29 марта 2024, пятница, 09:47
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

17 апреля 2009, 09:01

Седьмые биографические чтения памяти В.В. Иофе «Право на имя: Биографика 20 века»

Научно-информационный центр «Мемориал» (СПб)

Европейский университет в Санкт-Петербурге

Международное общество «Мемориал» (Москва)

Центр независимых социологических исследований (СПб)

Генеральное консульство Республики Польша в Санкт-Петербурге


20-22 апреля 2009 года, ЕУ СПб.

 

Андрей Алексеев (СПб)

Биография в социологии как "исследование случая"

Исследование случаев (case-study) - один из самых распространенных методов (подходов) в рамках качественной парадигмы социологических исследований. Оно предполагает углубленное изучение некоторого участка (фрагмента) социальной реальности с его контекстом, для вскрытия некоторых общих закономерностей, воплощаемых в данном, избранном для анализа случае.  Как замечал Гете, «хорошо увиденное частное может всегда считаться общим». Напомним также афоризм Я. Кавабаты: «Один цветок лучше, чем сто, передает природу цветка».

Случай есть событие, совокупность и/или последовательность событий, ставших предметом исследовательского внимания. Случай есть, с одной стороны, нечто уникальное, а с другой – нечто характерное, типическое, по крайней мере, черты общего, универсального в частном, конкретном составляют особый интерес исследователя. Принципиально важным является также исследование события в контексте, т. е.  в совокупности его социальных связей и опосредований.  Без контекста нет события, равно как и контекст есть не что иное, как своего рода иерархия событий, обуславливающих совершение всякого частного события.

При такой широкой трактовке понятий событие и контекст, являющихся ключевыми в методологии исследования случаев,  обнаруживается глубинная, сущностная связь между известной практикой исследования случаев и биографическим методом в социологии. Человек – это, в сущности,  тоже «случай», причем случай, как никакой другой,  уникальный – Событие этой именно Личности. Биография есть последовательность событий, связанных единством субъекта, места и времени, «линией жизни», событий - совершающихся в определенном историческом, культурном, социальном контексте. 

Такой эпистемологический подход расширяет горизонт, позволяет лучше понять общее и особенное в практике социологических (и не только!) исследований разного типа, жанра, направленности. Биографическое изыскание есть исследование случая. А исследование случаев не сводится к анализу только состояний, но и процессов, в том числе – «длиною в жизнь».

Наталья Баженова (Библиотека РАН, СПб)

Коллективная биография советского поколения академических библиотекарей: проект Библиотеки Российской Академии наук (Презентация проекта)

В 2009 году в Библиотеке РАН в рамках подготовки к будущему 300-летию (2014 год) намечен к осуществлению проект, который условно можно обозначить как «коллективная биография библиотекарей».

Дирекция предложила старшему поколению сотрудников составить краткие мемуары, отразив в них свое отношение к Библиотеке. Работа над воспоминаниями лишь начинается, что объясняется сложностью изложения материалов личного характера и отсутствием у многих навыков работы с мемуарным материалом.

В научно-исследовательском отделе изданий Академии наук было принято решение пойти по пути интервьюирования (в отделе есть подходящий специалист, имеющий большой опыт сбора устных воспоминаний, их обработки и публикации).

Проект даст коллективный портрет советского библиотекаря.

 

Петр Базанов (СПбГУКИ, СПб)

Историк Н.И. Ульянов: официальная советская биография, эмигрантская версия и реальная действительность

Известный историк, крупнейший представитель второй «волны» русской эмиграции Николай Иванович Ульянов родился в Санкт-Петербурге 23 декабря 1904 года (05.01.1905 по новому стилю) в рабочей семье. Предки Н.И. Ульянова были крестьянами села Ганежа Осминской волости Гдовского уезда Петербургской губернии (ныне Лужского района Ленинградской области). На его долю выпали преподавание в советских вузах, незаконный арест, война, фашистский плен и побег из него, угон на принудительные работы в Германию, лагеря для «перемещенных» лиц, новое бегство – уже от МГБ СССР, работа на заводе в Марокко за нищенскую зарплату и, наконец, возвращение к преподавательской и научной жизни. Судьба характерная для интеллигенции второй русской эмиграции и в то же время необычная даже для нее.

Доклад построен на исследованиях и сопоставлении различных вариантов биографии Н.И.Ульянова, составленной в разные периоды его жизни, а также на мало известных материалах следственного дела Н.И.Ульянова, воспоминаниях и документах, опубликованных в эмиграции.

Н.И.Ульянов был последним учеником академика С.Ф.Платонова, профессором Ленинградского института истории, философии и лингвистики (ЛИФЛИ) и восстановленного истфака ЛГУ и заведующим кафедры истории России и народов СССР. Лекции, спецкурсы и, в особенности, семинары Н.И. Ульянова производили на студентов самое блестящее впечатление, "своей манерой, любовью и знанием предмета". «К его талантам преподавателя" - вспоминал его бывший студент Г.М. Дейч - прибавилось еще очень человеческое отношение к студентам и преподавателям в пору его деканства». Н.И.Ульянов считался «одной из самых ярких восходящих звезд ученого, административного и, что особенно удивительно партийного мира». Успешная научная и преподавательская карьера молодого профессора прерывается в ноябре 1935 года после публикации его статьи «Советский исторический фронт». Его фраза «наша историческая наука быстро шла к своему вырождению» была признана «антипартийной формулировкой», он был исключен из ВКП(б), переведен на работу в архив и вскоре арестован.

О его пребывании в заключении практически ничего не известно. Пятилетний срок Н.И. Ульянов отбывал сначала на Соловках, затем в Норильске. Сам Н.И. Ульянов об этом не любил рассказывать. С.П. Крыжицкий вспоминал, что на одной из лекции по церковной архитектуре в Йельском университете Н.И. Ульянов упомянул, что он бывал в Соловецком монастыре, на что последовал вопрос американского слушателя: «В качестве туриста?» – «Ну, как бы вам сказать – очень своеобразного туриста».

Н.И.Ульянов реабилитирован прокуратурой г. Ленинграда 15.08.1989.

 

Борис Беленкин (Международный «Мемориал», Москва)

"Танька! Танечка! Таня!.." Заметки на полях поэмы Н.Коржавина и биографии А.М. Панкратовой

Предмет исследования – эпизоды из биографии историка, академика А.М.Панкратовой (1897–1957), нашедшие свое отражение в поэме Н.Коржавина «Танька» (1957).

Почему бытует столь однозначное мнение о прототипе героини поэмы? Кто скрывается за образом «молодого бухаринца» – единственной настоящей любви в жизни Таньки? Что, кого и при каких обстоятельствах предали Танька и Анна Михайловна?..

В исследовании дана попытка ответа на эти и другие вопросы, неизбежно встающие при  прочтении поэмы и  знакомстве с «непарадной» биографией члена Президиума Верховного Совета СССР, члена ЦК КПСС, академика, главного редактора…. и пр., и пр. Анны Михайловны Панкратовой. Кроме того, автор исследования, т.е. «биограф» пытается, если и не дать исчерпывающий ответ, то, во всяком случае, заявить как сущностную проблему вопрос о том, почему именно Панкратова стала в данном случае «биографируемой», в чем в данном случае выражена личная заинтересованность (неравнодушие) «биографа»?

В исследовании использованы, в том числе, ранее не публиковавшиеся материалы из архивно-следственных дел (архив ФСБ РФ), фонда Института Красной Профессуры (ЦАОПИМ), архива НИПЦ «Мемориал» (Москва), семейного архива потомков А.М.Панкратовой.

 

Мария Белоусова (СИ РАН, СПб)

Мечта как жизненная реальность

«…если звезды

зажигают -

значит - это кому-нибудь нужно?

Значит - это необходимо,

чтобы каждый вечер

над крышами

загоралась хоть одна звезда?!»

В.Маяковский «Послушайте!» 

Что такое мечта? Чему она служит и какую роль играет в наших жизнях? Мы мечтаем с детства, но знаем ли мы - что такое мечта? Проведенное в 2007 году исследование ставило перед собой цель выяснить, какую роль играют мечты в жизни молодых людей. Для этого в городах и поселках Северо-Западного региона были проведены интервью и фокус-группы с молодежью в возрасте от 15 до 27 лет. 

Гипотезы исследования строились на допущении, что в мечте отражается образ желаемого. Мечта выражает потребность человека в таких предметах или условиях существования, которые не даны ему на сегодняшний день, но которые могут быть созданы в результате его деятельности. Мечта позволяет человеку наметить будущее и организовать свое поведение для его осуществления.

Материалы исследования позволили получить информацию о роли мечты в биографическом контексте. Мечта, не смотря на ее нематериальную природу, фантазийный воображаемый характер, «несерьезность» и порой несбыточный характер играет исключительно важную роль и рассматривается молодыми людьми как необходимый элемент жизни. Следует при этом отметить, что исследователи биографий и социальной жизни в целом порой не придают серьезного значения изучению этого явления.

В докладе планируется представить описание результатов исследования: функции мечты в биографии; генезис мечты – «от рождения к смерти»; «сбыточные» и «несбыточные мечты» - изменения возможностей реализации; феномен «чужой мечты»; обыденные и амбициозные мечты; мечты и ресурсы мечтателей. 


Ирэна Вербловская («Мемориал», СПб)

Репрессивная политика советской власти в период «оттепели» на примере судеб заключенных женской зоны 1958-1962 годов

Считаю своим долгом назвать тех (рассказать о тех), кто был репрессирован в самое "вегетарианское", по выражению Ахматовой, время. В указанный период репрессивная функция государства достигла за всю историю самого низкого уровня.

Располагаю материалом, относящемся преимущественно (в основном) к женщинам.

1. Женская политическая зона в 1958 году. Численность и контингент не выпушенных из заключения после амнистии 1953. Пополнение зоны в 1957-1958 (представители разных религиозных сект, свидетели Иеговы; участники национально-освободительных движений из Литвы и Эстонии, еврейки (представители движения культурного возрождения и борющиеся за право выезда), «студентки», сочувствующие венгерским повстанцам 1956 года (одиночки и участницы групп), две Нателы из Грузии, рецидивистки (А.П.Скрыпникова, В.С.Санагина, А.А.Баркова). Биографии и судьбы некоторых персонажей.

2. Коммуникация с мужской зоной и способы получения биографических сведений о мужчинах, заключенных Дубровлага в 1961-1962.

3. Составление биографий в лагере, хранение записей, их уточнение и дополнение после освобождения. Источники для уточнения и дополнения биографических сведений солагерников через сорок лет.


Моника Вуйцяк (Институт славянской филологии Университета им. А.Мицкевича, Познань) Польша в биографии Иосифа Бродского

В докладе пойдет речь о значении польской культуры и польских связей в биографии Иосифа Бродского. Предполагается обсудить, как творчество русского поэта повлияло на литературную среду Польши? Будет сделана попытка ответить на вопрос: была ли поэзия Бродского в 1960-1980-е годы воспринята только в политическом контексте (вне разрыва с жизненным опытом) или в Польше смогли оценить ее художественное достоинство?

Доклад будет касаться следующих проблем:

- Иосиф Бродский как переводчик польской поэзии;

- влияние польской литературы на художественное восприятие поэта;

- интерес Бродского к польской культуре;

- дружественное взаимоотношение с поляками (в т.ч. с Витором Ворошильским, Анджеем Дравичем, Станиславом Баранчаком, Барбарой Торунчик и другими);

- многолетнее знакомство с Чеславом Милошом (которое для обоих оказалось вдохновляющим, важным, что заслуживает на отдельное обсуждение);

- произведения, посвященные полякам (в первую очередь «Kolędy stanu wojennego»);

- сотрудничество с польским эмиграционным ежемесячником „Zeszyty Literackie” (Бродский состоял в редакционной коллегии);

- посещения Польши (в т.ч. по случаю признания поэту почетного звания доктора honoris causa в университете в Катовицах в 1993 году);

- поэтический дебют в польских культурных периодиках (первая публикация стихотворений Бродского появилась в Польше);

- рецепция творчества поэты в Польше в разные периоды (в 60-х и 70-х годах во «второй системе обращения» и сегодня);

Какое влияние польские эпизоды оказали на Бродского, его мироощущение  и творчество? Какое это имело для него значение и как отразилось в текстах?


Ольга Герасимова (МГУ, Москва)

Воспоминания сына репрессированного, фронтовика, выпускника истфака МГУ, педагога А.Л. Каца (1922–1978)

Рукопись воспоминаний А.Л. Каца содержит несколько папок с машинописными страницами и является ценным источником по советской истории 1920–1960-х. Воспоминания, прежде всего, предназначались для родных и друзей. Но, честолюбие – черта многих, добивавшихся в жизни каких-либо целей. Можно предположить, что автор надеялся увидеть их когда-нибудь опубликованными, но преждевременная смерть, вызванная во многом описанными в воспоминаниях событиями, сделала эти надежды несбыточными.

Арестованный отец, сокрытие этого факта при вступлении в ряды Компартии и восстановлении в рядах студентов после возращения с фронтов Великой Отечественной, биография жены, проведшей в оккупации несколько лет, чувство страха за раскрытие скрытых фактов не могли не отразиться на здоровье А.Л. Каца.

Для нас особый интерес представляют воспоминания автора о Войне и послевоенной атмосфере на историческом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова.

Воспоминания А.Л. Каца, учитывая время их создания, впечатляют своим размеренным рассказом о буднях войны. Автор, прослуживший почти все войну переводчиком при штабе, подчеркивает свою незначительную роль в сравнении с воевавшими на передовой. Свой опыт участия в нескольких вылазках на передовую он не умаляет, но при этом старается подчеркнуть их эпизодичность.

Описание послевоенных событий на истфаке МГУ в пору гонений на космополитов опять-таки при всей имеющейся историографии, казалось бы, не может уже ничем удивить. Но будничность описания баталий, в которых принимал участие и сам автор, как член партии и активист, не может не задеть и не произвести впечатления. Характеристики и оценки, данные автором участникам описываемых событий, совпадают со сведениями, полученными о них от других современников – выпускников истфака. А дальнейшая судьба многих подтверждает линию поведения, занятую в этот непростой исторический период.


Зина Гимпелевич (University of Waterloo, Canada)

Валентин Иннокентьевич Анненский-Кривич (1880-1936)

Почти десять лет назад,  в поисках сведений об Алексее Дмитриевиче Скалдине в РГАЛИ я натолкнулась на его запись в альбоме, озаглавленном: «Литературная тетрадь Валентина Иннокентьевича Анненского-Кривича». Этот рукописный сборник, с рисунками и нотами (одновременно напоминающий по характеру и альбом, и антологию) поразил количеством и качеством материала, подписанного многими известными, менее известными, а порой и вовсе незнакомыми деятелями культуры периода, условно называемого Серебряным веком (1890-1929). Имя владельца альбома, Валентина Иннокентьевича Анненского-Кривича, в первый момент показалось неожиданным. Правда, нетрудно было догадаться о его родстве с известным представителем Серебряного века, Иннокентием Анненским (1855-1909) и по отчеству владельца альбома, и по тому факту, что стихотворение Иннокентия Анненского открывало альбом…

Фактический материал о жизни и литературном творчестве Валентина Иннокентьевича Анненского-Кривича существовал в  российских архивах с начала 1930-х и постоянно пополняется в последние годы. Следует упомянуть такие разные по  характеру материалы, как новая, информативная страница в Интернете: «Анненский Валентин  Иннокентьевич (Кривич)» созданная Кириллом Финкельштейном и архив Д. И Зиневича. В настоящий момент биография Кривича готова к публикации, поэтому в докладе я ограничусь ее короткой презентацией, подкрепив её лишь наименее известными документами. Одним из таких документов является автобиография В. И. Анненского-Кривича 1927 года.

Личность и творческая деятельность Валентина Иннокентьевича Анненского-Кривича, выступают, наконец, из незаслуженного полузабвения.  


Алексей Голубев (ПГУ, Петрозаводск)

Автобиография как нарратив империи: мемуары полковника Ф. Дж. Вудса о британской интервенции в Карелии в 1918-1919 годах

Ф. Дж. Вудс, полковник британской армии, в 1918-1919 гг. был одним из наиболее видных участников интервенции стран Антанты на Севере России. В конце 1930-х, перед началом Второй мировой войны, он написал мемуары об этих событиях, которые ему не удалось опубликовать при жизни. Лишь в 2007 они были опубликованы в Англии, к настоящему времени закончен их перевод на русский язык, и в 2009 они должны быть опубликованы и в России.

Будучи ценным историческим источником, мемуары Ф. Вудса привлекают внимание исследователя и особенностями своего повествования, которое выстроено по образцу британского имперского приключенческого романа (Р. Хаггард, Р. Л. Стивенсон, А. Конан Дойль и др.). В исследованиях последнего времени часто обращалось внимание на то, что жанр приключенческого романа в Британской империи выполнял гораздо более значимую функцию, чем просто развлекательную, являясь инструментом конструирования и воспроизводства имперского дискурса и активно оказывая влияние на формирование моделей поведения британцев. Как будет показано в данной работе на примере мемуаров Ф. Вудса, он оказывал влияние и post factum, обуславливая репрезентацию имперского опыта в автобиографических повествованиях. Анализ жанровых особенностей мемуаров также позволит ответить на вопрос, насколько достоверными являются карельские мемуары Ф. Вудса как исторический источник, если их повествование в значительной степени обусловлено законами жанра, которые автор использовал для «правильного», по его мнению, представления этого эпизода своей автобиографии.


Константин Дивисенко (СИ РАН, СПб)

Религиозное и оккультное в автобиографии

Как правило, в современной социологии религии чаще всего уделяется внимание исследованию религии как социального института, религиозных общин как социальной группы, и другим исследованиям, проводимым на макроуровне; но немаловажными видятся исследования микроуровня: религиозных и оккультных представлений отдельных людей в повседневной жизни.

Каково место религиозной веры и оккультных верований в жизненном мире человека? Как они взаимопереплетаются или взаимоисключаются? Как они воздействуют на повседневную социальную практику, и, наоборот, как повседневная рутина отражается на религиозных и оккультных представлениях? Какова жизненная траектория и как конструируется собственное жизнеописание под воздействием религии и оккультизма?

Одним из возможных вариантов исследования этой проблематики может быть анализ личных документов – автобиографий.

К сожалению, сфера религиозной жизни и суеверий, часто ускользает из жизнеописаний. Только порой можно обнаружить упоминание о Боге, церкви, вере, или об астрологии, мантике, суевериях. С чем это связано? Ведь по данным репрезентативных опросов число верующих колеблется от 59 до 68 %, а в магию верят не менее 23% россиян (по данным Фонда общественного мнения - http://bd.fom.ru). Но в биографических тестах наоборот чаще можно встретить объяснение собственной жизни в целом и отдельных поступков в частности через призму астрологии, сглаза, и т.д. Напротив, верующих, описывающих свою жизнь с точки зрения собственной веры – единицы.

Также интересны познавательные возможности биографического метода в анализе религиозной жизни, релевантность метода изучаемому предмету.

В настоящем докладе представлены предварительные результаты исследования взаимовлияния религиозных, оккультных компонентов жизни и социальных практик на уровне повседневности. С помощью биографического исследования осуществляется попытка анализа нескольких автобиографий людей, хранящихся в Биографическом фонде СИ РАН, так или иначе описывающих духовную компоненту собственной жизни.


Дарья Димке (ЕУ СПб, СПб)

Советское детство: две модели для сборки

В своем докладе мне бы хотелось остановиться на том, как люди, давая интервью, «пересобирают» биографию, а также на том, почему и за счет каких ресурсов это происходит.

С феноменом «пересобирания» биографии я столкнулась, когда брала интервью, посвященные советскому детству. Причем довольно специфическому детству – меня интересовали детские организации начала шестидесятых, инициированные на волне оттепели шестидесятниками внутри пионерского движения. Рассказывая о практиках таких организаций, информанты не могли не упомянуть и об их вполне просоветской идеологии, и если рассказ о практиках был, как правило, ностальгически-восторженным, то рассказ об идеологии был краток и скомкан. Суть этой идеологии была вполне шестидесятнической, и в общих чертах сводилась к буквально понятым идеалам «ленинизма» и воплощении, вернее, борьбе за эти идеалы, в своей повседневной школьной и внешкольной жизни.

Когда мои информанты заканчивают рассказ о практиках своего детства и начинают как-то их оценивать, они, довольно часто описывают свою деятельность как диссидентскую.

Генезис такой оценки очень любопытен. Свою «оппозиционность» режиму участники таких организаций начали осознавать довольно поздно. А именно, тогда, когда поступили в университеты и пошли работать в школы. Для них было полной неожиданностью, что их формы работы и стиль отношений служит основой самых разных обвинений со стороны школьной администрации и райкома.

Именно обвинения в инакомыслии со стороны системы и сформировали впоследствии идентичность «диссидента». Буквально понятые и по мере сил реализуемые коммунистические идеалы оценивались как инакомыслие. Система буквально «вталкивала» все на нее не похожее в эту идентичность, оставляя возможности только для двух типов биографических нарративов: советский и антисоветский. Эти типы нарративов остаются актуальными до сих пор, по-прежнему заставляя бывших советских граждан собирать свои биографии по правилам заданным советским режимом.


Алексей Емелин (РГАВМФ, СПб), Маргарита Емелина (журнал "КОРТИК. Флот. История. Люди", СПб)

Выпуск Морского корпуса 1911 г. Штрихи к коллективной биографии

В 2006 году была подготовлена к публикации автобиографическая повесть моряка-эмигранта А.В.Зернина «Гардемарины» об обучении в Морском корпусе. В качестве приложения был составлен биографический справочник на всех выпускников корпуса 1911 г. (а именно об этом выпуске и вёл речь автор). Увы, макет книги до сих про лежит в издательстве. Вместе с тем подготовленный материал даёт прекрасную возможность проанализировать «коллективную биографию» выпуска 1911 г. В докладе рассмотрены как сведения о происхождении воспитанников, так и их дальнейшая судьба. События, изменившие историю страны и флота, не дали молодым офицерам пройти «служебную лестницу» полностью, в связи с чем данный выпуск не удобен для анализа особенностей продвижения по службе строевых офицеров Российского императорского флота. Зато на примере этих судеб можно сделать наблюдения над участием офицеров флота в гражданской войне, пропорциональным соотношением эмигрировавших и оставшихся в Советском Союзе (а это одна из «острых» тем в современной военно-морской историографии), распределении морской эмиграции по странам и т.д. 


Виктор Кириллов (НТГСПА, Нижний Тагил)

Биография и просопография  (особенности методологии научного исследования)

За последние десятилетия на территории бывшего СССР возникло новое историографическое явление - Книги Памяти, посвященные жертвам политических репрессий. Оно фактически не замечено профессиональными историками, проблемы написания Книг Памяти не обсуждаются в исторической литературе (См.: Кириллов В.М. Увековечение памяти жертв политических репрессий в России (по материалам Книг памяти)/www.vi.krsk.ru). Между тем, это явление, с полным на то основанием, можно отнести к жанру просопографического исследования, целью которого является реконструкция коллективной биографии и социального портрета определенных статусных групп. Создатели Книг памяти имеют дело с массовыми источниками, которые современными источниковедами выделяются в особый вид. Все они связаны с судьбой конкретных людей, биографии которых становятся атомарным элементом просопографического исследования.

На наш взгляд, в качестве основного теоретического подхода в изучении обсуждаемой нами темы может быть избрана новая социальная история - разновидность методологии антропологически ориентированного исторического исследования. В качестве основной идеи, которая является базовой в нашей гипотезе, мы предлагаем понятие «социальный портрет» (См.:Теория и методология истории. Н.Тагил: НТГСПА, 2005. С.932).

Под «социальным портретом репрессированных» мы понимаем: описание общественного положения, прав и обязанностей людей, относящихся к различным категориям репрессированных (лишенные избирательных прав, подследственные, заключенные, трудмобилизованные, раскулаченные-спецпоселенцы, прошедшие фильтрационно-проверочные процедуры и др.); совокупность ролевых предписаний, предъявляемых обществом к ним; раскрытие внутренней организации и функционирования социальной среды в которой находились различные категории репрессированных; анализ внутренней организации и функционирования самой социальной группы «репрессированные» (особо по каждой категории). Возможна (при наличии соответствующей источнико-информационной базы) реконструкция «картины мира» репрессированных: описание их жизненных путей; отношение к смене социальных ролей; стереотипы поведения и обыденного сознания; основные символы и понятия; модели поведения; отношение к другим социальным группам (отношение к другим категориям репрессированных, к «вольным», представителям других наций, конфессий, охране и начальникам лагеря и производств).

 

Алена Козлова (Международный «Мемориал», Москва)

Последние свидетели. Проект видео интервью с жертвами и свидетелями советской тоталитарной эпохи

Создание комплекса биографических интервью с жертвами и свидетелями советской эпохи открывает  возможности  передачи и восприятия главнейших событий ХХ века в истории России в интерпретации очевидцев и участников этих событий. Память о репрессии не начинается и не кончается Гулагом или коллективизацией.  Даже на большом отдалении от события память о нем переплетена  с разными другими, часто противоречивыми памятями: память о страдании и о молодости, память о личной трагедии и вписанность собственной биографии в героическую историю страны.  Только глубинные биографические интервью дают доказательство подлинности сюжета, всю полноту пережитого. Свидетельства «безмолвствующего большинства» представляют альтернативную или «народную историю», существовавшую параллельно официально-государственной  версии истории.

Демонстрация от 3 до 10 мин. минутных сюжетов: «Размышления Клавдии Овечкиной»; «Я почувствовал себя немножко человеком» (Память о страхе); «Такое наше везение»; «Валенки-Валенки...»


Наталья Крук (Библиотека РАН, «Мемориал», СПб)

Следственное дело как источник биографических сведений

В докладе пойдет речь об узнавании подробностей судьбы отца и реконструкции его биографии через шестьдесят лет после его гибели.

Об отце я не знала ничего: ни даты, ни года, ни места рождения, ни его профессии, ни его работы... Он был арестован 28 сентября 1937 года, когда мне не было и десяти месяцев. Моя мать категорически возражала против любых разговоров об отце, единственное, что мне было позволено знать: отец «погиб на финской войне». И я должна была везде и всегда говорить о нем таким образом.

После 20-го съезда КПСС моя мать получила справку о реабилитации отца. В дополнение к справке она получила свидетельство о смерти отца, датированное 1943 годом. Причина смерти отца по этой справке – «ишемическая болезнь сердца», место смерти – прочерк. С этим знанием об отце моя мать умерла в 1982 году.

Лишь в начале 1990-х годов, получив ответ из архива ФСБ, я узнала, что мой отец, Крук Семен Петрович, расстрелян 25 января 1938 года и похоронен, по-видимому, на Левашовской пустоши.

После получения этого документа я заказала в Большом доме следственное дело отца. Что можно было узнать из следственного дела отца?

Итогом исследования стала составленная мной биография Крука Семена Петровича.


Андрей Кручинин (Дом Русского Зарубежья им. А.И.Солженицына, Москва)

Литературные портреты С.Н. Булак-Балаховича и их место в его биографии

Генерал С.Н. Булак-Балахович представляет собою одну из самых ярких фигур гражданской войны. Сменив в 1918-1920 несколько воюющих армий, приобретя репутацию авантюриста, он вряд ли мог не остановить на себе внимания не только современников ­- соратников или противников, но и литераторов.

Правомочность употребления термина «литературный портрет Балаховича», однако, можно подвергнуть сомнению, поскольку повесть генерала Г.И. Гончаренко (псевдоним «Юрий Галич») «Красный Хоровод» ближе к беллетризованным мемуарам, чем к беллетристике в строгом смысле слова, а очерки Д.С. Мережковского или Г.И. Гроссена, как и «записи из дневника» З.Н. Гиппиус, по самому жанру как будто не относятся к художественной литературе. Однако характерное для «Серебряного века» художественное преломление действительности позволяет считать зарисовки Мережковского и Гиппиус литературными, а очерк Гроссена, опубликованный через тридцать с лишним лет после описанных в нем событий и в то же время изобилующий прямой речью и другими приметами литературного текста, выглядит беллетризованным не менее, чем повесть Гончаренко.

Если для Гончаренко и Гроссена принципиально описание событий, связанных с фигурой Балаховича, то Мережковский и Гиппиус сосредотачивают внимание, главным образом, на психологическом портрете генерала или даже, вернее, на восприятии его собеседниками. Как правило, в Балаховиче подчеркивается превалирование «стихийных» черт над какими-либо принципами — он предстает человеком, опасным для союзников не менее, чем для врагов («пожелайте ему всякой удачи» — «но держитесь от него на пушечный выстрел»). Только Гроссен останавливается на идейном противостоянии Балаховича большевизму как во время гражданской войны, так и позже, в эмиграции. Будучи, быть может, спорными с точки зрения абсолютной достоверности, все эти литературные зарисовки весьма важны для воссоздания биографии генерала, свидетельствуя о впечатлении, которое он производил при личном общении и которое, естественно, не находило отражения в официальных документах.

 

Никита Кузнецов (Дом Русского Зарубежья им. А.И.Солженицына, Москва)

Контр-адмирал М.И. Смирнов – первый биограф А.В. Колчака

Михаил Иванович Смирнов (1880 - 1940) в 1899 окончил Морской корпус. Принимал участие в Русско-японской и Первой Мировых войнах. В межвоенный период участвовал в создании Морского генерального штаба – органа оперативного управления флотом. В 1916 назначен флаг-капитаном Оперативной части Штаба командующего Флотом Черного моря. Это произошло одновременно с назначением вице-адмирала А.В. Колчака командующим Черноморским флотом. В 1917 – 1918 Смирнов входил в состав Русской морской миссии в американском флоте. С приходом к власти адмирала А.В. Колчака в ноябре 1918 Смирнов приехал в Омск и занял должности морского министра и командующего Речной боевой флотилией (наиболее крупной флотилией, действующей на Восточном фронте). Неоднократно он принимал участие в боевых операциях, был награжден орденом святого Георгия 4-й степени. После крушения Восточного фронта Белых зимой 1919-1920 Смирнов уезжает в США, затем живет в Европе. Скончался М.И. Смирнов в Великобритании.

Находясь в эмиграции, М.И.Смирнов написал ряд воспоминаний и научных работ. Часть из них были посвящены биографии А.В. Колчака, с которым Смирнов общался, начиная со времен обучения в Морском корпусе, и затем на протяжении многих лет, включая периоды Первой Мировой и гражданской войны. К числу этих публикаций относятся работы: 

Адмирал Александр Васильевич Колчак во время революции в Черноморском флоте // Историк и современник. 1923. № 4. С. 3 – 28;

Смерть адмирала Колчака // За спиной Колчака. М., 2005 и ряд других.

Выпущенная в Париже в 1930 книга «Адмирал Александр Васильевич Колчак (краткий биографический очерк)» стала первой попыткой создания жизнеописания видного морского и государственного деятеля.

Мемуары Смирнова о Колчаке в целом носят апологетический характер, ряд биографических подробностей, приводимых им, требует критического осмысления, но, тем не менее, их использование при изучении такой выдающейся фигуры истории России XX века, какой является личность А.В.Колчака весьма важно для исследователя.


Мария Мацкевич (СИ РАН, СПб)

Конструирование образов прошлого: научные дебаты и общественно-политическая дискуссия

В рамках коллективной (социальной) памяти (понимаемой как существующие в обществе на социальном и индивидуальном уровне представления, знания, суждения и чувства относительно прошлого), задаются символы, которые либо объединяют общество, либо, напротив,  являются предметом конфликта. Социальная память задает контекст для семейной и индивидуальной памяти.

Задача конструирования образа прошлого, способствующего построению социальной идентичности современного российского общества  открыто декларируется как одна из задач государственной политики, заявляется в качестве приоритета при разработке учебных курсов. Вследствие этого, проблематика коллективной (в рамках социологического подхода), или исторической (в рамках подхода исторического) памяти часто политизируется, что отражается не только в публичных, но и в научных дискуссиях. Примером такого рода дискуссий могут быть обсуждения фигур, которые могут считаться знаковыми для российской истории, а также дебаты в рамках проекта «Имя России», обсуждения фильмов-«байопиков». Официальный и политический характер задачи конструирования общенациональных символов тесно связан с проблемой мифологизации как биографий исторических фигур, так и исторических событий.

Общепринятой является точка зрения, согласно которой память больше связана с настоящим, чем с прошлым. Проблема не столько в соответствии воспоминаний «реальным» фактам, сколько в интерпретации прошлых событий, использования тех или иных интерпретаций для легитимации/делегитимации настоящего. В настоящее время в ходе научных и публичных дискуссий, очевидно, конструируется не столько образ прошлого, сколько образ будущего.


Галина Орлова (ЮФУ, Ростов-на-Дону)

Биография и нормализация: генеалогия советского психиатрического анамнеза

Немецкий психиатр Пауль Юлиус Мёбиус использовал категорию «патография» для обозначения биографической литературы, написанной с учетом истории болезни. С тем же успехом можно выделить – и я намерена это сделать в своем докладе – биографическое измерение в психиатрическом анамнезе, как известно, совмещающем в себе историю жизни и историю болезни. Сосредоточившись на биографических случаях пациентов, позаимствованных из арсенала советской психиатрической периодики, я буду рассматривать нарративный репертуар биографов от психиатрии, описывать их повествовательные компетенции и выявлять дискурсивное устройство локальных политик жизнеописания.

Как и с каким эффектом вводится биографический случай в медицинский текст? Как устанавливается соотношение истории и аналитической схемы, жизни и расстройства? Как построение психиатрической интриги, стратегии воплощения в сюжет, отбор эпизодов, детализация, риторика, режимы когерентности включаются в игру убедительности – увлекательности и используются для производства психиатрического знания? Каким образом биографическое письмо становится одним из способов отправления психиатрической власти (Фуко), функционирует в качестве «записывающего устройства» (Латур) и вынуждает пишущего совмещать позиции психиатра и литератора (Джерджен)? Как психиатрический анамнез может быть контекстуализирован – и, прежде всего,  –  сориентирован относительно советских дискурсов?

Вряд ли я успею ответить на все эти вопросы, но, по крайней мере, буду их задавать.


Ирина Островская (Международный «Мемориал», Москва)

Письма из лагеря и в лагерь: десятилетняя переписка з/к Льва Мищенко и  москвички Светланы Ивановой

В 1294 письмах,  написанных Львом Мищенко и Светланой Ивановой  друг другу за почти 10 лет, отразилась жизнь советской интеллигенции послевоенного времени. 

На страницах писем  из Печорлага - рефлексия  по поводу несправедливого обвинения и  невозможности изменить  положение заключенного, рассказы о  судьбах товарищей-солагерников,    условиях работы и  быта, взаимоотношениях с администрацией лагеря, реакция на события, происходящих «на воле».  

В письмах из Москвы - широкий круг тем: работа и учеба автора в аспирантуре,   профессиональные, бытовые и духовные интересы и заботы, судьбы родственников и ближайших друзей.  И в каждом письме Светланы Ивановой присутствует уверенность, что все, что происходит в Москве, напрямую касается и важно для  заключенного в лагере. А все события лагерной жизни становятся  реалиями ее собственной жизни.

Главное это – общность двух людей, мужественно принявших выпавшую им судьбу и  разделенных  огромным расстоянием на долгие годы.

Десять лет жизни врозь, тысячи исписанных страниц, пронизанных любовью, хотя слов любви почти нет. Эти страницы стали основой общей  биографии будущей семьи Мищенко-Ивановой. После окончания лагерного срока они прожили вместе 53 года.


Олег Павенков, Мария Рубцова-Павенкова (СПбГУ, СПб)

Социальная и культурная динамика П.А. Сорокина как отражение его автобиографии

Научное творчество П.А. Сорокина давно является предметом острых дискуссий. Ученый-позитивист, эсер, секретарь А.Керенского основывает факультет социологии в Гарварде, собирает на нем социологов, ставших классиками социологической науки ХХ века

Известному ученому посвящено значительное количество исследований, однако часть его творчества ускользает от внимания. В сложном и тернистом пути Сорокина удается разобраться благодаря его автобиографии «Долгий путь». Автобиография по-новому расставляет акценты. Сорокин пытается объяснить и проинтерпретировать смену своих философских и социологических идей.

Автобиография вполне в духе автора циклической теории развития общества также строится на основе цикла. Начало цикла – детство Сорокина, происходит среди народа коми в смешении языческого и православного мировосприятия. Уже в детстве Сорокин пытается самостоятельно толковать Библию и пояснять ее окружающим. Однако этот идеациональный этап заканчивается,  и Сорокин переходит к следующему этапу - чувственному (сенситивному). Сорокин увлекается научной и политической карьерой, пытается слиться с научной и политической элитой. Надежным средством достижения данной цели оказался позитивизм, требующий исключительно чувственного эмпирического восприятия и трактовки фактов. Разочаровавшись в революции и позитивистской идеологии, вызвавшей её, Сорокин переходит к третьему этапу развития идеалистическому. На данном этапе он создает большинство произведений, получивших мировую известность. Но цикл не закончен. В конце научного творчества Сорокин вновь обращается к христианству, начинает научные исследования альтруистической любви и святых старцев. Заканчивается цикл вновь идеациональным этапом.

 Так Сорокин как личность, как своеобразная «культурная суперсистема в себе» проживает жизнь также как и общество в «Социальной и культурной динамике». Может быть и всю историю человечества он писал как свою расширенную автобиографию?

 

Александр Петров (Дом Русского Зарубежья им. А.И.Солженицына, Москва)

Судьба «заамурца». Новые данные о полковнике Н.В. Орлове

Подробная биография полковника Николая Васильевича Орлова пока не написана. Неизвестна даже дата его смерти. Между тем, полковник Орлов был достаточно видной фигурой, как в Белом движении на территории полосы отчуждения Китайской Восточной железной дороги (КВЖД), так и в эмиграции.

Орлов был кадровым офицером Заамурского округа Отдельного корпуса Пограничной стражи (ОКПС), в котором служил с 1909. В 1915 в рядах 1-го Заамурского пехотного полка он выступил на фронт Великой войны. К 1917 он дослужился до чина полковника, был награжден орденом Св.Георгия 4-й степени за боевые отличия и назначен командиром 14-го пограничного Заамурского пехотного полка. Летом 1917 года, в связи с развалом фронта, Орлов с женой и дочерью отправился по железной дороге через всю Россию к месту своей прежней службы, - в Харбин. Здесь 20 декабря 1917 в составе вновь создаваемой Охранной Стражи КВЖД он начал формирование Особой роты, которая затем развернулась в «отряд полковника Орлова» (до 2 тыс. чел.). В течение весны-лета 1918 отряд был фактически единственной реальной силой в Харбине. Информацию об этом отряде историки в основном черпают из мемуаров барона А.П. Будберга. Однако сохранилась рукопись воспоминаний самого Н.В.Орлова, представляющая историю отряда в ином свете. В августе 1918 вследствие интриг со стороны окружения генерала Д.Л. Хорвата, Орлов вынужден был подать в отставку; его отряд был распущен.

Весной 1919 Орлов был вызван Колчаком в Омск, где занял должность командира запасного полка в Канске. После поражения Колчака и Белого движения в Сибири вернулся в Харбин, где с конца 1920-х в течение десяти лет занимался составлением истории Заамурского округа ОКПС. К декабрю 1939 рукопись была готова к печати. Эта книга так и не увидела свет, ее рукопись хранится в Музее русской культуры в Сан-Франциско…

Н.В. Орлов является не только одним из зачинателей Белого Движения на Востоке России, но и видным историком Заамурского округа ОКПС.


Ольга Резникова (Университет им. Людвига Максимилиана, Мюнхен)

Биография одного города. 1920-ые годы в топонимике и памяти Мюнхена

Культуролог и краевед Н.П.Анциферов писал в начале 20 века о своих поисках «духа места» Петербурга. Город описывается им как живое существо, обладающее не только биографией, но и духом, душой. Как найти, понять, описать этот genius loci?

Доклад основан на полуторалетней работе в рамках проекта Мюнхенского университета, задачей которого было исследование города как социокультурного целого. В основу рассуждений взят концепт габитуса города Р.Линднера, в котором (по аналогии с габитусом у П.Бурдьё) экономические, социальные и политические структуры города рассматриваются как система предрасположенностей (dispositions), несущая структурирующую функцию и одновременно являющаяся продуктом устойчивых городских структур.

Особое внимание уделяется памяти Мюнхена в географических и ментальных структурах города. Исследование сфокусировано на значении событий, мифов и прототипов среды Мюнхена 1920-х годов (Х.У.Гумбрехт). На основе литературы, архивных материалов и периодики были выбраны несколько мест (географических и ментальных), в которых дискурсивные структуры, мифы и противоречия Мюнхена выражены особенно четко, «сгущены» (Кл.Геертц). Прослежен дальнейший путь развития этих мест и прототипов в дискурсах города, и три из них проанализированы как «места памяти» (П.Нора): Одеонспалтц (одна из площадей города), Шлавинер (прототип «чужого» 1920-х), антикварный магазин.

Эти места памяти и их контекст в нарративе Мюнхена не совсем случайны, они имеют свою логику в конструировании биографии города. Не имея возможности познать душу города (подобно невозможности познать душу человека), я пытаюсь понять логику трансляции городом своей биографии.

Возможно представленное исследование, основанное на «аналитических ассоциациях», будет интересно не только в смысле расширения понятия биографии в сферу городской антропологии, но и как методологический концепт, применимый для биографики отдельных людей и целых групп.

 

Максим Скороходов (ИМЛИ им. А.М.Горького РАН, Москва)

Выявление источников и определение степени их достоверности как этап биографического исследования

Залогом успешности биографического исследования является выявление как можно большего числа источников и их всестороннее изучение. При анализе источников довольно часто обнаруживаются противоречия между содержащейся в них информацией. В результате некоторые источники оказываются недостоверными, искажающими характеризующиеся в них события. Подобные искажения часто встречаются в мемуарах, написанных порой через много лет после тех событий, которым они посвящены.

Документы и материалы, содержащие недостоверные сведения, нельзя рассматривать в качестве источников научного исследования. Однако проблема заключается в том, что нередко в мемуарах описываются события, которые невозможно ни опровергнуть, ни подтвердить теми свидетельствами, степень достоверности которых значительно выше. Биограф оказывается в довольно сложной ситуации: если он будет игнорировать доступные ему мемуары, биографическое исследование окажется в значительной мере обедненным событиями. Биограф вынужден прибегать к реконструкции событий, интерпретации документов. Поэтому практически любое биографическое исследование является субъективным, отражающим взгляды и приоритеты биографа.

Часто недостоверными оказываются и печатные, в том числе газетные материалы. Нередко приходится встречаться с перепечатками фрагментов статей, в результате этого смещаются акценты, а иногда и возникают ошибки. Поэтому и материалы, выявляемые в периодических изданиях, не являются теми источниками, которые не требуют всесторонней проверки.

Авторские же материалы биографируемого, в том числе автобиографического характера, нередко ориентированы на создание собственного мифа, порой достаточно далекого от реального жизненного и творческого пути человека.

В каждом конкретном случае требуется всесторонний анализ источника с целью выявления степени его достоверности. Подобная работа является достаточно сложным и продолжительным, но необходимым этапом при создании биографического исследования.

 

Роми Тэйлор (Университет Аризоны, Тусон, США)

Как ребенок из «Цирка» стал советским Пушкиным: официальная и неофициальная биографии Джемса Паттерсона

Джемс Ллойдович Паттерсон, сын американского негра-эмигранта и «простой советской девушки» в возрасте двух лет сыграл темнокожего малыша в кинофильме «Цирк» (1936). Фильм был популярен, и Паттерсон стал симпатичным символом лучших советских идеалов. Но всю жизнь рассчитывать на известность в детстве нельзя, и Паттерсон должен был строить свою идентичность, годную для взрослого советского патриота, не вытесняя свой детский образ.   

Паттерсон решил задачу блестяще: закончил Нахимовское училище, стал офицером флота, получил второе образование в Литинституте, опубликовал восемь книжек стихов и две прозы, в качестве советского поэта гастролировал по СССР и странам Африки. На обложках своих книг Паттерсон задумчиво смотрит вдаль. В своих лирических стихах он ассоциирует себя с Пушкиным, в его патриотических стихах речь идет о стране Советов и поддержке освободительного движения негров во всем мире. 

В 1990-х Паттерсон эмигрирует в США, где с ним происходит перелом: 90-летняя мать умирает, Паттерсон разрывает с кругом русских эмигрантов в Вашингтоне и перестает снимать трубку телефона. В Москве говорят, что он скончался в 2005 году.  

Изначально моя задача заключалась в написании монографии для американских читателей о судьбе малыша из «Цирка», благодаря счастливому стечению обстоятельств получившему средства и возможность для творческой самореализации, представить характеристику его поэзии и объяснить перелом последних лет.

В начале этого года при моей работе в Москве стала вырисовываться иная картина. Оказалось, что Паттерсон о многом умалчивал (например, о двух младших братьях, из которых один умер в детстве, а второй был определен в Ивановский интернациональный детский дом), манипулировал своей библиографией, вставлял в нее незначительные произведения, меняя их хронологию, а одна из его ранних книг, изданная тиражом 50 000 экземпляров и ставшая поводом для принятие его в Союз писателей, почти целиком состоит из расковыченных цитат из книги его бабушки, опубликованной в 1937 году. Младший брат Паттерсона сообщил мне на днях, что тот в Вашингтоне, «жив и здоров», но живет без телефона.

Я по-прежнему вижу свою задачу и наиболее точном составлении его биографии и анализе его творчества. Но раскрыть архивные факты об умершем человеке, сотрудничавшем с институтами советской власти, получая определенные преференции – это одно, а писать критическую биографию живого человека – другое. Особенно если этому человеку последнее время не очень повезло. 


Нина Цветаева (СИ РАН, СПб)

Биографические нарративы советского времени: логика жизни и логика идеологии

В биографических нарративах советского времени хорошо видна усеченность личностно-мотивационной сферы жизни человека, зависимость его мировосприятия от формул советской идеологии. Наиболее отчетливо эта зависимость читается в рассказах людей крестьянского происхождения в результате послереволюционных коллизий ставших горожанами. Подробно и даже эмоционально рассказывая о своей крестьянской жизни, они почти ничего не рассказывают о ценностях личной жизни после переезда в город. Эту (вторую) часть жизни они описывают в основном только с точки зрения советской идеологемы: «общественное превыше личного». Часто это списки должностей, занимаемых человеком на протяжении его жизни (как это было при поступлении на работу в советское учреждение), а также - ссылки на наградные документы и другие официально признанные критерии социальной значимости человека.

В этом докладе мне хотелось бы ответить на вопросы, как в биографических нарративах советского времени выглядят отношения между логикой ценностей личной жизни человека и логикой господствующих идеологических формул.


Жозефина фон Цитцевитц (St John’s College, Oxford)

Серебряный век в поэзии второй культуры 1970-х годов: В. Кривулин и А. Миронов

Многие особые черты стихов Виктора Кривулина и Александра Миронова, написанных в 1970-е годы, корнями уходят в культуру начала 20 века.

Понять источники и функцию таких элементов – предпосылка не только для полноценного чтения стихов этих авторов, но и для изучения жизненного пути поэтов «второй культуры». Кривулин и Миронов числились среди тех, в чьей жизни религия, в определенном смысле, занимала важное место. Их религиозность образовалась под влиянием поэтов и религиозных философов Серебряного века, произведения которых они охотно изучали. И это влияние ярко отражено в их собственных текстах, которые пропитаны так же ссылками на христианство «модернистского типа», как и мотивами и темами, которые обильно встречаются в литературе начала века.

Характерная черта, связывающая тексты двух авторов — некое (отчасти игровое, ироническое) обоготворение поэтического слова, которое тесно связано с общехристианскими мотивами с одной стороны и определяет оценку роли писателя с другой. Отождествление творческой силы литературного слова с божественной творческой силой – прямое наследство Серебряного века, многие литературные школы которого отличались верой в преображающую силу слова; это относится к символистам в частности.  

В текстах Кривулина и Миронова обоготворение поэтического слова выражается в своеобразной форме – у Кривулина путем «тоски по архаизмам» и соответствующим сознательным, открытым заимствованием у модернистов, в то время как Миронов отождествляет свое весьма нестандартное толкование христианства с литературным творчеством, что выражено прежде всего через буквальное «воплощение» библейского мотива «Слова, ставшего плотию» в его стихах. 

В этом докладе исследуется влияние ранних модернистов на формирование религиозных мотивов в поэзии второй культуры на примерах из творчества В. Кривулина, А. Миронова, Д. Мережковского, В. Розанова и Н. Бердяева.

См. также:


Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.