1 февраля 2006 года первому российскому президенту исполняется 75 лет. Скорее всего, эта дата не станет поводом для серьезных дискуссий о неоднозначной роли создателя посткоммунистической России в современной отечественной истории.
С момента своей отставки Борис Ельцин перестал быть главным российским ньюсмейкером. Cегодня наши СМИ вспоминают о первом российском президенте разве что в связи с очередной «достоверной» утечкой из анамнеза, либо с появлением новой порции слухов о семейно-брачных отношениях Дьяченко-Юмашевых. Если же говорить об экспертном сообществе, то его позиции по отношению к персоне Бориса Николаевича можно разделить на три группы. Первая, попав под «скромное обаяние» Владимира Путина, противопоставляет «анархию» ельцинского десятилетия «порядку» новой путинской эры. Вторая, видя в ВВП нового Пиночета (Сталина или Муссолини в зависимости от вкуса), рассматривает его предшественника как «крестного отца» нового узурпатора. Третья продолжает спекуляции на «семейные темы», так и не осознав до конца, что персональные перестановки в Кремле и на Старой площади имели лишь косвенное отношение к проблемам российской государственности.
Особо следует отметить отношение к персоне Бориса Ельцина российских историков. До сих пор Ельцин (как, в прочем и Михаил Горбачев) оказался не включенным в число исторических персонажей. Подавляющее большинство суждений о первом президенте России, исходящих именно от историков, политизированы, эмоциональны. Считая возможным говорить объективно о Николае II или российских самозванцах, Сталине или Екатерине Великой, отечественные историки в суждениях о Ельцине нередко скатываются до публицистики не самого высокого уровня. Между тем, несмотря на многочисленные человеческие недостатки первого президента Российской Федерации, очевидно, что всю многогранную деятельность Бориса Николаевича нельзя свести к дирижированию оркестром или сну в самолете в Шэноне так же, как правление Екатерины - к ее амурным похождениям, а царствование Петра Великого - к избиению Алексашки Меншикова и «всепьянейшим соборам».
Кстати о Петре. В эссе «Петр Великий» историк Михаил Погодин дал свой ответ на вопрос о роли петровских преобразований в российской истории: «Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года – Петр Великий велел считать годы от Рождества Христова, Петр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться - наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел он, шерсть настрижена с овец, которых развел он. Попадается на глаза книга - Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начнете ее читать - этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным, вытеснив прежний, церковный. Приносят газеты - Петр Великий их начал… После обеда вы едете в гости - это ассамблея Петра Великого. Встречаете там дам, допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого».
В возможном эссе «Борис Ельцин» (а такое, уверен, рано или поздно появится) можно было бы написать о том, что еще несколько лет назад мы просыпались, включали радио и ТВ и слышали критику в адрес главы российского государства. И эта критика была не всегда содержательной и аргументированной. Кстати сказать, сам концепт «Семья» был активно растиражирован еще «при живом» (в политическом смысле, конечно) Ельцине. Когда такое было в российской истории? Мы и сегодня идем в магазин и выбираем сорт сыра и колбасы, а не сыр и колбасу как таковые. Мы едем отдыхать (а некоторые и учиться) за границу. Выбраться за рубежи нашей Родины стало столь же привычно, как лет десять назад - съездить в «деревню к тетке, в глушь, в Саратов». И самое главное. В ельцинский период мы уже успели устать…от выборов. Представить себе в середине 1980-х всенародное голосование за главу государства, а не за единый блок коммунистов и беспартийных могли позволить себе либо романтические диссиденты, либо пациенты психиатрической больницы. И ряд этот можно до бесконечности продолжать - вспомнить и о Конституционном суде, разбиравшем споры правительства и парламента, и о возможности купить, сдать или снять.
И все эти ставшие привычными и успевшие надоесть завоевания так или иначе связаны с личностью Бориса Ельцина. Сегодня в запале борьбы с «ельцинской нестабильностью» от многих из этих достижений наша власть отказалась. Свобода для СМИ осталась главным образом в виртуальном пространстве, а избирательные процедуры напоминают шагреневую кожу. В том смысле, что выборное пространство в нашей стране сжимается с каждым днем. «Зато в России появилась стабильность», - тезис, усиленно внедряемый в сознание наших сограждан прокремлевскими политтехнологами.
Скажу крамольную для либералов и правозащитников мысль. Лично я готов бы был поступиться частью своих прав и свобод для повышения качества и уровня безопасности. Как личной, так и общенациональной. Однако путинская стабилизация на деле не дала ни того, ни другого. В России после 2000 г. не уменьшилось ни количество терактов, ни уровень коррупции. Скорее, налицо обратные тенденции. Нельзя говорить и об остановке процесса приватизации власти. И если в ельцинский период к этому процессу были подключены по большей части гражданские чиновники (экс-партийные бюрократы, бизнесмены и интеллектуалы, поверстанные во власть), то сегодня коммерциализация управления затронула спецслужбы и правоохранительные структуры, которые с каждым днем все больше напоминают частные охранные предприятия, а не «компетентные органы». Таким образом, сворачивание избирательных процедур не дало ни большей стабильности, ни более высокого уровня безопасности.
На долю Бориса Ельцина выпала задача стать во главе российской модернизации. Как и в иные времена в России, процесс этот инициировался государством по вполне очевидным причинам. Отсутствие развитых гражданских институтов и серьезной политической оппозиции (не морализирующей интеллигенции без четкой программы) давали однозначный ответ на вопрос, кому «поднимать Россию на дыбы». Не лучше была ситуация и с навыками низовой организации и традициями местного самоуправления. Отсюда очевидна вся несостоятельность упреков насчет обкомовского и горкомовского прошлого первого российского президента. Ельцин, взяв под свое «прикрытие» реформы (не личности отдельных реформаторов, а сам модернизационный проект), оставил не у дел всех своих незадачливых оппонентов. Горбачев, Хасбулатов, Руцкой, Коржаков, Примаков, Лужков могут на досуге вспоминать о своем проигрыше российскому преобразователю. Цена этого «проекта» велика. Утрата международного влияния, «парад суверенитетов» с последующей прикормкой (и недешевой) региональных баронов, криминализация и приватизация власти. Но и путь к петровским ассамблеям, газетам, Академии наук, флоту и «Парадизу на Неве» был уложен не лаврами, а тысячами стрелецких голов и еще одной жизнью - собственного сына.
«Россия - страна с непредсказуемым прошлым». Этот известный афоризм как нельзя лучше характеризует российский политический процесс. Отсутствие преемственности высшей государственной власти всегда становилось источником смут и революций в нашей стране. Казалось бы, Ельцин, сваливший посредством беловежской комбинации Горбачева, продолжил этот ряд. Но эпоха Ельцина, к счастью, не завершилась в январе 1992 года. Борис Николаевич взял обязательство довести дело до логического конца, поставить точку и больше к этому не возвращаться. В 1996 г. впервые в отечественной истории россияне выбирали главу государства не просто на основе знаменитой «четыреххвостки» (всеобщие, равные, прямые, тайные выборы), но и в соответствии с принятой на референдуме Конституцией. Тогда же Ельцин создал другой, не менее, а может быть, и во сто крат более важный прецедент. В России впервые осуществилась передача власти не на волне «революционного творчества масс», не по воле «усталого караула» и пылких гвардейцев, не вследствие «апоплексического удара» и не на закрытых пленумах ЦК, а согласно духу и букве Основного закона. Операция «преемник»? Но это – претензии не к президенту и не к правящей бюрократии, а к главному суверену – «многонациональному народу РФ», давшему себя убедить в том, что отставной полковник ФСБ - спаситель Отечества.
Первый президент России был избран всего 15 лет назад - ничтожный срок для истории. Но если вспомнить, что еще 15 лет назад интенсивно обсуждался вопрос о целесообразности частной собственности как таковой, а за пять лет до того дискутировали о допустимости при социализме частного извоза и на шабашников смотрели как на капиталистических акул, то очевидно, что в российской экономике и экономической мысли (начиная от взглядов научного истеблишмента до воззрений домохозяек) произошла революция, по масштабам сравнимая разве что с Великой французской.
Достаточно поверхностного анализа деятельности российских правительств посткоммунистического периода, чтобы понять, что рыночный экономический дискурс стал единственным. ЧВС начинал с попыток заменить «базар» рынком, регулируя цены на товары первой необходимости, а закончил клятвой в верности непобедимому монетаристскому учению. Единственное левое правительство Примакова - Маслюкова начало с совещаний с корифеями советской экономической мысли и анализа предложений по раздаче оборотных средств предприятиям, загрузке незагруженных мощностей и печатанию рублей, а закончило бездефицитным бюджетом и переговорами с МВФ. Экономическое образование наших премьеров и их заместителей, безусловно, влетело всем нам в копеечку. Но оно же и доказало, что черта, разделяющая планово- распределительную и рыночную экономику, пройдена и назад пути нет.
Но даже не это самое главное. Большинство наших соотечественников, ностальгируя по дешевой колбасе и маленькой, но гарантированной зарплате, научилось зарабатывать на хлеб самостоятельно, без государственной опеки. И не просто научилось, а воспринимает изобилие магазинных полок как одно из своих главных и неотчуждаемых естественных прав.
Можно было бы вспомнить и о последнем «сильном решении» первого российского президента – новогоднем подарке своим избирателям. Каким-то особым историческим чувством он, как и в другие моменты своей жизни, уловил, что его миссия исчерпана, - старое здание мировой революции и коммунизма разрушено, построен фундамент новой России. Последняя стройка выпускника стройфака Уральского политеха…