28 марта 2024, четверг, 14:50
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

10 февраля 2006, 06:05

Пока не началось

Ежемесячный
гуманитарный журнал «Апология»
113326, Москва, ул. Пятницкая, д. 25, стр. 1
www.journal-apologia.ru

Весной 1995 году на российской политической арене впервые появилась так называемая «партия власти», в роли которой тогда выступило общественно-политической движение «Наш дом – Россия» (НДР). Однако цель ее функционирования в системе, где основным центром принятия решения является президент, оказалась не вполне очевидной. Сегодня, напротив, уже другая «партия власти» - «Единая Россия» - представляет собой вполне определенную политическую силу, хотя она по-прежнему так и не стала важным каналом рекрутирования политической элиты. «Полит.ру» публикует статью Андрея Рябова «Пока не началось», в которой автор рассматривает эволюцию «партии власти» от простой «группы поддержки» действующей власти до сегодняшней значимой структуры и очерчивает возможные дальнейшие перспективы ее развития. Статья опубликована в журнале «Апология» (2005. № 8).

Такая разная

Любая политическая партия, какую бы идеологию она ни исповедовала и какое бы место в политической системе страны ни занимала, тысячами нитей связана с политической средой, в которой она функционирует. С институтами власти («институциональным дизайном»), юридически устанавливающими для нее правила игры и границы возможного, с отношением к партиям как институту со стороны общества и элит, с политическим режимом, существующим в данной стране, который распределяет роли разных институтов в политической системе и определяет особенности взаимодействия между ними. В переходных обществах, где основные параметры, характеризующие состояние политической среды, быстро меняются, подчас на жизни одного поколения, глубоким изменениям подвержены и партии.

Казалось бы, эти утверждения совершенно очевидны любому, кто мало-мальски сведущ в проблемах политической науки. Однако исследователи, включая и автора данной статьи, занимавшиеся анализом такого оригинального явления в политической жизни посткоммунистической России, как «партия власти», как правило, односторонне интерпретировали ее взаимодействие с политической средой. Во второй половине девяностых годов они исходили (негласно, разумеется) из того, что сложившаяся тогда политическая система, в которой «партии власти» отводилась хотя и почетная, но все же весьма скромная роль, в обозримой перспективе вряд ли изменится. А стало быть, у этого института будущее далеко не блестящее[1]. Либо сравнивая российские «партии власти» с некоторыми, гораздо более успешными зарубежными аналогами, наши авторы приходили к такому же выводу о бесперспективности этого проекта в условиях современной России[2].

В тот период аналитики указывали на неконсолидированность, организационную размытость «партии власти». Это понятие включало в себя не только организации партийного или движенческого типа, но «совокупность группирующихся вокруг главы государства институтов, структур и объединений, проводящих официальный курс, а также участвующих в определении целей и стратегий развития России (в том числе отдельных регионов)»[3]. Появление этого феномена объяснялось переходным характером «ново-старой» российской элиты, которая и в условиях политического плюрализма сохраняла приверженность унаследованному от партийно-советской номенклатуры стремлению к иерархичности, доминированию, к использованию для реализации этой цели различных методов – от публично-политических до административно-манипулятивных.

Позднее, по мере институционального укрепления «партии власти», о ней преимущественно стали говорить как о политической организации, участвующей в выборах и имеющей представительство в органах власти разных уровней. Именно в таком ключе этот феномен и рассматривается в данной статье.

Уже к концу последнего десятилетия ХХ века в экспертных кругах утвердилось мнение, что «партии власти» - это не краткосрочный проект, детище ошибочных решений бурных девяностых годов[4]. Тогда появилось и убеждение, что у такого института может быть неплохое будущее. Для этого предлагалось лишь изменить институциональный дизайн, да поменять порядок проведения парламентских и президентских выборов в стране[5]. Когда позднее, после думских выборов 2003 года, «партия власти» добилась невиданного успеха и получила конституционное большинство в нижней палате парламента, политическая мысль сосредоточилась, главным образом, на констатации того факта, что эта конструкция лишена какой-либо самостоятельности, полностью управляема из президентских структур и потому претендовать на роль партии в подлинном, политологическом смысле, не может.

Между тем, политическая система современной России, за последние десять лет претерпела существенную эволюцию. Это не могло не затронуть роль и судьбу «партии власти» как политического института. Проследить его развитие, выяснить, не является ли его постепенное превращение из второстепенного института в значимую структуру закономерным, и, наконец, попытаться, опираясь на анализ прошлого, определить ее дальнейшие перспективы, - эти цели и ставит перед собой автор данной статьи.

В эпоху расцвета плюрализма

Появление на российской политической сцене весной 1995 года первой общенациональной «партии власти» в качестве института, организованного в форме всероссийского общественно-политического движения «Наш дом – Россия» (НДР), как совершенно очевидно теперь, с высоты нашего времени, не было случайностью. Приближался первый в постсоветской истории России общенациональный избирательный цикл – парламентские и президентские выборы 1995-1996 годов. Однако сформировавшиеся к тому времени новые постсоветские элиты ни организационно, ни финансово еще не окрепли. Имея за спиной опыт первых попыток радикального преобразования российской экономики и общества, предпринятых правительством Егора Гайдара в 1992 году и пройдя через острые политические конфликты «Августовской республики» (1991-1993 годов), новые элиты на практике ощутили пределы возможного в осуществлении рыночных реформ, на которые российское общество тогда было готово согласиться. В этой ситуации новые элиты оказывались перед необходимостью решать сразу две важные задачи.

С одной стороны, они были полны решимостью сохранить лидирующие позиции в стране, власть и собственность, обретенные на начальной стадии процесса посткоммунистической трансформации, и подтвердить мандат на управление страной в ходе парламентских и президентских выборов 1995-1996 годов. С другой стороны, в стране, где постепенно накапливалось недовольство складывающимся порядком вещей, требовалось удержать массы и некоторые радикальные политические силы от попыток реставрации путем сохранения в своих руках власти легальным путем - через выборы. Решение обеих этих задач объединила идея стабильности. Именно эта идея и стала ключевой как в программных установках, так и в практической деятельности НДР.

Конечно, понятие «стабильность» интерпретировалось по-разному в зависимости от социального адресата. Для новых элит оно должно было означать гарантии сохранения достигнутого, для остальной части населения – отказ от радикальных и непродуманных попыток быстрого переустройства окружающей действительности. Идеологическим знаменателем такого рода восприятия могла быть только идеологическая размытость, неясность, комбинаторика умеренно-реформаторских и государственно-патерналистских лозунгов. Именно таким желанием действовать «широким охватом», логически вытекавшим из некоторой двойственности общественного положения постсоветских элит в тот период, и объяснялось их стремление к максимально возможной деидеологизации, которое, конечно же, затрагивало и «партию власти».

Исходя из таких представлений, следует признать, что весьма распространенные в литературе попытки идентифицировать партии «Выбор России» (ВР) и Партию Российского Единства и Согласия (ПРЕС), образовавшиеся накануне думских выборов 1993 года, как первые в современной истории страны «партии власти», страдают неточностью. ВР, несмотря на, казалось бы, политическую близость к президенту Ельцину в тот период, был ярко выраженным идеологическим объединением, с которым прочно связывалась стратегия и практика радикальных рыночных реформ. Но такая политическая линия к концу 1993 – началу 1994 года уже отторгалась значительной частью постсоветских элит. Не случайно, вскоре избрания первого российского посткоммунистического парламента, Ельцин осуществил переход к более умеренному социально-экономическому курсу, а представители радикальных реформаторов постепенно были удалены из правительства Виктора Черномырдина. В силу этих обстоятельств «Выбор России» не мог претендовать на роль консолидатора новых элит. Эта партия не могла быть приемлемой и для большинства населения, поскольку с именами ее лидеров – Егора Гайдара и Анатолия Чубайса оно и связывало свои невзгоды. Создатели подлинной «партии власти» если и не ставили масштабной цели обретения популярности у массовых слоев населения, то, по крайней мере, хотели сделать ее приемлемой для этих слоев, не вызывающей у них глубокого неприятия.

ПРЕС же с самого начала пытался позиционироваться как партия, отражающая интересы российских регионов и уже именно поэтому имел весьма призрачные шансы на роль широкой элитной коалиции.

Истинным предшественником общенациональной «партии власти» явились региональные «партии власти» и предвыборные коалиции, которые стали создаваться некоторыми главами субъектов Федерации в процессе подготовки к губернаторским выборам 1993-1995 годов[6]. Некоторые из них, как, например, партия «Преображение Урала» (позднее переименованная в «Преображение Отечества») в Свердловской области оказались устойчивыми и долгосрочными политическими конструкциями. Являясь центрами консолидации различных групп местной элиты вокруг главы субъекта Федерации, эти «партии» одновременно выполняли функции клиентельной защиты населения данной территории от различных рисков[7] (непродуманной политики Центра по отношению к данному региону, попыток радикальных политических сил дестабилизировать ситуацию). В условиях постоянно сохранявшейся в стране угрозы дестабилизации обстановки, регионализации политической жизни, подобного рода защита, пусть и носившая весьма ограниченный характер, становилась заметным фактором укрепления позиций «партии власти» в политических процессах в российских регионах.

Итак, главной целью НДР как первой в постсоветской российской истории федеральной «партии власти» было противостояние в избирательном процессе «другим партиям, которые представляют иные, отличные от властных элит, сегменты общества»[8]. Однако возможности реализации этой цели для НДР ограничивались изначально тремя факторами:

  • особенностями политической системы, сложившейся в стране в 90-е годы и политического режима Бориса Ельцина;
  • глубоким идейно-политическим расколом общества на сторонников и противников власти;
  • фрагментацией российской политической элиты.

О том, что российская политическая система суперпрезидентской республики не благоприятна для развития партий как института, написаны горы литературы. Действительно, система, где основной центр принятия решений, которым является президент, фактически вынесен за ее пределы, поставлен над всеми остальными политическими институтами, не подконтролен им, создает существенные ограничения для развития и укрепления партий. И «партия власти», несмотря на, казалось бы, ее привилегированное положение в этой системе, здесь не исключение. Ведь одна из главных функций любой партии в плюралистической политической системе – это участие в номинировании кандидатов на высшие государственные должности и в формировании исполнительной власти. За всю историю «партий власти» - и тех, что уже сошли с исторической сцены, и нынешней – «Единой России», - президент Российской Федерации ни разу не избирался на свой пост как партийный кандидат. В ходе избирательных кампаний по выборам главы государства 1996, 2000 и 2004 годов будущего президента поддерживали широкие коалиции, в которые входили как различные массовые общественные объединения, так и верхушечные группы влияния. «Партии власти» неизменно принимали участие в этих коалициях, но отнюдь не играли в них решающей роли.

Правительство России согласно Конституции страны и сложившейся практике формируется президентом. Только в зависимости от его решения некоторые представители «партии власти» могут быть назначены министрами или руководителями других правительственных ведомств. В период Второй Государственной Думы (1995-1999 годы) несколько представителей парламентской фракции НДР входили в состав правительства. Однако при этом никогда - ни в этот период, ни в последующие годы - «партии власти» не разрабатывали политический курс правительства, ключевые направления которого всегда формулировались в президентских структурах. Кооптация же видных представителей «партии власти» в кабинеты министров осуществлялась либо по профессиональному принципу, либо преследовала имиджевые цели – продемонстрировать, что «партия власти» действительно является тем, чем ее называют, а не «партией при власти». Как иллюстрацию к последнему тезису можно упомянуть пример нынешнего вице-премьера правительства России Александра Жукова, который был «призван» в состав кабинета как представитель «Единой России».

Однако помимо сдерживающего влияния на развитие многопартийности «институционального дизайна» российской политической системы, становлению и укреплению позиций первой в истории посткоммунистической России «партии власти» препятствовали и некоторые особенности политического режима Ельцина. После октябрьских событий 1993 года Ельцин фактически отказался от проведения инициативной политики масштабных социально-экономических и политических изменений. Главной целью его деятельности стало сохранение собственной власти и себя как центра принятия решений.

В условиях наступившей в середине девяностых годов стабилизации системы и фрагментации новой политической элиты основным средством достижения этой цели стало управление через конфликты, нередко инициировавшиеся самим главой государства. При таком подходе сильные политические игроки, тем более институцинализированные, как например, «партия власти», Ельцину были не нужны. И он неоднократно публично демонстрировал это. Так, в разгар думской избирательной кампании 1995 года президент неожиданно дал понять, что не намерен поддерживать только НДР, намекая на то, что существуют и другие избирательные объединения, достойные поддержки со стороны главы государства. Дистанцирование президента от «партии власти» в тот период давало многим наблюдателям повод заключать, что эта структура лишь тогда получит реальный шанс превратиться в одну из ведущих сил российской политики, когда ее возглавит сам президент. Наличие в качестве лидера НДР премьер-министра выглядело явно недостаточным условием для реализации подобной цели.

Усилению роли «партии власти» во второй половине девяностых годов мешал и глубокий идейно-политический раскол российского общества на сторонников и противников тогдашней власти и проводившейся ею политики реформ. Во втором туре президентских выборов 1996 года, проходивших по принципу «изберем меньшее из зол», сторонники власти оказались в большинстве, поскольку многие избиратели боялись угрозы реставрации коммунизма, предпочтя этому действующую власть, несмотря на все претензии к ней. Но на партийно-политическом поле, где игроков было заметно больше и подавляющее число позиционировали себя как противники власти, или, по крайней мере, как ее конструктивные оппоненты, шансов у НДР занять лидирующие позиции, практически не было. Думские выборы 1995 г., на которых НДР получил 10,13% по партийным спискам, зафиксировали границы реальной базы поддержки «партии власти» в обществе. Количество взрослого населения, удовлетворенного своим положением, достигнутым в результате реформ и не желавшего резких изменений в обществе, по разным оценкам того периода колебалось в пределах 10-15%. В то время как потенциальный электорат ведущей силы оппозиции - Компартии Российской Федерации (КПРФ) – составлял примерно 20-25% избирателей. В таких условиях роль НДР ограничивалась страхованием президента России и исполнительной власти от политических рисков, и то, по преимуществу, в Государственной Думе.

Третьим фактором, препятствовавшим НДР превратиться в сильного политического игрока, была фрагментированность, политическая разобщенность новой постсоветской элиты. На уровне федеральной политики во второй половине девяностых годов эта разобщенность переросла в глубокие кланово-корпоративные конфликты и стала важнейшей тенденцией развития внутриполитического процесса в России. В то же время ограниченность ресурсов федеральной власти заставила ее отказаться от активного вмешательства в региональную жизнь. Это в немалой степени способствовало консолидации региональных групп интересов, обретению ими существенной автономии от федерального центра в тот период.

В итоге отношения между федеральной властью и регионами приобрели договорный характер, основанный на принципе – высокая степень реальной самостоятельности в обмен на общую лояльность и участие в политических мобилизациях, проводимых федеральной властью. В таких условиях региональные элиты для реализации своей политики на местах, как уже отмечалось выше, предпочли создавать собственные местные «партии власти». А они во второй половине девяностых годов приобрели характер избирательных блоков с претендующим на «общенародность» названием «Наш [любимый] регион»[9].

При этом губернаторы вовсе не рассматривали НДР как наиболее эффективную структуру для представительства интересов региональных элит. На федеральном уровне лоббирование интересов регионов осуществлялось как через верхнюю палату российского парламента, где были в то время представлены первые лица законодательной и исполнительной власти субъектов Федерации, и через депутатов-одномандатников Государственной Думы, которые, даже являясь членами партийных фракций, в массе своей были ориентированы на продвижение местных интересов. В региональной же политике губернаторы, особенно реформаторского толка, нередко препятствовали формированию в местных законодательных собраниях «фракций федеральной партии власти – НДР – под предлогом нежелательности раскола демократических сил на фракции. Такая тенденция отмечена не менее чем в 11 регионах РФ»[10].

Кстати, по той же причине губернаторы не были заинтересованы в создании сильных местных организаций НДР. На парламентских же выборах 1995 года многие главы субъектов Федерации придерживались тактики диверсификации рисков. Поддержанные ими представители региональных элит включались в избирательные списки разных партий, включая КПРФ. Таким образом, попавшие в Государственную Думу по списку НДР выдвиженцы региональных элит не рассматривались ими как важнейший канал представительства местных групп интересов в институтах федеральной власти. Присутствие региональных начальников – вице-губернаторов, ректоров вузов, крупных предпринимателей, директоров предприятий – среди депутатов от НДР в восприятии местных элит являлось лишь выражением их лояльности федеральной власти, общей солидарности с проводимым ей политическим курсом. Поэтому характеристика НДР, ее думской фракции как «партии нотаблей» была верна лишь отчасти. «Наш дом» никогда не имел прочной базы поддержки в регионах. Поэтому такая важнейшая функция «партии власти» как представительство интересов разного рода «начальства» преимущественно реализовывалась в лоббировании корпоративных интересов, причем не только в законотворческом процессе, но и в структурах исполнительной власти[11]. Лоббировались интересы как ведущих корпораций типа «Газпрома», крупного банковского и страхового бизнеса, так и отдельных предприятий.

Можно констатировать, что НДР так и не стала политической партией в классическом понимании этого термина. Она осталась «группой поддержки» исполнительной власти в нижней палате российского парламента. При этом следует отметить, что в отличие от своих преемников в роли «партии власти» – «Единства» и «Единой России», НДР никогда не низводила себя до уровня простой машины для голосования. При работе над законопроектами, членам правительства нередко приходилось вступать в острые споры с депутатами от «Нашего дома». Это можно было объяснить тем, что в то время властные отношения внутри постсоветской элиты не были еще строго иерархизированными, а конфликт корпоративных интересов считался вполне нормальным явлением.

По сравнению с региональными «партиями власти» НДР так и не стала организацией клиентельного типа по отношению к массовым слоям населения. «Нашему дому» в отличие от этих политических образований было нечего предложить массовому избирателю, хотя бы сравнимое по значению с идеей защиты региональных интересов.

В силу рассмотренных причин перспективы НДР в 1996-1997 годах многими наблюдателями расценивались весьма пессимистически. Положение «Нашего дома» еще более ухудшилось после отставки в марте 1998 года правительства, возглавлявшегося ее лидером Виктором Черномырдиным. НДР стал как бы «партией полувласти».

Однако, как бы ни важны были все эти факторы, претензии «партии власти» на ведущие роли в российской политике во второй половине девяностых годов сдерживались еще одним обстоятельством. Российская «партия власти» выросла из идеи стабильности. Но для большинства населения страны, все еще ощущавшего себя аутсайдерами процесса реформ, подобная идея не могла иметь привлекательного, мобилизующего характера. В этой связи общим местом в рассуждениях экспертов стали сравнения российской «партии власти» с ее зарубежными аналогами[12], причем традиционно заканчивавшиеся не в пользу НДР. Так, большинство аналитиков приходило к выводу, что в отличие от ИНК, ИРП или ЛДПЯ, завоевавших доминирующие позиции в политике Индии, Мексики и Японии в результате крупных исторических свершений, имевших огромное значение для последующего развития этих стран, НДР попыталось сделать себя имя на скромной идее стабильности, которой оказалось явно недостаточно для того, чтобы претендовать на лидирующую роль в российском политическом процессе.

Как справедливо отмечал в этой связи политолог Владимир Гельман, «формирование «партии власти» в целом слабо соотносится с решением задач экономической и политической модернизации; стремление российской политической элиты к стабилизации вступает в противоречие с новыми вызовами, порождаемыми самим процессом трансформации»[13]. К тому же ИНК, ИРП и ЛДПЯ для реализации своих целей проводили активную этатистскую, дирижистскую политику, в той или иной степени ориентированную на выравнивание социальных результатов. Последнее обстоятельство в значительной мере обеспечивало им широкую общественную поддержку. НДР же фактически вынуждена была стать прикрытием хотя и выраженной в виде умеренного курса, но все же политики экономического либерализма, одним из социальных последствий которой являлся рост социальной поляризации в обществе.

Новые возможности

Думские выборы 1999 года, как это уже абсолютно ясно с высоты нашего времени, стали переломными в плане смены политического режима в стране, что в дальнейшем открыло дорогу и постепенной эволюции всей политической системы. Разумеется, в силу этих причин они явились также поворотным пунктом и в истории «партии власти». К тому моменту было очевидно, что НДР, чей лидер находился уже вне властных структур, не сможет исполнять почетную роль «партии власти» в ходе думской избирательной кампании. Кстати, это обстоятельство дало повод многим наблюдателям прийти к выводу о том, что «партия власти» как институт в специфических российских условиях не может быть стабильным. Правительства и возглавлявшие их премьеры, как показали последние годы ельцинского президентства, могут меняться весьма часто и, стало быть, не исключена ситуация, при которой к каждым очередным парламентским выборам нужно будет создавать новую «партию власти». Однако дальнейшее развитие событий опровергло эти предположения.

На думских выборах 1999 года часть властной элиты, группировавшаяся вокруг президента Ельцина и его клана (так называемой «семьи»), поначалу решала лишь одну, но жизненно важную для себя задачу – самовыживания. Поэтому в условиях начавшейся второй чеченской войны она сделала ставку на популярную в то время тему восстановления и укрепления российского государства. Провести предвыборную кампанию под такими лозунгами было поручено наспех сколоченному избирательному блоку «Единство», которое, упрощая сформулированную аббревиатуру («Межрегиональное общественно-политическое Движение «Единство») в разговорной речи и политической журналистке еще долгое время называли «Медведем».

Большинство населения, к тому времени уже изрядно подуставшее от хаоса и несправедливости заканчивавшегося десятилетия, надеялось, что на смену одряхлевшей, утратившей жизнеспособность российской власти в лице ельцинской политической элиты в скором будущем придет новая, которая обязательно «поднимет Россию с колен». А поскольку изначально у Ельцина и его команды никакого плана «наведения порядка» вовсе не было, «Единство», во многом составленное из совершенно случайных людей, было сформировано исключительно как «имиджевый» блок, избирательный список которого возглавляли три знаковые «сильные личности» - «всероссийский спасатель», глава министерства по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу, известный в советские времена борец с организованной преступностью генерал милиции Александр Гуров и трехкратный олимпийский чемпион по классической борьбе Александр Карелин. В их телевизионном исполнении обещание защитить Россию приобрело большую убедительность для массового сознания.

Предвыборная находка оказалась настолько успешной, что результаты выборов для «Единства» превзошли все ожидания. Объединение получило 23,32% голосов по партийным спискам, лишь немногим уступив первое место КПРФ. Существенное изменение баланса сил во вновь избранной Думе, перелом в общественных настроениях в решающей степени обусловили последующие события – досрочную добровольную отставку Ельцина с поста президента и назначение премьера Владимира Путина исполняющим обязанности главы государства. В новых условиях Путину, который, еще будучи премьером, высказался в поддержку «медведей» во время думской избирательной кампании, не составило особого труда добиться победы уже в первом туре следующих президентских выборов в марте 2000 года.

Парламентская избирательная кампания 1999 года продемонстрировала, что у «партии власти» как у института в условиях российской политической системы могут быть определенные возможности для развития. Когда власть становится популярной, стремится соответствовать общественным ожиданиям, а не когда-то избранной идеологической догме, у нее появляется реальная перспектива значительно расширить базу поддержки в обществе. «Единство» успешно выступило на выборах потому, что за него голосовал не только традиционный «провластный» электорат, но и значительная часть протестно настроенных избирателей, в данном случае в массе своей придерживавшихся государственно-патриотических взглядов.

В то же время эти выборы показали, что не может рассчитывать на успех такой проект строительства «партии власти», который не охватывает федеральные властные институты, не опирается на поддержку контролирующих их групп. Именно в этом состояла одна из причин поражения на выборах 1999 года другого кандидата на роль новой «партии власти» - избирательного блока «Отечество – Вся Россия» (ОВР), возглавлявшегося экс-премьером российского правительства Евгением Примаковым и мэром Москвы Юрием Лужковым. Создатели этого блока в основном рассчитывали на поддержку региональных элит, в первую очередь наиболее развитых и экономических успешных субъектов Федерации – Москвы, Санкт-Петербурга, Татарстана, Башкирии - и стремились к победе за счет противопоставления своего блока президенту Ельцину и его ближайшему окружению, олицетворявшему тогдашнюю правящую группу в федеральном центре. По итогам выборов оказалось, что «партию власти» можно успешно строить только при непосредственном участии самой федеральной власти, причем ее высшего эшелона; все же попытки выстроить эту структуру «сбоку», из регионов, без участия центра, обречены на неудачу.

Партия status quo

Новый политический режим взял курс на усиление централизаторских начал в управлении страной, выразившийся в строительстве «властной вертикали». Одновременно началась консолидация властной элиты. Этот процесс сопровождался вытеснением из активной политической жизни независимых от государства политических игроков, к числу которых в любой демократической системе принадлежат и партии. Все это создавало принципиально новые условия для функционирования «партии власти». С одной стороны, при осуществлении федеральной исполнительной властью централизаторской политики, она вполне бы могла, только с гораздо большим успехом, чем ранее, выполнять функции «группы поддержки». Кстати, именно эта роль и оказалась поначалу востребованной в период 2000-2002 годов, когда в Третьей Государственной Думе шел процесс консолидации пропрезидентских фракций и депутатских объединений. Жесткая и однозначная поддержка депутатами от «Единства» законодательных инициатив и политических решений, исходивших из Кремля и российского Белого дома, показала, что колеблющимся нет места в рядах пропрезидентской коалиции. Но с другой стороны, задача создания «властной вертикали» не исчерпывалась только государственными институтами. Вертикаль «партии власти» могла бы выполнить весьма важные для нового политического режима задачи – стать инструментом консолидации элит (кто ее не поддерживает, тот не с нами), ограничить власть и влияние региональных лидеров. Решение этих задач «группе поддержке», пусть даже постепенно получившей большинство в Государственной Думе, было явно не по плечу. Кремлю уже требовалась политическая организация со всеми признаками партии – не только с отстроенными центральными органами и парламентской фракцией, но и разветвленной организационной структурой на местах

Этой цели и должен был служить принятый в 2001 году первый за всю историю России специальный закон «О политических партиях». Закон запретил деятельность региональных политических партий, что открывало перед федеральной «партией власти» перспективу превращения во всероссийскую партийную вертикаль путем поглощения региональных «партий власти», существовавших в качестве «групп поддержки» при губернаторах и предпочитавших держаться обособленно от Центра. Одновременно закон заложил правовые основы для постепенного процесса «партизации» избирательной системы России, причем не только при выборах федеральной представительной власти, но впоследствии и парламентов субъектов Федерации[14].

В целом эти меры должны были привести к заметному усилению роли партий как института в политической системе России. Вопрос, однако, заключался в том, по какой линии должно было пойти это усиление, и, прежде всего, в каком направлении развиваться «партии власти».

Во-первых, поскольку «партии власти» было суждено теперь играть более серьезную роль в политике, чем просто проводника законодательных инициатив правительства через Думу, требовалось уйти от образа «имиджевой партии». Поэтому уже в годы Третьей Думы оказались постепенно отодвинутыми на второй план фигуры, которые некогда стали символами, лицами «Единства» (Шойгу, Гуров, Карелин), случайные люди типа Александра Баранникова, Владимира Коптева-Дворникова и Владимира Семенова, создававшие «партии власти» «не тот имидж» и вовсе были удалены из нее. На выборы 2003 года «партия власти» уже выставила избирательный список, в котором доминировали выдвиженцы различных федеральных и региональных элит.

Во-вторых, в связи с тем, что в годы президентства Путина речь шла о создании «партийной вертикали», федеральная власть уже не могла мириться с существованием помимо «партии власти» еще каких-то объединений партийного типа, претендующих на роль ее дублеров и в случае непредвиденных обстоятельств в любой момент готовых прийти ей на замену. Поэтому в 2002 году на базе объединения нескольких пропрезидентских парламентских фракций в Госдуме («Единства», ОВР, группы «Регионы России») и их региональных структур во главе с «Единством» была сформирована новая партия «Единая Россия». И хотя некоторые небольшие объединения типа «Народной партии» и после этого события попытались играть роль дублеров – в исторической перспективе их надежды оказались беспочвенными, что и подтвердили следующие выборы в Думу в декабре 2003 года.

Дальнейшее развитие «партии власти» в решающей степени было предопределено становлением системы «управляемой демократии», отличительным признаком которой являлось сохранение многопартийных выборов при одновременном фактическом свертывании конкурентности во всех сферах политики. В этой связи популярность в кругах властной элиты приобрели планы создания в России многопартийной системы с «доминантной партией». Именно в системах такого типа функционировали и добились значительных успехов уже упоминавшиеся ИНК, ИРП и ЛДПЯ.

Подобные предложения появлялись в экспертном сообществе еще во второй половине девяностых годов. Однако в тот период политическая реальность была столь безрадостной для «партии власти», что такие сценарии рассматривались лишь в гипотетическом ключе. Однако и в новых условиях создание системы с «доминантной партией» в России упиралось в трудно разрешимую проблему. Во всех странах, где подобные системы когда-либо существовали, «доминантные партии» выполняли функцию одного из важнейших центров принятия политических решений. Они определяли общую стратегию исполнительной власти, являлись единственным каналом номинирования кандидатов на высшие посты в государстве (в Индии и Японии – премьер-министра, в Мексике – президента). Эти партии были также одними из важнейших центров согласования интересов между различными группами властной элиты. Процесс согласования интересов осуществлялся через взаимодействие выражавших эти интересы фракций внутри «доминантных партий».

Однако в первые годы президентства Путина никто не собирался отказываться от суперпрезидентской системы, что означало: центры принятии важнейших решений по-прежнему будут находиться вне парламента и представленных в нем партий – в структурах администрации президента РФ и правительства страны. Правда, на какое-то время в первой половине 2003 года тема постепенного преобразования суперпрезидентской республики в России в более гибкую систему смешанного президентско-парламентского или парламентского типа, стала модной в политических кругах. В этом контексте начали проговариваться разные варианты возможного участия «Единой России» в формировании правительства страны. Однако им так и суждено было остаться благими намерениями. Хотя в закон «О правительстве Российской Федерации» в 2005 году и были внесены поправки, разрешающие министрам одновременно являться и членами руководящих органов политических партий, до формирования партийного правительства дело так и не дошло.

Обращаясь к опыту «доминантных партий» в других странах, российские партстроители упустили еще одну важную деталь. ИНК, ИРП, ЛДПЯ на разных этапах своего развития играли роль одного из ключевых субъектов модернизации своих стран, что позволяло им сплачивать вокруг себя на долгосрочной основе широкие общественные коалиции. «Единая Россия» по мере усиления в российской политике консервативных начал во все большей степени становилась партией status quo в смысле ориентации на укрепление доминирующего положения нынешней российской элиты в обществе. Достигнуть широкого консенсуса социальных интересов в долгосрочной перспективе вокруг «партии власти» в этих условиях представлялось маловероятным.

Таким образом «Единая Россия» должна была найти себя в новом качестве – где-то между обычной «группой поддержки», от чего она уходила, и реально руководящей, «доминантной партией», целью, которая пока осталась для нее недостижимой.

Судя по всему, правящие круги решили создать новый проект для «партии власти», используя для этого элементы различных политических систем. Так, из недавней эпохи девяностых годов с ее плюрализмом и неустойчивой многопартийностью была почерпнута идея сохранения за «партией власти» роли инструмента законодательного оформления решений исполнительной власти. Из опыта политических систем с «доминантными партиями» был позаимствован монополизм на законотворческую деятельность. Он порождал специфические формы поведения «партии власти»: игнорирование мнения оппозиции при принятии парламентских решений и взаимодействие с правительством исключительно на двухсторонней основе без привлечения думских фракций других партий. Традиции КПСС, восходившие корнями к советской системе, в новых условиях нашли свое воплощение в использовании «Единой России» как института социального контроля за поведением самых разных общественных слоев: от деловых кругов и региональных элит до социально зависимых групп населения. Властные структуры доходчиво объясняли представителям бизнес-сообщества о желательности спонсирования «партии власти», губернаторам же и нередко простым работникам бюджетных организаций и предприятий делались настоятельные предложения о вступлении в ряды «Единой России». Во всех этих случаях достигалась одна цель – лояльность федеральной власти. Деловые круги со временем понимали, что у них остается единственная возможность участия в политике – финансирование «партии власти». Губернаторы смирялись с мыслью о том, что при необходимости региональные структуры «Единой России» могут быть использованы и в качестве противовеса их власти. Бюджетники и работники небольших промышленных предприятий, вступая в «партию власти» или голосуя за нее на выборах, тем самым становились недосягаемыми для влияния оппозиции. Как показали события последних двух лет, использование этого «гибридного» по своим функциям проекта «партии власти» в целом оказалось достаточно успешным.

Но при этом, по сравнению и с КПСС, и с «доминантными партиями» в тех странах, где они существовали, «Единая Россия» так и не стала важнейшим каналом рекрутирования политической элиты. В современной России люди по-прежнему попадают на высокие государственные должности в основном с административных позиций и через кланово-корпоративные каналы. Даже НДР с ее ограниченными возможностями все же была для депутатов думской фракции трамплином для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице в политике и бизнесе. Некоторые представители «Нашего дома» уходили из Госдумы на повышение в правительство, получали высокие посты в государственных компаниях. Большинству же нынешних депутатов нижней палаты российского парламента никто никаких гарантий для продолжения политической карьеры не дает. По-видимому, такая задача и не рассматривается президентскими структурами. Более того, будучи недовольными тем, как по-бюрократически неповоротливо региональные организации «Единой России» пытаются взаимодействовать с широкими слоями населения, эти структуры зачастую оказывают давление на «партию власти», чтобы подтолкнуть ее к более активным и живым формам работы с обществом. Для этой цели, используется, например, созданное при непосредственном участии Кремля молодежное движение «Наши». Его лидеры, выдвинув лозунг, призывающий к замене старых «бюрократов-пораженцев», хвастливо заявили о готовности стать кадровым резервом для государственного аппарата.

Виды на будущее

Несмотря на заметное усиление роли «партии власти» в российской политике за последние годы, ее нынешнее место в политической системе едва ли можно признать устойчивым. Точнее, оно может оказаться устойчивым при одновременном стечении сразу трех факторов.

Во-первых, социально-экономическая ситуация в стране под влиянием живительного потока нефтедолларов должна оставаться стабильной.

Во-вторых, существующая суперпрезидентская система должна быть сохранена.

В-третьих, власти нужно отказаться от продолжения радикальных рыночных реформ в социальной сфере.

Если реализацию первого условия можно прогнозировать достаточно уверенно, то в отношении двух других перспективы просматриваются не столь определенно. Так, нельзя исключить вероятность того, что путем различных изменений в законодательстве суперпрезидентская система будет заменена на смешанную президентско-парламентскую или парламентскую. И это само по себе теоретически должно создать условия для превращения «Единой России» из «партии власти» в правящую партию, являющуюся одним из реальных центров принятия решений. Правда, и здесь могут быть свои ограничители. Переход к смешанной или парламентской республике может быть осуществлен по конъюнктурным соображениям, стать результатом институционального решения проблемы-2008. То есть подобный переход будет решать задачу сохранения Владимира Путина в качестве реального политического лидера страны и после этой даты. А это значит, что даже если в 2008 году «Единой России» формально предоставят право формировать правительство, а ее новый лидер будет провозглашен лидером нации, она все равно вряд ли превратится из «партии власти» в правящую партию, по крайней мере, в течение короткого исторического срока. Верхушечные группы интересов, которые создадут такую систему, едва ли захотят, чтобы центры принятия решений переместились бы от них в партийные структуры. Таким образом, не исключено, что «партии власти» придется согласиться с сохранением прежней роли, вотируя кадровые и политические решения, принятые где-то за пределами парламента.

И, наконец, фактор, который кардинально может изменить нынешнее положение «партии власти», - это рыночные социальные реформы. Опыт прошедшего десятилетия наглядно продемонстрировал: «партии власти» просто сохранять идеологическую нечеткость, размытость, но лишь до тех пор, пока в стране не проводятся реформы, затрагивающие интересы миллионов людей. Как только преобразования начинают осуществляться, «партия власти» неизбежно становится заложником фундаментального противоречия российской политики. За нее голосуют, потому, что она, как и президентская власть обещает народу стабильность, порядок, социальный патернализм, а она вынуждена проводить реформы, неизбежно ведущие к росту социальной дифференциации и поляризации. Поддерживая такие реформы в Думе, она утрачивает способность идентифицировать себя как политическая организация, стремящаяся выражать интересы всего народа, и фактически позиционируется в качестве объединения правоцентристского толка. А это неизбежно ведет к потере значительной части общественной поддержки, к заметному сужению социальной базы.

Так, в частности случилось в начале 2005 года, после того, как монетизация льгот натолкнулась на мощные протестные акции пенсионеров по всей стране. Рейтинг «Единой России», чьими голосами в Думе эта реформа получила силу закона, начал быстро падать. Лишь последующие уступки правительства, увеличение дотаций затронутым реформой слоям населения, временный, до следующего общенационального избирательного цикла, отказ власти от продолжения дальнейших рыночных преобразований сыграли роль факторов, позволивших восстановить доверие к «партии власти».

Конечно, в условиях отсутствия реформ и реальной конкуренции, вызванной глубоким кризисом, поразившим оппозиционные партии, как на левом, так и на правом фланге, «Единой России» будет не трудно вплоть до следующих парламентских выборов сохранить идеологическую неопределенность. Однако затем правительство рано или поздно приступит к осуществлению социальных реформ. Их важнейшим следствием станет поляризация социальных интересов. Демонстрировать идейный плюрализм в рядах одной партии, чтобы одновременно удержать и либеральный, и консервативно-патерналистски настроенный электорат под своим контролем, у «партии власти» едва ли получится. «Единая Россия» уже попыталась это сделать весной 2005 года, заявив о создании двух идейных «крыльев»: право- и левоцентристского. Но тогда реформы были приостановлены и надобность в подобном разделении отпала сама собой. В условиях же продолжения реформ партии придется выбирать: либо голосовать в их поддержку, либо против.

В любом случае появление сильной оппозиционной партии, апеллирующей к лозунгам справедливости, станет лишь делом времени. Если «Единая Россия» проголосует за реформы и предпочтет сохранить внутреннее единство, левоцентристская оппозиция появится извне единороссовской структуры. Если идейное размежевание внутри «партии власти» завершится организационным расколом, то у ее левого крыла появится шанс стать одним из центров консолидации сил, выступающих за то, чтобы на богатые слои также было бы возложено бремя социальных издержек от реформ. Но в любом случае подобные сдвиги будут означать возможность перехода к многопартийной системе с нормальной оппозицией и реальной борьбой за власть и проводимый ею политический курс, при которой «партии власти», по крайней мере, в ее нынешнем виде будет очень сложно сохраниться.


[1] См. Рябов А. «Партия власти»: попытка превращения новой российской элиты в ведущую силу публичной политики // Партийно-политические элиты и электоральные процессы в России. Аналитические обозрения Центра комплексных социальных исследований и маркетинга. Вып. 3’96 (17). Серия: Политология. М.,1996, с.14.

[2] См. Рябов А. «Партия власти»: попытка превращения… с. 10; Хенкин С. «Партия власти»: российский вариант // Pro et Contra, 1996, т.1, № 1, с. 38.

[3] Хенкин С. «Партия власти»: российский вариант, с. 32.

[4] См. Рябов А. «Партия власти» в политической системе современной России // Формирование партийно-политической системы в России. М., 1998, с.96.

[5] Голосов Г.В., Лихтенштейн А.В. «Партии власти» и российский институциональный дизайн: теоретический анализ // Полис, 2001, № 1.  

[6] Подробнее об этом процессе см. Бадовский Д., Шутов А. Региональные элиты в постсоветской России: особенности политического участия // Кентавр, 1995, № 6. 

[7] См. Бри М. Региональные политические режимы и системы управления // Россия регионов: трансформация политических режимов. М., 2000, с.100. 

[8] Хенкин С. «Партия власти»: штрихи к портрету // Полития, 1997, № 1, с.132.

[9] Макаренко Б. Губернаторские «партии власти» как новый общественный феномен // Полития, 1998, № 1, с. 50.

[10] Там же, с.51.

[11] См. Черкасов Г. Тихое угасание или Колхоз в Государственной Думе // Эксперт, 1997, № 28.

[12] Речь шла о так называемых многопартийных системах с «доминантными партиями» (по терминологии французского политолога Мориса Дюверже), где формально в условиях многопартийности у власти в течение долгого времени бессменно находились одни и те же партии. Речь шла о таких партиях как Индийский Национальный Конгресс (ИНК), с именем которого связывалось завоевание Индией независимости; Институционно-Революционной Партией (ИРП) Мексики, сыгравшей огромную роль в создании в этой стране независимой от США национальной экономики; Либерально-Демократической Партией Японии (ЛДПЯ), при правлении которой произошло знаменитое японское экономическое «чудо».

[13] Гельман В. Трансформация в России: политический режим и демократическая оппозиция. М.,1999, с.75.

[14] Так, закон разрешал создание избирательных блоков только с участием политических партий. В 2005 году законодательно был осуществлен переход к пропорциональной системе выборов депутатов Государственной Думы. В результате политические партии остались единственным субъектом избирательного процесса, а предвыборные блоки были запрещены.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.