29 марта 2024, пятница, 18:00
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

23 июня 2008, 11:45

Поэзия в казармах

Долгое время русский армейский фольклор игнорировался исследователями как материал, потенциально не вызывающий особого интереса. Лишь в 1990-х годах в солдатском устном и письменном творчестве был обнаружен ряд парадоксальных черт, которые позволяют сравнить его с традиционными фольклорными образцами. Вышедший в мае этого года в издательстве «ОГИ», сборник «Поэзия в казармах» под редакцией Михаила Лурье создан на основе самого большого собрания послевоенного русского поэтического фольклора «Боян» и представляет собой первое научное издание современного русского армейского фольклора. В книге приводятся не только наиболее интересные образцы этого жанра (более 1100 песен, стихотворений, афоризмов в записях 1970-1990-х годов), но и анализируются его характерные особенности, причины возникновения и место этих произведений в солдатском быту. «Полит.ру» публикует главы «Прообразы солдатского быта: посвятительные обряды, тюрьма, пионерлагерь», «О пользе юношеских поэтических альбомов» и «Солдатские блокноты снаружи и изнутри», вошедшие в сборник.

«АРМЕЙСКАЯ ПОЭЗИЯ» — своего рода оксюморон. Действительно, что общего может быть между армией, задача которой — уничтожение живой силы, и поэтическим вдохновением, проистекающим из потребности создавать жизнь? И тем не менее поэтическая речь занимает выдающееся место в быту российских солдат — это неоспоримый факт, подтвержденный многолетним наблюдением.

Чем же порожден этот феномен?

Попадание в армию и военная служба приводят большинство солдат в состояние душевного кризиса. На наш взгляд, это связано с двумя обстоятельствами. Во-первых, с тем, что выполнение закона и/или общественного долга оборачивается для солдата унижением: привычное окружение сменяется враждебным, свобода — принуждением, сотрудничество — подчинением, развитие — борьбой за выживание. Во-вторых, солдат лишен общения с подругами в то время, когда потребность в нем наиболее велика. Глубокий психический надлом требует средств словесной терапии, которые позволили бы солдату превозмочь или, по крайней мере, осознать причины его переживаний. Одним из таких средств и оказывается альбомная письменная поэзия — одно из самых удивительных культурных явлений в российской (до 1990-х гг. Советской) армии. Солдаты придумывают, переиначивают, переписывают произведения всевозможных жанров и форм. Они собирают пословицы, песни, малостишия, ежегодно воспроизводят их в тысячах рукописных сборников.

Между тем за пределами Вооруженных сил долгое время мало кто обращал внимание на эту неустанную неуставную работу сменяющихся призывов и поколений. Причина игнорирования исследователями этого материала заключалась, видимо, в том, что народная поэзия свободнее говорила о чувствах и заботах большинства, чем современные ей теле-, радиовещание и печать, и собиратели народной словесности не могли ожидать для себя «много хорошего» от попыток обсуждения насмешливых и печальных отзывов солдат об армии (сходные причины ограничивали изучение всего современного фольклора, см. [Терц 1991; Неклюдов 2003: 7]). В сравнительно более открытые 1990-е гг. внимание исследователей к солдатскому фольклору и быту возросло, но по сравнению с древним, «подлинным», фольклором, этот материал по-прежнему собирается и изучается чрезвычайно мало.

Наш интерес к солдатской поэтической речи мотивирован желанием разрешить для себя ряд парадоксов:

  • добросовестное исполнение солдатом своих обязанностей приводит к его всестороннему унижению, а впоследствии к унижению им других;
  • несмотря на декларированную мужественность, солдатская поэзия наследует девичьим альбомам;
  • в центре внимания солдатского творчества находится не армия, а подруга, солдат страдает от службы, но винит подругу в своих бедах.

На пути к пониманию подобных противоречий в настоящей работе будет сделана попытка разобраться в содержании, разнообразии, источниках и причинах солдатского словесного творчества.

Мы приведем примеры из разных жанров поэтической речи российских солдат и сравним их с другими составляющими классического и современного фольклора и массовой культуры, опишем восприятие солдатской словесностью отношений между солдатом и его подругой. В ходе этих описаний мы позволим себе сравнить фольклор и быт российских солдат с элементами фольклора и быта солдат в армиях некоторых других стран. Завершает статью предположение о возможном сценарии развития русского солдатского фольклора.

Прообразы солдатского быта: посвятительные обряды, тюрьма, пионерлагерь

Испытания, через которые проходит солдат, в общекультурном плане можно сравнить с обрядом инициации как «посвящения в мужчины». Замечательно, что элементы посвятительных обрядов находят практически буквальные параллели не только в волшебной сказке [Пропп 1986], но и в армейской афористике:

а) мужчины уходят жить в большой дом на несколько лет перед вступлением в брак:

Армия из мальчиков делает мужчин;

б) в течение времени посвящения им запрещено умываться:

Здесь обзовут тебя неряхой,
Сотрут достоинство и честь… (1998)1;

в) частью обряда посвящения является временная смерть, уход в царство мертвых и повторное рождение:

Если в армию ты попал,
На два года, считай, пропал;

г) посвящаемые и живущие в мужских домах часто мыслились животными:

Армия — это волчья тропа...
Армия — это курятник...

д) временный групповой брак с женщиной, попадающей в мужской дом:

На перроне девчонка в слезах
Тихо шепчет: останься, солдат.
Нет, ответит солдат
Пусть на ваших плечах
Будут руки лежать салажат (1978).

Как «приведение в скотское состояние» представляет себе цель издевательств над новобранцами один из наших собеседников, бывший солдат-срочник Леонид Н. Он же рассказывает о кражах картошки, масла, хлеба (ср. у Проппа — «братья-разбойники»), о запрете призывникам мыть голову в течение 100 дней до приказа об увольнении старших на два призыва «дедов» («неумойки») и о том, как уходящий солдат предлагал передать ему подругу («сестрица»).

Ломка личности солдата происходит в армиях многих других государств. Период «укрощения» является особенно трудным для молодых солдат в армиях повышенной боеготовности. О трудновыполнимых бессмысленных заданиях, о беспочвенных придирках сержантов и беспричинных наказаниях сообщали нам собеседники, служившие в США и в Израиле. Однако «ветеранские отношения» (термин норвежского офицера) в этих и европейских армиях между солдатами практически отсутствуют; любые намеки на них немедленно пресекаются.

С другой стороны, обращение с солдатом в советской/российской армии во многом сходно с описанным в старинной народной сказке: «Служил солдат в полку; бьют его важно, а кормят скверно; жалованья на табак не хватает…» [Афанасьев 1997: № 120б, вариант].

Современное описание может звучать, например, так:

По 26 часов гоняют как скотов,
Офицерьё из нас все соки жмёт
Потом в столовую на дрянь кирзовую
Толпой голодною нас жрать ведут (1980).

Обращение с российским солдатом наследует, таким образом, обычаям давнего прошлого. В системе добровольного и принудительного воспитания имеются также синхронные прообразы этого обращения. Так, многие бытописатели, включая и самих солдат, сравнивают российскую армию с тюрьмой:

Неужели я приеду и родную обниму?
Я об лагерном режиме мемуары напишу (1980)

или:

Только в России дают два года
за то, что тебе исполнилось 18 (1998).

О том же говорит и замена пушкинского «темницы рухнут» на «казармы рухнут». Институт «прописки» в тюрьме с его загадками, сшибками преданностей и невыполнимыми заданиями [Ефимова 2004: 249–251] определенно напоминает описанные в статьях [Юдин1998; Головин, Лурье, Кулешов 2003: 212] длинные серии вопросов старослужащих с неочевидными ответами, приказания ударить черпака, украсть сгущенку ночью и изматывающие упражнения на «подъем-отбой».

В сопоставлении армии с тюрьмой есть, вероятно, доля преувеличения, но, к сожалению, не очень большая. Внимание исследователей, однако, до сих пор почти не касалось другого сходства — между жизнью солдат и бытом подростков, отправленных на отдых в пионерский лагерь (ср. [Адоньева 2003: 330]). Сравнение с пионерлагерем оттеняет особенности положения солдата в армии как промежуточного между пионерлагерем и тюрьмой. Отношения между младшими и старшими, небывалыми и бывалыми, подчиненными и начальниками в армии являются, как правило, более жесткими, чем в пионерском лагере, но менее жесткими, чем в тюрьме. Наличие двух значений у слова «лагерь» обыгрывалось в метаязыковом юморе позднего советского времени, например, в анекдоте о пионере, встретившемся в поезде с досрочно освободившимся заключенным:

— Ты кто?
— Аркаша...
— И я алкаша! А ты откуда едешь?
— Из лагеря...
— И я из лагеря! …

Пионерские лагеря были важным средством приобщения подростков к «жизни в коллективе». Помимо удобства для родителей, они также предоставляли возможность сохранять детей в летнее время в составе общественных иерархий и вырабатывать привычки жизни на людях, полезные для будущей работы и военной службы. В пионерском лагере, как и в армии, следующим после личности уровнем организации является отряд. Этот уровень соответствует классу в школе и сравним со взводом в армии. Уровень звена в школе и в пионерлагере, соответствующий уровню отделения в армии, не накладывает ограничений на взаимодействие в пределах класса или отряда и может быть опущен. Руководят отрядом вожатый и воспитатель, которых можно сравнить с командиром и политработником, хотя разделение их обязанностей детям, как правило, неизвестно. Из среды детей назначается также подобие сержантского состава — звеньевые, командиры отрядов, члены совета дружины и другие младшие начальники ордена пионеров. В отличие от школы должности «оргов» — такие как физорг или культорг — в пионерлагере замещаются не подростками, а вожатыми или специальными работниками.

Назначенные («уставные») лидеры обычно уступают по влиянию на повседневную жизнь подростков лидерам неформальным («неуставным»). В меньшей, чем в армии, но все же в достаточно заметной степени жизнь пионерлагеря отмечена также верховенством содружеств более старших или уже бывших в этом лагере подростков над всеми остальными.

Пионерский и солдатский быт схожи, в частности, в следующем:

  • утренний подъем и вечерний отбой;
  • заправка кроватей по единому образцу;
  • хранение предметов гигиены в тумбочках;
  • хранение личных вещей в каптерках/чемоданных, доступ в которые ограничен;
  • обязательная утренняя зарядка;
  • еженедельная баня по расписанию;
  • расположение части/лагеря: обычно вдали от населенных пунктов;
  • вечерняя и утренняя поверка/линейка с отдачей рапортов;
  • приезд родных официально допускается только в определенные дни и часы; возможность и время встречи с ними зависят от отношений с начальством;
  • родные посылают продукты, которыми дети/солдаты делятся друг с другом, причем не всегда добровольно;
  • наличие трех иерархий: офицерский состав (взрослые), сержантский (подростки), неуставные лидеры;
  • наряды на кухню; уборка территории, дежурства по лагерю и на входах.

Эти и другие стороны жизни в пионерлагере и армии подчеркивают в природе человека качества стадного социального животного и уменьшают возможности для проявлений личного и духовного.

Независимо от того, насколько сознательно общество помещало детей и юношей в эти условия, со всех практических точек зрения цель воспитания была именно такой. Вероятно, большой вклад в устойчивость описанных выше отношений и способов занять время подростков вносила инерция обычая, общее согласие на такое обращение и расплывчатые обоснования вроде «так надо», «все через это прошли», «привыкай к жизни в коллективе» и «тяжело в ученье, легко в бою».

Отрыв от домашнего быта и подростками и солдатами переживается как травма. Эта травма оставляет более глубокий след в психике солдат, так как с их переходом в армию потоки привычной эмоциональной поддержки полностью перекрываются. На их место заступают потоки социального, эмоционального и физического унижения и подчинения воле начальников и старослужащих.

Но и для подростков переход в пионерлагерь — это обычно первый опыт мгновенной утраты собственной ценности. При переносе всего существования, всей повседневной жизни из узкого круга в три-четыре человека в группу, состоящую из тридцати — сорока человек, ощущение собственной значимости падает (даже при прочих равных обстоятельствах) вдесятеро. На это накладывается утрата своей уникальной роли в семье и дружеском кругу, своего места в школьных классах, учебных группах и т. п.

Значительная часть будущих советских солдат проходила через пионерлагеря во времена своего детства. Там они осваивали правила и традиции режимной жизни в коллективе сверстников и в отрыве от привычных условий, там же обменивались изученными к тому времени песнями и стихами (ср. [Головин, Лурье 1998: 286; Башарин 2003: 513, 516]), обычно фольклорного происхождения, там же могли знакомиться с альбомами девочек, интересы которых в этом возрасте опережали их собственные, и бессознательно впитывать настроения и правила, по которым впоследствии создавались солдатские блокноты.

О пользе юношеских поэтических альбомов

Отдельная личность может за свою жизнь узнать огромное число различных произведений, но не все из них она сможет сохранить или запомнить. Полевое наблюдение показывает, что в сознании всех носителей языка имеется запас фиксированных высказываний, которыми они могут развлекать других: это песни, страшные истории, анекдоты, поговорки и тексты других жанров поэтической речи. Объем запоминаемого материала зависит от способностей рассказчиков и от того, что считается в их окружении нормальным.

В замкнутых общинах недавнего прошлого исполнители помнили огромные объемы текста и музыки и ценились именно за это. В рамках книжной традиции заменой памяти исполнителя или группы исполнителей служат антологии, в том числе сборники песен и афоризмов.

Юношеские рукописные сборники, в частности солдатские, как массовое явление не укоренились в тех странах, где можно было размножать и распространять любые мнения, вплоть до противозаконных. В условиях свободы печати любой вкус, на который есть достаточный спрос, находит отклик на рынке. Вследствие этого рукописи не используются взамен книг. В частности, ни один из нескольких десятков опрошенных нами молодых людей, служивших в армиях европейских и подобных стран, не имел сам и не знал никого, кто имел бы поэтический альбом.

В зависимости от пола и возраста владельца, его круга общения, личных наклонностей и веяний времени рукописные альбомы тяготеют то к песенникам, то к собраниям малых форм, изречений и изображений, однако никогда не остаются в пределах одного жанра и впитывают все, что нравится владелице или владельцу, что они могут найти и что допустимо для записи в данный момент.

Соответствие содержания альбома сиюминутным настроениям составителя имеет, однако, обратную сторону. Рукописные сборники поэтической речи, как и любые личные дневники, существуют только в развитии. После прекращения работы они, как правило, вскоре умирают, — не только как средоточия чувств своих создателей, но и как предметы. Иногда они достаются младшим современникам (см. [Головин, Лурье 1998: 286]); как правило, отправляются на выброс или пропадают при переездах. Верхняя граница времени жизни большинства юношеских поэтических альбомов, включая солдатские блокноты, составляет по-видимому, около пяти лет — два года ведения и три года по окончании записи. Безоговорочный отказ от своих недавних мыслей (пусть даже воплощенных в чужие слова) на первый взгляд может показаться удивительным. Это отталкивание связано с желанием позабыть пережитую тревогу, томление и неустройство, предчувствие перемен и неизбежного выбора, которые вызывали потребность разобраться в своем состоянии. По прошествии кризиса, когда освоены новые роли и отношения, поэтические дневники перестают удовлетворять своих создателей. Они начинают восприниматься как черновики, по которым составлено сегодняшнее «я» (мысль, что личное прошлое можно анализировать, большинству из них чужда), как документы, обнажающие его прежнее несовершенство, и вскоре находят путь к забвению и пропаже.

Помогая запоминать высказывания, кажущиеся их составителям поучительными, верными, изящными или смешными, юношеские альбомы действуют как успокоительное средство, снимающее душевные перегрузки (см. [Борисов 2000: 60; Калашникова 2003: 618]), которые возникают из-за резких перемен в биохимическом состоянии и общественном положении взрослеющего подростка и связанной с этими перегрузками неустойчивости и неуправляемости чувств, — как «отдушина», по выражению солдат [Райкова 1995: 76].

Ведение альбомов способствует душевному равновесию юных составителей, поскольку:

  • занятие письмом успокаивает само по себе;
  • оно также доказывает, что школа дала полезный навык, и создает ощущение разумности общего хода жизни, включая видимость непрерывности в накоплении знаний (не случайно каждый блокнот содержит сравнения армии со школой и солдата со студентом);
  • письменная и, шире, исследовательская работа по сбору материалов для альбома (в том, что ее ведут сознательно, убеждают, например, плюсы, попадающиеся на краях альбома Александра М., 1998), вызывает одобрение внутреннего Родителя, который стремление к знаниям считает предпосылкой к продвижению в обществе;
  • эта работа предпринимается Ребенком, который стремится охватить мыслью новый для него мир и переживания;
  • она также приемлема для внутреннего Взрослого, поскольку помогает организовать время, заняв его разумной деятельностью (см. [Berne 1972; Берн 1988; Харрис 1998]);
  • отрывки поэтической речи удовлетворяют потребность в ритмах — при том, что доступ к музыке, с ее более разнообразными и ярче выраженными ритмами, в российской армии ограничен.

Однако есть основания полагать, что стремление к душевному равновесию — не единственная и, возможно, даже не главная причина, по которой молодые люди составляют рукописные поэтические сборники.

Ведение поэтических и подобных журналов, как подтверждается наблюдениями других исследователей (см., например: [Головин, Лурье 1998: 270]), свойственно той части населения, в которой грамотность, литературный язык, основы логического мышления освоены сравнительно недавно — как в онтогенетическом измерении (по возрасту индивида), так и в филогенетическом (например, в масштабах социальной группы).

Новизна письма как деятельности проявляется в том, что солдатские альбомы, как правило, содержат немало ошибочных написаний. Причиной тому, конечно, является отбор более грамотной молодежи в высшую школу, поскольку умение написать без ошибок несколько страниц на литературную тему является в России необходимым условием для поступления в институт, что в свою очередь дает возможность избежать или отложить службу в армии. Тем самым грамотность поддерживает подобие старой сословной структуры, наделяя интеллигенцию правами дворянства, одной из «вольностей» которого являлось право не служить. По многим достоверным свидетельствам, более грамотные люди, даже попадая в армию, не ведут блокнотов. Следовательно, составление и переписывание альбомов это не просто собирание текстов. Оно выполняет роль практических занятий для поддержания и развития многих полезных навыков и компетенций, в большей или меньшей степени востребованных жизненными ситуациями подростка-школьника или юноши-солдата.

Многие составители альбомов в повседневной жизни пользуются языком, отклоняющимся от литературной нормы. Тем не менее поэзия, собранная в их блокнотах, за редким исключением подчиняется тем же ограничениям, что и печатная литература. Ненормативные выражения в солдатских блокнотах встречаются примерно так же часто, как и в современных им изданиях. Солдатские блокноты 1998 г. содержат их в большем объеме, чем блокноты 1970-х и 1980-х гг., в соответствии с изменившейся в 1990-е гг. языковой практикой. Употребление бытового и технического сленга также сведено в альбомной поэзии к минимуму. Ведение блокнота может, следовательно, являться упражнением во владении общественно приемлемым языком (ср. с «тюремным вежеством» [Ефимова 2004: 260]).

Составители еще не окончили или недавно окончили среднюю школу, и умение запоминать и систематизировать свои знания, вести записи и делать домашние задания еще свежо в их памяти и привычках. Однако искусство сбора и регистрации знаний не требуется ни в армии, ни на работе. Ведение альбома, напротив, поддерживает этот важный навык и возвышает владельца в его собственных глазах.

Многие пословицы и малостишия обладают четким членением, ясным соотношением частей и прозрачной логикой. Продумывание и запоминание этих кристаллов мысли укрепляет комбинаторные способности читателя. При этом набирается опыт обращения с симметриями — сдвигами в рядах равноудаленных ударений и созвучий метрического стиха и с отражениями, когда речевой отрезок повторяется со сменой взаимно дополнительных понятий, переключением отдельных признаков или перестановкой членов предложения: «Где начинается армия, там кончается дисциплина», «Скромность украшает человека, но солдату украшения ни к чему» и т. п. В этих формулах часто обыгрывается противопоставленность понятий девушка/парень, мать/подруга, армия/гражданка, солдат/командир, подобие предметных областей, буквальный смысл, просвечивающий через переносный, как, например, в пословицах, построенных по образцу «Армия/Девушка/Водка/Работа — это... Но…/Поэтому…/Так выпьем за...» и им подобных. Сжатость альбомной словесности вплотную приближает ее к научному дискурсу с его поиском кратчайших описаний явлений действительности. Она в явном виде исследует «свойства экономичнoсти языка: его возможности кратко выразить сложный смысл» [Манин 1980]. В области же обнаружения противоречий и деконструкции ее, вероятно, не смог бы превзойти сам Деррида.

Кроме того, высказывания из альбомов и блокнотов погружают собеседника в «мир мудрых мыслей». Потребность в этих мыслях, как и в целом в гармонии выражения и содержания, свидетельствует об их недостатке в повседневной жизни. Одногодки солдат, принятые в высшую школу, напротив, никогда не ведут запись афоризмов и малостиший. Собиратель ни разу не наблюдал таких записей, несмотря на знакомство с тысячами студентов, в то время как среди школьниц и школьников альбомы весьма распространены.

Внимание к плану выражения роднит поэтическую речь с арготической (см. [Елистратов 1994: 596]) и ненормативной (см. [Буй 1995: 299]), а также с метаязыковым юмором (см. [Ефимова 2004: 252]). Положение поэзии в ряду форм отклоняющегося поведения частично объясняет, почему ее употребляют для развлечений даже тогда, когда содержание текста как такового к этому не располагает (ср. с понятием антиповедения в [Успенский 1996]).

Наконец, те, для кого русский не является родным языком, часто помнят более полные тексты и большее количество стихов и песен, чем те, кому не требуется поддерживать язык в рабочем состоянии. Мы наблюдали у призывников-осетин в 1981 г. лучшие тексты городских баллад, чем те, что обычно встречаются в центральной России. Ведение блокнота этническим казахом М. Ж. также может быть осмыслено как стремление приобщиться к преобладающей в армии культуре и эстетике русских.

Многие соображения о причинах ведения девичьих альбомов, приведенные в исследовании [Борисов 2000: 60], в частности, указание на их психотерапевтическую, культурно-игровую, литературно-творческую функции, оказываются mutatis mutandis применимы к солдатскому рукописному творчеству. Ниже мы покажем, что это фактически одно и то же явление — континуум юношеского фольклора, который можно разграничить, но нельзя разнять на девичьи и солдатские стихи и в составе которого также присутствуют стихи школьников и заключенных обоего пола. Что же касается собственно солдатских альбомов, то их ведение имеет еще ряд выигрышных для составителя моментов, связанных с особенностями неуставного солдатского уклада. Обозначим их коротко.

1. В отношениях солдат друг с другом несоразмерно большое место, по сравнению с гражданской жизнью, занимают подчинение, принуждение и насилие. Так, Леонид Н. рассказывал о солдате, которому не дают спать, заставляя оформлять дембельские альбомы. Создание поэтических сборников, когда этой работой занимается сам владелец, позволяет уйти от принуждения и вступить в более естественные отношения поддержки и обмена, основанные на общности интересов, а не на должности или месте в неуставной иерархии. Это хороший способ напомнить себе и другим, что «я в порядке и ты в порядке».

2. Блокнот не является полезным ни в каком потребительском смысле. Его, например, нельзя продать (составителю никогда еще не удавалось купить блокнот у солдата); его назначение — удовлетворить эстетическое чувство, то есть потребность в прекрасном и простом. С другой стороны, блокнот является частицей собственности, что немаловажно в обстановке, где все в той или иной степени обобществлено.

3. Ведение альбома — это осмысленный и долгосрочный проект, похожий на создание книги. Усилия, вложенные в него, накапливаются равномерно: значимость сделанного и удовольствие от труда возрастают линейно с затраченным временем. (Усилия, затраченные на освоение сложных навыков, таких, как рукопашный бой или работа с аппаратурой, напротив, накапливаются нелинейно; за быстрым освоением основ может следовать долгое изучение частностей, при котором продвижение почти неощутимо.) С книгами блокноты сближает и то, что солдаты нередко ведут записи печатными буквами и размещают на их страницах немало изображений, в том числе цветных.

4. Этот проект дает возможность выйти за рамки разрешенного и «положенного», проявляя личные склонности и вкусы (ср. замечание в [Головин, Лурье, Кулешов 2003: 215] о свободе выбора между «уставным» и «неуставным» стилем одежды после получения приказа об увольнении и до самого увольнения). Хозяева альбомов вольны выбирать, что включать в него и что оставить за его пределами. Даже с учетом того, что выбор ограничен материалом, который оказался им доступен, и тем, что записи могут попасть в руки начальников, ведение блокнота предоставляет значительно большую степень свободы, чем выполнение приказов и следование распорядку дня. Эта деятельность поддерживает человеческое достоинство и саморазличение во владельцах, помогая им сопротивляться уравнивающему воздействию однополой и единообразной среды.

5. Напротив, в частях, где блокноты ведутся большинством солдат, обладание ими дает возможность быть «как все» и таким образом может быть уступкой давлению среды. Из-за этого многие знакомые составителя, служившие после или вместо учебы в институте, не вели блокноты, так как ощущали себя чужими в этой среде и не хотели сливаться с солдатским большинством. Настрой и стиль армейского творчества вызывали и до сих пор вызывают у них отвращение. При этом некоторые из них, например, могли заниматься изготовлением рисунков в блокнотах сослуживцев.

Солдатские блокноты снаружи и изнутри

Поэтические альбомы ведутся сейчас многими солдатами, но так было не всегда. По сообщению Абрама Левина, служившего в Восточной Пруссии с середины 1944 по середину 1947 г., во время войны и сразу после нее у солдат не было альбомов. По его мнению, это было вызвано низкой грамотностью солдат. Многие не писали даже писем домой, так что старшинам приходилось заставлять их это делать по просьбе матерей. Другой причиной было почти полное отсутствие бумаги. Из-за этого его иногда посылали в командировки в Вильнюс, где один родственник руководил полиграфснабом, чтобы он привез бумагу для полка. Писали в это время на любых обрывках, на полях газет, нередко вырывали целые номера из подшивок библиотеки.

Современные солдатские блокноты — это небольшие записные книжки, которые удобно носить в карманах форменной одежды. Обычно они имеют алфавитные отметки на краях страниц, то есть рассчитаны на запись адресов, однако алфавитный порядок не используется, так как основная часть блокнота отведена под рукописный сборник стихов. Вместо этого адреса родных, друзей и будущих работодателей помещаются в самом конце, реже в начале.

Между пластиком внешней обложки и картонным переплетом самого блокнота нередко заложены письма, календарики с разметкой прожитых дней, плоские значки со снятыми заколками, фотографии солдата в начале и в конце службы. Значки также иногда прикрепляют к пластику обложки. Например, у солдата МЧС Максима К.  (1998) на отвороте обложки размещалось до двух десятков значков, в основном знаков различия родов войск.

Песни, стихи, рисунки и изречения наполняют книжки солдат в разных пропорциях. Рисунки были сравнительно редки в 1970-е гг. Большинство текстов, записанных в блокноте, были словами песен. Поскольку песни намного больше по объему, чем пословицы или малостишия, почти все пространство блокнота было занято песнями. Так выглядит, например, записная книжка Анатолия Н. (1977–1979), где малостишиям (пожеланиям и т. п.) отведено лишь небольшое место в конце. В блокноте Андрея П. (Монголия, 1980) малостишия и афоризмы записаны в конце тех страниц, которые не полностью заняты текстами песен. При таком способе записи число малых форм не может намного превышать число песен и полномерных стихов.

В 1970-е гг. рисунки не отличались по цвету от текста, так как все записи в блокноте были выполнены одним и тем же цветом, обычно синим. Так же скупо были оформлены и альбомы-песенники, книжки с листами из клетчатой бумаги, соединенными железной спиралью,  несколько шире карманных записных книжек, у солдат в Калинине (ныне Тверь) летом 1978 г.

Более богато разрисованы блокноты таманцев, парадной (в буквальном смысле) части на южной окраине Москвы. Блокнот Александра К. (1984) открывается разноцветной надписью «Память о службе 82–84» с изображением Кремля. В нем не меньше десятка рисунков, выполненных черной тушью. Некоторые из них раскрашены красным. «Серьезные» рисунки (голова девушки с подписью «Осень 1984»; кивер, сапоги и сабля гусара; греческая богиня, держащая факел с подписью «Теплый Стан») составляют меньшинство.

Среди рисунков на армейские темы (призыв, дембель, солдат) их вовсе нет; часть рисунков (НЛО, мафия, карате) отражают общемолодежные (не армейские) интересы владельца или оформителя. Все они, судя по высокому качеству исполнения, сделаны хорошо набитой рукой, вряд ли хозяином блокнота (по его виду на дембельской фотографии можно предположить, что недостатка в помощниках он в это время не испытывал).

Юмористический многоцветный рисунок (солдаты бегут, задыхаясь, с вещмешками и автоматами под палящим солнцем), один из лучших в блокноте, сопровождает, например, серьезное стихотворение «Марш-бросок». В этом блокноте также попадаются вклейки вырезанных из массовой печати цветных изображений: девушка, крытый армейский джип УАЗ рядом с крайне редким стихом о самовольной поездке за спиртным, легковая машина, знак города Бердянска (видимо, из письма знакомой, которая там родилась) и т. п. Малостишия и пословицы, которыми заполнены несколько первых страниц блокнота Александра К. (1984), разделены цветными узорами. В блокноте Андрея П. (Монголия, 1980) эти узоры не отличаются по цвету от стихов. Видимо, служба в Монголии не оставляла солдатам сил и желания работать над оформлением блокнотов, но скорее всего, изображения еще не вошли в моду и/или цветные ручки были недоступной роскошью. В блокноте Анатолия Н., служившего в те же годы в Калужской области, цветные изображения также отсутствуют.

Блокноты, составленные солдатами-спасателями в 1998 г. примерно в 100 км от Самары, содержат уже огромное (до 1/3 объема) количество графического материала сравнительно высокого качества (в частности, многоцветного), в основном армейского, религиозного, мистического и неявно эротического содержания. Большинство этих изображений вполне серьезны. Нечто, напоминающее юмор, проявляется лишь в изображениях черепов в оранжевых беретах, курящих сигары или перечеркнутых мечами. В текстовой части стихи и пословицы спасателей МЧС затрагивают религиозно-мистические темы почти исключительно в упоминаниях Бога, черта и ада, хотя они и встречаются гораздо чаще, чем в блокнотах советского времени.

Вытеснение песен из солдатских блокнотов и превращение их в сборники мудрых мыслей и стихов с целевым назначением (вроде поздравлений) неожиданным образом привело к уменьшению вклада массовой культуры и вообще произведений с известными создателями или исполнителями в содержание солдатских блокнотов, то есть к увеличению присутствия фольклора.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.