29 марта 2024, пятница, 15:30
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

26 мая 2009, 12:52

Александр Даниэль: Инициативная Группа стала началом гражданского общества в СССР

«Инициативная группа (ИГ) интересна, в частности, тем, что ее создание стало очень сильной, говоря современным языком, пиар-акцией, трудно представить, насколько сильной. До этого ничего подобного в Советском Союзе не было. Это было нечто невероятно новое. Это было, - опять-таки в переводе на современный язык, - круто», - сказал на 40-летнем юбилее Инициативной группы по защите прав человека в СССР Александр Даниэль, член правления общества "Мемориал", историк движения сопротивления в СССР, сын писателя Юлия Даниэля и активистки протестного движения 1960-1980-х Ларисы Богораз. Юбилей ИГ отметили в «Мемориале» открытой панельной дискуссией: «Сорок лет спустя: судьбы и проблемы правозащитного сообщества в современной России». 

По словам Александра Даниэля, «люди и раньше собирались и писали письма протеста, в том числе коллективные, а с января 1968-го - не только в родной ЦК, но и за границу. ИГ, в общем, занималась тем же самым; строго говоря, это была даже не организация, а авторский коллектив, собравшийся вокруг идеи обращаться с письмами протеста в ООН. Но ощущение, что это очень большой шаг в самосознании, ощущение прорыва, было колоссальным, потому что они назвались каким-то общим словом. Коллективная инициатива реализовалась в форме некоей общественной структуры, ассоциации. В сущности, с этого началось организованное гражданское общество». 

Александр Даниэль отметил, что  в спорах, предшествовавших созданию ИГ, высказывались опасения, что за нее будут судить не только по 70-й статье  («антисоветская агитация и пропаганда»), но и по 72-й («антисоветская организация»). Но, как ни удивительно, за участие в открытых общественных ассоциациях 72-ю статью никому не инкриминировали, – хотя в предыдущие десятилетия советской власти органы тайной полиции, от ЧК до КГБ, славились как раз тем, что умели создавать дела об антисоветских организациях буквально из ничего. «Я могу лишь предполагать, почему это случилось. Ведь что такое диссиденты и, в частности, правозащитники, с точки зрения органов? – Это одиночки, отщепенцы, некоторые из них просто сумасшедшие, которых надо лечить; разве они могут создать какую-то организацию? Судить людей за создание организации означало бы признать факт существования этой организации, а признавать это было нельзя: это значило бы признать независимую организованную общественность как политическую реальность. Не случайно во всех официальных записках КГБ тех лет об ИГ писали: «так называемая инициативная группа». Эпитет «так называемая» служил чем-то вроде заклинания, умаляющего значение события. Не замечать очевидное было уже невозможно, можно было только пытаться отрицать его значимость».  

По его мнению, члены ИГ продолжали делать все то же самое, что и раньше, они, как и прежде, писали открытые письма, только под другой шапкой. Но сама эта шапка, вроде бы абсолютно символическая, оказалась очень важной для понимания новой гражданственности. Само факт объединения людей в группу дал колоссальный психологический и даже культурный эффект.  

«Я бы не сказал, что протестные письма ИГ были слишком эффективными. К тому же,  многие выступления ИГ, если не большинство, посвящены защите самих членов группы. Их ведь сразу же начали сажать, еще до конца года посадили четырех членов ИГ - Генриха Алтуняна,  Мустафу Джемилева, Виктора Красина, Наталью Горбаневскую. И в следующие годы продолжали сажать: общим счетом  11 человек из 15 были арестованы и приговорены. Возникает вопрос, что же это за правозащитная организация, которая вынуждена тратить большую часть своего времени на защиту собственных членов? Главной провозглашенной целью ИГ было информирование мирового сообщества о политических преследованиях в Советском Союзе – но почти никому из жертв политических преследований эта гласность не принесла хотя бы сокращения срока заключения. Так что никакой видимой результативности в деятельности ИГ не было. Но ведь мы не знаем, что было бы с этими людьми, если бы не эта гласность, как бы складывались их судьбы, не были бы их сроки гораздо длиннее. И, наконец, мы не знаем, не было ли бы арестов по политическим мотивам в целом по стране гораздо больше, если бы не деятельность ИГ», - отметил А. Ю. Даниэль.  

Даниэль напомнил, что общее мнение интеллигенции, - и тогда, и теперь, - состоит в том, что в годы брежневского правления было гораздо больше репрессий, чем в хрущевские годы. «Но когда открылись архивы, когда мы смогли посмотреть судебную статистику, выяснилось, что в хрущевские годы – годы «оттепели»! - количество арестов по политическим обвинениям исчислялось сотнями. А во второй половине 1960-х и в 1970-е таких арестов было на порядок меньше, всего по несколько десятков в год, совсем не много на 250-миллионную страну. Хотя, конечно, для нормального общества и один человек, арестованный по политическим мотивам - это ровно на одного человека больше, чем следует… Да, брежневские репрессии были не слишком жесткими, и их было не так уж много по сравнению с хрущевскими. Откуда же эта иллюзия, что брежневский режим был более жестким, чем хрущевский? Мне кажется, дело вот в чем: с середины 1950-х общественные ожидания неостановимо росли, и протестное движение, которое получило название «правозащитного», стало выражением этих общественных ожиданий, точнее -  мерой отставания правительственной политики от этих ожиданий. Люди были уже уверены, что политические преследования – это анахронизм, им место лишь в старых учебниках истории, что этого не должно быть никогда, совсем. Именно поэтому даже умеренные политические преследования при Брежневе воспринимались как что-то неприличное для цивилизованной страны, более неприличное, чем репрессии времен Хрущева. Тем более, что хрущевские аресты были обществом гораздо меньше замечены, чем брежневские: при Хрущеве сажали, в основном, «простой народ», выражавший какое-нибудь недовольство начальством, а при Брежневе, главным образом, интеллигенцию. Да и правозащитников, предававших гласности  каждый политический арест, о котором им становилось известно, при Хрущеве еще не было. В какой-то момент мысль о ненормальности политических преследований была воспринята не только диссидентами, но и всем социальным контекстом, в конечном счете - всей страной. А уж те политические преследования, которые  имеют место сегодня, и вовсе выглядят варварством, рецидивом седой древности; во всяком случае, в глазах людей образованных». 

Какова же была роль, которую сыграли диссиденты в отечественной истории? Александр Даниэль отвечает на этот вопрос так:

«Мне кажется, что самым важным были идеи открытых общественных действий и отказа от применения насилия в общественной жизни. Они постепенно «заразили» общество, и  к середине 1980-х мысль о насильственных революционных преобразованиях уже мало кого прельщала. Формула «Что угодно, только не кровь» была очень важной в перестроечные годы. Интеллигенция, которая тогда вела за собой народ, уже была приучена, – и не в последнюю очередь диссидентской проповедью - к идеям гласности и ненасилия, к ценностям права. Среди наших правозащитников не было Джонов Браунов. Возможно, именно поэтому распад Союза и произошел без той большой крови, которая пролилась, например, в Югославии».

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.