискуитету, однополой любви. Переодевание в одежду противоположного пола, трансвестизм — это индикаторы такого греха, за который Бог наслал на людей сынов Измаила. Они выйдут из пустыни и воздадут развратным христианам наказание. Действительно как мы знаем сам Мухаммед и вообще ислам очень жестко относятся к нарушениям природы человека и нарушениям святости брака.
После этого случится еще более ужасная вещь, и здесь «Откровение Псевдо-Мефодия» прямо продолжает тему, заявленную «Александрией» -- арабы отверзнут ворота на севере, «северская врата», как это в славянском говорится, и на волю вырвутся другие народы, страшные, ужасные варвары, которых заключил там Александр Македонский. Вообще, рассказы о страшных народах севера — вероятно, имелся в виду все-таки Восток или Северо-Восток, - которых по традиции называют библейским именем Гог и Магог, пугали всех очень давно, потому что, естественно, люди с Ближнего и Среднего Востока боялись нашествия новых волн тюркских и монгольских народов. Они рано или поздно, как мы знаем, произошли, но страх того, что придут новые Гог и Магог, даже в Коране есть. Там неслучайно упоминается, что царь Зу-ль-Карнайн, то есть двурогий, запер народы Я’джудж и Ма’джудж (Гога и Магога) в северных землях, чтобы они оттуда не выходили, но в последние времена они оттуда вырвутся. И действительно, как мы знаем, в IV–V веках пришли гунны, затем авары, затем хазары и так далее, и бесконечные эти племена, приходящие с Востока, конечно, были признаком того, что конец наступает.
И затем, говорит «Откровение Псевдо-Мефодия», встанет на них царь с великой яростью, нанесет им поражение и подчинит своей власти. Здесь выражалась надежда, что в конце концов Византия (Рум), как Богом предназначенное государство, должна была победить всех этих злодеев и восстановить мир. В конце концов, говорит Псевдо-Мефодий, наступит момент, когда последний римский император победит завоевателей, придет в Иерусалим, освобожденный от мусульман, взойдет на Голгофу и возложит свой венец на Крест, стоящий там. Подняв руки к небу, он предаст свое царство Богу-отцу, после чего умрет. А святой крест и венец поднимутся на небо, поскольку крест есть, как говорит этот текст, цитируя 24 главу Евангелия от Матфея, знамение сына человеческого. Тем самым царь как бы подготовит мир к второму предшествию. В «Откровении Псевдо-Мефодия» отчетливо видно, что именно Византия, Христианская Римская империя должна сыграть главную роль в удержании мира от конца, в последней победе над народами севера и над сынами Измаила, то есть над мусульманами и другими народами Востока, которых люди тогда боялись, и передать это царство непосредственно Христу.
Конечно, мы с вами знаем, что история пошла несколько иначе, чем это виделось в «Откровении Псевдо-Мефодия», но нас волнует, собственно, здесь не то, исполнилось это или не исполнилось, а то, как видится конец света. Мы знаем, что и в Библии тоже пророки вдохновлялись бедствиями своего времени, например, еврейского пленения или каких-то нашествий для того, чтобы увидеть преобразованную историю, будущее. И все апокалипсисы на этом построены – постэвентульность такая.
Последний текст, на который обратил внимание известный исследователь византийской апокалиптики Пол Алекзандер — это так называемый анонимный «Парафраз на Оракулы царя Льва» (или Леонтия). Он был опубликован довольно давно по рукописи XVI века, но интересно, что написан он был уже в VIII-IX веках, и продолжает именно эту линию и усиливает ее до максимума. Книга начинается со слов «Истинный царь», что показывает - значение царя исключительно важно для представления о конце света. Потому что именно царю, истинному императору открывается тайна конца Измаильского владычества и он будет в некотором смысле руководить последней битвой или последним стоянием мира перед концом. Эти оракулы, или, как их называют, центоны, развивают тему последнего императора. Однако «последний император» здесь уже не просто фигура благочестивого царя, который передаст мир Христу, это Помазанник. Он избранный царь, и это слово, которое фактически повторяет слово «Христос». Здесь мы видим, что тема второго пришествия и тема последнего царя довольно здорово совмещаются. Мы знаем, что в Византии фигура царя, императора была сакральной. Причем настолько сакральной, что первые императоры Византии, до Юстиниана включительно, даже несмотря на свои личные грехи, включались в Константинопольский синаксарь, в список святых просто по своему месту. И вот в этом документе говорится о том, что Господь этот мир закончит, но передаст его в руки Помазанника, богоизбранного царя, который, как и в «Откровении Псевдо-Мефодия», и в видении апостола Андрея, должен передать, и он, и его потомки должны передать все царство в руки непосредственно Бога.
А завершение этой идеи я вижу в гомилии, приписанная Ефрему Сирину, «О последних временах, Антихристе и конце света». Это позднее сочинение, конечно, не Ефрема. Автор говорит, что конец света вот-вот наступит, и очень критикует безнравственную жизнь римлян (византийцев). Он говорит, что сейчас идут войны против Востока, но затем придет злой, дурной властитель, то есть Антихрист. Конец Римской империи и будет концом всего мира. В эти дни, то есть во время конца Римской империи, два брата придут в Римскую империю. Они будут единомысленны, но один брат будет предшествовать другому, и будет между ними борьба. Из-за того, что два брата поссорятся, придет Антихрист, который будет примирителем, и он будет призывать к миру, но на самом деле наступит еще более страшная вражда. Горе, говорит автор этого текста, повторяя слова пророка Амоса, тем, которые хотят увидеть день Господа. Потому что затем наступит время покаяния и время страшных бед. Мир потрясется, и воинствующие народы спрячутся в горы, в пещеры, в пропасти земные и в гробницы. Люди погрузятся в панику, и придут чудовищные народы (снова Гог и Магог!), которые разрушат все построения людей и самой империи.
И вот, пожалуй, катастрофизм, который здесь доведен до конца, сильно контрастирует с тем относительно оптимистическими хилиастическими прогнозами, которые мы видели у Псевдо-Мефодия и в прочих рассмотренных сегодня текстах: что будет тысяча лет, когда все будет хорошо, когда люди начнут жить в последнее время при благих царях. Нет, говорит Ефрем, все будет очень плохо, и тот факт, что два брата между собой не найдут общего языка — это будет началом конца. И христианская империя будет передана Богу и Отцу.
Последнее, наверное, о чем следует сказать, говоря о византийских народных апокалипсисах (хотя тексты и были написаны представителями достаточно образованных слоев, такими, как иерей Храма Софии Константинопольской Никифор или автор «Откровения Псевдо-Мефодия», который библейски был очень образован, тем не менее, все это ушло в народ): когда наступил конец Византии, а именно случилось завоевание Константинополя крестоносцами в 1204 году, когда был разрушен город и многие святыни были попраны, и когда те, кого византийцы считали своими союзниками и братьями, западные христиане, оскверняли святилища и святые места православия, — это, конечно, как справедливо заметил сэр Стивен Рансимен, окончательно убедило византийцев, что Западный мир — это и есть сатана, что сатанинские народы, Гог и Магог — это не какие-то восточные тюрки, а это Запад, который пришел под видом братьев и надругался над святынями. Действительно, крестоносные воины испражнялись прямо на святые алтари! Понимаете, каково было верующему христианину увидеть такое дикое варварство? Или западного священника, который, как писала Анна Комнина, не отмыв руки от крови, совершает бескровную жертву? Ужас византийцев перед таким смешением светского, сакрального и профанного был велик. И в унию с Римом не хотели идти поэтому. Ну и, конечно, после этого случившееся через пару столетий взятие Константинополя тюрками уже воспринималось как пост-история.
Люди даже после восстановления империи в 60-е годы XIII века не воспринимали это как продолжение того самого прекрасного мифа, той утопии, которая озаряла первые шаги империи в IV веке или даже в царствование императора Юстиниана. Они видели в этом завершение истории и ждали конца. И это видно в тех «плачах» (θρῆνος) о падении Константинополя, которые распространились по всему христианскому миру. Их авторы фактически оплакивают конец мира и опять ждут завершения, опять ждут второго пришествия, опять предполагают, что оно уже не просто не за горами, а пришло. И здесь интересный момент заключается в том, что реализованная эсхатология, ощущение постоянной жизни в эсхатологической парадигме в то время как бы нормализовало этот конец. Люди привыкли к тому, что они живут в последние времена. Да, действительно, все кончилось, мир завершился. Да, это может продлиться еще сто или двести лет. Мы же пережили взятие Константинополя крестоносцами. Ну, переживем взятие, значит, турками… Ведь есть славяне, «запасной аэродром» Руси, или у сербов каких-нибудь. Вот, туда перенесем праведный остаток - православие. Ну, потом, как мы знаем, это приводит к появлению концепции «Москва — Третий Рим».
Нормализация конца — это очень важный итог, который, как мне кажется, подводит некую черту под византийским периодом. Хотя, конечно, на Руси впоследствии, в связи с разными событиями, византийскую эсхатологию вспомнили и даже приспособили отчасти для объяснения новых ситуаций, но об этом мы поговорим в следующий раз.
