В ноябре 2003 года редакция журнала "Неприкосновенный запас" провела конференцию на тему "Идентичность в эпоху глобализации", на которую были приглашены ведущие специалисты по проблеме - Лев Гудков, Алексей Берелович и Рихард Мюнх. Сегодня "Полит.ру" публикует доклад руководителя Французско-российского центра по общественным и гуманитарным наукам, известного французского социолога и культуролога Алексея Береловича, посвященный анализу потери идентичности в связи с размыванием социальных групп в современном обществе на примере Франции и России.
Для меня идентичность – это форма определения, самообозначения индивида в обществе. И если бы это слово не было занято чем-то другим в русском языке, я бы предложил «самозванство» - то, как вы сами себя зовете. Существует так называемая «унаследованная идентичность», которую вы получаете от предыдущих поколений. Например, ощущаете вы себя христианином или жителем Вандеи? Но даже в этой традиционно унаследованной идентичности нет ничего естественного – это всегда конструкты. У меня в связи с этим возникает образ торта «Наполеон», в котором слоями располагается масса разных идентичностей. Самое приблизительное определение этих слоев: естественный (пол, возраст), социальный и культурный. Хотелось бы сразу сказать, что даже естественный слой – он тоже социальный, и тоже сконструированный. Определить себя как молодого - это значит определить себя как входящего в общество, а, соответственно, старый – это тот, кто выходит из активной жизни. Однако, если брать современную Россию, это далеко не так, принимая во внимание процент работающих пенсионеров. Т.е. воспринимаемые как естественные, эти категории, на самом деле, тоже не являются естественными, и тоже имеют тенденцию к размыванию.
Конечно, в нынешних конструкциях идентичностей большую роль играет ослабление больших интегрирующих институтов – школы, армии, церкви. Это приводит к тому, что индивиды стараются находить свои собственные построения, которые им не даны изначально. Французские социологи ввели свой термин «бриколаж» (фр.), который я уже встречал по-русски без перевода. Его можно перевести как «самодел». Этот «самодел» усиливается также с ослаблением больших социальных идентичностей: например, понятие «рабочий класс» в середине 20 века было очень сильным. Заметьте, сейчас оно почти не употребляется среди людей, которые составляют эту категорию. Нужно отметить, что люди не просто строят идентичность, а строят ее из готовых блоков, которые предоставляет им интеллектуальная элита. Во Франции исчезновение понятия «рабочий класс» и появление понятия «народные слои», «люди низов», «простые люди», обозначает полную неопределенность и размытость крупных социальных групп. Конечно, в некоторые моменты такие слои создаются искусственно: в России примером такого быстрого построения социальной идентичности может служить понятие «средний класс». Но чтобы это сделать, надо было сперва узнать, что такой существует.
С ослаблением социальных идентичностей мы имеем появление на первом плане этнических идентичностей. Мне кажется, что здесь Россия опять-таки в уникальном положении: не из-за краха советской системы, а из-за краха Советского Союза, что не совсем одно и то же. Мы, скорее всего, очевидцы изобретения на территории бывшего СССР национальных идентичностей, национальных государств – с их мифологией, историей. И этот процесс происходит везде. Например, я недавно видел статью под заглавием «2000 лет Киргизской государственности».
Во Франции эти изобретения и конструкты наблюдаются в том числе и в иммиграции. Тут мы не столько имеем дело с идентичностями «естественными» общинами, сколько с игрой в идентичность. Например, молодое поколение, в первую очередь – девушки, в зависимости от того, с кем они общаются, будут выдвигать на первый план одну или другую идентичность. У них, как и у всех, на самом деле, нет какой-то одной идентичности, а есть сложная игра во взаимоотношения с другими. И это и есть тот самый «бриколаж» , о котором я говорил.
Насчет о так называемой этнической идентичности. Несколько дней назад читал о переписи, а точнее, о людях, у которых нет точного представления о своей национальной идентичности. Был задан вопрос о Вашей национальности и национальности Вашего ребенка. Ответ: не знаю, спрошу у отца, приходите в другой день. А на другой день человек сдает анкеты, в которых стоит: «нет». Вот замечательный пример отсутствия и навязывания со стороны государства или ученых «этнической идентичности». Пока людей не спросили, они не задумываются об этом.
У вас не может быть какой-то «объективной» идентичности, т.е. формы, по которой вы себя определяете, о которой Вы сами не знаете. Или мы считаем, что это естественно дано, и человек может не знать, кто он, или мы считаем, что все-таки это конструкция, которую он сам делает, и которая ему позволяет определиться в обществе – и тогда, если он сам ее не дает, нам довольно сложно будет ему ее дать.
И последнее замечание: конечно, в современной Франции все знают об успехе кандидата Ле Пена. Что мы наблюдаем? Это этноцентрическое определение себя – что я француз – чаще всего связано с размытостью социальной идентичности, большими трудностями, перед которыми встает индивид, определяя себя внутри общества, причем, зачастую чувством исключенности из этого общества. Это не значит, что речь идет о бомже – это могут быть рабочие, которые ощущают себя забытыми. Часто срабатывает такое определение у француза, который сам во Франции чувствует себя не дома, который видит в недавних иммигрантах чужих, забирающих рабочие места у «истинных» французов (что является мифом), а также страх перед Европой как размыванием Франции. Это определение особенно сильно среди тех категорий населения, которые не могут себя четко определить внутри общества и найти формы солидарности, формы коллективного.
Наверное, то, что затрагивает проблемы идентичности сегодня – это не столько глобализация, сколько размывание тех социальных рамок, которые мы знали в 19-20 веках.