В середине мая в издательстве «Бомбора» выйдет книга в жанре True Story «Мне десять лет, и я разведена» Нуджуд Али и Дельфин Минуи. Это автобиография девочки из Йемена, которая первой в истории страны добилась расторжения принудительного раннего брака. Книга стала мировым бестселлером и остается им уже десять лет.
По данным ЮНИСЕФ, больше половины девушек Йемена выходят замуж до 18 лет. Некоторые — даже в восемь лет. Это не запрещается законами страны. А шариатский комитет Йемена препятствует повышению брачного возраста даже до 15 лет. Автор книги — юная Нуджуд Али — первая, кто решился разорвать этот круг, бросив вызов традициям шариата.
Детство закончилось, когда Нуджуд вернулась из школы и узнала: отец выдает ее замуж за тридцатилетнего деревенского курьера. Как и в других странах Аравийского полуострова, в йеменской семье власть принадлежит мужчине, а женщина не смеет ослушаться. Поэтому Нуджуд оставалось только смириться. По условиям контракта, муж должен был заботиться о ней как о дочке, а сексуальные отношения отложить до совершеннолетия. После свадьбы испуганную девочку увезли в провинцию Хадджа, где вместо заботы муж насиловал, избивал и унижал девятилетнюю жену.
Два месяца Нуджуд жила, постоянно ожидая новых ударов и оскорблений. А потом отважилась на побег. По совету второй жены отца девочка отправилась прямиком в суд. К счастью, там нашлись люди, которые согласились помочь и добиться развода. В суде Нуджуд защищала Шаде Нассер — первая женщина-адвокат Йемена. Журнал Glamour присвоил Шаде и Нуджуд звание «Женщина года – 2008».
Поступок Нуджуд вдохновил других девочек, живущих в ближневосточных странах, решиться на то, чтобы изменить свои жизни. Перестать терпеть насилие и боль. Бороться с жестоким традициями и за возможность быть детьми. Вслед за Нуджуд в суд обратились еще две девочки — девятилетняя Арва и двенадцатилетняя Рим. А в Саудовской Аравии большим героем стала восьмилетняя девочка, которая тоже решилась попросить о разводе и получила его.
Книга Нуджуд — это история борьбы и победы, которая подарила надежду тысячам юных девушек, насильно выданных замуж до совершеннолетия.
Нуджуд Али — автор и главная героиня книги. Родилась в 1998 году. Стала первой девушкой Йемена, которой удалось добиться развода в девять лет. В десять лет стала «Женщиной мира — 2008» вместе со своим адвокатом Шаде Насер.
Дельфин Минуи — французская писательница, журналистка, специализирующаяся на Ближнем Востоке. Работает в газете Le Figaro. Автор книг «Иранская молодежь: Голос перемен», «Триполивуд» (Tripoliwood, 2011), «Я вам пишу из Тегерана» и других.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Моя новая жизнь очень отличалась от того, к чему я привыкла в Сане. Я не могла одна выходить из дома, ходить за водой, возражать, жаловаться. О школе даже и речи не шло. Кхарджи больше не напоминала мне о счастливом детстве — деревня стала моей тюрьмой. Весь мой день проходил дома под строгим надзором свекрови — я резала овощи, носила курам корм, убиралась, мыла посуду, прислуживала гостям, драила отвратительные кастрюли с запекшимся жиром, мыла полы серыми вонючими тряпками.
Я не могла отвлечься ни на секундочку: свекровь сразу хватала меня за волосы своими сальными пальцами и объясняла, чем должна заниматься настоящая порядочная жена. В конце концов я сама стала такой же серой и липкой, как и всё, что находилось на кухне.
Как-то я попросила поиграть с другими детьми на улице.
— Ты что думаешь, у тебя здесь каникулы?!
— Я прошу вас, хотя бы пару минут…
— Даже не смей думать о таком! Ты хочешь опозорить нашу семью? Ты замужняя женщина, ты не можешь шататься по улице и общаться с кем захочется. Это тебе не столица, у нас здесь другие порядки. А не поймешь с первого раза — так я скажу твоему мужу, чтобы он объяснил тебе.
* * *
Он — мне противно называть его мужем — уходил из дома рано утром, а возвращался перед закатом. Едва явившись, он усаживался у sofrah и требовал ужин. Я почти не видела его, но самое страшное, что ночью он всегда был дома, в комнате. Я знала, что раз за разом всё будет повторяться — ночь, боль, стыд, жестокость. Он никогда не называл меня по имени — только девочка.
* * *
Фаез начал меня бить на третий день замужества.
Отказов он не принимал. Как-то я попыталась не дать ему потушить лампу и лечь рядом со мной, и он ударил меня. Сначала бил руками. Потом швырял по комнате. Затем появилась палка. С особенным удовольствием Фаез унижал меня перед посторонними. Защитников у меня не было — его старуха-мать во всем поддерживала его.
— Я устал от твоего нытья! Я не затем женился, чтобы слушать это день и ночь!
Я жила как запуганный зверек и постоянно ждала новых ударов, пощечин и оскорблений. Боль внизу не давала мне покоя, а к ней каждый день добавлялся новый синяк или ссадина. К свекрови часто забегали поболтать соседки — они постоянно на меня глазели и о чем-то шушукались, показывая пальцем. Что они обсуждали?
* * *
Как только выдавался случай, я забивалась в укромный уголок, как бы отстраняясь от того, чем являлась моя жизнь. Как же я ненавидела их всех! Неужели брак бывает только таким? И все женщины проходят через это? Говорят, что существует любовь между мужчиной и женщиной — мне в это сложно поверить.
* * *
Дни сменяли друг друга, и всё шло по-прежнему. Не знаю точно, сколько прошло времени. Я не спала, потому что не могла успокоиться после того, как он делал всё что хотел с моим телом. Днем я клевала носом, с трудом понимая, что происходит вокруг.
Страшно скучала по Сане, по школе, по всем братьям и сестрам. Как мне не хватало бесконечных выходок Абдо и Морада, шуток Моны и считалочек малышки Раудхи! Я часто думала о Хайфе и молилась, чтобы отец не выдал ее за кого-то вроде Фаеза. И хотя я вспоминала семью каждый день, со временем из памяти начали стираться их черты лица: форма носа, ямочки на щеках и звук голоса. И тогда я твердо решила, что хочу вновь увидеть семью.
* * *
Каждое мое утро начиналось с мольбы о поездке в Сану. Я мечтала пообщаться с ними, и по-другому это сделать было невозможно: в Кхарджи нет электричества и телефона, уехать самостоятельно оттуда никак нельзя. Если бы я умела писать, то написала бы письмо семье, но в школе пока нас научили только своему имени и паре других простых слов. А еще никто, кроме дяди, не умел читать.
Я свято верила, что, если родители узнают, в какой беде я нахожусь, они смогут всё исправить. Мне нужно вернуться в Сану любой ценой.
Как же поступить? Сбежать? Я прокручивала план в своей голове множество раз, но у меня не было ни единой зацепки — мне не у кого спрятаться и некого просить помочь добраться до города. Ни одна самая охраняемая тюрьма в мире не сравнится с Кхарджи.
* * *
Мне повезло — я настолько утомила Фаеза своими рыданиями, что он сдался и разрешил мне повидаться с родителями. Он сказал, что мы поедем вместе, а потом — и он особенно подчеркнул это — обязательно вернемся обратно. Мне было всё равно — пока он не передумал, я бросилась собирать вещи.
Путь в Сану показался мне во сто крат короче — я очень радовалась, что наконец еду прочь от ужасов Кхарджи. Но они не хотели просто так отступать. Стоило мне задремать, как воображение тут же подсовывало мне ужасную сцену того самого первого утра: кровь, свекровь, поливающая меня водой, мое худое скрюченное тело на полу.
* * *
— Нуджуд, конечно, ты не можешь уйти от мужа!
Реакция отца была для меня неожиданной — я действительно верила, что он заступится. Мама не смела с ним спорить.
— Нуджуд, деточка, пойми — так устроен мир. Каждая женщина проходит через это после свадьбы, этого не изменить…
Мама, но почему ты не предупредила меня об этом? Почему позволила попасть в эту западню?
Я ничего не скрыла от родителей: ни события ночи, ни дневные побои, ни издевательства свекрови. Я рассказала им каждую отвратительную постыдную деталь своей жизни, а им было всё равно. Я с таким трудом заставила себя поговорить об этом, но получила лишь нотации о том, что теперь мой священный долг — всегда быть рядом с мужем.
— Но как вы не понимаете! Я не люблю его. Я ненавижу его. Он злой и постоянно меня мучает. Он заставляет меня делать такое…
— Нуджуд, ты должна жить с мужем. Ты же теперь замужем.
— Нет, я хочу домой, жить с вами!
— Это невозможно, — отрезал Aba.
— Но, папочка, пожалуйста…
— Это вопрос чести, Sharaf, понимаешь? Если ты разведешься, наша семья будет опозорена, а мои братья убьют меня. Это честь семьи, как же ты не поймешь.
Я отказывалась думать о чести семьи, которая позволяет вытворять такое с их ребенком.
Терпеть боль от Фаеза было тяжело, но мне всегда придавала сил надежда, что моя семья заступится за меня. Но они отказались от меня ради чести… Честь — что это вообще значит?
По-своему, по-детски меня поддерживала Хайфа, хотя она ничего не понимала из того, что я обсуждаю с родителями. На мою сторону попыталась встать Мона, но она слишком застенчива, чтобы отстаивать свою точку зрения. Да и разве кого-то волнует ее мнение? Мы живем в мире, где всё решают мужчины. Но разрешения мужчин меня не устраивают, я должна рассчитывать только на себя.
* * *
Мне удалось еще на немного отсрочить отъезд в Кхарджи, но время поджимало, а я так и не придумала план спасения. Ждать поддержки от семьи было бесполезно: папа был непреклонен, а мама лишь плакала и говорила, что ничего не может для меня сделать.
Вскоре к нам домой явился Фаез и напомнил о супружеском долге. Я сопротивлялась, умоляла, но в итоге мне пришлось согласиться на компромисс.
Мне разрешили побыть в Сане еще несколько недель, но только при условии, что я буду жить с мужем у его дяди — он боялся, что я сбегу, если останусь с семьей. Пришлось согласиться, и мой кошмар начался вновь…
— О Аллах, когда ты прекратишь свое нытье? — крикнул он как-то утром, яростно сверкая глазами и тряся надо мной кулаком.
— А когда ты разрешишь мне вернуться к родителям? — вскрикнула я, закрываясь от него руками.
Понимая, что я не перестану требовать, он согласился — видимо, мое «нытье» нарушало его спокойствие.
— Это в последний раз, поняла?
* * *
Дома я смекнула, что сейчас мой последний шанс избавиться от Фаеза. Совсем скоро мы уедем в Кхарджи, и неизвестно, когда вернемся в Сану, если такое вообще случится. Отец и братья по-прежнему меня не поддерживали, и я начала искать других людей, которые поняли бы меня и поддержали. Так я очутилась у Доулы, второй жены моего отца. Доула и ее пять детей жили в крошечной квартире на первом этаже старой многоэтажки — в глубине тупика, на той же улице, где и мы. Ее жилище было еще хуже нашего: в квартиру вела старая лестница, идти по которой можно было, только зажав нос пальцами, — настолько сильно там воняло отходами и экскрементами из общественных туалетов.
Доула, одетая в красно-черное платье, встретила меня с широкой улыбкой:
— Нуджуд! Не ожидала тебя увидеть. Проходи, будь как дома.
Доула мне всегда нравилась. Она была очень красивая: длинные волосы, высокий рост, стройная фигура. Маме было до нее далеко. А еще Доула всегда была ко мне добра и никогда не ругалась. У нее была непростая судьба. Ее выдали замуж в двадцать лет — очень поздно для Йемена. Отец почти не обращал на нее внимания и не помогал, и ей приходилось рассчитывать только на себя.
Ежемесячно ей нужно было как минимум восемь тысяч риалов, чтобы заплатить за еду и аренду — деньги она добывала, попрошайничая на улице. А еще ее старшей дочери, восьмилетней Джахуа, нужен был постоянный уход: у нее была родовая травма, из-за которой она не ходила, а иногда с ней случались нервные срывы, и длились они по несколько часов. Но несмотря на все трудности жизни Доула всегда оставалась приветливой и жизнерадостной.
Она предложила мне сесть на соломенную кровать, занимавшую почти половину комнаты, рядом с небольшой печкой, где в котелке бурлила вода. Доула варила чай. Часто он заменял ее детям молоко. Вдоль стены висели пластиковые пакеты, где она хранила еду — все они были полупустые.
— Девочка моя, ты выглядишь очень несчастной, — сказала Доула, нахмурившись.
Она была одной из немногих родственниц, которые отговаривали отца от моего брака, но, как я уже говорила, женское слово против мужского в нашей стране не значит ровным счетом ничего. Я знала, что могу открыться Доуле и поделиться своей бедой — жизнь не обозлила ее, и у нее всегда находились слова сочувствия.
— Я хочу тебе кое-что рассказать… — смущенно пробормотала я и как на духу выложила ей мою историю.
С каждым моим словом Доула хмурилась всё сильнее, ее явно расстроило то, что она услышала. Когда я замолчала, она налила мне горячего чая в единственную целую кружку в квартире, собралась с мыслями и произнесла:
— Нуджуд, кажется, у тебя есть только один выход. Раз никому нет дела, то тебе нужно пойти в суд!
Ну конечно! Почему я сама об этом не подумала? Я видела суд в каком-то сериале по телевизору, когда с Хайфой была в гостях у соседей. Я еще тогда обратила внимание, что актеры говорили немного на другом арабском, не как в Йемене. Точно!
— Насколько я знаю, суд — это единственное место, где могут помочь разобраться со всем законно. Попроси, чтобы кто-то отвел тебя к судье. Они же представляют правительство, а долг правительства — защищать всех, кто попал в беду.
Доула смогла меня убедить, и картинка дальнейших действий стала вдруг очень четкой. Раз родители не хотят заступаться за меня, пусть это сделают судьи. Если я была готова сбежать в горы, лишь бы быть подальше от этой ужасной комнаты с циновкой, почему я должна бояться идти в суд?