19 марта 2024, вторник, 10:19
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Лекции
хронология темы лекторы

Азбука как культурный код: Россия и Япония

Мы публикуем полную стенограмму лекции, прочитанной известным востоковедом и искусствоведом, доктором искусствоведения Евгением Штейнером 24 января 2008 года в клубе – литературном кафе Bilingua в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру».

Евгений Штейнер закончил МГУ (1981), защитил кандидатскую диссертацию по японской литературе в Институте востоковедения Академии наук (1984) и докторскую по проблемам искусства русского авангарда в Российском институте культурологии (2002). Родился в Москве, жил в Израиле, Японии и США, работал в университетах Москвы (МГУ и РГГУ), Иерусалима, Токио, Йокогамы и Нью-Йорка. В последние два года делит время между Москвой, Манчестером и Лондоном (ведущий научный сотрудник Института культурологии; приглашенный профессор Университета Манчестера и старший исследователь Института Сэйнсбери по изучению японского искусства при Школе Ориентальных исследований Лондонского университета). Автор восьми книг и статей по истории искусства, литературы и культуры. Среди недавних публикаций: перевод текстов Хлебникова и Крученых с предисловиями и комментариями для книги "Victory Over the Sun" (London, 2007); научная редактура, дополнения, обновление и перевод японских текстов для двухтомного каталога японской графики, хранящейся в ГМИИ (М., 2008).

См. также:

Текст лекции

Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)
Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)

Я признателен собравшимся, организаторам, которые не побоялись пригласить меня сюда выступить с моей несколько экзотически запредельной темой. Я не буду говорить ни о судьбах российской интеллигенции, ни об общественно-политическом моменте, ни о чем-либо другом столь же животрепещущем и насущном. Рад был бы, но не очень владею контекстом. Моя сегодняшняя тема, с одной стороны, вполне академична. Сразу скажу, что родилась она из текста, составленного для выступления на международной конференции, посвященной кириллице, кириллической азбуке. Я сопоставил ее с несколькими японскими азбуками, и мне кажется, что в этом весьма узком и академическом материале можно тем не менее усмотреть общие культурные особенности и основные концепты, российской ли или шире западной, или японской традиции, которые достаточно четко, если не описывают, то указывают, в каком направлении развивались культуры, пользующиеся той или иной азбукой. Соответственно, какие-то общие выводы будут нарабатываться, не будучи произносимыми, в ходе моего выступления, а под конец я постараюсь их суммировать и подытожить.

Для разгона надо сказать, что я думаю о кириллице как таковой – здесь я вряд ли оригинален, а просто суммирую. Это одна из немногих письменностей мира, на который создана великая литература. Кириллица вобрала в себя и отзвук божественной эллинской речи, она хранит элементы графического облика еврейских библейских текстов, и, разумеется, едва не целая треть ее коррелирует с латинским алфавитом. Т.е. можно сказать, что кириллица восходит ко всем трем великим традициям западного иудео-христианского мира. И кириллица намного лучше, чем другие азбуки, приспособлена к национально-лингвистическим модификациям – в частности для передачи русского языка, например, для передачи палатализованных, мягких, шипящих, гласных. Т.е. те народы, которые пользуются кириллицей (а в основном я говорю о русском языке) могут счастливо избежать необходимости употреблять диграфы (их есть очень ограниченное количество), триграфы для передачи одного звука (как немецкое -ш- (-sch-) или есть даже такое чудовищное понятие, как тессерографы, когда в том же немецком требуется четыре буквы для передачи звука -ч- (-tsch-).

Но при этом в современном мире кириллица занимает не самое выгодное положение, и, по моим наблюдениям за последние 20 лет над кириллическим алфавитом, надписями и текстами, созданными на кириллице во всем мире, я бы сказал, что кириллица теряет свои позиции, находится в достаточно плачевном состоянии. Почему и как – об этом я сейчас не буду говорить, а мы это вынесем в часть вопросов и ответов, чтобы у нас было больше времени. Но заранее скажу, что я с таким положением категорически не согласен, что это крайне обидно, и даже в России кириллица далеко не всегда играет ту роль, которую она, казалось бы, должна была бы играть.

Я начну с самого начала, а именно – с алфавита или азбуки. Речь пойдет о символическом смысле всего алфавита и отдельных букв, в коем я вижу проекцию самых общих ментальных структур на систему письменности. В этом отношении ни кириллица, ни русский язык не являются чем-то особенным. Вероятно, во всех письменных традициях принято придавать повышенный, символический статус буквам, посредством которых формируется, фиксируется, создается и передается далее представление о мире, в котором отражается и душа человека. Толкованию и часто сакрализации подлежит и графика букв, и их названия, значения, числовые, прочие символические значения (вспомните еврейскую гематрию и многие другие примеры).

Борис Долгин: Думаю, эти вещи придется пояснять.

Штейнер: Гематрия – это учение о числовых значениях букв, с помощью которого можно раскрыть тайный смысл слов и получать ответы на сокрытые вопросы.

Долгин: И с помощью чего происходит нормальная цифровая-языковая игра.

Штейнер: Разумеется. Про игры я буду много говорить дальше. Так вот, наряду со всем прочим такой символизации, сакрализации и подлежит сам принцип организации букв, а именно алфавит. Я рассмотрю разные попытки систематизации русской азбуки, начиная с ее отдаленных истоков. А потом сравню это с кардинально противоположным японским принципом, по которому они организуют свои силлабические азбуки, она там не одна, а их несколько.

Для начала следует сказать, что неизвестно, как именно называл кириллические буквы ученик Кирилла и Мефодия Климент Охридский, который, вероятно, кириллицу и сочинил, тогда как все знают, что Кирилл и Мефодий изобрели глаголицу, это было несколько раньше, чем кириллица. Также невозможно достоверно доказать, как называли сами солунские братья Кирилл и Мефодий буквы той глаголической азбуки, которую они изобрели. Тем не менее, слова «аз», «буки», «веди», «глаголь», «добро», «есть» и т.д. очень рано прикрепились к соответствующим славянским буквам и служили для облегчения запоминания букв.

В начале XIX в. в России романтическая филологическая традиция, взыскующая народных корней, народного духа, пыталась придать какой-то смысл и построить связный текст из названий этих букв. В частности широко известна интерпретация филолога и комментатора древнерусских текстов с говорящей фамилией Грамматин. Он в 1823 г. в своих комментариях к «Слову о полку Игореве» писал, что азбука, кроме простого названия букв, заключает в себе смысл: первоначальное их название, вероятно, было следующее, цитата: «Я Бога ведаю, глаголю: «Добро есть, живет на земле». Кто, как люди мыслит: «Наш он». Покой рцу, слову твержу». Т.е., если вы следите, первая буква каждого слова – это ничто иное, как алфавитные буквы в порядке их обычного следования. Дальше продолжаю цитату: «Мысль весьма приличная для того, кто познал истинного бога и стал мыслить подобно людям, т.е. посредством письма, и изображать свои мысли. Сей смысл славянской грамоте дан без сомнения в подражание еврейской, в которой св. Иероним находил таинственный смысл».

Грамматин дал довольно складную реконструкцию азбучного текста, но, главным образом, видимо, эта реконструкция известна по весьма резкому негативному отзыву Пушкину. Он отозвался так: «Буквы, составляющие славенскую азбуку, не представляют никакого смысла. Аз, буки, веди, глаголь, добро etc. суть отдельные слова, выбранные только для начального их звука. У нас Грамматин первый, кажется, вздумал составить апофегмы из нашей азбуки. Как это все натянуто!»

В значительной степени Александр Сергеевич, я думаю, был прав, как и во всем остальном, но Грамматин не был первым. Незадолго до него и несколько раз после него в первую треть XIX в. романтические русские слависты, русисты, филологи делали очень похожие построения. Например, был такой А.Буков. Вероятно, это говорящий псевдоним. А.Буков, автор «Русской грамматики», писал о символическом значении букв следующее: «В их [названий] звуках –  моя философия. Я нахожу в них первое впечатление младенчества, знания, способность говорить, драгоценное преимущество человека. Я усматриваю постепенность, достойную подражания, развитую мысль первоначального существования. Аз – человек родится. Буки – страшится всего в младенчестве. Веди – начинает познавать. Получает глагол. И уверяется, что добро есть, живет на земле» и т.д. Примерно в таком же ключе выступали другие авторы около того же времени. «Я бог всеведущий» и тому подобное.

Суммирую. Предположения об изначальном смысле во всех этих построениях различались лишь вариантами связности и количеством конъектур. Примеры, где этих конъектур было больше, я выпустил. Но, тем не менее, существовал принцип раз и навсегда установленного порядка азбуки, который, окажись он подвижным, мог бы дать больше возможностей для семантизации кириллического алфавита и интерпретации его, как сознательно заданной программы. Тем не менее, порядок никогда и никем сомнению не подвергался.

Интересно отметить, что уже в самые последние годы, в постсоветский период, пафос мистической сакральности кириллической азбуки прозвучал снова, я бы сказал, с новым религиозным трепетом и жаром. Я видел несколько совершенно неофитских публикаций. Даже если по существу в них что-то и верно, с ними трудно согласиться, потому что эти тексты составлялись отнюдь не с академической трезвостью. Например, такая цитата: «Азбучный именослов, как и графемы кириллицы, включал в себя часть неговорящих элементов и обеспечивал в индивидуальном сознании некий мерцающий огонь сакральной истины, пафос которой пронизывал все напутственное слово Первоучителя. Все это говорит о  том, что в азбучном именнике св. Кирилла осуществлен гениальный замысел ее создателя. Он представляет собой не только ментальный текст, лапидарный в силу специфики жанра, он при этом удивительно емко и поэтично очерчивает строение внешнего и внутреннего, душевного космоса. Азбука св. Кирилла задает ключевую микромодель христианской культуры во всей ее полноте, в единстве видимого и невидимого, рационального и иррационального, эзотерического и экзотерического». Конец цитаты, дальше еще 10 страниц примерно такого же текста. В дополнение к этому большое место в публикации занимает страстная полемика с противниками этой теории.

Вероятно, более трезвым будет признать, что «ключевая микромодель», по выражению предыдущего автора, которого нет нужды здесь называть, прослеживается из славянского именника кириллицы не вполне четко и последовательно. Это неудивительно, поскольку Кирилл, если в рабочем порядке признать, что это именно он придумал азбуку и предложил названия ее букв (буки, веди и т.д.), или его ученики в общем и целом следовали порядку греческого алфавита, который следовал порядку финикийского, который, наряду с еврейским, следовал протосинайскому.

Графический рисунок букв, их порядок и названия были практически одинаковыми, начиная с незапамятных времен, примерно с XVIII-XVII в. до н.э. или 3 700 лет до н.э., когда появились первые буквы протосинайского алфавита, сопоставимые с тем, что мы сейчас имеем в латинице, в греческом алфавите и в кириллице.

Прежде чем перейти к японским азбукам, следует остановиться еще на более старых, нежели кириллица, западных алфавитах. Что означают названия букв в других алфавитах – алеф, бет, гимель, далет и пр. Считается, что именно от них произошли греческие альфа, бета, гамма, дельта. Но это далеко не однозначно. Во-первых, и в греческом, и в библейском иврите все эти слова семантизируются достаточно плохо. Они очень слабо связываются с картинками или протобуквами, которые, как традиционно считается, произошли от упрощенных иероглифов. Например, «алеф» на протозападносемитском означал «бык». Соответственно, считается, что рисунок головы с рогами потом превратился в букву А. Далеко не все ученые с этим согласны. Я могу это все нарисовать, если публика изъявит желание посмотреть, но, наверно, все эти вещи, во-первых, известны, а во-вторых, их можно легко найти в интернете.

Соответственно, не вполне понятно, откуда эти названия букв возникли и в греческом, и в еврейском. В частности кивают на евреев, а некоторые гебраисты говорят, что  нет, алеф, бет ничего не значат, может быть, когда-то буква «бет» происходила от рисунка дома (ивр. бейт), или буква «далет» или «дельта» или «де» похожа на дверь, которая на иврите «делет». Но самая старая графема этой буквы похожа совсем на другое. Это я нарисую. Наверно, это больше похоже на рыбу, тем более, что это слово «даг» начинается с той же самой буквы. А эта дельта очень относительно похожа на дверь. Считается, что это был треугольный полог в палатке. Это все домыслы ученых, которые однозначно не верифицируемы.

Для меня здесь важно отметить, что достаточно рано на рубеже новой эры, эпохи первых христианских апологетов, только что упоминавшийся выше в цитате из Грамматина отец церкви св. Иероним, когда переводил с помощью еврейских учителей-таннаев Библию на латинский язык, давал толкования всем этим буквам не соответственно конкретным еврейским словам, а просто подбирал сходные латинские слова, которые как-то могли коррелировать с соответствующими еврейскими словами. Он писал: бет-домус, дом; гимель – пленитюдо, изобилие, что-то большое, видимо, что, как он считал, восходит к еврейскому слову «гадоль – большой», но в западносемитском древнем языке такого значения не было.

Здесь важно отметить, что поздняя  еврейская талмудическая традиция отрицала какое-то особое значение названий букв. Некоторые ученые считают, что эти слова «алеф», «бет», «альфа», «бета» были бессмысленными, чисто мнемоническими, и они возникли из задач обучения школьников для лучшего запоминания. Это были первые слова, которые составлялись в мнемонических текстах в виде двух табличек. Тогда писали на табличках, и держали в одной руке одну табличку, в другой руке – другую табличку, и чем наполнялись строчки, следовавшие за каждой конкретной буквой, было впоследствии утеряно.

Сходная идея содержалась в одной из статей. Вяч. Вс. Иванова, первая его статья в перваом номере журнала «Elementa», который, кажется, прекратил свое существование несколько лет назад. Он толковал слово «elementa», а ведь это не что иное, как порядок латинского алфавита, начиная с его второй половины: l, m, n – «элемен». Т.е. это могло быть второй табличкой типа двух табличек или скрижалей, на которых были записаны 10 заповедей, а так по 11 букв в 22-х буквенном алфавите могли в свое время записываться на таких табличках или глиняных таблетках. В частности первые такие таблички были найдены при раскопках месопотамского города Угарит, они относятся к XIV в. до н.э., т.е. 3400 лет назад, и уже там содержатся первые буквы, которые по-русски называются а, б, в, г, д и т.д., т.е. этот порядок оставался всегда неизменным.

Интересно отметить, что этот порядок повторяется в некоторых библейских псалмах. Есть псалмы, которые в оригинальной записи на иврите представляют собой акростих. Наибольшей известностью, видимо, пользуется Псалом 144 (это в православной традиции, а в еврейско-масоретской традиции, равно как в католической и протестантской, он имеет номер 145): «Вознесу тя, Боже мой, царю мой, и благословлю имя твое в век и в век века». Это алфавитный акростих, в котором есть 21 строчка и 21 буква, почему-то в самой середине выпала буква «нун», а все остальное начинаются через алеф, бет, гимель, далет, вав и т.д. Можно сказать, что и этот псалом был своего рода мнемонической считалкой, которая воспроизводила своим обликом установленный алфавит. И таких акростихов в псалмах было много. Если кто-то интересуется, могу указать их номера.

Вслед за акростихами Псалмопевца многочисленные алфавитные стихи и песни стали популярны практически во всех культурно-языковых традициях Запада, включая, разумеется, и русскую кириллическую традицию. Популярность таких русских стихотворных азбук не сходит на нет и по сей день. Достаточно залезть в интернет и путем несложных комбинаций поиска обнаружить там массу детских и очень часто идиотских азбук. Например. «Зинаида-Зиночка, в волосах резиночка», это про букву З. Вот еще. «Захар, Зиновий – имя для мужчины, его носить нужна причина». Я долго думал, какая причина, но, наверно, тут на евреев намекают. Есть, разумеется, и всякого рода «гусарские» азбуки. Вот например: «Икар был первым, кто летал, // Икрою лишь буржуй блевал». Видимо, такого рода стишки восходят к Маяковскому, который в Окнах РОСТА давал свои революционные азбуки. Вот пример на букву Т. «Тот свет буржуям очень сладкий, // Tрамваем Б без пересадки».

Такой идиотизм азбучных стихов, видимо, равно распространяется и на безвестных умельцев, которые пишут про «Зиночку в волосах резиночка» и на «трибуна-главаря», поскольку очень редко из установленного традицией, а, может быть, божественным глаголом, алфавита можно сделать что-либо осмысленное.

Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)
Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)

Прежде чем перейти к принципиально иному японскому варианту, расскажу еще об одной традиции семантизации азбуки. Это так называемые панграммы. Так называют алфавитные предложения, в которых встречаются все буквы. Традиция составления таких предложений восходит еще Гомеровым гимнам в архаической греческой традиции, они периодически встречаются в разных языках на всем протяжении западной культурной традиции, есть они и в русском языке. И надо сказать, некоторые люди специально соревнуются, чтобы сочинить такое, хотя возможности для этого крайне ограничены.

Я прочту два или три таких варианта панграмм, в которых есть не только буквы, но и знаки все препинания. «Экс-граф? Плюш изъят. Бьем чуждый цен хвощ!» Можно думать о том, что это означает, но, по крайней мере, каждое слово можно найти в словаре, и в этой фразе повторяются 33 буквы, и каждая только по одному разу. Есть такие примеры и в других языках. Я обещал еще один пример из русского. «Эй, жлоб! Где туз? Прячь юных съемщиц в шкаф».

Русский язык не очень для этого приспособлен. В некоторых других языках примеров есть побольше. Я нашел совершенно очаровательную виньетку в польском языке. Поскольку там очень много шипящих, я затрудняюсь это произносить, там учтена даже вся диакритика. «Pójdźże, kiń tę chmurność w głąb flaszy!» «Пойдем, утопи свою угрюмость в глубине бутылки!» Это очень легко запомнить, только беда, что алфавит все-таки построен не в таком порядке.

Действительно, никому не придет в голову вспоминать порядок букв или учить детей азбуке по таким фразам, типа «Экс-граф…» или «Эй, жлоб!...». А в древней Японии все обстояло совершенно иначе, намного серьезнее. Поэтому, если мы сейчас обратимся к японцам, то увидим существенные, ключевые различия в самой ментальной структуре, которая организовала эти разные принципы.

Как все знают, национальная японская письменность состоит из иероглифов и слоговой азбуки, которой можно писать слова полностью, но сейчас чаще всего дописывают изменяющиеся части слова в конце после иероглифов. Иероглифы были заимствованы из Китая, азбуку японцы изобрели сами, существуют две разновидности, катакана и хирагана. Я в дальнейшем буду говорить о хирагане, они различаются графически, хотя произносятся одинаково. В разные исторические периоды существовало 47, 48 или 50 знаков.

Считается, что самой первой системой организации японских силлабем или слоговых знаков была азбука под названием ироха. Она приписывается учителю, основателю буддийской школы Сингон Кукаю, который жил в начале IX в. Если верить традиции, он сочинил стихотворение, которое называется Песня «Ироха». Ироха – это первые три знака. Это стихотворение является полной панграммой, в него входит 48 знаков этой азбуки, и все знаки встречаются только один раз. Сначала я приведу, как эта азбука читается по-японски, а потом дам перевод академика Н.И. Конрада.

Читается это примерно так.

Иро ва ниоэдо

Тиринуру во

Вага ё тарэ дзо

Цунэ нараму

Уи но оку яма

Кё: коэтэ

Асаки юмэ мидзи

Эи мо сэдзу

Эквиритмически, т.е. тем же самым размером, молодой будущий академик Конрад перевел это так:

Красота блистает миг —

И увяла вся.

В нашем мире что, скажи,

Пребывает ввек?

Грани мира суеты

Ныне перейди,

Брось пустые видеть сны

И пьянеть от них!

Дальше я прочту свой менее поэтический, но более точный перевод, который, может быть, добавит некоторые обертоны смысла.

Цветы еще благоухают,

Но уже облетели.

Кто в нашем мире, увы,

Живет вечно?

Суеты огромные горы

Сегодня же преодолев,

Не зри пустые мечты

И не пьяней от них. 

Это стихотворение является ни много ни мало квинтэссенцией всего буддийского миросозерцания. Там даже есть чисто буддийские термины, которые пришли из Китая из буддийских сутр. Например, японское слово «уи» это китайское «ювэй», «деяния». Вероятно, в публике чаще знают слово «увэй», которое упоминает Гребенщиков в одной из своих песен («внедряя в жизнь увэй»). «Увэй» - недеяние, «ювэй» - деяния.

Это слово есть и здесь, и мы его с Конрадом перевели как «суета». Первое слово «иро» означает «цвет», расширительно «краса», «цветок». Может также обозначать «страсть» или «любовь». Т.е. получается, что признание окружающего мира, сколь бы прекрасен и благоухающ он ни был, есть нечто преходящее. Эта печальная скоротечная иллюзия передана как «пустые сны», и именно это является ключевой позицией буддизма, пронизанного пессимизмом.

Вероятным источником этой японской Песни «Ироха» стала гатха – религиозное индийское буддийское стихотворение, в котором кратко выражается суть учения. Ниже я приведу это четырехстрочное стихотворение из «Нирвана-сутры», «Маха-паринирвана-сутра».

Звучит оно по-русски так.

Все приходит, нет постоянства

Вот закон рожденья и смерти.

Истреби и рожденье и смерть,

Угаси суету и веселье убей.

Но именно поэтому любование, умиление быстротечной красотой сделалось основной чертой японского национального характера.

Песня «Ироха» стала культурообразующим текстом во всех смыслах. Во-первых, это была азбука, по которой детей учили алфавиту. Во-вторых, сам порядок следования слогов стал порядком организации при перечислении, как первое, второе, третье или а, б, в, так перечисляли до самого последнего времени в Японии все через и, ро, ха. Кроме того, в словарях и энциклопедиях статьи составляли именно по этому принципу примерно до конца Второй Мировой войны, а иногда, правда редко, это встречается и сейчас. И в-четвертых, что очень важно для моей дальнейшей темы, со времен раннего Средневековья в Японии были известны поэтические игры, которые, кстати, далеко не так просто отличить от религиозного ритуала.

Это были игры, в которых азбука ироха являлась своего рода программой, на основе которой составлялись акротелестихи. Теле- – это стихи, в которых смысловым значением наделяют все последние буквы в отличие от первых букв акро-. В Японии очень любили играть примерно в следующую игру. Группа участников, (а это могла быть дружеская пирушка, а также коллективное паломничество в храм), расписывала пространственный двухмерный текст.

Здесь мне придется писать на доске. Справа налево вверху страницы горизонтально записывалась азбука ироха. И, ро, ха, ни, хо, хэ, то. То же самое писалось внизу. И в пространстве между этим каждый из участников сочинял свой собственный текст или на любую тему, или на общезаданную тему, но в котором его танка («короткая песня») начиналась бы в первом случае со слова или слога «и» и заканчивалась бы «и». Второй писал, начиная и кончая свой текст словом (или слогом) «ха». В традиционной записи танка записывались или в одну вертикальную строчку, иногда в две строчки, но никак не в пять строчек, как это принято писать в русских переводах.

Соответственно, получался квадрат, в котором отдельные короткие стихотворения (танка 31 слог) являлись конкретными зарисовками на тему природы, любви, чего угодно. Но все они были в буквальном смысле обрамлены, вставлены в рамку азбуки. В результате этого текст превращался уже не просто в конкретные зарисовки каждого отдельно взятого человека, но и все это вписывалось в рамку буддийской формулы мироздания, любования быстротечной красотой, признания ее непостоянной иллюзией и т.д. Иными словами, эта рамка и все стихотворение «Ироха» представляет собой конденсированное хранилище «всего», из которого при желании могли развертываться самые разные тексты.

Кроме того, здесь есть много других фокусов. Если записать стихотворение «Ироха» в квадрат семь на семь, то последние знаки (если записывать по вертикали, то внизу, если записывать по горизонтали, то справа или слева, они могли и справа налево, и слева направо), самая последняя строка семантизировалась сама по себе, прочитывалась «Токанакэтэ сису» и означала «Без вины погибаю». Т.е. существует эзотерическая традиция о том, что наказанный в конце жизни Кукай таким образом зашифровал послание о своей печальной доле.

Такого рода стихотворения с секретом, в которых были зашифрованы другие тексты, были очень развиты в японской традиции. Этот жанр назывался «орику-ута» или буквально «стихи с загибом», если ты их записываешь определенным образом, загибаешь (или разбиваешь) строчки, там можно прочесть зашифрованное сочинение.

«Ироха» была далеко не единственным текстом, не единственной алфавитной песней-программой в японской традиции. Более того, она была даже не первой. Я начал с нее, потому что она наиболее известна. Я не сказал, что хотя «Ироха» традиционно приписывается Кукаю, который жил в IX в., считается, что это было написано не им, а на 150 лет позже. Еще раньше, на рубеже X в. была сочинена мнемоническая алфавитная песня-считалка под названием «Амэцути». «Амэ» - небо, «цути»- земля, т.е. «Песня неба и земли». В ней набор основных слагаемых Вселенной или мироздания был составлен таким образом, чтобы все эти слова были составлены из дважды не повторяющихся слов.

Звучит это примерно так, я прочитаю начало: «Небо, земля, звезды, воздух, горы, реки, хребты, долины, облака, туман, пещеры, люди, псы, первый, последний...». Опять же слова выбраны не просто так, чтобы они не повторяли один и тот же слог дважды, но и с явно символическим значением. Дается таксономический перечень всего японского космоса: небо, земля, человек посередине, горы, воды (вспомните классический пейзаж в Японии назывался «сансуй» «горы-воды») и т.д. Т.е. в этих 48 слогах уместилось не много не мало, а все первоэлементы вселенной.

Точно, как и рамка «Ироха-ута», стихотворение «Амэцути-ута» так же могло служить программой для составления акротелестихов. Записывалось это точно так же в две строчки вверху и внизу, начиналось это соответственно со слогов а, мэ, цу, ти и т.д. Короче, пейзажные зарисовки, в принципе, о чем угодно, но имеющие заданные первый слог и последний слог. Это все великолепно вписывалось в систему мироздания. Две соседние вертикальные песни или танка объединялись соседними словами, в данном случае а, мэ. Получалось «небо». Две песни неба, дальше идут две песни земли, потом идет звезда, потом человек и т.д. (Я приводил примеры таких стихотворений в своем переводе в недавно изданном сборнике «Хайкумена-3»).

Ради справедливости и академической педантичности скажу, что в Японии существовало еще не менее десятка таких алфавитных песен, когда 47 или 48 слогов объединяли по совсем другим принципам, чтобы составить другие тексты. Был даже такой жанр средневековой словесности, который назывался «тэнараи-ута» или «учебные песни». Т.е. можно было сочинить на свой собственный вкус алфавитную мнемоническую считалку, и таким образом запоминать азбуку.

Уже после Второй Мировой войны все эти азбуки, включая наиболее употребительную ироха, уступили место другой азбуке под названием годзю:он, а именно – система из 50 знаков. «Пятьдесят знаков», которая была составлена уже не по мифопоэтическому принципу, но по сугубо формальному: а-и-у-э-о, ка-ки-ку-кэ-ко, са-си-су-сэ-со и т.д. Тем не менее, можно было бы подумать, что под влиянием Запада или во время американской оккупации японцы, наконец, решили сделать это формально упорядоченно. Абсолютно не так. Это самая древняя система, которая была известна в Японии очень давно, еще во время жизни того же упоминавшегося мной Кукая. Она пришла из Индии, восходит к индийской системе варнапатха. Просто высокоформализованная индийская философия была для японцев не релевантна, слишком рациональна, и абсолютно не привилась в древности.

Подведем итог. В Японии вплоть до самого последнего времени господствовал поэтически-метафорический способ организации алфавита посредством ритмических панграмм, которые были осмысленны и передавали и смысл, и чувства, и мировоззренческую глубину. Главная мысль «Ироха-ута» - мысль об увядании красоты, и она стала главной мыслью всей японской культуры. Существенным моментом японской традиции вообще является ее подвижность, отсутствие жестких, неизменных шаблонов и категорий, некой рамки или структуры. Это и является уникальной особенностью японского типа культуры, залогом эффективной приспособляемости японцев к меняющимся условиям мира. Т.е. применительно к нашей теме, такая черта японского национального характера выразилась в наличии нескольких панграмматических алфавитных моделей, хотя далеко не равноценных по употребительности. Но две названных мной, «Песня об увядании красоты» («Ироха-ута»), и «Песня неба и земли» («Амэцути-ута») имеют еще и мировоззренческий смысл, и это, на мой взгляд, является объясняющим моментом для японской традиции. Такая картина радикально и принципиально отличается от кириллического и – шире – западного алфавитного мышления, которое диктует одну-единственную, заданную на все века и на все языки, и все народы модель. При этом названия букв чаще всего с абстрактными или устаревшими (как буки, веди, глаголь) до полной непроницаемости и темноты названиями. Эти названия трактуются или религиозными или «патриотическим» сознанием в повышенно-мистических тонах, в ареоле святости. Но при этом они плохо поддаются сквозной семантизации и осмыслению, как некий от начала и до конца семантизируемый текст. Тем не менее, отдельные сочетания, куски алфавитных текстов, будь то для кириллицы или в латиноязыках, безусловно, являются многозначащими островками смысла. Например, «глаголь». Мысленно поставим двоеточие: добро есть. Я бы сказал, что это едва ли не самый интересный и показательный пример. Добро, несомое глаголом. Что это как не программа действия, которая задает носителям этой традиции веру в слово. Домысел это или нет, но, пожалуй, это в какой-то степени обнадеживает. Это ли не руководство к действию для начинающих поэтов: «Глаголь! Добро есть». Все, спасибо.

Обсуждение

Борис Долгин: Мы услышали, что в японской культуре возможна вариативность последовательности и осмысления в рамках имеющихся философских концепций. Мы услышали, что в рамках западной традиции последовательность жесткая и однозначная, и осмысление гораздо более спекулятивное и недоказуемое. Дальше? Следующий логический шаг в сопоставлении? Что из этого следует?

Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)
Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)

Штейнер: Из это следует то, что западная традиция в самом широком плане более жесткая, и когда-то, может быть, случайно найденная форма окостеневает в ущерб смыслу (может, удобству). А как тогда у японцев? Японцы по мере надобности это охотно меняют, и у них эта традиция и не умирает. В алфавитной считалке – основа мироздания. И мне кажется, что это намного более говоряще хотя бы для сознания детей, которые впервые в школе запоминают не просто какой-то непонятный, отвлеченный от действительности порядок азбуки, но семантизируют это и накладывают на некую мировоззренческую основу. Мне кажется, эффективность такого рода подхода выше.

Долгин: Из какой логики происходило изменение базовых японских считалок, т.е. происходил переход от одной последовательности к другой. Это было индивидуальное творчество, принимавшееся традицией для выражения нового смысла или старого смысла, но в новой форме, или просто возникала эта универсальная последовательность, или это какой-то другой процесс? Т.е. закономерность возникновения и трансляции. Или это особый жанр японского фольклора.

Штейнер: В значительной степени можно связать с десяток известных алфавитных песен с конкретными авторами, т.е. это не вполне фольклор. Но установить меняющееся мировоззрение по этим песням, я не уверен, что возможно, за исключением разве что самых последних, созданных в ХХ в. Тем не менее, «Ироха» - это квинтэссенция буддийского учения, которая возникла в самый ранний период проникновения и одомашнивания буддизма в Японии. А Песня «Неба и Земли» - это просто попытка в 50 слогах дать тезаурус и сжатую модель всей Вселенной. Т.е. они друг другу в принципе не противоречат, просто два разных подхода использования алфавитной цепочки.

Долгин: Фольклор я употребил в более широком смысле, когда главный вопрос не в исходном отсутствии автора, а в том, прошел ли текст «коллективную цензуру», прошло ли это стадию изменчивости и закрепления наиболее устойчивых форм. А то, что когда-то кто-то это создал, и это даже косвенно установимо – вопрос второй.

Григорий Чудновский: Я хочу спросить в параллель тому, что вы рассказывали. Если эта параллель совсем уводит, то нет. По церковной азбуке нечто подобное, что вы говорили по кириллице осуществляется, как исследование про коды и пр., или это не предмет интереса персонально для вас и для науки. Я не профессионально этим владею, есть ли разница между церковно-славянской азбукой и кириллицей? И есть в ней интересная академическая проблема, как вы говорите о кириллице?

Штейнер: Есть. Таких исследований есть несколько. Обычно, правда, это связывается со всякого рода религиозно-патриотическими идеями. А что касается церковно-славянской азбуки, то русская из нее выросла, поэтому все названия букв - буки, веди – уходят, естественно, в церковно-славянскую. И есть несколько публикаций, впрочем не очень много.

Долгин: Возможно, речь еще идет о том, насколько пытаются осмыслить те буквы, которые в древнерусском не прижились, но в церковнославянском имелись, например, юсы.

Штейнер: Осмысляют и это. Но, давая начало некоторых реконструкций, я опускал конец, потому что чем ближе к концу, тем хуже это реконструируется. У меня есть несколько цитат, и там после слова «отцы», «рцы» очень сложные построения со словом «хер», и тут уже очень много места для домыслов. А чтобы просто так прочесть это связно плохо получается. А старые буквы там присутствуют.

Долгин: Есть ли попытки сопоставления логики называния букв кириллических и называния букв еврейских, т.е. не просто констатация сходства, но попытка сопоставления, реконструкции смысла.

Штейнер: Об этом мне неизвестно, и что-то могло от моего внимания ускользнуть, но я не видел таких текстов. И честно говоря, мне сложно представить, чтобы будь то славянские, болгарские или русские слова могли бы найти убедительную корреляцию со словами, которые звучат столь экзотически, как алеф, бет, гимель, далет и т.д. Я не уверен, что это возможно.

Долгин: Работали ли вы с другими азбуками, кроме перечисленных?

Штейнер: Нет. Я работал с кириллической азбукой, которая произошла от греческой при участии других, латинской, финикийской и протосинайской. Это самая старая основа всего западного. А также с японской.

Вопрос из зала: У вас прозвучало, что алфавит иврита и греческий алфавит произошли от протосинайского. Кто оказался роднее и ближе к нему? Существуют различные книги на иврите, которые по годам должны быть намного раньше, времен построения Вавилонской башни. Я их не видел, но они передаются и существуют, эти книги есть, они тогда написаны и написаны на иврите. И в это же время существует какой-то протосинайский. Это не иврит?

Штейнер: Нет, это то, что было раньше, еще до евреев, евреи не самые первые. Сравнительно недавно, еще два-три десятка лет назад, считалось, что первый алфавит возник в Финикии, и еврейский алфавит произошел от финикийского. Сейчас найдено более старое звено, которое называют протосинайским. Это продукт ментальной или культурной деятельности западносемитских племен, т.е. евреи были одним из последующих племен, происходивших приблизительно из того этнического субстрата

Долгин: Но тоже западносемитского, в отличие от восточных семитов - аккадцев и пр.

Штейнер: Да, именно, но это было раньше. Когда говорят о той эпохе – о XVII в. до н.э. – то ученые, которые могут несколько расходится с библейской хронологией, считают, что говорить о древних евреях или израэлитах, Israelites, как говорят по-английски, еще немного рано. Но действительно были западносемитские племена, которые изобрели этот алфавит, как считается, под воздействием древних египтян. Ибо в то время (реальные отголоски этой истории зафиксированы в Библии) многие представители старых западносемитских племен были в египетском плену, и не обладая достаточной культурой, чтобы выучить много сотен иероглифов, они изобрели для своих целей систему упрощенных псевдо-египетских знаков, в которых они использовали (и это было величайшее революционное изобретение) не значение, а только первый звук этой графемы. Т.е. если считать, что вот этот знак вверху (показывает на доску) обозначал рыбу и читался «даг», то они его всячески упростили и стали говорить, что это не рыба, а это нечто «д». Они сделали вырожденное, не иероглифическое, а буквенное или акрофоническое письмо. Это считается самым первым, а уже оттуда пошло финикийское, а от финикийского началось распространение древнееврейского, греческого и т.д. Это все можно найти, существуют такие построенные таблицы-деревья.

Долгин: Да. Например, есть сайт «Вавилонская башня» круга исследователей, во главе которого стоял при жизни выдающийся наш лингвист Сергей Старостин. Материалы этого сайта могут помочь разобраться с некоторым современным представлением о генеалогии языков мира. Отчасти этому была посвящена прочитанная у нас лекция Олега Мудрака.

Вопрос из зала: Насколько я вас понял, вы говорили о том, что японский метод организации азбуки является достаточно гибким, каждый раз можно организовать азбуку по-новому. А метод организации азбуки западных культур, наоборот, является очень жестким, начавшийся чуть ли не от протосемитов, построенный по непонятной структуре, и дальше все остальные народы просто перенимали это и считали сакральным порядком букв. Из этого следует, что японская культура в меньшей степени ориентирована, прежде всего, на культ предков,  и, наоборот, западная культура должна быть ориентирована на сохранение порядка, унаследованного от предыдущих поколений. Но в области практического поведения мы видим ровно противоположную ситуацию. Западная культура как раз ориентирована на преодоление наследия предыдущего поколения, все в большей и большей степени, особенно современная западная культура, но даже начиная с древних греков, ориентирована на конфликт поколения, в то время как японская культура, насколько я понимаю ориентирована, наоборот, на повторение опыта предыдущих поколений. Далее. Западная культура ориентирована на гибкость личного поведения, вплоть до современности, когда устанавливается почти абсолютная гибкость. Японская культура ориентирована на очень жестко заданную со стороны поведение личности, четкое проигрывание социальной роли вплоть до самоубийства, если человек неправильно исполняет социальную роль, либо ролевой конфликт, возникает ролевая функция. Грубо говоря, японские командиры кораблей во время Второй Мировой войны с мостика никогда не уходили, в результате очень быстро японцы потеряли всех своих хороших морских офицеров. Т.е. человек-функция, капитан корабля, корабль тонет, человек с ним. У меня возникает вопрос, нет ли тут противоречия. Если оно есть, то как оно объясняется? Или мы в таком случае можем сказать, что оно не оказало никакого влияния на менталитет, а это просто культурная особенность.

Штейнер: Спасибо, очень интересный вопрос, тут есть много над чем подумать. Многое из того, что вы сказали, безусловно, имеет место быть. Но я бы сказал, что японская традиционность следования заветам предков тем не менее предполагает очень много гибкости. Во многих ситуациях далеко не всегда человек там функция. Надо сказать, что японский милитаризм фактически поставил страну на грань уничтожения во Второй Мировой войне именно когда они в значительной степени отступили от того, как они жили в течение многих столетий, прекрасно справляясь со многими проблемами. Может быть, это то самое благодатное сочетание неких основ, которые предполагает при их неизменности подвижность частей. Т.е. есть набор целого, который можно варьировать. Понимаете, если мы говорим об алфавите, то мы невольно отсекаем тонкости и говорим об очень существенных категориях, невольно огрубляя. В алфавитной системе эта традиционная приверженность к единому раз и навсегда данному порядку привела к тому, что она уже не воспринимается столь традиционной, поскольку окостенела, не семантизируется и не несет в себе теплой, прочувствованной, личной теплоты. Может быть, отсюда весь этот бунт и индивидуализм, why not. Но о том, что вы сказали, можно думать и думать. В этом есть, безусловно, какая-то диалектика культуры. Все дело в сочетании гибкости и заданности. Японцы, мне кажется, справляются с этим лучше, чем люди западной традиции.

Долгин: Этот вопрос навел меня на мысль о том, что, может быть, было бы неплохо уточнить один момент. Была сказана вещь, важная для понимания базового тезиса, но которая по факту сложнее. Эти западные алфавиты в основном сохраняли последовательность, но при этом создавали новые буквы, убирали буквы. Условно говоря, кириллица не повторяет греческий алфавит, хотя имеет жесткую структуру и ту же последовательность, но включает другие буквы. Это важно учитывать, чтобы не было ощущения, что вообще все западные алфавиты – это повторение одной формулы целиком.

Штейнер: Не совсем. То, что вы говорите о создании новых букв – это приспособление изначальной матрицы и схемы для нужд другого, как правило, нового языка по мере его включения в орбиту христианской культуры.

Долгин: Т.е. некоторая гибкость по мере необходимости включения нового.

Штейнер: Наверно, совсем без гибкости нельзя. Но это гибкость совсем иного рода, нежели в японской традиции, где можно, грубо говоря, букву «а» поставить на последнее место. Здесь, в западном мире, добавлялись или убирались буквы соответственно внутренним особенностям развития языка той или иной культуры. При этом стоит помнить, как много дебатов такого рода реформы всегда вызывали, и как много ревнителей древлего благочестия настаивали на необходимости сохранить уже абсолютно неупотребительные ненужные буквы. Мне кажется, здесь все-таки больше традиционализма, чем инноваций.

Долгин: Да, понимаю. Но все-таки в кириллице возникли ц, ш, щ, то есть был использован источник помимо греческого алфавита – древнееврейский алфавит, на позднем этапе в кириллице все-таки возникла буква ё. Т.е. некоторая готовность к инновациям по мере необходимости все-таки присутствует, просто - менее радикальным.

Штейнер: Да, и, видимо, в мере и степени готовности к инновациям и заключаются ключевые особенности культуры. Если бы инноваций не было совсем, то культура вряд ли бы смогла функционировать как таковая. А что касается привлечения букв из разных алфавитов: часть из греческого, часть из еврейского – то это же был искусственный конструкт, который делался исключительно для прозелитских целей. И, видимо, в этом не было, во-первых, ничего плохого, а во-вторых, это была гениальная находка. По этому пути не пошли страны, пользующиеся латинским алфавитом. Тамошние звуки ш или щ пишут посредством трех-четырех букв. И кто бы это ни создал, Климент Охридский, как считается, или два брата Кирилл и Мефодий, они были просто молодцы.

Вопрос из зала: Скажите, пожалуйста, то написание русского языка, которое сейчас используется в интернете, «пишем, как слышим», каким вы видите будущее этого языка. Просто я уже привык так писать, и иногда я ловлю себя на том, что даже там, где так не пишется, очень хочется написать. В этом смысле можно понять французов, они пишут огромные куски непроизносимых согласных, и французский язык интернета тоже выглядит таким образом, он упрощается. Большая часть языков участвует в этом упрощении. Как вы видите будущее языков в этом смысле?

Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)
Евгений Штейнер (фото Наташи Четвериковой)

Штейнер: Грядущее иль пусто, иль темно. Я к этому отношусь резко отрицательно. При всем при том, что я люблю играться во всякие лингвистические контркультурные игры, и сам люблю употреблять ненормативную лексику не в смысле русского мата, а творчески, поэтически изменяя, деформируя слова, в том числе по орфографии. Я помню, что когда 10 лет назад в интернете возникло слово «ибацца», это было смешно. Но сейчас, 10 лет спустя, когда таких слов появилось очень много, утеряна новизна, утерян принцип остроты, когда такое слово должно выделяться в тексте. Когда всё в тексте такое – это уже boring, это скучно. А если вспомнить о том, что ребятишки, которые пишут так, теряют навык писать иначе, то это очень грустно. И это проблема и для русского языка, и для французского, и для японского. В японском эта проблема началась с введением Word Processor, когда можно уже не выписывать 20 черточек в одном знаке, что нелегко запомнить и требует много времени, а можно тюкнуть по клавише, и умная машина сама это сделает. При этом исчезают навыки тонких моторных движений, потому что японец, когда он не помнит, как писать тот или иной редко употребительный иероглиф, он его напишет рукой, и рука иногда помнит лучше, чем ментальный образ. Когда таких навыков нет, а за тебя все делает компьютер, резко падает грамотность. Детей в школе в принципе учат каллиграфии, но это похоже на уроки рисования с советской школе. Они сидят и что-то мажут, а грамотность падает и там, и здесь, везде. Вот я сейчас вспомнил. Я в самом начале сказал, что кириллица далеко не в выигрышном положении. Я горячий патриот кириллицы. По крайней мере, русскому языку она соответствует намного лучше, чем что-либо иное. Но почему-то очень часто многие заимствованные слова приобретают такую буквенную оболочку, которая, во-первых, говорит об их заимствовании через Запад, а во-вторых, она соответствует нормам других языков: английского, немецкого, какого угодно. В своих курсах с американскими студентами вначале я объясняю особенности японского произношения и говорю почему я многие имена и термины произношу иначе: «Вот, помните, наверно, такие рисовые колобки, а на них кладутся ломтики рыбы. Как они называются?»

Реплика в зале: Суси.

Штейнер: Молодцы. А все американцы говорят «суши», потому что у них так пишется – sushi. Обычно в классе среди студентов находятся один или два японца. Я говорю: «Хорошо. А теперь будьте любезны вы, а все остальные молчите». И он говорит: «Суси». «Хорошо, а теперь вы». И все хором повторяют: «Суши». Они так привыкли, и их винить здесь нельзя. Это сделал Хепбёрн, который составил такого рода транскрипцию, она не хороша и в других моментах. Но ведь есть и прекрасная транскрипция Е.Д. Поливанова, который был гениальным лингвистом и предложил до того, как его изничтожили в мясорубке репрессий (впрочем, он сам был идейный стороннрик новой жизни), транскрипцию, где есть си вместо shi, ти вместо chi и т.д. Так почему же, имея такое преимущество, я иду здесь по улице и вижу сплошные «суши» и «сашими». Обидно за кириллицу и обидно за державу. Это как раз пример низкопоклонства перед Западом, которое абсолютно неестественно и заслуживает, на мой взгляд, безусловной критики. Это была просто вставка, это не ответ на вопрос.

Долгин: А кто-то из отечественных исследователей занимался закономерностями создания, функционирования японских азбук.

Штейнер: Не помню, не знаю. Думаю, что таких специальных работ и нет. Я таких работ сейчас не припомню. Занимались разного рода проблемами древнеяпонского языка, проблемой графики. Е.В. Маевский занимается графическим строем японского языка, но азбукой – нет, такого я не знаю. Если позволите, я вспомнил еще один момент про плачевную долю тех, кто пишет кириллицей в современном мире. Крайне сложно транслитерировать на латинскую графику русские слова, названия русских книг и имена русских авторов, и не только русских, а также французских или английских авторов, которые были напечатаны по-русски, а потом попадают в каталог американской библиотеки. И далеко не факт, что это фамилию правильно переведут обратно в латинские буквы. Очень часто работы становятся невидимыми для читателей. Лично я от этого страдаю постоянно. Когда транслитерируют для каталога мои в России изданные книжки, они, естественно, смотрят в таблицу и пишут букву Ш как sh, но в латинской графике я использую другое написание своей фамилия, исходя из немецкого корня – st. И те коллеги-ученые, которые знают меня, как st, хотят посмотреть мои книги, и не находят, потому что они поставлены дотошными библиографами на sht. Разумеется, я не один такой. Или обратная транскрипция японских слов с кириллицы в латиницу. Пусть по-русски это точнее передает звуковой облик японских слов, но когда это переводится обратно в латинские буквы, это неузнаваемо. Опять же, возьмем книгу про Иккю – «Дзэн-жизнь: Иккю и окрестности». Они дают ссылку: «Ikkiu Sodziun, см. о нем». Но читатель будет искать в каталоге, набрав имя «Ikkyu Sojun», и этого моего японо-кирилло-латинизированного Иккю никто никогда не может найти. А это значит, что в м еждународном информационном пространстве книги и другие материалы, написанные кириллицей, делаются невидимыми, они просто исчезают. И это очень грустно. Что с этим делать, я толком не знаю. Нельзя переучивать всех библиографов, они в конце концов следуют принципам Библиотеки Конгресса, или принципу Международной фонетической транслитерации. Но в любом случае это далеко не точно отражает то, что написано кириллическими буквами и особенно это касается имен и названий.

Вопрос из зала: У меня вопрос по первой части вашей лекции, про кириллицу. Я бывал в Сербии, где исследовал доску студенческих объявлений в общежитии. И я обнаружил, что часть объявлений написана кириллицей, а часть – латиницей. Знаете ли вы, или есть какое-то исследование, как сербский студент решает, в какой грамоте написать объявление на одном и том же сербском языке, от чего это может зависеть, есть ли какая-то тенденция, что сербы все чаще пишут латиницей или наоборот. Я даже видел футболки с надписью «Не сдадим кириллицу» или что-то в таком роде. Свидетельством чего все это является?

Штейнер: Очень интересный вопрос. Если говорить кратко, я не знаю кто в какой ситуации выбирает ту или иную азбуку, если может легитимно пользоваться обеими, хотя я сам об этом думал. Есть несколько пограничных стран, которые находятся на границе русско-православно-кириллического мира и западно-католически-латинского мира, и в них, в Сербии, в Болгарии используются два стандарта письменности. Кто при этом что выбирает, я не знаю. Наверно, об этом должны быть исследования, я этим просто не занимался. Знаю, что часто те выходцы из России, которые живут на Западе, пишут латиницей русские слова. С чем это связано, не знаю. Это не потому что у них нет клавиатуры с кириллицей, а просто так берут и пишут. Может быть, это какое-то воздействие среды обитания. Очень интересное могло бы быть исследование, но его должны проводить те, кто знают в одном случае сербский язык, в другом – болгарский, или кто специально занимается графической или языковой культурой выходцев из России в других странах. Это не совсем моя стезя, но если я увижу такие исследования, я буду очень рад.

Долгин: Вообще, надо сказать, что в бывшей Югославии языковая проблема – это очень больной вопрос. Понятно, что Сербия официально осталась на кириллица, а большинство других республик все-таки восприняли латиницу. Понятно, что хорватский язык – это не сербо-хорватский, а сербский отдельно и хорватский отдельный. Босняки говорят якобы на третьем языке. Ходит анекдотическая история про переговоры сербов, хорватов и мусульман-босняков, делегацию последних возглавляли Алия Изетбеговича, представителя мусульман. Все они в социалистической Югославии говорили на одном и том же сербо-хорватском языке, но тут же все уже говорят на разных – вот Изетбегович и потребовал себе переводчика, чтобы подчеркнуть, что не говорит ни на сербском, ни на хорватском языке. И бедный переводчик вынужден был мучаться изобретая способы переговорить уже сказанное так, чтобы это не совпадало с исходным текстом. Так что это не просто культурно-идентификационные вещи, это еще очень сильно осложнено политической борьбой.

Понятно, что те, кто более интегристски настроены по отношению к Европе, могут себе позволить и так, и эдак, а те, кто несколько осторожно к этому относятся, те больше стоят за кириллицу. Хотя вполне интегрировавшаяся Болгария, кажется, настаивает на том, чтобы вместе с Россией содействовать сохранению кириллицы в качестве одного из базовых европейских алфавитов, и даже в латинице настаивает на своих специфических вариантах транслитерации отдельных слов (так, недавно была проблема с написанием слова «евро»).

Еще один мой вопрос. Как японцы поступают с клавиатурами? У них и иероглифы, и слоговые значки. А что представлено на клавиатуре?

Штейнер: Есть несколько систем. Сейчас наиболее принята, по крайней мере, я такой пользуюсь, система Windows, когда переключаешь клавиатуру на хирагану, но печатаешь латинскими буквами. Например, набираешь две буквы ka, и автоматически компьютер переключает это на знакか «ka». Потом печатаешь ki, и автоматически появляется вот такой знак: き. Потом нажимаешь клавишу “пробел” и компьютер вместо двух силлабических знаков выдает слово «каки» в иероглифической записи: 柿. (Это, кстати, означает «хурма»). Можно напечатать несколько слов хираганой, иногда короткое предложение, потом  ударяешь «пробел», и компьютер сам подбирает наиболее часто употребляющиеся в таком сочетании иероглифы. Если он ошибся, и тебе нужен другой иероглиф (например, при словах-омонимах – напри мер, «хана» - это и «цветок», и «нос»), там есть способ вернуться, сделать выделение, выборку, т.е. все это можно делать, хотя иногда  идет довольно медленно. Но в основном это делается, как я сказал, через ромадзи (латинские буквы). Хотя есть специальная клавиатура, где непосредственно на клавишах есть знаки этой слоговой азбуки.

Долгин: А как вы думаете, возникнет еще одна новая последовательность, мнемоническая формула, она же философская, или все-таки этот приход логической «пятидесятизначной» совсем надолго и означает какую-то трансформацию культуры, стабилизацию.

Штейнер: Думаю, означает. Вряд ли стабилизацию, но они действительно стали в каком-то смысле более рациональными. Что касается новых вариантов, они, безусловно, будут появляться и появляются. Для многих японцев игры с языком – это просто хобби. Там все до сих пор пишут поэзию, если не все, то 90%, и объединяются в клубы, где читают друг другу свои стихи. Соответственно, кто-то будет изощрять ум, чтобы сочинить осмысленный текст, исходя из набора в 48 или 50 знаков. Будет ли при этом такой текст обладать глубоким философским значением, я в этом сомневаюсь. Сейчас время и для японцев тоже трудновато для пера, и вряд ли они могут передать сейчас глубокое мировоззренческое значение, которое всех потрясет или даже которое все захотят прочесть. Когда приходится слишком много читать, никто не читает ничего. Поэтому это будут кунштюки, скорее всего, хохмы, может быть, что-то забавное, остроумное, но, боюсь, не более того.

Долгин: Т.е. нового образца, соответственно, сразу меняющего классическую последовательность знаков, вы уже не ожидаете.

Штейнер: Я этого не ожидаю вообще от мировой культуры. Кто что ни напишет, резонанс нынче уже совсем не тот, все это проходит, как в песок. Я здесь не скажу ничего нового, но «глаголом жечь сердца людей» вряд ли удается в Японии, в России или где бы то ни было.

Долгин: Иначе говоря, получается, что с нынешнего момента западные культуры и японская культура в этом отношении отождествились. Постольку, поскольку возникла та же самая стабильная последовательность. Или все-таки за счет вариативности, прививаемой в школе за счет изучения прежних, что что-то меняется.

Штейнер: Я думаю, что дело не столько в стабильности, сколько, наоборот, во всеобщем бардаке, который иногда называют постмодернизмом, а иногда модернизацией. Япония, безусловно, этому подвержена, равно как Россия и весь прочий мир, включая в той или иной степени Африку. В этой ситуации, в которой мы все оказались, действительно трудно ожидать какого-либо текста, который будет равно значимым …

Долгин: Текста как у Кукая?

Штейнер: Да. Или какого угодно, длинного, короткого... Разумеется, короткий имеет больше шансов, никто не будет читать длинный, который будет значим для хотя бы референтной части общества. Не буду говорить тривиальные вещи, но и в Японии, и в Америке, и, наверно, в России сейчас нет одного-двух великих писателей или поэтов, которых знают все. Давным-давно уже нет понятий законодателя умов и референтной группы знатоков, которые могут сказать, что это хорошо. Может быть, такие критики и есть, но никто их не читает и не слушает. В лучшем случае только их приятели и студенты, но отнюдь не массовая публика.

Долгин: Но должен сказать, что наш, например, цикл «Публичные лекции» слушают далеко не только приятели и студенты.

Штейнер: Вот я и глаголю: «Добро есть».

В цикле "Публичные лекции ”Полит.ру”" выступили:

Подпишитесь
— чтобы вовремя узнавать о новых публичных лекциях и других мероприятиях!

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.