Московский Центр
Карнеги

Одновременно с образованием независимого государства в Украине начался пересмотр прошлого на предмет выделения национальной истории. В целом этот процесс происходил достаточно бесконфликтно: в 1996 году общество спокойно приняло набор новых национальных героев Украины, зафиксированных на денежных знаках. Однако позиция, занятая Украиной по отношению к трем событиям..." />

Top.Mail.Ru
29 марта 2024, пятница, 08:33
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники
23 ноября 2009, 10:33

Голодомор и строительство нации

Московский Центр
Карнеги

Одновременно с образованием независимого государства в Украине начался пересмотр прошлого на предмет выделения национальной истории. В целом этот процесс происходил достаточно бесконфликтно: в 1996 году общество спокойно приняло набор новых национальных героев Украины, зафиксированных на денежных знаках. Однако позиция, занятая Украиной по отношению к трем событиям, вызвала серьезные разногласия как внутри страны, так и за ее пределами: установление советской власти, голод 1932-1933 годов и значение Великой Отечественной войны. Все они сегодня для Украины являются уже не столько фактами исторического прошлого, сколько мощным оружием в формировании образа страны и национального самосознания. «Полит.ру» публикует статью Георгия Касьянова, в которой он на примере Украины рассматривает механизмы того, как историческое прошлое становится политическим оружием. Статья опубликована в новом номере журнала «Pro et Contra» (2009. № 3-4).

См. также:

Со времен перехода от «старого порядка» к эпохе национальных государств история всегда была важнейшей частью формирования идентичности, гражданского воспитания и конечно же индоктринации. В Советском Союзе, хотя он и не был национальным государством, история тоже активно использовалась для установления идеологического однообразия. Поэтому не удивительно, что история играла ключевую роль в ходе идеологических и политических баталий второй половины 1980-х годов. Исходом этой борьбы стала дискредитация официальной версии истории и тех политических структур, которые пытались ее защищать. Затем последовала суверенизация, а потом и «национализация» историй национальных республик. Эти процессы, то есть отделение «своей» истории от общего культурно-исторического пространства, были важным элементом политической суверенизации и культурно-политической эмансипации.

В Украине первые «бои за историю» разворачивались в 1986—1989 годы. Борьба шла между активистами разнообразных демократических движений, оспаривавших право КПСС и КПУ на идеологическую и политическую монополию, с одной стороны, и партийно-государственной номенклатурой — с другой. Подобные битвы происходили практически во всех республиках СССР: на первом этапе подвергались критике и осуждению «административно-командная система», «сталинизм», «тоталитаризм» и пр., и в процессе этих дискуссий выяснялось, что собственная история тоже является объектом репрессий. Обсуждались «белые пятна» — те исторические обстоятельства, которые намеренно замалчивались или находились под идеологическим запретом, прежде всего имена и факты, связанные с национальным движением и/или его подавлением, а вслед за этим поднимался вопрос о фактическом отсутствии национальной истории в системе образования и науки.

Действительно, история Украины в виде «Истории Украинской ССР» была лишь составной частью школьного курса «Истории СССР» на правах краеведческой дисциплины. В вузах ее преподавали только на исторических факультетах, причем содержание курса дублировало соответствующие разделы истории СССР и истории КПСС. Таким образом, «белым пятном» оказывалась вся национальная история — не только из-за ее фрагментарности и наличия запрещенных имен и тем, но и вследствие ее второстепенного статуса по отношению к истории общесоюзной. В результате национализация истории в Украине развернулась по двум направлениям: восстановление в правах собственной национальной истории и наполнение ее темами и сюжетами, обсуждение которых еще недавно могло повлечь за собой репрессивные санкции. Профессиональная историография оказалась в роли «догоняющего»; инициативу возглавили литераторы, публицисты, представители технической интеллигенции, активисты неформальных общественных объединений.

В 1987—1991 годах историческая тематика стала занимать все большее место в публичных дебатах и в политике. И если поначалу пересмотр истории считался одним из путей к «социализму с человеческим лицом», то в конце 1980-х—начале 1990-х произошел окончательный поворот к ревизии истории в контексте оформления собственного, отдельного историко-культурного пространства в границах современной территории Украины. Именно на этом этапе состоялся союз «национал-демократических» сил, добивавшихся суверенизации украинской культуры, истории, языка и территории с «суверенкоммунистами» в КПУ, которые стремились расширить свои полномочия за счет власти союзного центра.

Апогеем стал 1990 год: история вышла на улицы и вошла в кабинеты власти. Среди ярких событий того времени можно назвать летний фестиваль казацкой славы, собравший на острове Хортица сотни тысяч людей со всей Украины, или «войну памятников» в Западной Украине. По решению местных советов в западных регионах Украины начался массовый демонтаж статуй Ленина; вместо них устанавливали монументы и памятные знаки воинам Украинской повстанческой армии (УПА) и деятелям националистического движения. В январе 1990-го в годовщину воссоединения (22 января 1919 года) двух украинских государств — Украинской Народной Республики и Западноукраинской Народной Республики — была организована живая цепь между Киевом и Львовом. В июле того же года, через неделю после принятия Верховным Советом УССР Декларации о суверенитете, Политбюро ЦК КПУ одобрило программу развития исторических исследований и преподавания истории в Украинской ССР. Фактически она представляла собой «путевую карту» суверенизации республиканской истории.

Национальный нарратив: второе рождение

Собственно в тот период и были сформулированы все основные темы, которые сыграли ключевую роль в процессе национализации истории: генезис украинской нации; история украинской государственности (с особым упором на времена Богдана Хмельницкого и его наследников, а также на государственность 1917—1920 годов); переоценка советского периода; история «сталинизма» (прежде всего репрессии и голод 1932—1933 годов); история Второй мировой войны; история националистического движения и УПА. Эти же сюжеты стали центральными как в исторической политике в Украине, так и политики как таковой. Если до 1991 года перечисленные события были предметом идеологических контроверсий между партийно-советской номенклатурой и национал-демократами, которых негласно поддерживала часть той же номенклатуры из числа «суверен-коммунистов», то в независимой Украине ситуация стала иной, в чем-то более простой, а в чем-то более сложной.

Национализированная история легла в основу школьного и вузовского курса истории — в виде «миллениума» украинской нации и ее борьбы за выживание и создание государственности. Дидактическая история Украины стала частью системы гражданского воспитания и заняла подобающее место в государственной политике истории, осуществляемой через министерство образования и, в какой то мере, через центральные ведомства, ведающие культурой и массмедиа. Основы дидактической истории были заложены академическими историками, мало связанными с преподаванием. Авторами первого школьного учебника по истории Украины, написанного по заказу министерства образования, были ученые, сделавшие карьеру на обслуживании идеологических запросов советского государства. Новое государство не формулировало им идеологический заказ — они сами понимали, чего от них ждут и каково содержание стоявших перед ними задач. Предложенная ими версия национальной истории отвечала всем канонам национального нарратива образца ХIХ века. Задача облегчалась тем, что на рубеже 1980—1990-х годов состоялась общественная и политическая реабилитация знаковых личностей прошлого, среди которых был и основатель этого нарратива Михаил Грушевский, так что обращение к соответствующим познавательным и пояснительным схемам казалось совершенно естественным. Концепция Грушевского была объявлена единственно правильной и стала своего рода руководством к действию для современных историков. Одновременно в интеллектуальный и образовательный оборот вошли ранее запрещенные труды историков из украинской диаспоры. Их работы, в общем, тоже не выходили за рамки концепции Грушевского, но реабилитация повышала их интеллектуальный статус, отчего они воспринимались как образец «настоящей» истории.

В 1990-е правящие украинские элиты придерживались «мягкого» варианта исторической политики: ни внедрение «национального» канона в учебные курсы, ни формирование нового национального пантеона не становилось предметом бурных споров. Набор исторических личностей, украсивших собою введенную в 1996 году национальную валюту (гривна), был принят без возражений и в обществе, и в политикуме, и в среде бюрократии. Региональные различия в понимании и преподавании истории специально не акцентировались.

Но хотя в целом «национализация» истории в Украине происходила бесконфликтно, отдельные элементы этого процесса периодически вызывали в обществе разногласия. Речь идет о трех сюжетах. К ним относятся:

  • пересмотр советского мифа о Великой Отечественной войне, сопровождающийся попытками «реабилитировать»[1] националистическое движение 1930—1940-х годов, а также дополнить национальный исторический миф событиями, личностями и организациями, которые в советское время в официальной политике истории были объектами демонизации и жесткой идеологической травли (ОУН и УПА);
  • пересмотр истории советского периода, особенно 1920—1930-х годов и «десоветизация» истории и исторического образования;
  • выбор знаковых исторических мифов и символов, которые призваны утвердить в обществе консенсус относительно прошлого и стать историческими маркерами Украины как в общественном сознании, так и на международной арене (наиболее острые вопросы этого рода — история казачества и Голодомор).

Конфликты возникали в тех случаях, когда исторические события становились предметом политической борьбы. Вплоть до 2000 года количественное преимущество в украинском парламенте было на стороне «левых», и связанные с этим политические дебаты постоянно провоцировали обращение к истории. Представители оппозиционных «национально-демократических» сил педалировали тему «тоталитарного прошлого», представляя нынешних «левых» и часть правящей политической элиты наследниками Ленина — Сталина и возлагая на них ответственность за плачевное состояние Украины как в прошлом, так и в настоящем. Обращение к «урокам истории» в большинстве случаев совпадало с кризисными моментами в политике или избирательными кампаниями. В свою очередь «левые» активно боролись с попытками возложить на них ответственность за преступления тоталитаризма и отчаянно скандалили по поводу «очернения прошлого» и попыток «реабилитации национализма». Впрочем, в 1990-е эти дискуссии по большей части оставались на периферии «большой политики» и скорее служили дополнительным аргументом в борьбе за власть и собственность.

В первое десятилетие 2000-х ситуация изменилась. Во-первых, расширился круг политических сил, которые так или иначе апеллировали к прошлому. Наиболее симптоматичным было участие в дебатах по поводу политики истории Партии регионов (по существу, партии крупного капитала), которая раньше не придавала большого значения идеологии. Во-вторых, политика истории приобрела более отчетливое региональное измерение: юго-восток Украины и Крым оказались в некоей оппозиции официальной линии государства, особенно по вопросам замены советских исторических мифов националистическими. В-третьих, политика истории стала источником не только внутриполитических, но и внешнеполитических конфликтов.

Первым серьезным сигналом в этом смысле стала острейшая дискуссия по поводу украинско-польского конфликта 1943—1944 годов на Волыни. Содержание и характер дискуссий[2], вовлечение в них высших законодательных органов и президентов обеих стран свидетельствовали о новой тенденции в политике истории — ее интернационализации. Через несколько лет Украина вступила в затяжной конфликт по поводу переоценки прошлого с Россией, причем в этот конфликт прямо или косвенно оказались втянутыми многие другие страны и международные организации — от ООН и ЮНЕСКО до Европарламента. Заметим, что эта тенденция совпала с общемировой: конфликты по поводу прошлого между Японией, Китаем и Кореей (см. статью Ольги Борох и Александра Ломанова об исторических дискуссиях в Китае в этом номере Pro et Contra на с. 65–88), между Индией и Пакистаном, между Россией, странами Балтии и Польшей (см. статью Роберта Трабы о ситуации в Польше в этом номере Pro et Contra на с. 43–64), между государствами Средней Азии и Закавказья, острейшие дебаты в странах Европейского союза (см. статью Ютты Шеррер о проблемах исторической политики в Германии и Франции в этом номере Pro et Contra на с. 89–108) по поводу вмешательства государства в проблемы исторических исследований и возникающих в связи с этим проблемах свободы слова — вот неполный список, свидетельствующий о том, что история стала субъектом международной политики.

Голодомор как фактор внутренней Политики

Тема голода 1932—1933 годов, как указывалось выше, возникла в общественно-политическом дискурсе Украины (см. подверстку на этой странице) в середине 1980-х годов в контексте общей критики советского прошлого.

Голодомор как тема публичного и политического дискурса

Дискурс Голодомора — это комплекс стереотипных представлений о голоде 1932—1933 годов, сформировавшихся в ходе целенаправленных и спонтанных действий публицистов, политиков, общественных деятелей и ученых. Суть его состоит в том, что в 1932—1933 годы по отношению к украинской нации был совершен акт геноцида. Голод был запланирован и осуществлен московской правящей верхушкой во главе со Сталиным с целью уничтожить способность украинской нации к сопротивлению коммунистическому строю. В рамках данного дискурса главным объектом намеренно организованного голода представляется индивидуалистичное, свободолюбивое украинское крестьянство — в его лице был сломлен «хребет нации». Разумеется, существуют вариации. В одном случае, более радикальном, утверждают, что голод был заранее спланирован. В другом — что он возник в результате попыток реорганизовать индивидуальные хозяйства в коллективные и им воспользовались, чтобы покорить крестьянство. Инструментами организации голода называют непомерные хлебозаготовки и реквизиции зерна, изъятие личных продовольственных запасов у крестьян, блокаду голодающих территорий. Наиболее полно научный вариант канонической версии Голодомора представлен в работе Станислава Кульчицкого «Почему он нас уничтожал?» (Киев, 2007). Параллельно с уничтожением крестьянства развернулись репрессии против национальной интеллигенции, в результате чего нация была «обезглавлена». От голода погибло от 7 до 10 млн человек (эту цифру любит называть президент Виктор Ющенко и поддерживающие его политики; ученые гораздо умереннее — они говорят о 3,5 млн жертв голода). Голод нанес непоправимый удар по украинской нации и ее генетическому потенциалу; его последствия ощущаются до сих пор. Многие проблемы, мешающие построению государства и нации в Украине, вызваны политикой советского тоталитарного режима по отношению к украинской нации, и Голодомор — едва ли не главное его преступление. Голодомор — крупнейшая трагедия украинского народа ХХ столетия, трагедия планетарного масштаба, не уступающая Холокосту.

Политики быстро оценили политикоидеологический и мобилизационный потенциал темы. Уже во времена президентства Леонида Кравчука (1991—1994) он сам и его окружение активно осваивали риторику «тоталитарного прошлого» вообще и голода 1932—1933 годов, в частности. Для Кравчука, входившего в высшую партийную номенклатуру УССР, как и для значительной части «национал-демократического» истеблишмента, осуждение «преступлений тоталитаризма» было важным аспектом политической легитимации: попыткой отделить себя от советского прошлого и избежать возможной ответственности за преступления коммунистического режима. Среди радетелей о «нюрнбергском процессе над коммунизмом» наряду с бывшими диссидентами было немало представителей литературной номенклатуры, которые процветали при прежней власти и успешно находили себе теплое место при «новой». В этой среде тема осуждения «тоталитаризма» имела важное идеологическое значение: поскольку «тоталитаризм» представлялся врагом украинской нации, проблемы, возникающие на пути «возрождения» нации и ее государственности, можно было списать на прошлое. Таким образом, голод 1932—1933 годов идеально вписывался в обвинительно-оправдательную конструкцию, объяснявшую нынешние сложности неблагоприятными историческими обстоятельствами.

Леонид Кучма, который занимал президентский пост в 1994—2004 годах, не слишком интересовался проблемaми советского прошлого. Эти вопросы попадали в сферу его внимания только в моменты обострения политической борьбы, так что основные коммеморативные указы Кучмы о голоде 1932—1933 годов совпадают с острыми политическими конфликтами: в 1998 году вокруг парламентских выборов и подготовки к президентским; в 2002-м в период парламентских выборов и антикучмовской акции «Восстань, Украина!»; в 2003-м, когда приближались выборы президента и пропрезидентское большинство в парламенте, стремясь перехватить инициативу у оппозиции, активно требовало признать голод 1932—1933 годов геноцидом.

Лишь с приходом к власти Виктора Ющенко идеологические мотивы выдвинулись на передний план. Ющенко использовал историческую политику как идеологическое основание строительства нации, а в центр исторической политики поместил проблему голода 1932—1933 годов. Впрочем, и здесь обращение к прошлому было связано с политической конъюнктурой: обращение Ющенко к теме голода 1932—1933 годов совпадает по времени с активизацией борьбы за перераспределение власти (2006—2008). Еще одной причиной интенсификации исторической политики при Ющенко был расчет на то, что национально ориентированная гуманитарная политика и историческая политика как ее элемент может стать источником «морального исцеления» общества и поможет восстановить морально-политическое единство Украины; эту надежду разделяла и часть президентского окружения (правые, уцелевшие «национал-демократы», представители диаспоры).

Видимо, первым официальным откликом власти новосозданного украинского государства на тему голода 1932—1933 годов стало распоряжение премьер-министра Витольда Фокина от 26 августа 1992 года о финансировании мемориального комплекса «Колокола мира» в городе Лубны Полтавской области. Распоряжение не было полностью выполнено в том, что касается выделения средств, однако удалось воздвигнуть курган и огромный колокол с крестом.

В 1993-м на 60-ю годовщину трагедии 1932—1933 годов в политических верхах развернулась дискуссия относительно поминальных мероприятий. Президент Кравчук выступил в поддержку проведения коммеморативных акций на государственном уровне — в значительной мере его подталкивали к этому деятели культуры «национал-демократического» толка из ближайшего окружения[3]; благодаря им «право голоса» и моральный вес в некоторых вопросах культурной политики в Украине[4] получали и их единомышленники из числа ведущих представителей диаспоры. Кравчук находился в сложном положении: он должен был проявлять лояльность к «национал-демократическому» окружению, а значит, демонстрировать «продвинутость» в вопросах строительства нации и осуждения «преступного тоталитарного режима», продуктом которого был он сам, но при этом воздержаться от слишком радикальных действий и заявлений, чтобы не вступить в конфликт с мощным «левым» лобби в парламенте.

Девятнадцатого февраля 1993 года Кравчук издал указ, который ознаменовал собою начало новой исторической политики в независимом украинском государстве. В его названии «О мероприятиях в связи с 60-летием голодомора в Украине»[5] фигурировал идеологически окрашенный термин «голодомор», который из литературной метафоры вскоре превратился в категорию научную, политическую и даже правовую. Появление слова «голодомор» в указе «узаконивало» не только сам термин, но и связанные с ним восприятие и толкование голода 1932—1933 годов, которые отныне становились официальными. Это слово включало в себя «закодированную» информацию о причинах и последствиях трагедии и устанавливало пределы интерпретаций. Кроме того, данный указ стал первой попыткой «интернационализировать» вопрос о голоде 1932—1933 годов: Министерство иностранных дел получило указание обратиться в ЮНЕСКО с предложением внести в календарь этой организации упоминание о трагедии. В соответствии с указом в организационный комитет «Дней скорби» были приглашены 13 представителей украинской диаспоры Запада и стран СНГ, возглавлявшие крупнейшие украинские общественные организации зарубежья. Кроме того, в его состав вошли два иностранца, создавшие при поддержке диаспоры каноническую «академическую» версию голода 1932—1933 годов, — американец Джеймс Мэйс и англичанин Роберт Конквест.

Разумеется, указ не содержал никаких политико-идеологических формулировок — Кравчук пытался проскользнуть «между капельками». Однако «национал-демократы», входившие в его окружение, явно стремились обострить ситуацию: в программу официальных мероприятий они предлагали включить проведение Народного суда (трибунала) над теми, кого считали организаторами Голодомора[6], а также масштабную сценарную постановку; организаторы призывали лучшие режиссерские силы Украины принять в ней участие.

Летом 1993 года созданная годом ранее Ассоциация исследователей голода-геноцида 1932—1933 годов в Украине выступила с идеей создать временную следственную комиссию Верховной рады по вопросу голода 1932—1933 годов. По замыслу инициаторов, комиссия «на основе документов, пребывающих в научном обороте, смогла бы квалифицировать голодомор как преступление против украинского народа, акт прямого геноцида, который подорвал его [украинского народа] генофонд и духовно-культурный потенциал»[7]. Ассоциация, тон в которой задавал бывший диссидент и основатель правой Украинской республиканской партии Левко Лукьяненко, предлагала передать «дело» в Международный суд в Гааге.

Тогда же председатель оргкомитета вице-премьер-министр правительства Мыкола Жулинский выступил с инициативой организовать слушания о голоде 1932—1933 годов на сессии парламента. Однако в тот момент наличие левого большинства в Верховной раде исключало разговор о прошлом в терминах «преступлений коммунистического режима».

В итоге первая массовая коммеморативная акция, посвященная голоду 1932—1933 годов и поддержанная государством, стала компромиссом. Народный трибунал и сопутствующие театрализованные действа не состоялись. Зато президент Кравчук в сентябре 1993 года принял участие в проходившей в Киеве международной научной конференции «Голодомор в Украине 1932—1933 годов: причины и последствия», где заявил о том, что Голодомор был спланированным геноцидом. Открывая конференцию, Кравчук заявил: «Я целиком согласен с тем, что это была спланированная акция, что это был геноцид против собственного народа. Но тут я не ставил бы точку. Да, против собственного народа, но по директивам из другого центра»[8]. Ни бывшие диссиденты, ни представители диаспоры предпочитали не вспоминать, что еще совсем недавно Кравчук рьяно боролся с их «националистическими измышлениями» о голоде[9].

Упомянутая конференция дает представление о крайней политизации темы голода 1932—1933 годов. В выступлениях участников, среди которых голоса общественных деятелей и политиков звучали куда громче, чем голоса ученых, голод 1932—1933 годов упоминался в контексте таких сюжетов, как ядерный статус Украины, передел собственности Советского Союза, статус Севастополя и Крыма.

Голод 1932—1933 годов как основа национального мифа

Целью исторической политики украинского государства было превращение голода 1932— 1933 годов в один из главных, основополагающих символов национального исторического мифа. В 1993 году, который стал отправной точкой этой политики, по распоряжению верховной власти были предприняты действия, которые впоследствии превратились в регулярные коммеморативные мероприятия в масштабах всей страны. В некотором смысле можно говорить о слиянии государственных и общественных практик в этой сфере. К примеру, крестные ходы, панихиды, установка крестов на могилах погибших от голода происходили на местах и раньше, но инициатором было не государство, а общественные организации, которые можно описать как культурную оппозицию государству. Теперь государство «благословляло» такие акции, более того, обещало, что конференции, выставки, выпуск книг и фотоэкспозиций, посвященные голоду, будут получать финансирование из бюджета. Правда, последнее по большей части осталось пустой декларацией: в условиях жесточайшего социально-экономического кризиса и масштабного присваивания/перераспределения собственности 1990-х годов финансирование исторической политики — и в первую очередь формирование соответствующей трактовки голода 1932—1933 годов[10] — часто брала на себя диаспора.

Первая общенациональная коммеморативная акция была организована в том же 1993 году по постановлению правительства Кучмы: 10 сентября во всей стране на 4 часа на всех государственных учреждениях были приспущены государственные флаги[11]. Некоторые исследователи описывают историческую политику периода Кучмы как «проект амнезии»[12], однако такой взгляд представляется ошибочным. Хотя с приходом к власти технократа Кучмы идеологическая составляющая в государственной политике действительно отошла на второй план, но борьба за власть и ее перераспределение требовали идеологических оснований. Применительно к данному периоду можно говорить о «прагматизации» исторической политики — и наглядной иллюстрацией такой политики может служить трактовка голода 1932—1933 годов.

Именно при Кучме президентскими структурами и правительством были предприняты серьезные шаги, направленные на идеологическую, государственную и общественную легитимацию голода 1932—1933 годов как центрального события национальной истории ХХ столетия.

В октябре 1998 года к 65-й годовщине голода[13] было принято постановление правительства, которое предусматривало проведение к тому времени уже стандартного набора мемориальных мероприятий. Отдельным указом президент установил официальную мемориальную дату — День памяти жертв голодоморов[14] — последняя суббота ноября ежегодно. Позднее Кучма изменил формулировку, расширив символическую территорию поминовения: теперь мемориальная дата называлась «День памяти жертв голодомора и политических репрессий».

Очередной коммеморативный указ — «О мероприятиях в связи с 70-й годовщиной голодомора в Украине»[15] — был издан Кучмой в феврале 2002 года, в год парламентских выборов, которые рассматривались основными участниками и обозревателями как «проба сил» перед выборами президентскими. Как видно из названия, слово «голодомор» уже окончательно утвердилось в терминологии государственной бюрократии. Одной из задач указа было перехватить инициативу у формирующейся парламентской оппозиции. В конце того же года Кучма издал распоряжение о сооружении в Киеве мемориала памяти жертв Голодомора и политических репрессий, которое, впрочем, не было выполнено в период его президентства. Заметим, что и другие «идеологические» указы Кучмы, в том числе по вопросам политики памяти, не встречали энтузиазма на местах, а часто просто игнорировались.

В 2003 году интерес политиков и власти к теме голода 1932—1933 годов значительно возрос. 70-я годовщина трагедии совпала с обострением внутриполитического противостояния в связи с предстоящими президентскими выборами и попытками Кучмы провести политическую реформу и расширить власть президента за счет полномочий парламента. К тому же 2003 год стал годовщиной другой даты: украинско-польского конфликта на Волыни (1943—1944), называемого еще «волынской резней»[16]. И наконец, 2003-й был годом России в Украине, что придало политическим дебатам о голоде 1932—1933 годов особую остроту, поскольку часть политического класса представляла Россию как извечную угнетательницу Украины.

Годовщина голода 1932—1933 годов стала важной темой политических дебатов. Разношерстная оппозиция, которую объединило неприятие плана Кучмы создать суперпрезидентскую структуру власти, раскололась после того, как правоцентристские партии, входившие в блок «Наша Украина», возглавляемый Ющенко, предложили провести специальные парламентские слушания, посвященные голоду 1932—1933 годов. Временные союзники «Нашей Украины» — коммунисты, выступили категорически против этой идеи. Зато с одобрения Кучмы инициативу поддержали подконтрольные ему фракции, представлявшие формирующийся крупный капитал, — хотя проблемы исторической политики как таковые им были малоинтересны.

На парламентских слушаниях, состоявшихся в феврале 2003 года по инициативе «национал-демократов», прозвучали все возможные идеологические клише на тему «преступлений тоталитаризма». «Национал-демократы» и их союзники из правых партий привычно оглашали инвективы в адрес «преступного тоталитарного режима», одновременно обрушиваясь с критикой на режим современный, в их понимании также преступный. Обвинения в адрес нынешней «антинародной власти» с готовностью поддержали коммунисты, которые, однако, наотрез отказывались признавать себя ответственными за преступления своих предшественников.

Все ораторы так или иначе актуализировали Голодомор ссылками на современность. Представители власти связывали текущие сложности с травмами прошлого. Вицепремьер Дмитрий Табачник говорил о том, что «голодное лихолетье 1933 года — не историческое прошлое, а глубокая социально-демографическая катастрофа ХХ столетия, незажившая морально-психологическая рана, которая жгучей болью терзает память очевидцев. Социально-физиологическое чувство страха, порожденное массовыми репрессиями и голодоморами, живет в сознании многих поколений. Оно запало в генотип нации, значительной мерой тормозит демократизацию нашего общества»[17].

Представителю власти вторили «национал-демократы» и правые: по их мнению, Голодомор уничтожил лучших, нанес уничтожающий удар по украинской нации, разрушил ее генофонд.

Левые актуализировали голод 1932—1933 годов на свой манер. Лидер коммунистов Петро Симоненко заявил, что геноцид происходит в наши дни и нечего искать его в прошлом. «С этой трибуны я обращаюсь к господам власть имущим, — провозгласил он, — с предложением и требованием не враньем заниматься по поводу советского прошлого, а ответить за свою сегодняшнюю преступную политику — политику геноцида»[18].

Спустя три месяца в соответствии с рекомендациями парламентских слушаний состоялось специальное заседание Верховной рады, посвященное голоду 1932—1933 годов. В течение нескольких минут парламент (без участия коммунистов, которые проигнорировали заседание) легитимным большинством в 226 голосов утвердил текст обращения к нации, в котором голод 1932—1933 годов был назван геноцидом против украинского народа. «...Мы считаем, — говорилось в обращении, — что в условиях независимой Украины страшную правду про те годы должно обнародовать государство, поскольку голодомор 1932—1933 годов был сознательно организован сталинским режимом, и он должен быть публично осужден украинским обществом и международным сообществом как один из наибольших по количеству жертв в мировой истории факт геноцида»[19].

Собственно, с этого момента слово «геноцид» в отношении голода 1932—1933 годов окончательно утвердилось в лексиконе власти — как президентской и исполнительной, так и законодательной. В 2003-м состоялась и первая попытка добиться признания голода 1932—1933 годов геноцидом на уровне самой крупной международной организации — ООН.

Тема голода 1932—1933 годов после «оранжевой революции»: политическая инструментализация

Обращение к трагическому прошлому стало неотъемлемым элементом политических выступлений президента Ющенко. Голод был упомянут и в инаугурационной речи президента в январе 2005 года, и во время его первых визитов в Европарламент, и на совместном заседании палат Конгресса США[20].

Вскоре после вступления в должность Ющенко, как и его предшественник, издал коммеморативный указ — «О дополнительных мероприятиях по увековечению памяти жертв политических репрессий и голодоморов в Украине». За ним последовала целая серия президентских актов и распоряжений, посвященных исторической политике. Львиная доля этих решений приходится на политику Голодомора.

В тот же период президент дал указание правительству создать Институт национальной памяти[21], а также начать государственную кампанию памяти, посвященную 75-летней годовщине голода. Был создан правительственный организационный комитет[22], деятельность которого так и не развернулась из-за политического кризиса, возникшего в результате парламентских выборов 2006-го. Кроме того, Ющенко поручил МИДу Украины активизировать работу «по признанию международным сообществом Голодомора 1932—1933 годов в Украине как геноцида Украинского народа одной из наибольших трагедий в истории человечества»[23].

Тем временем в адрес президента поступило письмо «научной общественности» (в ряды которой попали народные депутаты, политики и деятели диаспоры). Авторы просили главу государства развести дни памяти жертв голодоморов[24] и жертв политических репрессий, поскольку, как указывали авторы обращения, среди жертв политических репрессий были и сами палачи[25]. Предлагая отделить одно от другого, «научная общественность» поддерживала президента в стремлении превратить Голодомор в общенациональный исторический символ, в особый символический маркер нации. Еще одним актом общественной поддержки стало публичное обращение к президенту участников круглого стола «Голодомор 1932—1933 годов — геноцид в Украине», организованного секретариатом президента вместе с Институтом национальной памяти. Обращение следовало риторическим стандартам дискурса Голодомора, и к тому же авторы актуализировали свои предложения политическими соображениями.

Трагедия 1932—1933 годов называлась «апогеем продолжительной борьбы тоталитарного режима СССР против освободительной борьбы украинского народа, особенно против украинского крестьянства», а признание ее геноцидом определялось как «безусловная задача нынешнего поколения украинских политиков, прежде всего депутатского корпуса Верховной Рады». Выполнением этой задачи должны были заняться «прежде всего те политики и политические силы, которые представляют регионы Украины, где особенно лютовал Великий Голод 1932—1933 годов (Восток, Юг, Центр)»[26]. Подобная «политическая география» означала, что добиваться признания голода геноцидом предписывалось депутатам враждующей с президентом Партии регионов и их союзникам — коммунистам и социалистам. Очередной президентский законопроект «О Голодоморе 1932—1933 годов», точнее, три статьи из шести, открывал новую страницу в исторической политике в Украине. Первая квалифицировала «Голодомор 1932—1933 годов в Украине как геноцид украинской нации»; вторая запрещала «отрицание факта Голодомора»; статья шестая предполагала введение «административной ответственности за публичное отрицание Голодомора 1932—1933 годов в Украине»[27]. Заметим, что к этому времени факт голода 1932—1933 годов уже не отрицали даже наиболее твердолобые левые, а само событие было включено во все школьные и вузовские курсы истории Украины; уже установились общенациональные коммеморативные даты и ритуалы. Президентская инициатива, по всей видимости, имела целью спровоцировать оппозицию выступить против указа и использовать этот шаг для ее дискредитации — именно осенью 2006 года развернулась изнурительная борьба президента с оппозицией, которая составляла большинство в Верховной раде, и с правительством Януковича, которое было сформировано этим большинством.

Историческая политика и политический кризис

Расчет оправдался: законопроект вызвал протесты оппонентов президента. Партия регионов предложила свой законопроект — без пункта про геноцид и административную ответственность. Драматическое обсуждение президентского проекта в Раде превратилось в яростный обмен политическими обвинениями; атакующие друг друга противники, казалось, забыли, что темой обсуждения является память невинных жертв. Президентская фракция («Наша Украина») и их союзники (Блок Юлии Тимошенко) привычно твердили о том, что нынешнее тяжелое положение украинской нации является следствием голодоморов и политических репрессий, и упрекали противников законопроекта в аморальности. Их оппоненты не без оснований обвиняли президента и его союзников в том, что он использует тему голода в политических целях. Лидер социалистов, спикер Александр Мороз увязал президентский законопроект с попытками установить в Украине диктатуру, а коммунисты заявили, что инициатива Ющенко провоцирует «цепную реакцию противостояния», нарушает Конституцию и ведет к обострению отношений с Россией. Пользуясь случаем, они призвали к импичменту Ющенко[28].

В результате оба законопроекта — президентский и альтернативный — провалились, и был найден компромиссный вариант, благодаря которому закон удалось принять силами «Нашей Украины», БЮТ, социалистов. Квалификация Голодомора как геноцида осталась, было введено упоминание о «других народах СССР» как жертвах голода; пункт об административной ответственности за отрицание Голодомора был снят. Вместо него появилась формулировка, согласно которой «публичное отрицание Голодомора 1932—1933 годов признается оскорблением памяти миллионов жертв Голодомора, унижением достоинства Украинского народа и является противоправным»[29].

Принятие компромиссного варианта не означало, что борьба закончена. Вскоре депутаты от «Нашей Украины» и БЮТ вновь попытались ввести уголовную ответственность за отрицание Голодомора[30]. В марте 2007 года с подобной законодательной инициативой выступил сам президент. Его законопроект назывался «О внесении изменений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы Украины (об ответственности за отрицание Голодомора)»; новацией этого документа стало упоминание о Холокосте, отсутствующее в предыдущем. Он предлагал ввести уголовную ответственность за «отрицание Голодомора 1932—1933 годов как геноцида украинского народа и Холокоста как геноцида еврейского народа»[31]. Нарушение запрета предполагалось карать штрафом в размере от ста до трехсот не облагаемых налогом минимальных доходов граждан[32] или лишением свободы на срок до двух лет. Такие же действия, совершенные повторно или государственными служащими, влекли за собой лишение свободы на срок до 4 лет[33]. Речь шла о дополнении к Ст. 442 УК Украины «Геноцид», большая часть которой была просто копией Конвенции ООН 1948 года о предупреждении преступлений геноцида.

Формально речь шла о конкретизации положений предыдущего закона 2006 года. Неформально законопроект мог служить предостережением местной власти в восточных и южных регионах (пункт о служащих), которая не выказывала энтузиазма в связи с президентским предписанием о подготовке к 75-летний годовщине трагедии. Так или иначе, речь шла о попытке криминализовать отрицание даже не факта, а интерпретации трагических событий прошлого. Появление в законопроекте пункта о Холокосте и ссылки на соответствующие законы в европейских странах, по всей видимости, должны были сделать президентскую инициативу более убедительной[34] — как в глазах оппонентов, так и во мнении Запада.

В пояснительной записке к проекту утверждалось, что «принятие Закона будет способствовать консолидации Украинского народа, граждан всех национальностей вокруг идеи утверждения в обществе нетерпимости к любым проявлениям насилия, усиления уважения к жизни, правам и свободам гражданина, укреплению межнационального согласия и гражданского мира в Украине»[35]. Каким образом уголовное преследование за «неправильное» толкование Голодомора и Холокоста может содействовать достижению перечисленных целей, в документе не объяснялось. В этой связи заслуживают внимания социологические данные и комментарии к ним, размещенные в интернет-представительстве президента: «Наибольшие масштабы Голодомора были в регионах, где сконцентрирована электоральная база антикризисной коалиции[36]. Однако в силу недостаточной информированности, советской пропаганды и нечеткой позиции лидеров коалиции жители этих территорий не понимают настоящих последствий этой трагедии. По данным соцопросов, лишь 40 проц. респондентов на Востоке (из тех, кто определился с ответом) согласны, что Верховная рада должна законодательно признать Голодомор 1932—1933 годов актом геноцида Украинского народа. На Юге — 64 проц., что также меньше, чем в среднем по Украине (71,4 проц.)»[37].

Как и следовало ожидать, президентская инициатива вызвала бурные протесты оппозиции, неодобрение или недоумение части интеллигенции. Главное научно-экспертное управление Верховной рады указало, что предлагается криминализовать действия, которые являются «формой выражения определенных взглядов и убеждений», а ограничения в этой сфере допускаются Конституцией лишь в четко описанных ситуациях, под которые президентский проект не подходит[38].

Не было никаких шансов, что законопроект будет одобрен Радой. Впрочем, уже 1 апреля президент распустил парламент (а в последовавшие за этим полгода сделал это еще трижды), обвинив «антикризисную коалицию» в попытке узурпировать власть.

Законопроект стал предметом активного политического торга с «антикризисной коалицией» и был включен в пакет «политического компромисса», содержавший также законы об изменении Конституции и об оппозиции[39]. При этом в разгар острейшего политического кризиса (в какой-то момент дело дошло до столкновения между представителями силовых структур) президент нашел время подписать указ о разведении двух памятных дат: День памяти жертв политических репрессий был назначен на третье воскресенье мая, последняя суббота ноября была оставлена за Днем памяти жертв голодоморов[40].

После проведения внеочередных парламентских выборов в октябре 2007 года, когда возникла перспектива формирования лояльного президенту большинства в парламенте, Ющенко заявил о намерении поставить свой проект на голосование. Свое обещание он выполнил в декабре, а спустя месяц президентский законопроект был продублирован законодательной инициативой двух депутатов от президентской фракции «Наша Украина — Народная самооборона». Депутаты ограничились намерением карать за отрицание Голодомора — арестом до 6 месяцев или тюремным сроком до 3 лет[41].

Кампания внутри и за пределами Украины: голод как главная гуманитарная катастрофа

Параллельно под руководством Ющенко (он самолично возглавил созданный им же организационный комитет) развернулась идеологическая и политическая кампания по осмыслению голода 1932—1933 годов как крупнейшей гуманитарной катастрофы ХХ века, по масштабам превосходящей все другие случаи геноцида, включая Холокост. Таким образом, голод 1930-х годов превращался в мобилизующий символ национальной истории. Кампания под лозунгом «Украина помнит, мир признаёт» достигла пика в ноябре 2008-го в 75-ю годовщину голода 1932—1933 годов. В ней можно выделить два основных направления — внутриполитическое и международное. Внутри страны была организована серия поминальных акций, объединившая усилия государственной бюрократии (областных, районных и городских администраций, подчинявшихся непосредственно президенту, а также силовых структур в лице Службы безопасности Украины), тысяч добровольцев, искренне желающих почтить память жертв голода, профессиональных исследователей и любителей-краеведов, а также десятков тысяч «мобилизованных» учителей, студентов, библиотекарей, музейных работников, школьников, журналистов. За пределами Украины дипломатические службы вели свою кампанию, направленную на признание голода 1932—1933 годов геноцидом украинского народа.

Одним из главных направлений кампании стало создание национальной Книги памяти, в которую должны были занести имена всех погибших от голода 1932—1933 годов. В этом грандиозном проекте приняли участие десятки тысяч людей во всех областях Украины, даже в тех, где голода не было, но жили его очевидцы. Под эгидой областных и районных государственных администраций были созданы координационные группы по сбору сведений о пострадавших и умерших от голода 1932—1933 годов. Эти штабы координировали деятельность сотен местных групп, занимавшиеся поиском на местах — прежде всего в селах. В местные группы входили учителя, студенты, ученики школ, библиотекари, музейные работники, краеведы, заведующие клубами и т. д. Они идентифицировали очевидцев голода, интервьюировали их, работали с архивами ЗАГСов. К ноябрю 2008 года было подготовлено 18 региональных томов Книги памяти и один общенациональный; в них были внесены данные о более чем 800 тыс. жертв голода.

Одновременно развернулась серия массовых акций («Зажги свечу», «Негасимая свеча» и т. п.[42]), проведение траурных митингов и концертов, организация конкурсов изобразительных и литературных работ, конкурсов ученических сочинений, возложение венков и снопов. В школах проводили уроки памяти; в музеях, школах и библиотеках создавали выставки; устанавливали кресты, памятные знаки и курганы скорби, сажали калиновые гаи[43], создавали мемориальные комплексы.

Кроме того, государство — через конкурсное бюджетное финансирование издательств и авторов — выделяло средства на публикацию научных исследований по тематике голода 1932—1933 годов. Правда, здесь ожидаемого потока исследований не дождались: историков, готовых оперативно откликнуться на призывы и «дать правдивую оценку трагедии прошлого», оказалось не так много[44].

Наконец, отличительной чертой кампании 2007—2008 годов стала активная деятельность президента страны и ее внешнеполитического ведомства за рубежом: они добивались, чтобы международное сообщество признало голод 1932—1933 годов геноцидом украинского народа. Ющенко лично возглавил международный комитет в память о 75-й годовщине голода, в который вошли представители крупнейших общественных организаций украинской диаспоры (ранее подобные органы возглавлял вице-премьер-министр правительства по гуманитарным вопросам). Практически во всех своих триумфальных выступлениях 2005 года на международном уровне (Конгресс США, Европарламент и т. п.), когда Ющенко принимали как лидера демократической «оранжевой революции», он обязательно упоминал голод 1932— 1933 годов.

Встречаясь с руководителями наиболее влиятельных международных организаций, он обращался к ним с просьбой о содействии в интернационализации знаний о голоде и признания его геноцидом. В украинском МИДе была создана постоянно действующая рабочая группа, которая разрабатывала «позиционные документы» и координировала усилия посольств, направленные на популяризацию знаний о Голодоморе. Эта группа и руководители зарубежных представительств Украины тесно сотрудничали с местными диаспорными организациями — именно благодаря лоббистской деятельности последних голод 1932—1933 годов был признан геноцидом законодательными органами таких стран, как США, Канада и Австралия. В общей сложности аналогичные резолюции признали парламенты 13 стран. Международные организации, в частности, Парламентская ассамблея ОБСЕ, Европарламент и ЮНЕСКО тоже приняли специальные документы, посвященные голоду на Украине, однако, вопреки стараниям украинских дипломатических служб, они не содержали слово «геноцид».

Главным оппонентом украинской власти в этом деле стала Россия. Для Кремля вся кампания 2007—2008 годов сводилась к формуле «Геноцид украинцев, организованный большевистской Москвой», даже если сами слова были другие. Признание голода на Украине геноцидом российское высшее руководство воспринимало как удар по международному престижу страны. С весны 2007 года в представительствах ООН, в ЮНЕСКО, в ОБСЕ происходила глухая ожесточенная борьба, которая сопровождалась появлением скандальных нот внешнеполитических ведомств обеих стран. Формально победила более агрессивная и мобильная российская дипломатия, однако моральный урон от этой пляски на костях можно поделить поровну. Стоит упомянуть и о том, что в этих дипломатических баталиях был и третий участник — Израиль. Немногочисленные заявления израильских дипломатов дают понять, что главный геноцид ХХ века — это Холокост. Поэтому Голодомор можно признать чем угодно — и величайшей трагедией, и преступлением против человечности (именно так и сделал Европарламент), но не геноцидом.

Заключение

Историческая политика в независимой Украине развивалась в русле стандартных практик и тенденций, свойственных посткоммунистическим обществам. Более или менее похожие процессы наблюдаются во всех странах не только бывшего Советского Союза, но и бывшего социалистического лагеря. Как и в Украине, формирование гражданского самосознания в новых государствах строится на принципах культурной и/или этнической эксклюзивности «титульной» нации, уникальности ее свершений и особенно страданий, поиске причин сегодняшних трудностей в прошлом и вне собственной нации. Во всех этих странах история используется как аргумент в политических дебатах и при выяснении отношений с соседними государствами, особенно с Россией как правопреемницей СССР. Везде эта политика осуществляется под эгидой государства и провозглашает своей целью достижение единства нации и гражданского сознания, и везде она ведет к конфликтам как внутри стран, так и в международных отношениях. В историческую политику неизменно вовлекаются профессиональные историки, и всюду это приводит к конфликту между представителями государства, которые привычно пытаются диктовать историкам «правильную» историю, и профессиональным сообществом.


[1] Термин «реабилитация» многослойный — тут и судебная реабилитация репрессированных участников националистического движения, и историческая реабилитация, то есть новые формы репрезентации его истории как борьбы за независимую Украину, и моральная реабилитация участников движения как героев, опровергающая идеологемы советского времени, и попытки приравнять статус ветеранов УПА к статусу ветеранов Великой Отечественной войны.

[2] Более детально об этом см.: Kasianov G. The Burden of the Past: The Ukrainian-Polish Conflict of 1943—44 in Contemporary Public, Academic and Political Debates in Ukraine and Poland // Innovations. 2006. Vol. 19. No 3/4.

[3] Среди них: Мыкола Жулинский, в 1993 году — вице-премьер Украины по гуманитарным вопросам; Иван Дзюба, министр культуры; Дмитро Павлычко, председатель комиссии Верховной рады по иностранным делам; Иван Драч, председатель совета Общества связей с украинцами за пределами Украины. См.: Указ Президента України «Про заходи у зв’язку з 60-ми роковинами голодомору в Україні» // Голос України. 1993. 20 марта.

[4] Учитывая состав организаций, представители которых вошли в организационный комитет по подготовке мероприятий, посвященных 60-летию голодомора — Український Конгресовий Комітет Америки, Українська народна допомога (США), Конгрес українців Канади, Світовий конгрес вільних українців (Канада), Українська народна рада (США), Спілка українських організацій Австралії, — можно составить представление об их влиянии на ход событий.

[5] Указ президента України від 19.02.1993 «Про заходи у зв’язку з 60-ми роковинами голодомору в Україні» (www.zakon.rada.gov.ua; сайт посещен 20 июля 2003 года).

[6] В группу подготовки трибунала вошли представители прежней номенклатуры, успешно вписавшиеся в ряды новой, посткоммунистической элиты. Среди них были известные общественные деятели, литераторы из рядов «национал-демократии», такие как И. Драч, П. Мовчан, В. Яворивский.

[7] Пропозиції щодо вшанування 60-х роковин голодомору в Україні // Архив автора.

[8] Кравчук Л. (Президент України). Ми не маємо права знехтувати уроками минулого! // Голодомор 1932—1933 рр. в Україні: причини і наслідки. Міжнародна наукова конференція. Київ, 9—10 вересня 1993 р.: Матеріали. Київ, 1995. С. 10.

[9] За десять лет до этого, на 50-ю годовщину голода 1932—1933 годов, тот же Кравчук, правда, в ипостаси заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПУ, принимал активное участие в контрпропагандистских акциях, направленных против «развязанной на Западе антисоветской кампании по поводу так называемого “50-летия искусственного голода на Украине”».

[10] Приведем лишь два наиболее показательных примера. Более десятка книг, подготовленных Ассоциацией исследователей голода-геноцида 1932—1933 годов в Украине, было издано на средства украинского предпринимателя из США Марияна Коця. Фильм Олеся Янчука «Голод 1933», показанный в день референдума о независимости 1 декабря 1991 года, был снят на деньги украинской диаспоры.

[11] Кабінет міністрів України. Постанова від 10 вересня 1993 р. № 718 «Про вшанування пам’яті жертв голодомору в Україні у 1932—1933 роках» (www.zakon.rada.gov.ua).

[12] Такой точки зрения придерживались некоторые исследователи и публицисты. См.: Грабович. Г. Україна: підсумки століття // Критика. 1999. № 11; Рябчук М. Потьомкінський ювілей, або ще раз про амністію, амнезію та «спадкоємність» посткомуністичної влади в Україні // Сучасність. 2004. № 3; Кульчицький С. Демографічні наслідки голоду-геноциду 1933 р. в Україні // Геноцид українського народу: історична пам’ять та політико-правова оцінка. Міжнародна науково-теоретична конференція. Київ , 25 листопада 2000 р. Матеріали. С. 8.

[13] Кабінет міністрів України. Постанова від 26 жовтня 1988 р. № 1696 «Про 65-ті роковини голодомору в Україні» (www.zakon.rada.gov.ua).

[14] Указ Президента України «Про встановлення Дня пам’яті жертв голодоморів» від 26.11.1998 №1310/98 (www.zakon.rada.gov.ua; последнее посещение сайта — 31 марта 2008).

[15] Про заходи у зв’язку з 70-ми роковинами голодомору в Україні. Указ Президента України // Урядовий кур’єр. 2002. 29 марта.

[16] В Украине и Польше развернулись нешуточные дискуссии, сопровождавшиеся взаимными обвинениями в нежелании следовать «правде истории». С обеих сторон масла в огонь этих дискуссий подливали праворадикальные или националистические круги. Кучма в паре с президентом Польши Александром Квасьневским выступил в роли умиротворителя.

[17] Парламентські слухання «Щодо вшанування пам’яті жертв голодомору 1932—1933 років» 12 лютого 2003 року.

[18] Ibid.

[19] Звернення до Українського народу учасників спеціального засідання Верховної Ради України щодо вшанування пам'яті жертв голодомору 1932—1933 років (http://zakon.rada.gov.ua/cgi-bin/laws/main.cgi?nreg=789%2D15; сайт посещен 20 октября 2007 года).

[20] Поистине беспрецедентные усилия «оранжевого» президента в сфере исторической политики и политики памяти вызывали все более интенсивные нарекания как его политических оппонентов, так и даже части его союзников. Объяснения его особого отношения к идеологическому компоненту исторической политики обычно сводятся к двум темам: личные мотивы морально-этического характера и практические (использование темы для усиления личного престижа и для негативного маркирования политических оппонентов). Сторонником первого варианта является украинский литератор Мыкола Рябчук, второго — канадский политолог Доминик Арель. См.: Riabchuk M. Holodomor: The Politics of Memory and Political Infighting in Contemporary Ukraine // Harriman Review. 2008. Vol. 16. No 2; Біленький С. Конференція про Голодомор в Торонто (www.utoronto.ca/jacyk/Holod%20ukr.doc; сайт посещен 25 февраля 2009 года). Просмотр многочисленных интервью и выступлений Виктора Ющенко на тему голода 1932—1933 годов позволяет предположить, что морально-этические мотивы действительно имели место и Ющенко пребывал и пребывает под глубоким впечатлением от фактов трагедии. В то же время нельзя не заметить, что обострение интереса к инструментализации темы голода всегда совпадало у него с обострением внутриполитической борьбы в 2006—2008 годы. Отметим массированное использование административно-бюрократических рычагов для организации коммеморативной кампании 2006—2008 годов; полное неприятие, иногда довольно агрессивное, иных взглядов на голод 1932—1933 годов; игнорирование научных данных о количестве жертв; попытку ввести административную и уголовную ответственность за «отрицание Голодомора и Холокоста»; полное пренебрежение историческим ландшафтом Киева при выборе места для мемориала, посвященного трагедии 1932—1933 годов.

[21] Процесс создания института был достаточно мучительным — не было ни четкой концепции, ни понимания его будущих функций. Следование примеру Польши, в которой Институт национальной памяти был создан в 1998 году, не имело  шансов на успех как из-за организационной немочи инициаторов, так и вследствие разногласий среди возможных исполнителей инициативы и самих инициаторов (в дискуссиях участвовали, наряду с представителями правительства и ученых, посланцы от общественных организаций, имеющих непосредственный интерес в создании такой структуры, но не умеющих договариваться, — «Мемориала», Общества жертв политических репрессий и политических заключенных, Ассоциации исследователей голодоморов). Институт в конце концов был создан в мае 2006 года, однако до сих пор испытывает проблемы и с кадрами, и со стратегией собственного развития. Интернет-страница института: http://www.memory.gov.ua.

[22] Указ Президента України «Про вшанування жертв та постраждалих від голодоморів в Україні» (www.zakon.rada.gov.ua/cgi-bin/laws/main.cgi?nreg=1544%2F2005; сайт посещен 29 ноября 2006 года).

[23] Указ Президента України від 12 жовтня 2006 р. «Про відзначення у 2006 році Дня пам’яті жертв голодоморів та політичних репресій» (www.zakon.rada.gov.ua/cgi-bin/laws/main.cgi?nreg=868%2F2006).

[24] Употребление слова «голодомор» во множественном числе зародилось в украинской диаспоре; оно выражало идею о линейной связи трех периодов голода: 1921—1922, 1932—1933 и 1946—1947 годы.

[25] Звернення наукової громадськості до Президента України Віктора Ющенка про запровадження постійної календарної дати вшанування пам’яті жертв Голодомору 1932—1933 рр. в Україні (www.prezident.gov.ua/content/p_150_23.html; сайт посещен 29 ноября 2006 года).

[26] Звернення учасників круглого столу «Голодомор 1932—1933 років — геноцид в Україні» (www.prezident.gov.ua/content/p_150_5.html). Заинтригованный присутствием некоторых фамилий среди «подписантов» этого документа, я обратился к предполагаемым авторам за комментариями и выяснил, что они не только не подписывали его, но и не видели текста.

[27] Президент України вніс на розгляд парламенту Закон України «Про Голодомор 1932—1933 років в Україні» (www.president.gov.ua/news/data/print/11457.html).

[28] www.ukrainianworldcongress.org/holodomor/Ukraine/Plenary-meeting28.11.06.pdf

[29] Закон України «Про Голодомор 1932—1933 років в Україні» (http://zakon1.rada.gov.ua/cgi-bin/laws/main.cgi).

[30] http://gska2.rada.gov.ua/pls/zweb_n/webproc4_1?id=&pf3511=29140 (сайт посещен 20 октября 2007 года).

[31] Пояснювальна записка до проекту Закону України «Про внесення змін до Кримінального та Кримінально-процесуального кодексів України». С. 2 // Архив автора. Документ был скопирован с официального сайта Верховной рады Украины (www.gska2.rada.gov.ua/pls/zweb_n?webproc4_1?id=&pf3511=29881) в октябре 2007 года, однако сейчас доступ к этому документу отсутствует.

[32] Речь шла о сумме от 1 700 до 5 100 гривен, то есть приблизительно о 340—1020 дол.

[33] Пояснювальна записка до проекту Закону України «Про внесення змін до Кримінального та Кримінально-процесуального кодексів України». С. 2.

[34] «Отрицание Холокоста» — не совсем корректный термин, когда говорится о законах. Существует законодательство ряда стран Евросоюза и самого Евросоюза, направленное на упреждение публичного оправдания нацизма, тривиализации и банализации его преступлений, публичного отрицания или оправдания конкретных случаев геноцида и преступлений против человечности, пропаганды расовой ненависти, преступлений коммунизма. «Отрицание Холокоста» присутствует в этом законодательстве (и то не везде) как частный случай. Упомянутые законы в последнее время становятся объектом все более активной критики либеральной части общества, которая утверждает, что они нарушают свободу слова и прессы. Любопытный пример научной критики подобного законодательства и сложностей с применением соответствующей терминологии см.: Hayden R. M. “Genocide Denial” Laws as Secular Heresy: A Critical Analysis with Reference to Bosnia // Slavic Review. Vol. 67. No 2. Summer 2008. P. 384—407.

[35] Пояснювальна записка до проекту Закону України «Про внесення змін до Кримінального та Кримінально-процесуального кодексів України».

[36] «Антикризисная коалиция» — самоназвание коалиции Партии регионов, коммунистов и социалистов, созданной в июне 2006 года, сформировавшей большинство в парламенте и сформировавшей правительство, конфликт президента с которыми стал главным содержанием политической жизни страны.

[37] Визнання голодомору 1932—1933 років актом геноциду Українського народу // Офіційне Інтернет-представництво Президента України (http://www.prezident.gov.ua/content/p_150_18.html; сайт посещен 31 октября 2007 года).

[38] Висновок на проект Закону України «Про внесення змін до Кримінального та Кримінальнопроцесуального кодексів України». С. 1—2.

[39] Ющенко перезавантажив матрицю // Українська правда. 2007. 25 апреля. (http://www.pravda.com.ua/news/2007/4/25/58014.htm). В статье помещена фотокопия текста «пакета политического компромисса».

[40] Указ Президента України «Про заходу у зв’язку з 70-ми роковинами Великого терору — масових політичних репресій 1937—1938 років» від 21.05.2007 (www.zakon.rada.gov.ua; сайт посещен 31 марта 2008 года).

[41] http://gska2.rada.gov.ua/pls/zweb_n/webproc4_1?id=&pf3511=31473 (сайт посещен 24 янв. 2008 года).

[42] «Зажги свечу» — ежегодная акция, задуманная как общенациональная. Первый раз проведена еще в 2003 году. В день поминовения жертв голода 1932—1933 годов (ежегодно — четвертая суббота ноября) все желающие выставляют в окне горящую свечку. «Негасимая свеча» — сноп колосьев высотой около 1,5 метра и весом около 200 кг, сделанный из лучших сортов пчелиного воска, собранного во всех областях Украины. В течение 2008 года передавался из страны в страну (33 страны — их число должно было совпасть с датой трагедии), где по его прибытии проводились панихиды и митинги, к осени 2008 года этот символ объехал и все области Украины. «Негасимая свеча» закончила свой путь в Мемориале памяти, открытом в ноябре 2008-го в Киеве, став одним из первых экспонатов. «33 минуты» — публичная акция, проведенная с июня по ноябрь 2008 года, — в публичных местах (на площадях или возле сохранившихся памятников и памятных знаков «деятелям тоталитарного режима») каждый выходной день в течение 33 минут вслух зачитывались имена и фамилии умерших от голода в 1932—1933 годах.

[43] Калиновый гай — более двух сотен кустов калины, высаженных депутатами парламента под руководством Ющенко в 2007 году на склонах Днепра неподалеку от Киево-Печерской лавры. Там же в ноябре 2008 года был открыт мемориальный комплекс «Мемориал памяти», центральным элементом которого является часовня-свеча высотой в 26 метров.

[44] Центральной фигурой в историографии Голодомора стал уже упомянутый ранее Станислав Кульчицкий, который начал заниматься темой еще в середине 1980-х. Его многочисленные труды, изданные как в Украине, так и за рубежом, воспринимаются исследователями как трансляция официальной позиции государства по Голодомору. Этот взгляд справедлив лишь отчасти: будучи апологетом «геноцидной» версии Голодомора, Кульчицкий все-таки расходится с радикальной позицией президента Ющенко и части украинской диаспоры. В его нынешней интерпретации геноцид был направлен не против этнических украинцев, а против «граждан украинского государства», количество жертв в его подсчетах также сильно отличается от того, который оглашает Ющенко.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.