28 марта 2024, четверг, 21:52
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

11 марта 2005, 16:14

Горбачев продолжается

В день двадцатилетия прихода к власти последнего лидера СССР Михаила Горбачева мы публикуем статью известного литературоведа, легендарного публициста перестройки, "шестидесятнического святого" Юрия Буртина . Эта статья написна в 1992 году по горячим следам крушения СССР и отсавки Михаила Горбачева. Сейчас избранные работы  Юрия Буртина доступны на посвященном ему сайте.

1

Последний год Горбачева закончился раньше своего календарного срока.

Сначала, уже через несколько дней после своего отнюдь не триумфального возвращения из Фороса, Горбачев пал как генсек КПСС: ради собственного спасения вынужден был отречься от вскормившей и взрастившей его матери-партии, которой после этого не осталось уже ничего другого, как умереть. Затем, по прошествии еще трех месяцев, с исчезновением СССР рассыпалось и его президентское кресло. А в образовавшемся Содружестве Независимых Государств ему не предложено было никакой, даже номинально-почетной роли.

Почему так жестоко, так катастрофически проиграл этот властолюбивый и по-своему одаренный человек, великий тактик аппаратно-политических игр и битв?

Интересно было бы знать, что по этому поводу думает сейчас он сам, на кого запоздало гневается, о чем жалеет, за какие ошибки бранит самого себя. Странно ждать от него откровенных признаний на сей счет - не тот человек. Но боюсь, что и наедине с собой он не идет дальше шварцевского Дракона, чьи головы, потерянные им в сражении с рыцарем Ланцелотом, терзаются в предсмертной тоске: "Зачем, зачем я ударил его второй левой лапой? Второй правой надо было". Если так, то это еще одна ошибка Горбачева, ибо не в неверной тактике было дело, а в порочной стратегии, которая, в свою очередь, определялась ложной исходной оценкой состояния "реального социализма" и возможностей его улучшения.

Улучшению, оздоровлению система не подлежала, исправить ее можно было лишь уничтожением. Поэтому ложной в своей основе была сама идея "перестройки" того, что уже обречено было историей на непременный слом 1. Тут нужно было одно из двух: либо ломать, либо не трогать. Можно же было, в конце концов, и не трогать: в исторической перспективе обреченная, трухлявая и полусгнившая внутри, система какое-то время все-таки еще простояла бы, прежде чем рухнуть. Горбачев прав, когда говорит, что на его век запаса ее прочности могло бы и хватить.

Примечательно, однако, что заговорил да, вероятно, и подумал об этом он лишь тогда, когда все пошло вразнос и пути назад уже не было. Увы, все мы крепки задним умом. Мог ли он знать и могла ли предполагать партийная верхушка, давая своему новому лидеру мандат на "перестройку", что позволить такие вроде бы непринципиальные вещи - разрешить критиковать Сталина и Брежнева, допустить второго кандидата на одно депутатское место (то и другое - под неусыпным контролем "аппарата") - значило в недалеком будущем потерять все?

Сейчас Горбачева порой спрашивают, знал ли он, чем все это кончится. И подсказывают желаемый ответ: ведь вы это предвидели, Михаил Сергеевич, ведь вы изначально желали такого результата? А Горбачев загадочно улыбается, по своему обыкновению позволяя понимать его и так и этак...

Да нет, не обманывайте себя, ничего он не предвидел. Он невинная жертва собственной неосторожности и общего для всех нас отсутствия исторического опыта, ибо ничего даже отдаленно подобного тому, что произошло (и продолжает происходить) в нашей стране, мировая история еще не знала. Вот теперь китайцы, быть может, учтут да, похоже, и учли уже наш опыт, давя свободу в зародыше, как это было сделано на площади Тяньаньмынь. В свою очередь, наш Центр попытался (в январе, марте, а всего решительнее - в августе) воспользоваться китайским примером, но было уже поздно. "Дайте, дайте мне начать сначала! Я вас всех передавлю!" - мучится голова Дракона. Но переиграть, начать сначала ни в частной, ни тем более в общественной жизни не дано никому.

Начали мелкую "перестройку" "реального социализма" - получили антисоциалистическую революцию, всеобщий обвал системы 2. Конечно, когда, по излюбленному выражению Михаила Сергеевича, "процесс уже пошел", существовала - теоретическая - возможность, что инициатор перестройки возглавит эту революцию и вместо того, чтобы сдерживать, двинет ее вперед. Тогда, наверное, и Союз бы сохранился, и не было бы большей части нынешних экономических бедствий, и нравственная атмосфера в обществе была бы совсем иной. Но применительно к Горбачеву вероятность этого была примерно такова, как если бы Дракон превратился в рыцаря Ланцелота.

Сказанным я никак не хотел бы, однако, умалить историческую роль Горбачева. По любому счету она очень велика - независимо от оценки. Важно правильно ее осмыслить, в возможно большей полноте ее противоречивых значений.

Впрочем, как уже говорилось, есть область, в которой роль Горбачева следует признать едва ли не однозначно положительной. Это сфера наших взаимоотношений с Америкой и Западной Европой. Энергичные шаги в области разоружения, отказ от военного противостояния двух миров и, как результат, от контроля над странами Центральной и Восточной Европы, что, в свою очередь, открыло возможность победы в них демократических революций, падение берлинской стены и воссоединение Германии - безусловные заслуги Горбачева. Да, не он был автором "нового политического мышления"; да, его действия в названном направлении были вынужденными - кризисным состоянием советской экономики и твердостью Рейгана. Но ведь оба эти фактора (пусть первый - в несколько меньшей степени) действовали и при Черненко, и при Андропове, тем не менее, ни тот, ни другой такого решения не приняли. Так что это за Горбачевым останется навсегда.

Другое дело - политика внутренняя, которая, естественно, всегда оставалась главным полем его деятельности, и в которой он проявил себя всего полнее. Тут роль Горбачева совершенно иная - как в смысле своей противоречивости, так и в смысле необходимости отличать субъективную, личностную ее сторону от объективной.

Что касается первой, то многие и поныне пребывают относительно Горбачева в странном ослеплении, в последнее время, пожалуй, даже усилившимся.

Чудесный жребий совершился:
Угас великий человек.


Примерно в таких интонациях - смесь патетики с печалью, - в каких современники говорили о кончине Наполеона, наше телевидение и либеральная пресса в декабре проводили Горбачева в отставку, а в марте поздравили его с днем рождения. Не подозревая о возможном комическом эффекте, телекомментатор возвышенно и грустно передает слова какого-то немецкого автора, который назвал Горбачева самым великим реформатором после Христа... Когда слышишь такое, хочется наклониться над нашим маленьким Цахесом по прозвищу Циннобер и вырвать с его темени три золотых волоска.

Что же касается объективных результатов правления Горбачева, то и в положительных, и в отрицательных своих аспектах они несопоставимо крупнее масштабов его личности.

В этом плане хотелось бы выделить два наиболее важных обстоятельства.

1. Горбачев и демократическая революция. Связь между ними заключается, во-первых, в том, что революция была детонирована и ускорена перестройкой. Во-вторых, когда революция начиналась, - а начиналась она по меньшей мере трижды, прежде чем на четвертый раз победить: весна 1989 г. (подъем перед I съездом народных депутатов СССР), конец того же и начало следующего года (массовые выступления против КПСС), весна 1991 г. (волна политических забастовок), - Горбачев всякий раз предпринимал отчаянные усилия, чтобы ее погасить. И, казалось, добивался успеха. Но каждый его успех приводил лишь к тому, что вскоре поднималась следующая волна, которая оказывалась выше и мощнее предыдущей. Пока, наконец, четвертый, августовский вал не смыл всю старую систему власти вместе с самим Горбачевым.

Вопрос: отдалил ли он в итоге победу антитоталитарной революции или, может быть, напротив, приблизил? Вполне возможно, что будь он более целеустремлен и радикален в перестройке системы, не начни заворачивать назад и не вызови тем самым превращения демократического движения в оппоцизионное себе, а когда это все-таки произошло, постарайся найти с демократами общий язык, - КПСС и социалистический строй не рухнули бы так скоро. Старое свойство реакции: она может быть хитрой и ловкой, но не бывает умной и в итоге сама себя хоронит в той могиле, которую роет силам свободы и прогресса.

Так или иначе, как одно из главных действующих лиц нашей революции - в противоречивом качестве ее невольного автора и незадачливого врага - Горбачев тоже, без сомнения, крупными буквами вписал свое имя в историю.

2. Горбачев и развал СССР. Тут связь предельно ясная и простая: распад Союза явился прямым следствием антидемократизма и великодержавной амбициозности Центра. Наиболее очевидный пример - история ухода Прибалтики. Восстановим последовательность основных событий.

В 1988-1989 гг. Литва, Латвия и Эстония попросили предоставить им некоторую хозяйственную самостоятельность. Только хозяйственную и только самостоятельность - ни о каком сепаратизме, хотя бы лишь экономическом, не было и речи. Только возможность распоряжаться заработанными средствами, только уменьшение диктата союзных ведомств. Последовал категорический и раздраженный отказ. Это вызвало естественное недовольство в трех республиках, демократическое движение в них стало приобретать оппозиционную официальной Москве и, соответственно, национальную окраску. В свою очередь, Центр принялся восстанавливать русскую часть населения этих республик (а также Молдавии) против коренных национальностей, создавать и накачивать так называемые "интердвижения", стимулируя их демонстративную нелояльность по отношению к республиканским властям.

Результат - оживление у эстонцев, латышей и литовцев старой и уже почти забытой обиды, едких воспоминаний об оккупации Сталиным трех прибалтийских государств с последующими расстрелами и депортацией в Сибирь их интеллектуальной элиты.

Кажется, чего бы проще? Раз эта тема возникла, нужно было хотя бы теперь от имени руководства Союза решительно и безоговорочно осудить сталинское преступление и обнародовать все относящиеся к нему документы. Это могло бы разрядить обстановку. Нет, принялись тянуть, ловчить, пытались найти оправдание сговору двух бесчеловечных режимов ("либеральный" А.Н.Яковлев предстал тут во всей красе), разыграли постыдную комедию с якобы пропажей секретных протоколов к пакту Риббентроп - Молотов, потом, когда были вынуждены их "найти" и огласить, ни за что не соглашались дать оценку событиям уже собственно 1940 года, когда непосредственно совершена была оккупация, - дескать, их оценивать уговору не было...

Вели себя так нелепо, жалко и отвратительно, так красноречиво продемонстрировали свое духовное родство со Сталиным, что вывод для прибалтийских народов мог быть только один: от этих людей и от этого государства ждать нечего, надо, во что бы то ни стало, добиваться независимости.

Удостоверившись в этом и потеряв надежду обеспечить себе самостоятельность в рамках прежних политических взаимоотношений с Центром, Литва, Латвия и Эстония заявили о своем государственном суверенитете. И опять-таки: вместо того, чтобы спокойно его признать и на этой основе выработать новую, взаимоприемлемую модель пребывания трех суверенных государств в составе Союза (например, на началах конфедерации, что тогда еще было возможно, или, по крайней мере, ассоциированного членства), Центр в лице Горбачева, Лукьянова, Рыжкова, Пуго и пр. еще яростнее стучит на них кулаком, пытается отменить их законы, приказы их министров и т.д.

Результат: все три республики заявили о выходе из Союза. Ответ Горбачева: нет, вы выйдете только тогда, когда мы вам это позволим. А пока будьте любезны проводить на своих территориях придуманный нами референдум, призванный закрепить "федеративное" (читай - унитарное) устройство Союза, и направляйте своих сыновей в нашу армию, которая вас же и будет давить. Те, естественно, отказываются. Тогда - экономическая блокада Литвы, ввод в Прибалтику дополнительных контингентов войск, попытка вооруженного свержения правительства Ландсбергиса и новые кровавые бесчинства вильнюсского и рижского ОМОНа...

Все это окончательно предопределяет для эстонцев, латышей, литовцев их полный, чего бы это ни стоило, разрыв с Москвой. Настолько полный, что даже и с СНГ они уже не хотят иметь ничего общего. Хотя уже и Горбачева нет в Кремле, а Ельцин в трудный час оказал им большую поддержку.

Результат - нынешние трудности и лишения населения трех прибалтийских государств и совсем уже беспросветное, на многие годы вперед, положение в них русского меньшинства.

Между тем, будучи моделью распада Союза в целом, история ухода Прибалтики - далеко не самое страшное из того, чем ознаменовало себя в области национальных отношений правление "самого великого реформатора после Христа". Есть ведь еще и Закавказье, где четырехлетнее (и где его конец?) кровопролитие также на 99 процентов обязано своим возникновением и продолжением провокационно-имперской (классическое "разделяй и властвуй") политике Центра. Десятки сожженных, стертых с лица земли городов и сел, тысячи убитых, раненых, изувеченных, многие сотни тысяч беженцев, миллионы людей, чья жизнь разбита, а душа навсегда отравлена страхом и ненавистью.

И все это не иначе как под лозунгом сохранения единства Союза, под флагом непримиримости к национализму и сепаратизму, все под аккомпанемент призывов вспомнить о дружбе народов, об общности их экономических интересов и исторической судьбы! Так что трудно и разобраться, чего тут больше в основе: простой глупости, которая хочет одного, а добивается диаметрально противоположного, или злой воли, хитрости и лицемерия. И за всем этим - Горбачев. Прямо, непосредственно, лично.

Так кто же он такой: реформатор или реакционер, благодетель человечества или человек, на совести которого горы трупов и реки крови? И то, и другое, и третье, и четвертое. Ничего не выкинешь. Тут ситуация отчасти такая же, как со Сталиным, который был и победителем Гитлера и советским Гитлером одновременно и с которым последний генсек КПСС схож не только своей должностью, но и полной свободой от нравственных критериев в политике. Однако есть обстоятельство, которое делает эту ситуацию еще более запутанной: Сталин за все годы своего правления оставался равен самому себе, в случае же с Горбачевым важна его эволюция - от реформатора к реакционеру. Пожалуй, она-то и представляет собой ключ к его исторической оценке, искомую "ариаднину нить", аналогичную той, какой применительно к оценке Сталина являлась построенная им система.

Конечно, Сталин и Горбачев - фигуры совершенно разного исторического значения: как бы то ни было, первый создал "железный занавес", при участии второго он был разрушен; первый построил тоталитарную империю, при втором, хоть и вопреки его намерениям, она распалась. С другой стороны, как личность Сталин, конечно, намного крупнее и самобытнее Горбачева (тут соотношение примерно такое, как между Наполеоном и Наполеоном III). Так или иначе, аналогия со Сталиным, даже и относительная, укрепляет уверенность в том, что по объективному значению сыгранной им роли имя Михаила Горбачева не рискует затеряться в анналах истории.

2

Теперь - уже непосредственно к той теме, которая обозначена заглавием данной статьи.

Я начал с того, что Горбачев проиграл, сошел со сцены. Во всяком случае, с большой сцены, где политику делают, переместился на маленькую, где в нее играют. Похоже, что так (если только нет, - а я не поручусь, что нет, - в его скромном пенсионном существовании какой-то активной закулисной стороны). В каком же смысле "Горбачев продолжается"?

Ну, прежде всего, в том очевидном смысле, что продолжаются на территории бывшего Союза те общественные процессы, которые, начавшись при нем и будучи им вызваны или усилены, не могли закончиться с его уходом, а текут уже по своим внутренним законам. Так, полным ходом идет процесс национально-государственной дезинтеграции, обозначая свое течение все новыми очагами затяжных межнациональных распрей. Карабах, Южная Осетия, Молдова, Татарстан... кто следующий? Только сейчас в полной мере мы пожинаем плоды и экономической политики Горбачева - Рыжкова - Павлова (в частности, через вынужденную жестокость стабилизационных мероприятий кабинета Е.Гайдара). Разрушение неэффективного, хищнически затратного, но все же как-то работавшего хозяйственного механизма планово-распределительной экономики и вместе с тем упорное блокирование реального перехода к рынку, нежелание легализовать частную собственность в сочетании с интенсивным разворовыванием государственной, с крупномасштабной перекачкой народных денег в карманы бюрократического псевдобизнеса и за границу привели и без того тяжело больную советскую экономику в состояние, близкое к параличу и хаосу. Так что когда вы приходите в магазин и видите, что уже и простой хлеб вам не по средствам, то первую свою благодарность можете принести именно Горбачеву и той партийной номенклатуре, которая сейчас ораторствует на митингах от имени "голодных очередей".

Однако если бы "продолжение" сводилось к неизжитым последствиям того, чего уже нет, - это было бы еще полбеды. Важнее и хуже другое: Горбачев продолжается и в том новом, которое пришло ему на смену и которое нас окружает в послегорбачевском, послеавгустовском мире.

Полгода, которые прошли с момента нашей августовской победы, - достаточный срок, чтобы можно было подвести некоторые итоги. Кто как, а я встретил этот микроюбилей с чувством горечи, все более заполняющим душу.

Горечь эта - не от "обвального" ухудшения нашего и прежде бедственного бытия и не оттого, что облегчение наступит, конечно же, нескоро. Ни то, ни другое, понятно, не радует, но с неизбежного какой спрос? А то, что в этой области не является неизбежным, объясняется ошибками нынешнего правительства, - то вызывает какие-то другие чувства. Горечь - от ощущения некоего нового общего неблагополучия в нашем "датском королевстве", не только и даже не столько материального. Главным образом скорее нравственного, то есть политического. Оттого, что всего через полгода после пронесшейся очистительной бури, все уже снова затянулось тиной. И все более явственно пахнет гнилью. Революция, которая на протяжении последних трех лет несколько раз начиналась и уходила в песок, наконец-таки состоялась, победила, но по прошествии недолгого времени оказалась как бы украденной и в обществе быстро нарастает настроение обманутости, разочарования.

Говоря "Горбачев продолжается", я имею в виду, что ни в характере государственной власти, ни - шире - в системе общественных отношений, не произошло кардинальных, решающих изменений; то что есть соотносится с тем, что было при Горбачеве, таким образом, что более всего подходят слова "сохранение", "продолжение", "наследование".

Да, сменился политический (а тем более идеологический) ландшафт. Нет КПСС, КГБ, союзного Центра с бесчисленными его министерствами и ведомствами. Но воодушевление, испытанное по этому поводу множеством людей, в том числе и автором этих строк, сильно поубавилось за последние месяцы.

Почему? Да потому, что все, чего, как только что сказано, "нет", не умерло, не исчезло совсем, а только перевоплотилось и благополучно продолжает жить в новых формах, под новыми наименованиями. Как в распространенном сказочном сюжете о чудесных превращениях: допустим, сокол гонится за вороном, а тот вдруг ударяется оземь и превращается в горох, который, раскатившись по всем углам, западает в щели и за половицы. Нет КПСС, зато есть партия Руцкого, Движение демократических реформ, Научно-промышленный союз, Всеармейское офицерское собрание и пр. и пр. Нет КГБ, зато есть российская служба безопасности - с тем же самым штатом и с той же главной резиденцией на Лубянке. Нет союзных министерств, но они целиком перелились в российские - министерства, государственные концерны, ассоциации и т.п.

Словом, нет одних, других, третьих конкретных общественных институтов, но сохранилось то, что составляет их общую почву, их социальное содержание. А именно: в нетленности сохранилась, за совершенно единичными исключениями, вся старая номенклатура, весь тот правящий слой, который М.Джилас когда-то назвал "новым классом" социалистического общества. Все эти люди в полной мере сохранили свое привилегированное положение. Те, что в годах, - на заслуженном отдыхе, за непроницаемыми заборами своих дач, размерами и архитектурой заставляющих вспомнить загородные дворцы сановников прошлого века. Ну а более молодые - те либо у руля современных коммерческих структур, предусмотрительно созданных ими на партийно-государственные средства, либо, еще проще, в новых, под трехцветным флажком, структурах российской власти. Как же, ведь они профессионалы управления, у них опыт! С успехом руководили развитым социализмом, затем шесть лет его перестройки, - кому ж, как не им, возглавить теперь возведение на том же месте светлого здания отечественного капитализма? Прав Борис Николаевич, такими кадрами мы разбрасываться не можем...

Конечно, этот прежний "новый класс" не остался неизменным - хотя бы в том смысле, что он принял в себя большое пополнение в виде выдвиженцев победившей демократии. Между этими двумя группами правящего слоя есть свои различия, есть определенная конкуренция, проявления которой то и дело привлекают общественное внимание. Тем не менее, новый "новый класс" уже в значительной степени ассимилировался старым "новым классом" и отношения их определяются пословицей: "Ворон ворону глаз не выклюет".

Нет, я вовсе не ставлю под сомнение чистоту побуждений многих и многих "новых людей", честно и с полной отдачей работающих в структурах законодательной и исполнительной власти. Но погоды они не делают, течение государственных дел лишь в очень слабой степени зависит от их усилий. Независимо от своих должностей, все они, включая президента, в сущности, не более как заложники и пленники в руках реального хозяина страны - гигантского бюрократического аппарата, который был и остается таковым, несмотря на все идеологические и политические перемены. Более того: если и прежде он был непомерно велик, то нынче он разрастается с особой быстротой. Одно из неоспоримых свидетельств тому - судьба огромного числа зданий, принадлежавших ЦК КПСС, московским горкому, обкому и райкомам: все они, как и здания бывших союзных министерств, оказались заполнены чиновниками российских ведомств, которые, между прочим, и раньше имели крышу над головой.

Человек же, если это обыкновенный, рядовой человек, по-прежнему мал и бессилен перед государственной машиной. У себя на работе он бессилен перед начальником, в магазине - перед продавцом, в ЖЭКе - перед водопроводчиком, в поликлинике - перед врачом, в "правоохранительных органах", в префектуре, мэрии, райисполкоме-перед любым чиновником. Как был, так и остается никем и ничем.

Это продолжающееся всеобъемлющее бесправие "советского человека", ежедневно отравляющее его жизнь, настолько привычно и "естественно" для нас, что даже организации, занимающиеся правами человека, не видят здесь предмета для своего интереса.

Но если правящие и те, кем правят, остались в прежнем положении и в прежних отношениях между собою, значит система "реального социализма" продолжает существовать и в основах своих остается неизменной.

Мне могут возразить, что полгода - слишком короткий срок для коренного преобразования социально-экономических основ жизни общества. Это верно. Но, во-первых, он вполне достаточен, чтобы тенденция к такому изменению, если она есть, успела обнаружиться с полной очевидностью. А во-вторых, если мы возьмем и область, в которой динамика общественных перемен должна была бы сказаться всего скорее, - я имею в виду характер государственной власти, - то увидим, что даже здесь старого гораздо больше, чем нового. Хоть "устарела старина", но "старым бредит новизна". Не без определенных ограничений и с обязательной оговоркой, что дело тут вовсе не сводится к личностям, отношение старого к новому в Кремле я бы выразил словами: Горбачев продолжается в Ельцине.

Почти не сомневаюсь в том, что многие из тех, чьи мнения для меня небезразличны, сочтут эту формулу слишком резкой и несправедливой по отношению к президенту России. Тем не менее, мне кажется, что с ее помощью ухватывается нечто весьма существенное для характеристики нового российского руководства.

Конечно, Ельцин не Горбачев: и характер другой, и историческая роль иная. И все же есть, более того, нарастают опасные для Ельцина черты сходства. Ограничусь кратким указанием на несколько пунктов, в которых присутствие "горбачевского начала" едва ли может быть оспорено.

Когда Ельцин после Августа и окончательного распада СССР начинает с того, что заявляет претензию на "единоличное" правопреемство России по отношению к Союзу, когда он грозит новым соседям территориальными претензиями, переделом границ, когда он в тоне ультиматума разговаривает с национальным движением в Чечне (этот перечень может быть продолжен), - он выступает как продолжатель великодержавно-центристской политики Горбачева. И, подобно Горбачеву, вызывает обратный эффект, так сказать, порождает Кравчука и Дудаева.

Когда исполнительная власть в новой России (будь то Ельцин, или Попов, или Собчак) отодвигает и подминает под себя представительную (достаточно вспомнить отсрочку выборов в местные Советы и назначение президентом глав администрации краев и областей) - это опять-таки наследие Горбачева.

И главное: когда Ельцин после долгого промедления принялся за экономическую реформу, то он взялся за нее опять-таки по-горбачевски. Сходство - в нескольких важных пунктах.

Во-первых, как Горбачев назвал "революционной перестройкой" то, что задумывалось всего лишь как мелкий ремонт социалистического строя, так же и Ельцин именует "радикальной экономической реформой" то, что пока в основном не выходит за пределы упорядочения финансовой системы в рамках прежней государственной экономики. А то, что действительно могло бы стать радикальной экономической реформой, сменой системы общественных отношений, широкая, крупномасштабная приватизация, все откладывается и откладывается на неопределенное будущее. Тем временем, как об этом уже множество раз говорилось в нашей печати, полным ходом идет "приватизация" номенклатурная. Правительственная программа с заложенным в нее предубеждением против передачи предприятий в собственность их трудовых коллективов, воздвигает на пути реальной приватизации ряд искусственных препятствий и тем самым объективно способствует этому наглому самозахвату государственной собственности партийно-бюрократической мафией. Такое впечатление, что, создавая свою архирыночную программу (архирыночную по форме, социалистическую по содержанию), А.Чубайс пользовался добрыми советами старших товарищей - Горбачева, Рыжкова, Абалкина.

Во-вторых, подобно перестройке, "радикальная экономическая реформа" мыслится и осуществляется исключительно как "революция сверху". Ее проводит исключительно государство, главным образом в лице центральной власти, разрабатывающей и принимающей на сей счет соответствующие законы, указы и постановления. Крупнейшая стратегическая ошибка ельцинского руководства, которая может оказаться для него и для всех нас роковой, состоит в том, что оно все берет на себя 3. На практике это означает, что исполнение законов и распоряжений правительства, касающихся реформы, поручается той же самой бюрократии, которой она не нужна, враждебна, ибо лишает ее власти и основного источника ее доходов, законных и незаконных 4. Но даже если бы это было не так, рынок, то есть саморегулирующаяся экономическая система, основанная на самодеятельности, на частном интересе, - такая цель в принципе недостижима, если ее осуществление целиком отдано в руки "аппарата", пользующегося единственно доступными ему административными методами.

В таком подходе к проведению экономической реформы проявляется то, что всегда было свойственно советским руководителям - неуважение к народу, к его уму и опыту, нежелание и неумение увидеть в народе не только объект, но и субъект кардинальных общественных преобразований. Иначе говоря - недостаток демократизма. Недостаток, свойственный, конечно, не только властям, но глубоко характерный для современного общественного сознания и даже находящий своих теоретиков и певцов в среде "либеральной" публицистики (А.Мигранян и др.). Ельцину он еще менее простителен, чем Горбачеву, который хотя и произносил по временам слова о демократии, никогда всерьез не претендовал на роль демократического лидера.

Названный дефект многообразно проявляется в деятельности нового руководства России, притом не только в тех или иных конкретных решениях, но и, так сказать, в самом стиле его политического поведения. Говорят: "Стиль - это человек". Применяя это к политике, можно сказать: стиль политического поведения руководства страны - есть характеристика существующего в ней общественного устройства.

Так вот, приходится признать, что и в этом отношении новая власть в Кремле мало отличается от прежней. Так мало, что не верится, что их разделяет демократическая революция. Так мало, что то и дело хочется сказать пришедшим к власти "новым людям": демократы, станьте же, наконец, демократами!

В самом деле, чем, если не катастрофическим (и нарастающим) дефицитом демократизма, можно объяснить тот факт, что ни одно важное государственное решение, касающееся судеб миллионов людей, не становится до своего принятия предметом сколько-нибудь серьезного общественного обсуждения? Все они готовятся за закрытыми дверями правительственных и парламентских кабинетов и выдаются населению, как монаршая воля. Почему, например, не вынесен на широкое обсуждение (не говорю уже - на референдум) такой поистине решающий для судеб страны вопрос, как пути и формы приватизации, более глубоко затрагивающий интересы каждого человека, чем, скажем, проблема введения президентства? Почему его решение отдано в руки маленькой кучки каких-то молодых людей (вышеупомянутый А.Чубайс и др.), о которых полгода назад никто и слыхом не слыхивал и чьи способности руководить этим делом решительно ничем не подтверждены?

Любопытная вещь: взаимоотношения власти с народом мыслятся у нас только в виде двух возможностей - пренебрежения к его мнению (этим порой даже бравируют как проявлением твердой политической воли) или заискивания перед ним. Народа побаиваются, ему хотят нравиться, порой адресуясь к предрассудкам и далеко не лучшим чувствам малосознательных слоев населения (пример - поволжские заявления Ельцина по поводу принадлежности Черноморского флота и отказа в восстановлении немецкой автономии на Волге), но обращаются с ним, как с маленьким ребенком, который не понимает собственных интересов и которого нельзя допускать к важным государственным делам. То, что народ может быть не глупее своего президента, своих министров, депутатов, "политологов" и пр. и что поэтому нужно не только "разъяснять" ему смысл правительственных мероприятий (верх демократизма в представлениях многих наших политиков), но и спросить у него совета, прислушаться к его мнениям, - решительно не приходит им в голову. Боже мой, как это все знакомо! Не так ли Сталин проводил индустриализацию и коллективизацию, Хрущев - повсеместное внедрение кукурузы, а Горбачев - Лигачев - антиалкогольную кампанию?

По-прежнему остаются тайной за семью печатями численность государственного аппарата (как общая, так и по отдельным институтам управления), динамика ее изменения, персональный состав людей, составляющих ныне высший эшелон власти (администрация президента, министры, их заместители и др.), биографические сведения о них, расходы на содержание государственного аппарата, размеры должностных окладов депутатов и чиновников различных уровней, привилегии, которыми они пользуются. Сейчас когда у нас по любому, даже куда менее значительному поводу ссылаются на авторитет Запада, почему бы не позаимствовать тамошней открытости во всех подобных вопросах, дающей налогоплательщику исчерпывающую информацию о том, на что и как расходуются его деньги? Почему наш налогоплательщик получает на сей счет не полную и точную статистику, а в лучшем случае результаты разрозненных и случайных журналистских прорывов в эту окутанную туманом область? И почему с приходом новой власти оказалась свернутой даже та в высшей степени скромная официальная борьба с привилегиями, которая началась было в 1989 году под массовым напором снизу? Увы, причина всему этому одна, и понять ее нетрудно.

А чего стоят такие детали, как печально знаменитый указ президента России о введении чрезвычайного положения в Чечне, с запрещением митингов и забастовок, подписанный всего через два месяца после аналогичного распоряжения ГКЧП! А выселение тех же чеченцев (только за то, что они чеченцы) из московских гостиниц, произведенное по команде "демократа" Р.Хасбулатова, которую ревностно исполнил шеф столичной милиции "демократ" А.Мурашев! А применение ОМОНа (созданного Горбачевым для разгона демонстраций) против демонстрации политических противников Ельцина 23 февраля 1992 г. в Москве! А удивительная небрезгливость, позволяющая нашим новым руководителям занимать те же кабинеты и разъезжать на тех же роскошных бронированных лимузинах, которыми раньше пользовались члены Политбюро!.. Все это нечто большее, нежели просто нехватка политического такта, - это символика преемственности, знаки сохранения и продолжения того, от чего отрекаются на словах.

И еще одно характерное обстоятельство, непосредственно унаследованное нашим временем от эпохи Горбачева, - гарантированная безнаказанность для влиятельных преступников.

Все еще хорошо помнят, как отличался по этой части бывший глава государства. Как никто не ответил за Афганистан, как остались даже неназванными имена тех, кто организовал зверские погромы в Сумгаите и Фергане, кто отдал приказ давить танками жителей Баку. Как ставленник Горбачева, генеральный прокурор СССР Трубин не усмотрел состава преступления ни в давнем расстреле рабочих Новочеркасска, ни в новейших подвигах того же рода, совершенных в Тбилиси и Вильнюсе. Как было пресечено расследование в отношении Лигачева, Соломенцева и других высокопоставленных партийных функционеров по обвинению их во взяточничестве, зато те, кто настаивал на таком расследовании, чуть было сами не были упрятаны за решетку. О, как умели Горбачев с Лукьяновым обделывать подобные дела: отмалчиваться, отделываться успокаивающими фразами и кивками, наконец, если давление общественности оказывалось слишком настойчивым и сильным, создавать комиссию во главе с каким-нибудь своим человеком и таким образом уже окончательно, на законном основании прятать концы в воду!

Во всех подобных историях Горбачев неизменно играл одну и ту же роль - "крестного отца" всесоюзной партийно-бюрократической мафии и даже не употреблял слишком больших усилий к тому, чтобы это скрыть. Лишь постепенно мы начинаем отдавать себе отчет в том, сколь дорого обошлась нашему обществу эта "другая сторона" инициатора перестройки, равно как и наша великодушная терпимость к ней.

Может быть, ничто так не вредит состоянию общественной нравственности, как обеспеченная возможность и заведомая безнаказанность преступления. И, конечно, пример власть имущих в таком смысле всегда особенно заразителен. Поговорка "что сходит с рук ворам, за то воришек бьют" верна лишь отчасти. Не менее верно и другое: бестревожное процветание крупных "воров" поощряет и делает неуязвимыми и мелких, "бьют" же в подобных случаях главным образом честного человека.

Притом, когда у власти находится лицо типа Брежнева, от которого никто не ждет ничего хорошего и которое даже и не претендует на какой бы то ни было общественный авторитет, то уже само это обстоятельство в определенной мере ограничивает его развращающее воздействие на ближних и дальних. Хуже и опаснее разврат, выступающий в облачении реформаторства и прогрессизма: он еще и дезориентирует, сбивает с толку. Укрыватель преступников в мантии провозвестника законности, строителя "правового государства" - это ли не ловушка для слабых сердец! Понятия о добре и зле в подобных ситуациях спутываются, смешиваются и оба эти начала поневоле начинают казаться неразделимыми: радуешься первому - мирись со вторым. Но прощать то зло, от которого страдаешь ты сам, и то, которое приходится терпеть другим людям, - сугубо разные вещи. На протяжении семи лет Горбачев приучал нас "прощать" чужую боль, мириться с безнаказанностью зла и этим, как, может быть, ничем иным, повредил наши души. Послеавгустовское же полугодие и в этом отношении явилось не столько отрицанием, сколько продолжением "эпохи Горбачева".

Особенно красноречива судьба КГБ, учреждения, которое, наравне с гитлеровским гестапо, стало для всего мира главным символом преступного, палаческого режима. Стоит, как стоял, гранитный бастион на Лубянке, через который ушли в небытие миллионы людей. Правда, вывеску и тут поменяли, но в остальном все на своих местах: и сотрудники, за единичными исключениями, прежние, и работа у них все та же. Если бы после Августа мне кто-нибудь сказал, что ничего, абсолютно ничего из перечисленного в моей статье "Справедливость поневоле" ("Собеседник", №45, ноябрь 1990) сделано не будет; что новая власть сохранит КГБ, в том числе в ее прежних главных функциях тайной полиции, службы политического сыска; что ни с кого и ни в какой форме не спросят ни за чудовищные злодеяния сталинских времен, ни за сравнительно недавние преследования правозащитников 70-80-х годов, за Солженицына и Сахарова, за Марченко и Григоренко, - я счел бы такое пророчество злобной клеветой. Между тем это так.

Сразу после Августа, как только возникла тема ответственности за участие в путче, затрагивавшая и КГБ, и руководство КПСС, и те правоэкстремистские организации, которые открыто выступали (а сейчас и вновь выступают) панегиристами военной диктатуры (группа "Союз", общество "Память" и другие группировки ультрашовинистического и национал-социалистического типа), - тут же в печати, по телевидению, в стенах российского и союзного Верховных Советов, словом, везде поднялись предостерегающие голоса: "Да, конечно, виновные должны быть наказаны. Но только те, кто прямо и непосредственно... Избави боже расширять этот круг! Никакой охоты на ведьм!" В первый момент, когда еще неизвестно было, как развернутся дальнейшие события, предостережение это могло показаться нелишним. Но дальше пошло уже нечто удивительное. Хотя решительно никого, кроме нескольких главных заговорщиков, и пальцем не тронули, упреждающие протесты против преследований, которые вдруг - а все-таки, чего доброго - могут начаться, поднимались все выше и вскоре слились прямо-таки в истошный крик. Полузабытое слово "ведьма" на некоторое время стало одним из самых употребительных в русском языке. Это было своего рода, превентивная психическая атака, и она увенчалась полным успехом: вместо того, чтобы разоблачить эту довольно-таки дешевую уловку, демократы, во главе с Ельциным, вполне на нее попались и стали оправдываться в том, в чем не успели провиниться ни делом, ни помышлением.

Слава Богу, сегодня их никто уже и не подозревает в подобных дурных намерениях. По прошествии полугода полностью выяснилось: мы живем в прекрасной стране, где согласно официальному подсчету 80 процентов населения оказалось за чертой бедности, но зато богатые стали намного богаче. В стране, где по определению Белинского, звучащему сегодня как никогда уместно, "нет даже полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей". В стране, где любой преступник как прежних, так и нынешних времен может чувствовать себя в полнейшей безопасности. В "стране нераскрытых убийств" (заголовок из какой-то недавней газеты) и поспешно закрываемых уголовных дел. Убийство о.Александра Меня, громадной эрудицией, талантом проповедника, а главное - истинностью своей веры составлявшего слишком неблагоприятный фон для церковных иерархов, рукоположенных в КГБ и ЦК КПСС. Вереница подозрительных самоубийств людей, которые слишком много знали о движении "партийных" миллиардов, - подозрительных для всякого, но только не для Генерального прокурора России В.Степанкова. Все это быстренько сдано в архив. В условиях, где коррупция всеобъемлюща и повсеместна, - ни одного сколько-нибудь значительного дела о коррупции! А когда все же как-то всплыла многомиллиардная афера с концерном "КОЛО", украшенная такой подробностью, как подарок в 10 миллионов рублей Л.Кравченко, прямому соучастнику путчистов, - тот же В.Степанков немедленно простер над высокопоставленными махинаторами свою предохраняющую длань.

Впрочем, что говорить о Кравченко, если и самих членов ГКЧП вот-вот выпустят на свободу... И уже закрыто (опять-таки за отсутствием состава преступления) дело об убийстве Дмитрия Комаря, Ильи Кричевского и Владимира Усова. Помните ли вы их портреты впереди бесконечного траурного шествия к Ваганьковскому кладбищу? Помните ли свои слезы, сквозь которые смотрели на их прекрасные молодые лица? Помните? Ну так поскорее забудьте, потому что и в их гибели, оказывается, никто не виноват (см. "Известия", 1992, 17 февраля). Одни не виноваты потому, что выполняли приказ, другие, те, что стояли во главе путча, лично никого не убивали...

Что это, если не надругательство над бескорыстием защитников Белого дома, над памятью погибших? Что это, если не сговор старых и новых властей?

Круг, таким образом, замкнулся. Демократическая революция в нашей стране, после нескольких неудачных попыток, наконец, состоялась, добилась победы - и почти сразу же утратила ее плоды. Хуже того - переродилась, тем самым, опошлив и скомпрометировав само понятие "демократия", подорвав доверие к тому, что только и может нас спасти.

3

Все вышеизложенное заставляет спросить себя: почему так произошло? И почему перерождение, заболачивание пошло столь быстро, во много раз быстрее, чем нечто подобное совершилось в нашей стране после Октября? Что и кто тому виною?

Для сколько-нибудь полного ответа на эти вопросы пока еще нет достаточного исторического материала. А потому ограничусь лишь кой-какими предварительными соображениями.

В качестве объективной причины здесь на первом месте должна быть названа поразительная живучесть системы государственного социализма, явным образом недооцененная ее противниками. До поры до времени нам казалось, что застойность, экономическая неэффективность этой системы равнозначна ее непрочности. Предстояло убедиться в обратном, в том, что неспособность к прогрессивному саморазвитию сочетается в ней, как и в ее правящем классе, с высоким искусством видоизменения. Система-змея, одним движением сбрасывающая с себя старую (в частности марксистско-ленинскую) кожу и недурно чувствующая себя в новой. Система-ящерица, ускользающая от преследователя, оставив у него в руках только свой хвост. Система-оборотень, умеющая как угодно менять свой внешний облик, сохраняя суть. Пока поборники демократии не научатся, не обольщаясь сменой фраз, вывесок и эмблем, улавливать эту суть в любом из перевоплощений системы, они всегда будут оставаться в дураках.

Что касается факторов, которые можно считать субъективными, то один из них- Ельцин.

Как мне уже приходилось говорить, Ельцин в гораздо меньшей степени политик, чем Горбачев, - в том дурном смысле, в каком этот деятель всегда воплощал в себе искусство политики, то есть в смысле свободы от нравственных правил, в смысле лицемерия, хитрости, обмана, безразличия к жизни и судьбам рядовых людей. Иными словами, по природным задаткам своей натуры Ельцин гораздо более человек, чем Горбачев 5.

Тем не менее, сам он, по-видимому, не дорожит этим преимуществом, не относит того, что возвышало его над соперником, к разряду политических ценностей. Более того, в политике он всегда ориентировался на Горбачева, который, похоже, оставался для него авторитетом даже в периоды наибольшей остроты их отношений. Их взаимоотношений отчасти напоминали отношения ученика с учителем. Причем учитель всегда умел пользоваться этим, а ученик никогда не мог преодолеть своей духовной зависимости от него. То, что Горбачев не был полностью нравственно отторгнут Ельциным, составляет неизбывное несчастье последнего и едва ли не главный источник его морального поражения.

В чем тут дело? В отсутствии твердых нравственных принципов, иначе говоря - в том же недемократизме, в невыработанности демократического сознания. Горбачеву оно всегда было чуждо. В Ельцине демократ стихийно проснулся в пору ломки его личной судьбы, но этот особый, ситуационный демократизм падшего ангела номенклатуры, не будучи органическим и многосторонним, не смог оказаться и достаточно прочным.

Приход к власти и тем самым приближение к Горбачеву оказали Ельцину дурную услугу. В одной из статей прошлого года я отмечал, что, подписав соглашение "9+1", Ельцин слился с Горбачевым и как бы растворился нем. Но то, что тогда было лишь эпизодом, хотя и симптоматичным, в дальнейшем превратилось в норму. И как ни странно, в полной мере обнаружилось тогда, когда учитель-соперник сошел со сцены...

И все же, если говорить об ответственности за фактическую утрату августовской победы, за все, что нынче переживает Россия, то главный-то спрос, конечно, не с Ельцина, а со всех нас. В первую голову с тех, кто считается демократами и относит себя к русской интеллигенции.

Вспомним недавнее, еще не успевшее забыться.

Было такое время - после Праги, после ликвидации "Нового мира" и смерти Твардовского, после высылки Солженицына, ошельмования Сахарова, после ареста или изгнания всех активных правозащитников, - когда интеллигенция у нас снова, как и при Сталине, перестала быть общественной силой и как бы исчезла. Были ученые, артисты, даже писатели, были отдельные образцы достойного поведения, но интеллигенции - в русском, гражданственном смысле этого слова - не было. И, казалось, не будет уже никогда: все заглушено, вытоптано, выбито.

И вдруг с началом перестройки это мрачное представление оказалось опрокинутым. Откуда что взялось! Как из-под земли, выросли сотни и тысячи новых, ранее никому не ведомых людей, зазвучали горячие речи, явились ораторы, публицисты, аналитики. "Младшие научные сотрудники" потеснили в общественных сферах и учреждениях академиков, хотя и те, пусть далеко не все, в свою очередь, задвигались, осмелели, помолодели. Нет интеллигенции? Да вон ее сколько, один другого интереснее, умнее, острее, талантливее! И вот уже готова когорта новых политиков - сначала в лице активистов клубов избирателей, затем депутатов, лидеров молодых партий и движений, наконец, председателей обновленных Советов, министров, госсоветников, мэров...

Неожиданно ожили хрестоматийные некрасовские строки:

Русь не шелохнется,
Русь - как убитая!
А загорелась в ней
Искра сокрытая -
Встали - небужены,
Вышли - непрошены,
Жита по зернышку
Горы наношены!

Где сейчас это жито? Как на худом колхозном току, под дождями и снегом, оно отсырело, почернело и уже не годится ни на муку, ни на посев. Не то ли произошло и с нами? - с той разницей, что зерно не виновато, когда теряет качество у нерадивых хозяев, человек же сам себе голова, и ему не на кого переложить ответственность за ухудшение качества своей души.

Наша, и ничья больше, вина в том, что слово "демократы" употребляется нынче либо в кавычках, либо с присовокуплением "так называемые", либо просто в бранном смысле и переиначивается в "дерьмократов". Это справедливое возмездие за то, что, за очень редкими исключениями, все мы действительно оказались никудышными демократами. Едва получив возможность восстановить честь русской интеллигенции, мы очень скоро, за какие-то три-четыре года снова ее и потеряли. И произошло это на сей раз не под дамокловым мечом государственного террора, а в обстановке относительного благополучия и практически полной свободы.

Как произошло? Очень незаметно и постепенно, притом решающую роль сыграли вещи, вроде бы не имеющие отношения к политике: тщеславие, самолюбование плюс естественная забота о достатке семьи.

Мы оказались падки на успех, на свет телевизионных юпитеров, на вдруг широко открывшиеся возможности печататься, давать интервью, ездить за границу - выступать там на всевозможных симпозиумах и "круглых столах", читать лекции о перестройке в Гарварде и в Сорбонне. Только и слышно было о наших "прорабах перестройки": "он сейчас в Англии", "она завтра прилетает из Швеции", "на следующей неделе они все уезжают в Барселону"... В Барселону ездили много чаще, чем в Тулу или Кострому. А поездка за границу из страны всеобщего дефицита - это и возможность что-то купить, да и сотня долларов по нашей нищете - дело совсем не лишнее.

Что тут было плохого? Раньше за рубеж ездила лишь партократия, притом за государственный счет, почему бы и "младшим научным сотрудникам" или вчерашним диссидентам и полудиссидентам, прежде наглухо "невыездным", не подышать давно желанной свободой, не увидеть своими глазами то, что они стремились перенести на родную почву? Но незаметно возникал стиль жизни, недоступный большинству, и тем самым реальное отделение от этого большинства.

А затем к вкусу популярности для многих "новых людей" добавились вкус власти, маленькие удовольствия, доставляемые высоким общественным положением: магическое действие удостоверения с почетным титулом, украшающим фамилию, личный кабинет в Белом доме, мягкое сидение персональной "Волги", исполнительность помощников и секретарш. И опять же, что тут плохого? В голову тотчас приходила масса убедительнейших аргументов в пользу того, почему это рационально и необходимо. Ну а то, что 90 процентов народа, от имени которого ты выступаешь и правишь, лишены таких преимуществ, ездят в переполненных автобусах, давятся в очередях, за границей не бывают, живут трудно, бедно и со временем все труднее, - да, это печально, конечно, но ведь мы и работаем для того, чтобы...

Как теперь уже, пожалуй, понятно, все это были искушения дьявола, и одно из имен его (до Августа - главное) было - Горбачев. Искушение заключалось, во-первых, в чувстве благодарности за все перечисленное, ставшее возможным только при нем, а в какой-то части полученное и прямо из его рук. И очень трудно было уловить грань, за которой новые возможности, открытые не для всех, превращались в покупку, а благодарность переходила в сговорчивость, в хотя бы частичную утрату независимости и принципиальности. Во-вторых, весьма действенным - в развращающем смысле - оказалось влияние на нас политической практики и самой личности Горбачева. Во многом благодаря ему мы усвоили, что в политике прежде всего нужно быть "реалистами", что "политика - это искусство возможного" (как часто наши "политологи" за последние годы с важным видом повторяли эту фразу!), искусство прагматики, компромисса, лавирования и балансирования, честность же, искренность, человечность - это нечто из области наивных, детских представлений, неприличных в серьезном политическом обиходе.

Два главных нравственных примера - с противоположным знаком - оказались одновременно у нас перед глазами: пример Сахарова и пример Горбачева. Первый был труден, второй не требовал от нас ничего, кроме снисходительности к самим себе, к своим слабостям и выгодам. Перетянул Горбачев. Не только Ельцин или Хасбулатов - мы все, кто в большей, кто в меньшей степени, оказались его учениками. И незаметно для себя погрязли в мнимозначительных пустяках, в мелких расчетах, в политиканстве.

Все у нас сейчас заражено, проедено политиканством: и пресса, и телевидение, и деятельность едва ли не всех политических организаций, во всяком случае, их руководящих структур. Характерный пример - "Демократическая Россия": мощное когда-то общественное движение, от которого нынче, в немалой мере по вине его конформистского руководства, осталась одна иссохшая оболочка.

Вред, приносимый всем этим нашему общественному развитию, громаден. Говорят, что рыба гниет с головы, и что, каков поп, таков и приход. Это верно, но верно и обратное. Какова атмосфера в обществе, такова и политика правительства. Если бы демократическое движение смогло остаться верным сахаровским заветам, его нравственная сила обязательно передалась бы и тем, кто стоит у руля российского государства, и тогда у реакции не было бы никаких шансов на успех. И напротив: если, допустим, "красно-коричневые" нападают на правительство Г.Бурбулиса - Е.Гайдара, а мы видим свою задачу в том, чтобы во что бы то ни стало его защищать, даже если бы при других условиях сами предъявили ему тот же счет, то кто же будет нам верить? И кто будет верить правительству, которое испытывает потребность не в независимых союзниках и добросовестных оппонентах, а в услужливых подпевалах? Так что посмотрим правде в глаза: именно на нас в первую очередь, на тех, кто считает себя интеллигентами и демократами, лежит нынче главная ответственность, как за недемократическое поведение руководства России, так и за усиление тех же "красно-коричневых".

Почему же мы оказались так повально нестойки перед искушениями славы, власти, комфорта? Почему наш демократизм оказался столь скоропортящимся? Потому, я думаю, что и у большинства из нас, не только у Ельцина, он был неглубоким, невыработанным, ситуационным. Это был демократизм, обращенный только вовне, против некоего внешнего врага (КПСС, тоталитарной диктатуры), но не на самих себя, не на воспитание своего "внутреннего человека". Сравнительно легко быть демократом в узком качестве критика антидемократических порядков (и, соответственно, проповедника законности, выборности, разделения властей и т.п.), гораздо труднее понять демократию во всей полноте ее обязывающих нравственных значений и сделать естественной нормой собственного жизненного поведения. То, что мы не смогли преодолеть эту трудность, подтвердило факт, казалось, опровергнутый было общественным оживлением первых лет "перестройки", - исчезновение интеллигенции, обрыв ее лучших традиций, как один из самых печальных результатов "эпохи застоя" да и всей советской истории вообще.

Русская интеллигенция, особенно со времен Чернышевского и Писарева, не жила без острого чувства ответственности перед народом, своей неоплатной "задолженности" людям, по слову Твардовского. И вот когда это чувство, составляющее ее духовную суть, питавшее дух народников и земцев, дух Чехова и Короленко, Твардовского и Сахарова, ослабло в нас, то мы как бы лишились иммунитета и остались беззащитными перед заразой безнравственности, бессердечия, тщеславия, поверхностности, пустозвонства, политиканства. И пошел мор.

Итоги послеавгустовского развития таковы, что они ставят в повестку дня задачу, которую - по примеру своей статьи "Изжить Сталина! " и в рамках глобальной цели, выраженной этим заглавием, - я бы сформулировал в виде лозунга: "Изжить Горбачева!" Изжить не только из мира политики и из стен государственных учреждений, но, прежде всего, из самих себя, в порядке некоей нравственной дезинфекции своих душ.

Сейчас нередко заговаривают о суде над КПСС. Если подойти к этому делу правильно; если исходить из того, что суть КПСС никогда, за исключением краткого периода революционной молодости, не заключалась в словах, которые она произносила, и не в рядовых членах партии, а в кастовом, классовом интересе ее аппарата; если попытаться учесть глубокие внутренние изменения, которые она не раз претерпевала за свою 90-летнюю историю; если понять, что нынче КПСС нужно искать не столько на съездах ее отпрысков и не на митингах, собираемых демагогией Анпиловых, Бабуриных, Жириновских, эксплуатирующих гнев и растерянность обвально обнищавшего населения, сколько во всякого рода "концернах" - детищах номенклатурной приватизации и в новых структурах власти, включая аппарат президента и Белый дом; наконец, если бы по приговору такого суда все бывшие члены Политбюро и секретари ЦК были подвергнуты страшному наказанию - переселены в двухкомнатные квартиры и посажены на пенсию в 342 рубля, - то при таких условиях означенную идею можно было бы и поддержать. Но только начинать нужно не с этого. Демократы, если они действительно демократы, должны - и это обязательнейшее условие, без которого все остальное теряет смысл, - начать с самих себя. С суда над собой. С личного примера бескорыстия, самоограничения, "нестяжательства", - было в русской церковной истории такое течение, вот его бы традицию нам возродить, хотя бы на тот период, пока так бедствует большинство народа! С категорического отказа от привилегий и тайн, от недомолвок и полуправды. Только такое и идет в зачет, все иное пустяки, слова, слова, слова... Только тогда демократы и могут вернуть себе доверие общества. Сегодня это еще возможно.

Снова хочется вспомнить Некрасова. Все мы, увы, оказались "рыцарями на час", и тем из нас, кто еще жив душою, важно это осознать, проникнуться спасительным чувством стыда и помолиться - перед памятью матери или перед чем иным, что свято:

Выводи на дорогу тернистую!
Разучился ходить я по ней,
Погрузился я в тину нечистую
Мелких помыслов, мелких страстей.


Авось, еще справимся с собой и откроем новую, чистую страницу жизни.
Тогда, будем надеяться, станет возможной ВТОРАЯ ВОЛНА нашей демократической революции, которая излечит и спасет Россию.

Примечания:

1 Позднее я взглянул на это дело по-другому - см. в статье "Оборотень".
2 И об этом в "Оборотне" и других позднейших статьях будет сказано точнее.
3 Многое, что тогда казалось досадной ошибкой, будет позднее осмыслено как порочная, но вполне сознательная политика.
4 Такую характеристику соотношения между "курсом реформ" и интересами "аппарата" приходится признать идеалистической, в действительности же этот курс, начертанный самим "аппаратом", осуществлялся и осуществляется им исключительно в собственных интересах.
5 Сегодня, особенно на фоне развалин Грозного, я уже не стал бы этого утверждать.

содержание

библиография

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.