На открывшем новый сезон «Публичныхлекций» выступленииАндрея Зубова слушатель поинтересовался, зачем убеждать в чем-то ужеубежденных – на лекции приходят те, кто уже согласны с лекторами. Опыт всехпрошедших сезонов показывает, что это не так. Еще одним свидетельством этогоявляется публикуемый ниже текст.
Оппоненты власти, которым столь охотно предоставляют своютрибуну «Публичные лекции «Полит.ру»(что, в общем, следует приветствовать), предлагают или предполагают два выходаиз не устраивающей их политической ситуации.
Для умеренных, которые трактуют (с некоторыминепринципиальными разночтениями) политическую систему современной России как«авторитарный режим», этим выходом представляется революция. Опять-таки с определеннымиразночтениями. Если умереннейшему г-ну Петровувидится «революция в электоральном поведении» (изящный эвфемизм «цветной»революции), то радикал в стане умеренных г-н Волков прямо и подробно описываетклассическую революцию: «Но ни одно государство, особенно сцементированноемонопольно правящей партией и имеющее в качестве своей элиты людей,профессионально распоряжающихся силовым ресурсом, никогда не свяжет себе рукидобровольно. Никогда не поставит себя в ситуацию надежных гарантий. (…) Вистории выход бывает вполне революционным». И далее: «…только организованноеколлективное действие собственников, причем, часто имеющее принудительный илидаже насильственный характер, что происходит в отсутствии механизмовконкурентной демократии, ведет к фундаментальной перестройке государства…» (стенограммалекции В. Волкова «Трансформацияроссийского государства после 2000 года»).
Возможна ли революция в стране, где основныедемократические права и свободы надежно защищены, а граждане не испытываютсерьезного страха за судьбу своей собственности? (За вычетом главтридцати-сорока тысяч неправедно обогатившихся семей, каждого из которыхбеспристрастный наблюдатель предупреждал: «…вы рискуете, что ваши права нановую собственность никогда не будут надежно защищены. Сограждане будут считатьвас мошенником, а государство – скорее хранителем активов, чем их подлиннымвладельцем». (Хлебников П., Дело «Юкоса» – веха на пути к законности //Ведомости. 2003. №45 (234)). Может ли экономический кризис стать катализаторомне только социальной напряженности, но и политических потрясений?
Ответ на этот вопрос следует искать не в сфере социальныхотношений в обществе или политического устройства государства, но в трудноподающемся анализу мире ментальных предпочтений. Иными словами, ответ на этотвопрос напрямую зависит от ответа на вопрос, а много ли в современной Россиимальчиков (с поправкой на эмансипацию и успехи сексуальной революции, еще идевочек, а также нетрадиционалов), о чьем миропонимании Иван Карамазов замечал:«…все современные аксиомы русских мальчиков, все сплошь выведенные изевропейских гипотез; потому что, что там гипотеза, то у русского мальчика тотчас же аксиома, и не только у мальчиков, но, пожалуй, и у ихних профессоров…»,а также какова численность тех, кого тот же персонаж характеризовал как«передовое мясо»? И если Европу нажитый за века капитал спасительного оппортунизмаи способности с мудрым небрежением относиться к «вековечным вопросам» так илииначе убережет от революции, то достаточен ли запас прочности, которыйуспела приобрести Россия за несколько последних десятилетий?
По всей видимости, «Полит.ру» предоставило достаточновозможностей аргументировать свою позицию тем, кто уверен в неизбежностиреволюции и видит в ее скорейшем пришествии скорее благо, нежели катастрофу,тем профессорам, которые «…весьма часто у нас теперь те же русские мальчики», амодератор Проекта, на мой взгляд, излишне снисходительно – для ответственногогражданина и либерального политолога – оставлял без должной оценки едва-едвазавуалированные утверждения о желательности насильственной смены власти.
В России как среди простых, не особо искушенных в политике иполитологии, граждан, так и среди тех, кто как раз этим зарабатывает себе нажизнь, твердых контрреволюционеров, по самому скромному подсчету, никак неменьше, чем убежденных революционариев. Не пора ли устроителям Проекта, хотя быиз разумной предусмотрительности (чтобы впоследствии уцелевшие борцы за светлоебудущее не имели оснований для запоздалых сетований из-за колючей проволоки взоне вечной мерзлоты: а отчего же нас не предупреждали заранее), заслушать и ихточку зрения на, бесспорно, важный вопрос: какую цену российское общество можетпозволить себе заплатить, дабы избежать возможного революционного сценария, абуде это не удастся – чтобы подавить гидру революции; а какая цена, врассуждение «общечеловеческих ценностей» и международно-признанных обязательствв области прав человека, все-таки окажется чрезмерной? При этом никаких видовна получение трибуны для изложения собственных взглядов автор этихобразцово реакционных заметок неимеет.
«Чем больше я думаю над этим, тем все сложнее и сложнеепредставляется мне сама проблема завершения модернизации в России».
«Почему не происходит реального модернизационного движения …?И здесь концепция тоталитаризма, как мне кажется, может быть вполне адекватнойнашему материалу и открывает некоторые возможности для объяснения модернизационнойнесостоятельности России».
«Приход Путина и начало второй войны в Чечне… – вполне закономерныйпроцесс реставрации определенных функций и черт тоталитарного режима».
«Результатом все более обессмысливающегося принужденияоказывается последовательная деморализация и апатия общества, стойкийчеловеческий и институцональный… цинизм, разъедающий саму возможностьобщественной солидарности, политического участия и активной деятельности, самойспособности желать изменений к лучшему».
«Успех трансформации нацистского режима и фашистского вИталии, изменений в послевоенной Японии, по моему глубокому убеждению, был быневозможен без их оккупации…» (Стенограмма лекции Л. Гудкова «Проблема абортивноймодернизации и мораль»).
Итак, слово произнесено: оккупация. Какая уж тут революция стаким-то контингентом да в тоталитарной стране? Только оккупация. При неймодернизация в России была бы успешно завершена, да и вообще, как некогдавыразился бульонщик Павел Федорович: «Совсем даже были бы другие порядки-с».
Какое отношение ко всему этому имеет мораль? Да самоенепосредственное. Апелляции к расе пока еще слишком одиозны. Но расовонеполноценных Untermenschen можно попытаться заместить недочеловеками,имморальными уродами. И разве не нравственный долг свободных модернизированныхлюдей вырвать этих деморализованных апатичных бедолаг, не ведающих сладостиобладания правами человека, из-под гнета бессмысленного тоталитарного принуждения? А чем еще можно обосновать естественную законность оккупации, какне утверждением, что «не во всех исторических и сложно организованных обществахприсутствует мораль», что на планете существуют общества «с более сложной, чемроссийская, организацией – демократии, свободы и неотчуждаемых прав человека (курсив мой – В. М.), собственногодостоинства, терпимости и т. п.»,? Это ничего, что еще Гроций насмехался надтеми, кто полагал, что завоевание народов, которые «…имеют ложное представлениео божестве…», надлежит признавать нравственным, и утверждал, что «тем, ктообладает разумом, должна принадлежать и свобода выбора того, что полезно, так итого, что бесполезно…». Права человека, безусловно, превыше Христа, а любоепублично высказанное сомнение в благодетельности модернизации, понимаемой кактотальная вестернизация, следует приравнять к преступлению против человечности.
С самого начала Второй чеченской войны меня занимали двавзаимосвязанных вопроса: 1) насколько хорошо разбираются в проблематикемеждународно-признанных прав человека те, кто педалирует нарушения этих прав состороны российской власти, настаивает на легитимности главарей мятежников итребует переговоров с ними; 2) способны ли они поменять или хотя быскорректировать свою позицию, если им будет убедительно продемонстрирована их,скажем так, недостаточная компетентность.
Поскольку г-н Гудков известен как безотказный подписант многочисленныхзаявлений и обращений на эту тему, я, будучи страстным исследователем, готовымработать с любым человеческим материалом, не смог пренебречь представившейсявозможностью и ввязался в полемику. Но тут на помощь терпящему бедствиеединомышленнику (?) кинулся модератор Проекта, свято не понимающий разницымежду признанием теоретического принципа неотъемлемости прав человека иконкретными правами, не подлежащими никакому ограничению, между естественнымиправами и кодифицированным правом, а самое главное, не отдающий себе отчета втом, что все самое страшное с лектором уже случилось, когда он позволил себеформулировку о «неотчуждаемых правах человека».
В результате усилий модератора второй вопрос так и повис ввоздухе, зато в получении ответа на первый я, похоже, преуспел.
Итак, какие же права человека считает неотчуждаемымиуважаемый социолог? Вконец растерявшись, он заверил, что те же, что имеждународное право, но вслед за этим принялся бормотать невежественные мантры:«Я могу перечислить. Свобода слова, неотчуждаемость частной собственности и(просто восхитительно! – В. М.) прочее,прочее».
Какие бы идеологические и пропагандистские химеры ни роилисьв голове г-на Гудкова, действующее международное право не признает приоритетаправ человека над правами политических наций, а, следовательно, и государств, очем с подобающей ясностью заявлено в «Международном пакте о гражданских иполитических правах»: «Во время чрезвычайного положения в государстве, прикотором жизнь нации находится под угрозой…, участвующие в настоящем Пактегосударства могут принимать меры в отступление от своих обязательств понастоящему Пакту… в такой степени, в какой это требуется остротойположения…, при условии, что такие меры не… влекут за собой дискриминации исключительнона основе расы, кожи, пола, языка, религии или социального происхождения».Переводя с юридического на обыденный, если того потребуют высшие интересыполитической нации и государства, большинство прав человека может быть нетолько серьезно ограничено, но и фактически отменено. Большинство, но не все.Именно эти права, с некоторой натяжкой, можно назвать неотчуждаемыми.
Что бы ни фантазировал по этому поводу г-н Гудков, «свободуслова» и «неотчуждаемость частной собственности» в этот перечень международноеправо не включает. Более того, существование подобных прав вообще непризнается, ибо в указанном Пакте отсутствуют сами словосочетания «свободаслова» и «частнаясобственность».
Зато к тем правам, для которых вышеприведенное положение «неможет служить основанием для каких-либо отступлений», мировое сообществоотносит право человека никогда и ни при каких обстоятельствах не оказаться врабстве: «Никто не должен содержаться в рабстве; рабство и работорговлязапрещаются во всех их видах» (ст.8).
Или право человека никогда и ни при каких обстоятельствах не«…подвергаться принуждению, умаляющему его свободу иметь или принимать религиюи убеждения по своему выбору» (ст.18).
Г-н Гудков подписывал многочисленные обращения и заявления впользу немедленного открытия, без всяких предварительных условий, прямыхпереговоров с главарями режима, при котором на территории Чечни процветалорабство и работорговля; людей, которые, по мнению средневековых религиозныхсудов, неправильно исповедовали ислам, прилюдно казнили на площадях, а отрагической участи тех, кто осмеливался поменять веру, лучше вообще умолчать.Потому ли, что не имел ни малейшего понятия о нормах международного права? Илипотому что сверх всякой меры идеологизированному социологу было недосугознакомиться с реальным положением дел на части суверенной территориигосударства, гражданином которого он является? Или в основе этой практики,постыдной для серьезного ученого и чтящего конституцию своего государствагражданина, лежали какие-то другие причины?
Досадно, что из-за неуместного вмешательства модераторамногообещающая дискуссия оказалась прерванной на самом интересном месте имногие вопросы остались без ответа. Если лектора и модератора Проекта посетитнамерение возобновить ее – я всегда к их услугам.
Пока же смею заверить всех заинтересованных лиц, что с темиправами, на которые имеется ссылка в п. 2 ст. 4 «Международного пакта огражданских и политических правах», в современной России наблюдаетсясовершеннейшее благолепие. Промашка вышла. Так что всем держателям доходныхбумаг ОАО «Оккупация ради модернизации» следует срочно отыскивать новые доводыв обоснование морального уродства ее граждан (в том числе и меня, хоть и грешного,но не привыкшего что-то спускать наглецам).
Автор этих клеветнических заметок отдает себе отчет во всейтяжести предъявленных подозрений и еще раз призывает: смелее, господа.Продолжим дискуссию.
Увы, способность к переоценке ценностей все еще огорчительноредка у мыслящих существ.
Незадолго до своей кончины девяностотрехлетний Д. С. Лихачевпосле кровавых бесчинств, учиненных в Дагестане интернациональной средневековойордой, и террористических атак на жилые дома, нашел в себе мужество признатьошибочным убеждение в недопустимости смертной казни, которого он придерживалсявсю жизнь – жизнь великого ученого и великого гражданина. Но это скорееисключение из правила.
Я глубоко убежден, что никакие факты, никакой ход истории незаставит, в частности, г-на Гудкова отказаться от ставших его плотью и кровьюпрозападных убеждений. Этот человек до конца своих дней завяз в круге идейсоциологии левадовской школы, с течением времени все более превращающейся внекую «прикладную смердяковщину». Да и не в нем, в сущности, дело.
Алчущих истины не перестает занимать вопрос: что стало бы стем или иным «властителем дум», не умри онвовремя.
Из всех древних максим, определяющих, что о мертвыхпозволительно, а что нет, мне по душе кратчайшая: De mortuis – veritas.
По всей видимости, стоявший на той же позиции ФедорМихайлович Достоевский в конце 1873 года задался вопросом: чтостало бы с покойным Белинским, отмерь ему Создатель более долгую жизнь, чтобыон стал свидетелем краха европейских революций 1848 года, воцарения НаполеонаIII, Крымской войны, объединения Германии и Италии, отмены крепостного права,либеральных реформ? И сам же себе отвечал: с убеждениями Белинскогоничего не произошло бы, он «…скитался бы теперь маленьким восторженнымстаричком с прежнею теплою верой, не допускающей ни малейших сомнений,где-нибудь по конгрессам Германии и Швейцарии…»
Владимир Молотников предупреждает:
прочтение нижеследующего фрагмента небезопасно
для освободителей и прогрессистов
с заболеваниями сердечнососудистой системы!
Осенью 1990 года, когда трагическая судьба великой страныеще не была бесповоротно предрешена, лауреат Нобелевской премии мира академикА. Д. Сахаров, вошедший в историю как несгибаемый демократ и неустанный борецза права человека, разрабатывал проект конституции Союза Советских РеспубликЕвропы и Азии, которому надлежало прийти на смену СССР.
Согласно этому проекту, «…структурными составными частямиСоюза Советских Республик Европы и Азии являются Союзные и Автономныереспублики, Национальные автономные области и Национальные округа бывшего СоюзаСоветских Социалистических Республик. Бывшая РСФСР (sic!) образует республикуРоссия и ряд других республик. Россия разделена на четыре экономических района– Европейская Россия, Урал, Западная Сибирь, Восточная Сибирь. Каждыйэкономический район имеет полную экономическую самостоятельность, а такжесамостоятельность в ряде других функций…». Все Республики получают право иметь«республиканскую денежную систему», «собственную, независимую от ЦентральногоПравительства систему правоохранительных органов (милиция, министерствовнутренних дел, пенитенциарная система, прокуратура, судебная система)»,«республиканские Вооруженные силы, которые формируются из населения республикии дислоцируются на территории Республики. (…) Все снабжение Вооруженных силвооружением, обмундированием и продовольствием осуществляется централизованноиз средств союзного бюджета». Каждая Республика имеет право заблокировать насвоей территории любое строительство Союзного значения, но при этом получаетправо прямых международных экономических контактов. Новое государство не должноиметь государственного языка, но только язык «межреспубликанских отношений».Столицей государства не может быть «столица какой-либо республики, в том числестолица России…».
Поскольку «основополагающим и приоритетным правом каждойнации и республики является право на самоопределение», «Республика имеет правовыхода из Союза. Решение о выходе Республики из Союза должно быть принятовысшим законодательным органом республики в соответствии с референдумом натерритории республики не ранее, чем через год после вступления республики вСоюз».
Великий правозащитник и демократ буквально до последнеговздоха (и это вовсе не фигура речи, что засвидетельствовано г-жой Боннэр: «Впоследнем телефонном разговоре – в четверг 14 декабря в восемь часов вечера –Андрей Дмитриевич сказал, что еще поработает над текстом Конституции… (…) Ачерез час Андрея Дмитриевича не стало») вынашивал и шлифовал планы, которые, вслучае их претворения в жизнь, вызвали такую беспрецедентную во всей мировойистории катастрофу, что мучительные обстоятельства распада СССР выглядели бы наее фоне мелкими, заслуживающими разве что небрежной усмешки неприятностями, амрачные фантазии Кабакова вполне подходили для внеклассного чтения детейсреднего школьного возраста.
Доведись Сахарову стать свидетелем распада СССР,межгосударственных конфликтов и межэтнической резни на его просторах и дожитьдо вторжения в Дагестан и взрывов домов, отрекся бы он от своих губительныхзаблуждений, проклял тогдашнее свое ослепление, ушел в монастырь?
Об этом размышлял я, сидя поздним вечером на открытойверанде вполне демократичной кафешки, неподалеку от Ленинки. Бесприютныепарочки сплетали руки за отдаленными столиками, вокруг упрятанных в фигурнуюфольгу лампочек вились ночные мотыльки, на узком тротуаре, выложенномтерракотового цвета плиткой, разжиревший голубь лениво доклевывал кусок пиццы,посланной ему – Богом? захмелевшим посетителем?, а за стойкой бара, подлегромко работающего телевизора, где какой-то положительный провинциальный коппока еще безрезультатно гонялся за увертливыми грабителями, весело гулялакомпания младшекурсников. Парни то и дело прикладывались к пиву, а бедовыедевчонки в шортах и умопомрачительных топиках потягивали разноцветные коктейлии не без вкраплений ненормативной лексики щебетали про прелести шопинга в «Миремакияжа».
И с какой-то ошеломляющей ясностью я вдруг осознал, чтоничего из того, что окружало меня тем обыденным летним вечером в мирной Москве,могло не быть вовсе, если бы реализовался доктринерский проект твердолобогоправозащитника, гарантирующий истребительную братоубийственную войну всехпротив всех.
Так прозрел бы он?
Горьким моим раздумьям совсем уж неожиданно положил конецдоблестный полицейский, к тому времени пристреливший, во исполнение своегопрофессионального и человеческого долга, последнего громилу и высказавшийся поэтому поводу с присущей всем удачливым заокеанским молодцамбезапелляционностью: «Answer is in the negative!»
Должно быть, восьмидесятилетний академик продолжал быкрутить ленинско-вильсоновскую шарманку про «право наций на самоопределение»,проклинал «режим Путина», взывал к прогрессивному человечеству и лидерамзападных демократий, настаивал на введении против моей Родины строжайшихсанкций и, в конце концов, сделался почетным президентом Международного фондагражданских свобод, благо его вице-президент заразился освободительными идеями– что доподлинно известно автору этих правдивых заметок со времен его мятежноймолодости – на московской кухне опального академика в первой половинесемидесятых. То ли от него самого, то ли от его супруги и единомышленницы.
Вернемся к оккупации. Вполне понятно, что оккупации должнапредшествовать победоносная для потенциальных оккупантов война. А войну неплохобы предварить комплексом пропагандистских мероприятий, направленных намаксимальное снижение у объектов планируемой оккупации воли к сопротивлению. Втаком тонком и многотрудном деле ничто и никто не окажется лишним. Занятие подуше и на пользу найдется для каждого миноритарного акционера вышеупомянутогоОАО.
Для ослабления воли ничего более эффективного, чем загнатьнацию в non-stop-покаяние, все равно не выдумать.
Американская журналистка во время своей ознакомительной поездкина Соловецкие острова с целью осмотра развалин лагеря политзаключенных, а затеми в Москве еще раз с горечью убедилась, что «в России нет национального музеяистории репрессий, нет также поминовения, т. е. памятника, официальнопризнающего страдания жертв и их семей. Отсутствие памятников свидетельствует,конечно, об отсутствии осведомленности у общественности» (стенограмма лекции Э.Эпплбаум «Покаяниекак социальный институт»).
Для нашей темы совершенно не важно, как г-же Эпплбаумудалось не заменить хотя бы Соловецкого поминального камня на Лубянскойплощади. Гораздо важнее, что в дозированном интересе к трагическим событиямсвоей истории современная Россия вовсе не одинока. Если бы в той школе и в томуниверситете, которые имела счастье закончить г-жа Эпплбаум, уделяли большевнимания ознакомлению школьников и студентов с трагическими страницамисобственной истории, то у столь чуткой к страданиям невинных жертв идепортированных народов девушки с большой долей вероятности возникло бы желаниепрежде всего совершить требующую куда меньших расходов поездку по «Дороге слез»и изучить «Акт о депортации индейцев» (Indian Remove Act) от 1830 года,который, если мне не изменяет память, хранится в Библиотеке Конгресса. Уверен,что открытия, которые нашей чувствительной американке удалось бы при этомсовершить, принудили бы ее предаться исключительно интенсивному покаянию иобратить все усилия своей скорбящей души на скорейшее возведение у себяна родине общенационального мемориала и памятника, официально признающегострадания жертв. В этом случае для пристального интереса к проблемамкоммунистического Советского Союза и посткоммунистической России просто не осталосьбы ни душевных, ни интеллектуальных сил, что вызвало бы глубокое разочарованиепрогрессивной российской общественности, лишившейся удовольствия прочитать еетруд о ГУЛАГе.
Мало того, что неустанное покаяние требует как от отдельногогражданина, так и от нации в целом слишком больших усилий и, так или иначе,препятствует куда более интересным и доходным занятиям – от посещениятеатра или финала NBA, игры на бирже, написания книги о ГУЛАГе до захватаИрака, расчленения Сербии, полета на Марс, неусыпной заботы о судьбахроссийской демократии и маршрутах транспортировки нефти и газа из ЦентральнойАзии. Оно еще и ни от чего не гарантирует, хотя модератору Проекта и кажется,что «дискуссии [по всей проблематике покаяния] нужны не только для согласия, нои в качестве прививки». С некоторых пор покаяние в Германии стало чем-то вродеобщенациональной мании, но неонацистская опасность от этого почему-то неуменьшается. При этом Япония, уделяющая покаянию минимальное внимание, неиспытывает никаких проблем с праворадикальной (в классическом понимании этоготермина) угрозой. Позволю себе высказать лишь на первый взгляд крамольноепредположение: до тех пор, пока у немцев не получится снизить градуснационального покаяния до минимально разумных значений, неонацизм в этой странебудет находить себе все новых приверженцев, а усилия тамошних спецслужб поразобщению праворадикальных партий и группировок, благодаря чему пока ещеудается предотвратить их прохождение в федеральный парламент, рано и поздноокажутся тщетными.
При этом у читателя этих неприкаянных заметок не должносложиться впечатления, что их автор является принципиальным противникомпокаяния. Он всего лишь выступает за покаяние через осмысление, а не запокаяние вместо осмысления. Подлинное осмысление, в отличие от его популярныхпрофанаций, навсегда останется уделом не зашоренных общественников (не важно из«Памяти» они или из «Мемориала»), привычно призывающих сограждан к непрерывномудуховному самоистязанию и безостановочно бичующих историю собственной страны, ииностранных журналистов с не вполне ясной мотивацией, но немногих сподвижников,готовых нести свой интеллектуальный и моральный крест столь долго, сколько тогопотребуют интересы истины. Он настаивает на том, что для любого обществапокаяние не имеет безусловной и непреходящей ценности. Если покаяние приведет ксогласию и примирению – оно необходимо и полезно, а оно же, но чреватоеразобщением – недопустимо и противопоказано.
Российскому обществу, которое, если не принимать во вниманиенемногочисленных юных подонков, скандирующих: «Сталин! Берия! ГУЛАГ!», давноуже вынесло окончательный вердикт тоталитаризму, но в чаду сведения счетов спрошлым едва не потеряло собственную страну, впредь следует не шутить с Историей,а посвятить себя чему-то более позитивному. А поскольку времена, судя по всему,грядут лихие, не забывать и о начальной военной подготовке, даже если этопойдет в ущерб покаянию. Тех граждан, которые не разделяют его опасений, авторэтих провидческих заметок все равно призывает не слишком увлекатьсяпокаянием. Если совсем уж нечего делать, воспользуйтесь советом замечательногорусского парадоксалиста последней трети двадцатого века и займитесь изучениемикоты.
1 декабря 1928 года Эмилио Портес Хиль, одержавший победу навыборах кандидат незадолго до того образованной партии, которая после рядапереименований получила название Институционно-революционной, стал президентомМексики. С тех пор эта партия семьдесят с лишним лет бессменно находилась у власти.
Так называемые «failing states» – вовсе не особенностьсовременного мира. С момента своего возникновения в 1824 году республикаМексика была классическим примером «падающего государства». Обилие переворотов,контрпереворотов, удачных и неудачных мятежей, восстаний и революций за первыесто лет ее истории просто поражает. Появление подобных государств былопредсказано еще на заре политологии Нового времени. В частности, Макиавеллиписал: «Самая несчастная республика это та, которая лишена упорядоченности,особенно если ее устройство во всех своих частях не нацелено на прямой путь,ведущий к истинной и совершенной цели. В этом случае никакие потрясения незаставят ее прийти в порядок…». Какую основную задачу, поставленную переднесчастной страной историей и географией, требовалось решить Мексике? Президенти диктатор Порфирио Диас, очевидно, полагавший, что эта задача не решаема, обречено замечал: «Pobre Mexico, tan lejos deDios, y tan cerca de los Estados Unidos». Расчетливый и алчный северный соседсначала лишил Мексику более половины ее территории, затем последовательно ижестоко извлекал свою меркантильную выгоду из неустроенности и шаткостигосударства, а с определенного момента и умело вмешивался в его внутренние делас целью продления этой неустроенности и шаткости на максимально длительнуюисторическую перспективу. (Последняя интервенция войск США имела место в 1916году.) Теоретически, попытаться противостоять враждебной силе было можно, чтопредполагал и гениальный секретарь Флорентийской республики: «…те жереспублики, которые, не имея совершенного устройства, располагают хорошимизадатками, могут постепенно совершенствоваться при благоприятном стеченииобстоятельств (курсив мой – В. М.). Но справедливо и то, что они при этомбудут подвергаться опасности, потому что множество людей никогда не согласитсяпринять новый закон и установить… новые правила, если не убедится в крайнейнеобходимости этого, а необходимость возникает только при наступленииопасности, поэтому такая республика может рухнуть, не дождавшисьусовершенствования». Великая депрессия и разразившаяся вслед за ней мироваявойна, когда не до Мексики стало, означала желанное благоприятное стечениеобстоятельств, а уж «крайнюю необходимость» мексиканский народ сполнапрочувствовал на собственной шкуре. Еще одна важная мысль из того же источника:«Необходимо принять за всеобщее правило такое: почти невозможно заложитьхорошие основы республики…, либо целиком преобразовать государственноеустройство, действуя не в одиночку; только один человек может замыслить иосуществить подобное предприятие». С поправкой на современные реалии вместоодного человека следует читать одна политическая партия, политической сила, атак – ничего нового.
Кстати, и в «тепличной» – в рассуждение опасностей и рисков– истории США отмечается 28-летний период, когда после первоначальнойнеразберихи у власти находилась одна ита же партия. И именно с этим периодом связано реальное становлениегосударства.
При непрерывном нахождении у властиИнституционно-революционной партии стране многого удалось достичь: навсегдаушла в прошлое «дурная бесконечность» мятежей и переворотов, были проведенынеобходимая национализация собственности иностранных, прежде всего,американских, кампаний, и аграрная реформа. Мексика обрела самостоятельнуювнешнюю политику и научилась более или менее твердо отстаивать свой суверенитет(как бы это слово ни было ненавистно прогрессивным аналитикам). По всейвидимости, закрепившаяся едва ли не на генетическом уровне память об ужасномпрошлом способствовала тому, что граждане раз за разом отдавали предпочтениеодной и той же партии – ведь от добра добра не ищут. Была ли Мексикадемократической страной, или этот период следует характеризовать как особоюформу авторитаризма или «управляемую демократию»? У избыточно свободолюбивыхполитологов на этот счет существует одна точка зрения. У десятков тысячиспанских и чилийских политических эмигрантов – иная. Они бежали в Мексикувовсе не для того, чтобы один авторитаризм сменить на другой. Так или иначе, кним присоединяется пламенный революционер и изгнанный пророк тов. Троцкий.
Быть может, мексиканцы несколько переборщили со своимистрахами, но это их дело. Никакая политология не вправе навязывать нации сроки.Наученные горьким опытом мексиканцы отважились на эксперимент со сменойправящей партии, лишь окончательно убедившись, что фокусничать северному соседубольше никогда не взбредет в голову. Порукой чему – «soft power» десятковмиллионов его испано-говорящих обитателей.
В девяностые годы прошлого века Россия, если и непредставляла собой «падающее государство», то недопустимо близко подошла кэтому состоянию. Да и действия наших, пользуясь выражением Михаила Леонтьева,«бледнолицых братьев» не могли не внушать серьезных опасений. Исходя из этого,еще как минимум пара-тройка сроков пребывания у власти одной политической силы,по всей видимости, представляются отнюдь не лишними большинству граждан, но ненарочито забывчивым и кровно заинтересованным в «движухе» со строго заданнымвектором прогрессистам.
Если власть эффективна, разумные и осмотрительные гражданене зациклятся на ее смене, исключительно в угоду теоретическим построениямлихорадочного свободолюбия. А эффективна ли она?
29 ноября 2007 г. профессор А. Аузан, очевидно, руководствуясьпринципом: главное прокукарекать, а там пусть и не рассветает – заявил:«Политический режим… находится в страшном внутреннем кризисе. Причем раньшеэтот кризис я прежде всего связывал с очень низкой, падающей эффективностьюуправления, отсутствием обратной связи… (…) Теперь положение гораздо тяжелее,потому что политический режим должен решить задачу, не имеющую решения – задачупреемственности. Она не решается». (Стенограмма лекции А. Аузана «Национальныеценности и конституционный строй»). Как представляется, после марта, а темболее, после августа 2008 года в страшном кризисе оказались те, кто, подобноизвестному институциональному экономисту, твердили о невозможности передачивласти и «падающей эффективности».
Эффективности слишком много не бывает. Поэтому рассуждения:эффективна – не эффективна с познавательной точки зрения абсолютнобессмысленны. Необходим сравнительно-исторический подход и здравый смысл: посравнению с какой-то другой властью, эта более эффективна или менее. Того и другогокритикам власти, не исключая и профессора А. Аузана, в той же лекцииутверждавшего, будто отцы-основатели в «Декларации независимости» записали, чтоТворец наделил людей «свободой, собственностью и правом (?) на счастье», явнонедостает.
(Собственность вместо жизни – та еще подмена по Фрейду. Всехэтих критиков буквально клинит на неправедно нажитой собственности. Их бы воля– в Уставе ООН записали, что собственность ХМБ священна и неприкосновенна, асам он не подлежит ни людскому, ни Божьему суду.)
Уже больше года, якобы, не эффективная власть вполнепрофессионально противостоит серьезнейшему кризису, и ее действия достаточновысоко оцениваются экономистами, правда, не институциональными, зато с мировымименем. А десять лет назад власть, за которой тот же г-н Петров числит многохорошего … Мимо, мимо! Автор этих развеселых заметок категорически отказываетсяеще раз поднимать тему дефолта и бесследно исчезнувшего кредита МФВ.
Девять лет назад страна выслушивала панические пророчестваСтепашина и в каком-то мрачном оцепенении взирала, как ее армия больше месяцане могла справиться, в сущности, с крупной бандой, а ныне куда большепереживала за судьбу несчастных осетин и неудачи олимпийской сборной и ничутьне удивилась, что армия какого-никакого, пусть клиентского, но все такигосударства, в оснащение и выучку которой к тому же изрядно вложился не толькомогущественный патрон, но и многие симпатизанты «прекрасной молодойдемократии», была рассеяна за считанные часы.
История человечества изобилует самыми неожиданнымипревращениями. К примеру, полсотни просвещенных виргинскихплантаторов-рабовладельцев, пенсильванских и массачусетских негоциантов,поднявшихся на контрабанде и каперстве, и чопорных стряпчих из – скосмополитической точки зрения – захудалых городишек, известных своимиживописными окрестностями, недорогими борделями и «усердными читателямиБиблии», вошли в нее как отцы-основатели великого государства. Почему бы просвещеннымпитерским чекистам не проследовать проторенной стезей, коль скоро у свердловскихпартаппаратчиков и ушибленных монетаризмом подмастерьев экономической науки изстолицы бывшего отечества всех трудящихся получилось то, что повар-оккультистЮрайда называл «ужасом нерожденного»?
Смешон был год и жалок год по рождестве Христовом 1999, отначала же революции девятый. Был он обилен летом дрязгами, а зимою чудесами, иособенно низко стояли в небе две звезды: звезда торгашеская – полуночныйМеркурий и красный, дрожащий Марс.
В сентябре 2007 г. историк Д. Фурман, по просьбе модератора Проектанесколько изменивший направленность своего выступления, прочел лекцию «Проблема 2008:общее и особенное в проблемах перехода постсоветских государства». Окрестивполитическую систему России «имитационной демократией», которая есть«авторитарный режим, закамуфлированный в демократическую форму» (какой заядлыйпостмодернист откажет себе в удовольствии огорошить публику терминомсобственного изготовления?), г-н Фурман представил свой вариант расхожей версиисобытий 1999 года. После Беловежского соглашения и расстрела Белого дома, уЕльцина «никакого иного пути..., кроме как передать ее [власть] тому, кого онсам определил, не было». Вот Ельцин и «…нашел преемника, передал власть. (…) …Он хотел продлить себе жизнь и продлил ее в какой-то мере. Он уже простофизически не мог дальше управлять…»
Если бы г-н Фурман меньше увлекался несносным поветрием напридумывание все новых и новых терминов, а потрудился разобраться вполитических перипетиях 1999 года, автору этих старомодных заметок не пришлосьбы утруждаться. А так никуда не денешься.
Преемник политического деятеля это продолжатель егополитики, последователь. Оставляя без ответа отчасти даже схоластическийвопрос: можно ли стать преемником того, чего не было и в помине – следуетпризнать, что для выявления подобного человека нет и не может быть никакогоиного способа, кроме многолетнего тесного взаимодействия в многотрудном делеуправления. Реальный опыт такого сотрудничества позволяет руководителюгосударства, с большими или меньшими на то основаниями, заключить, что именноэтот его соратник достоин стать преемником. Исходя из такого пониманияпреемственности, мы вправе говорить, что президент Медведев стал преемникомпрезидента Путина.
К чему приводит забвение этого принципа, поясню на примере,подобранном специально для г-на Фурмана. Когда римский император Констанций II,ревностный христианин, пусть и арианского толка, в 355 г. провозгласил своегодвоюродного брата Флавия Клавдия Юлиана цезарем (наследником трона), он сделалэто, вовсе не потому что желал, чтобы после него государство возглавилубежденный и деятельный язычник, вошедший в историю как Отступник. Никогда неработавший с Юлианом бок о бок император ничего не мог знать о подлинныхумонастроениях кузена и целиком полагался на информацию, полученную от платныхсоглядатаев и добровольных осведомителей и на поверку оказавшуюся ложной.
Впрочем, после провала импичмента в ситуации острогоцейтнота ни о каком политическом преемнике тогдашний президент, скорее всего, ине помышлял. Дня него преемник это человек, способный обеспечить ему иммунитетот более чем вероятного судебного преследования, безбедное существование дляего семейства и, по возможности, благоприятные условия для того круга лиц,которых ведущий программы «Итоги» вскоре назовет «кремлевской камарильей». (Чтоозначало объявление информационной войны, хотя основные баталии развернулисьнесколько позже.) В нахождении именно такого человека Ельцин видел свойглавнейший политический, гражданский и человеческий долг. Вельзевул ему в том судья.
Для проверки кандидатов применялся метод таможенникаВерещагина: «Посмотрим, какой ты, Сухов», с той лишь разницей, что вместобруска динамита использовалось кресло премьер-министра России.
Назначение на эту должность Степашина не означало, что Ельцинокончательно определился с «преемником». Оно всего лишь свидетельствовало, чтона тот момент именно он становился наиболее вероятным кандидатом. Никакихгарантий новый премьер не получал, да и от него никаких заверений не требовали. И то сказать, чего стоят пустыеклятвы того, чье политическое будущее пока еще туманно и зыбко?
Убежден, что при назначении Путина все было ещенеопределеннее. Отставку Степашина принято связывать с вторжением в Дагестан.При этом упускается из виду, что само вторжение, начавшееся 7 августа, сталоследствием 4 августа, когда было достигнуто соглашение об объединении«Отечества» и «Всей России» и объявлено о создании Координационного Совета. Сточки зрения закулисных руководителей боевиков это означало – и в этом они жестокопросчитались – окончательный и бесповоротный раскол правящего класса России,после которого внутриполитическая ситуация может только ухудшаться. Вторжениюнадлежало стать ускорителем этого процесса. Возражение, что за трое сутокмасштабную операцию трудно управляемого сброда невозможно подготовить, отметается.С 22 мая, даты образования общественно-политического блока «Вся Россия»,времени было предостаточно.
Ставкой был вовсе не Дагестан, при всей его важности. И неза неудачи в отдаленной провинции был отставлен премьер, но за куда болеестрашный провал. Степашин не только не смог предотвратить консолидациюрегионально-номенклатурной оппозиции, лидеры которой, предвкушая вожделеннуюконфедерализацию, уже загодя широко держали карманы, но и бездарно упустилвремя для сплочения рядов государственников.
В этих условиях, когда цейтнот из острого стал острейшим,было не до дележа шкуры еще не родившегося «Медведя». Как известно, «Единство»будет создано только в начале октября.
Вряд ли хоть кто-то из тех, кто видел репортаж из больницы,когда едва очнувшийся от наркоза президент прежде всего требует вернуть ему«ядерный чемоданчик», станет возражать, что важнейшей чертой Ельцина была жажда власти. Максимально возможнойвласти. Власти любой ценой. Ценой развала страны. Ценой государственногопереворота и расстрела парламента. Любой.
Вряд ли хоть кто-то из тех, кто, подобно автору этихскрупулезных заметок, имеет под рукой перечень всех появлений первогопрезидента России на рабочем месте в Кремле, посмеет утверждать, что Ельцин былвторым Юстинианом по части трудолюбия и осознания своей ответственности передБогом за судьбу государства «Божьего народа».
И этот человек длительное время держит в тайне от семьи иближнего круга якобы, совершенно добровольно принятое решение о своем досрочномуходе, якобы, с целью продления собственной жизни (версия Фурмана) или чтобыобеспечить назначенному им преемнику гарантированную победу на досрочныхвыборах (версия кучи оппозиционных несмышленышей) и дабы избежать неустанного наушничестваБерезовского и утомительных истерик Дьяченко?
Профессиональный политолог, да и просто здравомыслящийчеловек, не чуждый началам психологии, не вправе исходить из того, что этотпатологический властолюбец отказался от лишнего полугода пребывания у власти,ибо опасался, что с десяток необременительных визитов в Кремль нанесут его здоровью непоправимый ущерб.
Если на политическом небосклоне совершенно неожиданнозагорается звезда нового харизматика, стремительно набирающего авторитет инародную любовь, то проведение досрочных выборов становится единственнымзаконным способом остановить его продвижение к власти. Как там обстояли дела?Уж не Евгения ли Максимовича Примакова, трусоватого семидесятилетнегоаппаратчика, чертами лица и дикцией отдаленно напоминающего незабвенногоЛеонида Ильича, следовало опасаться кандидату Путину? Уж не для того ли, чтобыостановить грозящий катастрофой рост популярности товарища Зюганова, на котороговнезапно обрушилась харизма и он перестал производить впечатление озабоченногои всеми недовольного завхоза предпенсионного возраста из средней школыкакого-нибудь райцентра в российской глубинке, самоотверженный Ельцинпожертвовал полугодом своей власти?
Досрочные выборы, ничего не меняя по существу, сделалипобеду кандидата Путина менее убедительной, ибо тогда время, что очевиднолюбому непредвзятому и минимально профессиональному аналитику, работало набудущего президента, а не на его соперников.
И все-таки, я глубоко в этом убежден, именно премьер Путинотдал предпочтение досрочным выборам.
Поскольку «добровольная» отставка Ельцина стала полнейшейнеожиданностью для страны и мира, остается предположить, что между принятиемрешения и объявлением о нем прошло весьма короткое время, ибо при тогдашнемпрезидентском окружении ничто не оставалось в тайне длительное время
Эх, узнать бы, как все происходило на самом деле, да только В.В. Путин никогда не сделает информацию об этом доступной. И этопо-государственному. Поэтому читателю этих увлекательных заметок предлагаетсявсего лишь авторская версия происходившего.
Результаты парламентских выборов стали известны во второйполовине дня 20 декабря. Между 21 и 25декабря, скорее, ближе к двадцать пятому, когда стартует праздничный марафон, вбеседе один на один (есть темы, которые не терпят лишних ушей) между Ельциным иПутиным впервые, для меня не подлежит сомнению, что по инициативе Ельцина, былподнят вопрос о гарантиях уходящему президенту и его окружению. В ответ Путин –скорее всего, это стало потрясением для собеседника – дал понять, что подобноевозможно только при условии немедленной отставки. Не знаю, сразу ли Ельциносознал, что у него нет выбора или для этого потребовалось некоторое время, новыбора у него действительно не было.
Отправитьправительство в отставку, разумеется, можно. Но политика Путина отправить вотставку никак нельзя. Кто-нибудь из читателей этих простодушных заметокспособен вообразить, что Путин, тот Путин, которого уже узнала нация, подобноСтепашину смирится с ролью начальника второстепенного ведомства при президенте N? Угодного человека, даже если егоудастся подыскать, через новый состав Думы продавить не получится, а ее роспускпо любым основаниям за шесть месяцев до президентских выборов прямо запрещаетКонституция. На президентские выборы, которые состоятся в обстановке затяжноговнутриполитического кризиса, в понимании граждан, на ровном месте и в разгарвойны, которую успешно ведет популярный премьер, спровоцированного окончательноополоумевшим президентом, пойдет и. о. премьер-министра В. Путин и, будьтеуверены, выиграет их. Политика Путина можно нейтрализовать единственнымспособом – убить. Но тогда, даже если не взбунтуется армия (чего я не стал быгарантировать), которая с неизбежностью воспримет известие об этом злодеяниикак последнее доказательство того, что опостылевшая продажная власть готова вочередной раз предать погибших и украсть у нее победу, президентские выборы,правда, во втором туре и с большой натугой, выиграет… Примаков. Оно Ельцину и«семье» надо? Классика жанра: клиенту позволяют самому убедиться, что остаетсявыбирать между плохим и очень плохим.
В конце концов, престарелый властитель счел за лучшее неискушать судьбу, удовлетвориться тем,что дают, и в телеобращении к «дорогим россиянам» пустить искреннюю слезу поутраченной власти. Ему даже не было позволено уйти по состоянию здоровья, но только «по совокупности всех проблем».
Рисковал будущий президент, загоняя предыдущего в угол?Несомненно. Не дано знать наперед, что выкинет эксцентричный властолюбец, когдапоймет, что власть забирают из его рук.
Однако с удовлетворением отметим, что будущий президентдействовал смело и страстно, строго по заветам великих:
«Я полагаю все-таки, что лучше быть напористым, чемосмотрительным, потому что судьба – женщина, и чтобы одержать над ней верх,нужно ее бить и толкать. В таких случаях она чаще уступает победу, чем когда кней проявляют холодность, И как женщина, она склонна дружить с молодыми, потомучто они не столь осмотрительны, более пылки и смелее властвуют над ней».
Если не принимать во внимание ближайшее окружение Ельцина,кто больше других был заинтересован в том, чтобы дряхлый и неработоспособныйпрезидент как можно дольше оставался у власти? Мятежники. Пока остается увласти тот, с кем однажды удалось «добазариться», почему бы не рассчитывать наповторение пройденного? А пока держать оборону Грозного, где не счестькапитальных строений из особого сейсмостойкого бетона, засев в котороммобильная группа, как правило, из снайпера, пулеметчика, гранатометчика иавтоматчика, могла часами сковывать значительно превосходящие силы, а в случаенеобходимости перемещаться на новую позицию, пользуясь хорошо изученнойсистемой подземных коммуникаций. После того как Грозный был блокирован со всех сторон,а произошло это 24 декабря, большинство зарубежных военных аналитиков не безоснований утверждали, что засевшие в городе мятежники способны держаться какминимум полгода (sic), а оппозиционеры как слева, так и справа предрекали скорое и позорное поражениероссийской армии. Так убежденный левый и обозреватель «Новой газеты» (на тотмомент весьма красноречивое содружество) г-н Кагарлицкий, так и не понявший всюважность отставки Ельцина, даже 12 января утверждал, что «армии для поражениядаже противник не нужен», и радостно ерничал: «Басаев ставит Путина насчетчик», имея в виду, что «теоретически Путин может вывести нас из войны дотого, как поражение станет очевидным. В этом случае он объективно оказался быспасителем отечества, но своей политической карьерой ему пришлось быпожертвовать». А на другом фланге еще один прозорливец, Эмиль Паин примерно вте же дни утверждал, что армии никак не продержаться до мая.
(По моему разумению, Эмиль Абрамович Паин вполне достоинстать символом кадровой политики ельцинизма, которой увлекающийся г-н Петровотдает решительное предпочтение перед кадровой политикой Путина-Медведева. ВыпускникВоронежского университета, он избрал модную стезю социологии, а эпоху застоя ибезалаберную перестройку ничем не примечательный кандидат исторических наук просидел в малокому интересных, но, несомненно, хлебных заведениях, как то: в Центральномнаучно-исследовательском и проектном институте по планировке и застройкесельских населенных мест и жилищно-гражданскому строительству на селе и вЦентральном научно-исследовательском и проектном институте поградостроительству. В определенных кругах он слыл отъявленным прогрессистом,едва ли не диссидентом, поскольку в своих немногочисленных и узкоспециальныхпубликациях наловчился показывать советской власти фиги в кармане. Подобныйчеловеческий тип славится обостренным нюхом на «ветер перемен», особенно еслитот дует с Северной Атлантики, и в 1991 году мы обнаруживаем нашего герояглавным советником Внешнеполитической ассоциации и генеральным директоромновообразованного Центра этнополитических и региональных исследований. Какаямузыка постмодерна! И как неотвратимо набухают кровью слова. И усопшийакадемик, неутомимый борец за право наций на самоопределение, из девятого кругаДантова Ада, где, как известно, пребывают предатели, ободряет своихпоследователей: «Верной дорогой идете, товарищи!» Так или иначе, но к началу1993 года видный этнолог, политолог и дипломат уже постоянный членПрезидентского совета, а с 1994 по 1996 год – руководитель направления изаместитель начальника Аналитического управления президента России.Проницательный читатель этих скандальных заметок, должно быть, уже догадался, окаком именно направлении идет речь и не ошибся – о кавказском. Чтобы уяснитьистинные взгляды ведущего ельцинского аналитика на российскую государственность,ознакомьтесь хотя бы с небольшим материалом «От Федерации к Империи: оценка политическойтенденции в условиях региональных конфликтов и мирового кризиса». Уверен,многое в ходе и исходе Первой чеченской войны, когда на политику государстваактивно влиял г-н Паин, станет более понятным.)
Но сами мятежники оказались не в пример сообразительнееоппозиционных витий. И после неудачных налетов на Шали и Аргун, пошли на прорывиз Грозного, который грозил превратиться в коллективную могилу для отборныхголоворезов. На их беду, и российская армия все поняла правильно,свидетельством чему стали 250 трупов на минных полях и переполненные умирающимии раненными мятежниками больницы во всех аулах от Грозного до «Волчьих ворот».
Некогда американский журналист, чрезмерно доверчивый дляпрофессионала, писал со слов хорохорившихся мятежников о «буквально гомеровскихсражениях, в которые ввязывались группы чеченских бойцов, для того чтобызавладеть и забрать тела убитых». Не знаю, посещал ли Анатоль Ливен Чечню вначале февраля 2000 года, наблюдал ли он десятки агонизировавших на заснеженныхсклонах Аргунского ущелья беглецов из Грозного, но из истории не вычеркнуть никонфуза похоронных команд российской армии, которые оказались не в состояниивывезти по непролазной чеченской глине все трупы уничтоженных мятежников, ниомерзительной лжи «независимого» телевидения, которое по этому поводу вавральном порядке состряпало репортаж об «очередном военном преступлениироссийской армии в Чечне».
И когда только что вышедший из боя русский парень, наверное,плохо накормленный, наверное, плохо экипированный, наверное, сражавшийся подкомандованием не самого искушенного в искусстве войны офицера, глядя в объективтелекамеры, спокойно, как нечто само собой разумеющееся, сказал о своихпротивниках: «Они хорошие воины, но мы – лучше», стало окончательно ясно, чтоРоссия выиграет войну за свою целостность.
Проводя спецоперацию по удалению из Кремля никому не нужногопрезидента, операцию столь виртуозную, что охотники погалдеть о «спецоперацияхчекистского режима», ее даже не заметили, премьер-министр Путин всего лишьделал свою работу: приближал победу и сберегал жизни наших солдат и мирныхчеченцев.
Выступая перед старшими товарищами на Вторых Ходорковскихчтениях, модератор Проекта призывал «…публично очень четко определиться«что есть что». Но это не значит, что не надо разговаривать с теми, кто считаетпо-другому. (…) Одно из важных условий… – это постоянный публичный разговор…».По мнению модератора, он необходим, чтобы те, кого он называет либеральнойинтеллигенцией, могли «…в ходе этих дискуссий силой внятной идеологии, силойэкспертного знания и готовности использовать его для решения реальных задачзаставлять прислушиваться к себе».
Насчет «силы экспертного знания», у автора этих экспертныхзаметок имеются серьезные сомнения.
С самого начала Второй чеченской войны социологи школыЛевады, творчески экспериментируя с формулировками, вопрошали российскоеобщество о его отношении к войне. По их данным, к марту 2000 года числопротивников войны заметно перевалило за 50%. Вдохновленные этими цифрами,правозащитники решили провести антивоенный митинг, само собой разумеется, вНовопушкинском сквере. Митинг был разрешен. Он анонсировался несколькимителеканалами и многими газетами, а радиостанции «Эхо Москвы» и «Серебряныйдождь» в день его проведения каждые полчаса напоминали жителям Московскогорегиона, самого вестернизированного, а, следовательно, наиболее антиимперскинастроенного, о предстоящем мероприятии, которому предстояло от имени всегопрогрессивного человечества заклеймить возрождение имперских притязаний России.В результате на митинг явилось около тысячи человек, среди которых добрую третьсоставляли политически активные городские сумасшедшие – несчастные завсегдатаиакций любой направленности, где всегда можно разжиться бесплатнымиагитационными материалами и всласть посудачить с коллегами по диагнозу. За всегоды войны сколько-нибудь заметного антивоенного движения так и не возникло,что не мешало обладателям «силы экспертного знания» раз за разом утверждать всвоих обзорах, что около 70% россиян выступают против войны. И не так важно,просто ли они рисовали свои цифры или добивались авансом проплаченногорезультата при помощи маленьких социологических хитростей.
И в то, что в приближенном советнике президента Ельцина Г.Сатарове, не хочу сказать, что лично снаряжавшем знаменитую коробку из-подксерокса, однако своевременно не подавшем в отставку и – для чего не требовалосьособых математических дарований – не возвысившем свой голос противотвратительной политический коррупции, нежданно-негаданно пробудилась «силаэкспертного знания», а выкладки фонда «Индем»о росте коррупции соответствуют действительности, я поверю только в глубокойстарости, когда окончательно выживу из ума и стану полагать, что для воспитанияблагонравия в юных девицах как нельзя лучше подходит испытанный и преданныйконсультант хозяина фешенебельного дома свиданий.
(Не беря в расчет совокупления, дача и получение взятки –самое интимное взаимодействие между человеческими особями. В этих сферах все предположительно,гадательно и сомнительно, и любые «статистические данные» относительно ростакоррупции заслуживают доверия не больше, чем «Отчеты Кинси».)
Внятность же идеологии проверяется не столько клятвеннымизаверениями в наличии этой самой внятности и неустанным критиканством, сколькоее осязаемыми плодами.
Вам не нравится действующее избирательное законодательство?Разработайте и представьте гражданам свой проект «Закона о выборах депутатовГосударственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» и «Закона овыборах Президента Российской Федерации».
Вы неудовлетворены деятельностью федеральных телеканалов? Рецепт остается в силе.
Впрочем, с позитивной вовлеченностью у тех, кого модераторпроекта называет либеральной интеллигенцией, а автор этих изрядно поднадоевшихему самому заметок (пора закругляться) именует правыми, всегда возникалитрудности. Между тем, у русского либерализма как явления общественной мысли,если рассмотреть его историю под этим углом зрения, подобных проблем никогда небыло.
Подмена сложной и плодотворной идеологии русского западничествапримитивными верованиями прозападной интеллигентской тусовки, согласно которымРоссия не смеет даже помышлять о суверенности, особенности и подлинныхнациональных интересах, но обречена вечно следовать в фарватере политикизападных демократий и безропотно исправляться в ответ на непрерывные окрикистрогих преподавателей правозащитных практик («Полезная позиция – это позициятех западных лидеров, которые говорят: «Да, мы понимаем что происходит – былисвернуты демократические процедуры…, и мы надеемся, что это постепенно будетменяться»), как кажется, являетсясверхзадачей сплоченных взаимной комплиментарностью и отлаженной системойперекрестных ссылок апологетов правой идеи.
При этом они не прочь лицемерно призывать к дискуссии.Русские либералы, записные полемисты «Правого дела», бойкие девушки и юноши из«Наших», которых вроде бы все лето тренировали на предмет участия в идейныхсловопрениях! Седьмой сезон на Публичных лекциях «Полит.ру» продолжателитрадиций либералов-идеалистов позапрошлого века, которых ныне, посколькуидеализм совсем не в чести, следовало бы наречь либералами-постмодернистами,станут выходить к микрофону, чтобы всяк на свой лад укорить отчизну и внушатьпублике, что живем мы в авторитарной стране, без демократических свобод и правчеловека, но зато с неэффективной властью и фальсифицируемыми выборами, грубопопираем права этнонаций, возрождаем империю и того гляди скатимся ктоталитаризму, а вы столь ленивы и нелюбопытны, что даже не в состоянии добратьсядо Кривоколенного переулка. Не вечно же мне за вас отдуваться! Не томитемодератора, жаждущего «разговаривать с теми, кто думает по-другому». Приходите.
Увидимся. Пока.
ВладимирМолотников