28 марта 2024, четверг, 21:05
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

29 сентября 2008, 08:57

Читая Россию, переоснащая Запад

Часть первая: старые сердца или новые головы?

Чем руководствуется Россия?

«Мы вновь сильны – но мы не знаем, что с этим делать», - заявил один российский эксперт на недавней конференции (перед кавказским конфликтом августа 2008 г.)

Это и есть ключевой вопрос – для России, для ее соседей и для Запада. Или, скорее, два вопроса: насколько сильна Россия и каковы ее цели?

Период урегулирования кризиса близится к концу. Из конфликта России и Грузии никто не вышел с честью или с реальной выгодой. За прошедшие шесть недель было – что неизбежно – слишком много эмоций, гнева и гипербол. Это не российский вариант 11 сентября, не Прага 1968 г., не Будапешт 1956 г., не Мюнхен 1938 г. Тезис о возвращении холодной войны несостоятелен (как указал в своей книге даже Эдвард Лукас).

Эмоции, разжигаемые полуправдой, застарелыми предрассудками, предвзято подаваемой информацией, порождают плохую политику. Как только в деревнях Южной Осетии страсти начнут остывать, все стороны должны будут спросить себя, куда этот конфликт нас привел и куда нам двигаться дальше. Здесь нужны более спокойные расчеты, нежели те, что были возможны вплоть до настоящего времени.

Куда России двигаться дальше?

Каковы цели России? Предполагает ли стратегия российского руководства конфронтацию с Западом (что потребовало бы разработки аналогичной стратегии со стороны Запада)? Есть ли у него вообще стратегия?

Мы слишком часто пренебрегаем тем фактом, что Российская Федерация всё еще находится в переходном состоянии, что она – не готовый продукт. Да и может ли быть иначе всего лишь через семнадцать лет после крушения Советского Союза? Конечно, российские лидеры и генералы всё еще находятся под влиянием установок, принятых при советской власти (точно так же, как воспоминания о холодной войне с легкостью ожили на Западе). За исключением Дмитрия Медведева, им было от тридцати до пятидесяти лет, когда распался СССР. Неудивительно, что большинство россиян воспринимают Украину как иностранное государство. Сколько времени потребовалось Британии для того, чтобы свыкнуться с потерей империи (когда она выходила из переговоров по поводу основания Европейского экономического сообщества и ввязывалась в Суэцкую авантюру)? Почему Франция цеплялась за Алжир? Почему японцы до сих пор питают благоговение к храму Ясукуни?

Замечание Владимира Путина, что развал Советского Союза был величайшей геополитической катастрофой ХХ века, слишком часто цитируют и слишком плохо понимают. Именно так это событие было воспринято большинством жителей страны; и если бы мы были русскими, то в большинстве своем чувствовали бы то же самое. Нам не мешает вспомнить другое его замечание (заимствованное, как мне кажется, у Григория Явлинского): что всякий, у кого есть сердце, должен жалеть о распаде Советского Союза, – а всякий, у кого есть голова, должен знать, что его нельзя собрать заново.

Сердце и голова российской элиты спорят между собой.

Российский «политический класс» не монолитен. Самым естественным образом, он настроен пророссийски: нелепо ожидать, что русские будут настроены прозападно. По всему спектру своих воззрений, эта элита критически отзывается о Западе и не доверяет Соединенным Штатам. Но она делится на тех, чьи взгляды можно обозначить как атавистические или реваншистские, и тех, кто подвергает политику Запада обоснованной критике с сожалением, не уступающим гневу. В особенности войну в Ираке, косовский вопрос с 1999 года и до наших дней, планы США, касающиеся противоракетной обороны театра военных действий, и, не в последнюю очередь, расширение НАТО.

Россия не знает недостатка в людях – в особенности в кругах военных и сотрудников безопасности, - которым не терпится вступить в серьезную конфронтацию с Западом и которые всерьез уверены, что Запад спит и видит, как бы тайно навредить России. Но российское руководство провело последние восемь лет, избегая прямого столкновения с Соединенными Штатами и Западом, – осознавая, как я полагаю, что Россия недостаточна для этого сильна и понесет значительный ущерб в случае возобновления тотальной конфронтации. Кроме того, основные угрозы её безопасности в ближайшей перспективе проистекают от её южной границы, а в отдаленной – со стороны Китая, чья растущая мощь является источником глубокого беспокойства.

Еще одна линия разделения проходит вопросу о способе обращения с «постсоветским пространством». Это касается не Михаила Саакашвили, поклонников которого в Москве, в том числе среди этнических грузин, очень немного. Но «революция роз» и «оранжевая революция» (каждую из которых российское руководство восприняло как болезненное поражение; в частности, украинская «оранжевая революция» была унизительна лично для Путина и стала худшим провалом за всё время его пребывания у власти) дали начало полемике, которая продолжается до сих пор.

Всем стало ясно, что политика России (включая отключения энергии, экономическую блокаду и другие формы давления) была неэффективна. Бывшие советские республики продолжали показывать России нос и сближаться с Западом. Голоса со стороны «головы» убеждали, что применение силы контрпродуктивно. Вместо этого, России следует использовать свое вновь обретенное богатство для привлечения этих государств. Но старое «сердце» считало, что Россия просто не проявила достаточной силы, чтобы призвать этих выскочек к порядку и предотвратить западное вторжение в историческую сферу влияния России. И именно России надо было использовать силу.

Как показал пример Грузии, «голова» проиграла этот спор. В течение двух лет до 8 августа Россия и Грузия приближались к конфликту – конфликту, которого, с одной стороны, можно было избежать (если бы каждая из сторон вела более рациональную политику), а с другой, – по видимости неизбежному. Действительно, речь Владимира Путина, произнесенная в феврале 2007 на конференции по безопасности в Мюнхене, была явным признаком (выражаясь словами Дмитрия Тренина) «возвращения России к положению самостоятельного, не связанного никакими «сложноподчиненными» отношениями с Западом игрока на международной арене».

Проведенный Трениным проницательный анализ стоит перечесть: «Если Москве удастся договориться с Западом о новых правилах игры, она может повысить свой статус и укрепить безопасность. Если же договоренности достичь не удастся, то инерция силовой дипломатии и накал антизападной риторики будут толкать Россию туда, куда ей не нужно, — к конфронтации, которую решительно отвергают в своих выступлениях президент Путин и министр Лавров» (Дмитрий Тренин. «Принуждение к партнёрству». 2008. Январь).

В тех объёмах, в которых у России вообще есть стратегия, она противоречива.

С одной стороны, Россия хочет быть частью международного статус кво. По поводу Ирака и Косово она проповедовала международное право Западу. Она чувствовала угрозу, имея дело с односторонними проявлениями силы со стороны США. Главной целью Владимира Путина было восстановить положение России в мире, отыгравшись за унижение 1990-х гг., и быть принятым в «высшее общество», в том числе – высший престиж – в привилегированную «Большую восьмерку». Он постоянно утверждал, что этого можно добиться, используя только экономические преимущества России, а не полагаясь на военную силу.

Российская элита хочет, чтоб страна была не только производителем сырья, полуфабрикатов и оружия. С помощью модернизации, диверсификации производства и повышения веса в цепочке начисления стоимости Россия хочет войти в ряды самых развитых экономик. Соответственно, другой ключевой целью была более основательная интеграция в мировую экономику, которой можно было бы достичь, присоединившись к Всемирной торговой организации (ВТО) и к Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), способствуя выходу российских компаний на зарубежные рынки и признавая необходимость зарубежных инвестиций (в то же время, добиваясь контроля над ними).

С другой стороны, Россия обижается, когда этот статус-кво накладывает на нее определенные обязательства и теперь, когда она обрела относительное материальное благополучие, она хочет освободиться от них. Прежде всего, это касается наиболее приоритетной для российской политики области – «постсоветского пространства». Здесь цель России состоит в удержании droit de regard (прав контроля) и в предотвращении дальнейшего ослабления своего влияния посредством активного, а если нужно, то и агрессивного вмешательства. Ради достижения этой цели Россия была готова нарушить международное право, нанести ущерб своему международному положению, доставшемуся ей с таким трудом, и рискнуть поссориться с Западом.

В рамках этого пространства кардинальное значение имеет Украина (гораздо большее, нежели Грузия), благодаря большой численности ее – частично русского – населения; сильным личным, экономическим и культурным связям с Россией; и ее истории (исключая Западную Украину) как неотъемлемой части исторической русской родины. Мы должны исходить из того, что Россия готова напрячь все силы, пойти на большой риск и заплатить высокую цену, чтобы помешать Украине стать – как это было бы воспринято Россией – платформой для американского влияния. Мне еще не случалось встретить ни одного русского, который бы считал, что согласие на членство Украины в НАТО – при таких обстоятельствах – может быть встречено с пониманием в России.

Президент Медведев недавно сформулировал пять принципов российской внешней политики. В них содержится ряд противоречий. Первый и третий принципы согласуются с международным правом и «полноценными и дружественными отношениями» со всеми странами; но четвертый принцип акцентирует «безусловный приоритет… защиты жизни и достоинства российских граждан, где бы они ни находились», в то время как в пятом декларируется право уделять «особое внимание» отдельным регионам (точнее говоря - в тексте Медведева декларируется не право на «особое внимание», а намерение «очень внимательно работать в этих регионах и развивать такие дружеские отношения с этими государствами, с нашими близкими соседями» - «Полит.ру»), относительно которых Россия имеет «привилегированные интересы». Президент не уточняет, будут ли «безусловный приоритет» и «привилегированные интересы» последних двух принципов перевешивать первый и третий. Единственный пробел в его списке – это отсутствие каких-либо прямых отсылок к поддержанию международного мира и безопасности (с проблемами «неустойчивости мира» и угрозы конфликтов в нем связывается второй принцип – «многополярности», которая как бы и призвана уберечь от упомянутых недостатков «однополярного» мира – «Полит.ру»).

Какие уроки извлечет российское руководство из грузинского кризиса? Либерально настроенные комментаторы в России в массе своей придерживаются мрачного взгляда на вещи: сторонники жесткого курса сейчас настолько укрепили свои позиции, а руководство так запуталось в антизападной паранойе, усилению которой оно само же и поспособствовало, что более умеренные взгляды еще долго будут оставаться маргинальными. Но когда Кремль будет подводить баланс, каков будет итог? Может ли он наедине с собой согласиться с комментатором Александром Гольцем  в том, что «успешная военная кампания обернулась для России политической катастрофой»?

Если задачей было всего лишь отплатить за Косово, то это удалось – но ценой создания прецедента: признание Абхазии и Южной Осетии пробивает брешь в давней политике России и теперь будет преследовать ее. Если целью было положить конец авантюризму Михаила Саакашвили, то и она была достигнута. Если Россия стремилась удержать НАТО от предоставления Грузии и Украине Плана действий по вступлению (MAP), то поведение России, по крайней мере, поначалу, было контрпродуктивно. Открыто заявленной целью России было устранение Саакашвили - на данный момент грузины сплотились вокруг него. Стратегическая цель России – это возвращение своей «сферы влияния», но военные действия усилили сопротивление этому в соседних странах и на Западе.

Кроме того, Россия понесла большие издержки: огромный ущерб ее репутации в мире; ноль поддержки (если не считать пары отщепенцев) со стороны международного сообщества; очевидное нарушение международного права; резкое ухудшение отношений с наиболее сплоченной частью Запада; и материальный ущерб экономике (от успешности которой зависит популярность руководства). Конечно же, те, кто стремится к модернизации экономики и успешности российского бизнеса, не захотят повторения подобного.

«Голова» будет настаивать на том, что генералы переоценили силы России и слишком многое вложили, получив неравноценный результат. За закрытыми дверями, вероятно, велась интересная полемика. Генералы закусили удила, и вечеринка под названием «Крым - следующий» пройдет на ура. Впрочем, не исключено, что «наверху» победит более здравый план и руководство начнет искать способы спуститься с дерева, вместо того чтобы карабкаться дальше по хрупкой веточке. Мы должны быть готовы помочь им в этом.

Часть вторая: Не-новая холодная война

По направлению к западной стратегии

Попытки выяснить, что побуждает Россию вести себя таким образом, не следует расценивать как изменнические нападки. Если наш анализ будет неточен, то и наши стратегии будут неверны. Нам может не нравиться нынешний этап российского перехода, но нам придется это пережить. Нам может не нравиться нынешнее российское руководство, но мы не можем его изменить. Оно надежно укрепило свои позиции, располагает широкой поддержкой масс, и мы должны исходить из того, что оно продержится у власти еще долгие годы.

Так что же делать Западу? Не прибегать, смею утверждать, к политике сдерживания и изоляции.

Если со временем окажется, что Россия стала очень сильной и преследует стратегию восстановления суверенитета над соседними государствами, а также преднамеренного и агрессивного нарушения международного права и законных прав и интересов других стран, у Запада не будет иного выбора, кроме как отреагировать решительно. Час сторонников «сдерживания агрессора» тогда настанет. Но мы еще не в той ситуации, и было бы глупо с нашей стороны способствовать ее созданию, как бы твердо мы ни были уверены в том, что русские генералы подстроили ловушку грузинскому президенту Михаилу Саакашвили (в которую он не замедлил попасть).

Как уместно отмечает Борис Долгин, «наши <российские> изоляционисты – ближайшие союзники западных сторонников сдерживания». Изоляция сосредоточит власть в руках наиболее консервативных элементов в России; лишит Запад рычагов воздействия; будет нагнетать напряжение в огромной и хорошо вооруженной стране; и уведет нас еще дальше от цели, состоящей в стабильных и строящихся на сотрудничестве отношениях с Россией. Это мера на самый крайний случай, а не целесообразная задача.

Равным образом нам следует дать понять, что мир Ялты закончился в 1980-х гг.; что применение силы и запугивание суверенных, независимых государств-членов ООН (и в некоторых случаях Евросоюза) неприемлемы; что мы не будем отступать в вынужденное восстановление «зоны влияния», о чем мечтают российские генералы. Россия, как и все прочие, свободна осуществлять влияние мирными и законными средствами, пользуясь своей привлекательностью. Если нам предстоит отучить российских политиков от мышления в логике «нулевой суммы», то мы должны сами избегать действий в логике «нулевой суммы».

Так какими должны быть цели Запада? Нам нужна стратегия, отвечающая следующему плану:

  • Сохранять безопасность и стабильность Европы и предотвратить продолжение конфликта вокруг спорных территорий.
  • Поддерживать суверенитет и независимость молодых и уязвимых государств и предотвращать насилие.
  • Дать себе возможность сосуществовать и по возможности сотрудничать с Россией на этой стадии.
  • И держать наготове средства поощрения и возможности партнерства на случай, если в будущем Россия начнет двигаться в направлении модернизации.

Как это можно осуществить? Если Западу предстоит проложить разумный курс между открытой конфронтацией, с одной стороны, и пассивной уступчивостью - с другой, есть пять шагов, которые нам нужно сделать, чтобы наладить ситуацию.

Во-первых, нам нужна слаженность действий в рамках Евросоюза, НАТО и Большой семерки (что позволит перебросить мост через Атлантику). Западные разногласия позволили России извлечь из этого выгоду. Ни одно из государств ЕС не имеет достаточной силы, чтобы самому по себе быть эффективным. Когда государствам ЕС удалось согласовать свои действия (как в случае с Калининградом и с расширением в 2004 г.), его сплоченность произвела на россиян впечатление. Действия России в Грузии еще больше сблизили между собой членов ЕС. Со стороны Запада последовала подобающе жесткая реакция, которой надо не дать угаснуть. С полной слаженностью действий с США придется повременить до избрания нового руководства, но ее будет проще достичь, если ЕС использует оставшиеся месяцы 2008 г. для согласования четких принципов дальнейшего взаимодействия с Россией.

Во-вторых, нам нужны отчетливые сигналы. Противоречивые сигналы, посылаемые России и Грузии дружественными структурами в США, ЕС и НАТО – включая путаную позицию НАТО на саммите в Бухаресте в апреле 2008 г., – несомненно, внесли свой вклад в просчеты обеих конфликтующих сторон. Грузинскому руководству сейчас необходимо недвусмысленно дать понять (что должно было произойти раньше), что логичная поддержка Запада не означает готовности Запада втянуться в конфликт из-за ее неразумного поведения.

На практике у Грузии сейчас есть всего один выход и только один курс, который Западу следует поддержать. Грузинское правительство – с нашей помощью – должно сконцентрироваться на развитии качества управления страной, экономическом благополучии и стабильности. Со временем оно должно постараться сделать Грузию привлекательной для абхазов и южных осетин и залечить раны не только 8 августа 2008 г., но и всего периода с начала 1990-х. Ему следует также попытаться впоследствии исправить отношения с Россией; этого требует как минимум географическое положение. Это, вероятно, откроет путь к окончательным переговорам относительно этих двух территорий, хотя конфликт неизбежно отсрочил эту перспективу на долгое время. Равным образом следует дать понять российскому руководству, что любые дальнейшие покушения на суверенитет независимых государств встретят сплоченную реакцию Запада и приведут к прекращению сотрудничества.

В-третьих, нам нужно серьезно задуматься о том, как лучше защитить суверенитет уязвимых государств. Все более угрожающей становится перспектива решения НАТО о предоставлении Грузии и Украине Плана действий по вступлению. Не слишком поможет констатация, что нам не следует с этого начинать. Расширение НАТО с самого начала было ошибкой. Устные обещания, данные россиянам, были нарушены; и альянсу не удалось выстроить достаточно прочный мост с Россией. Расширение принесло альянсу мало выгоды; и нельзя утверждать, что членство в НАТО действительно укрепило безопасность получивших его государств. Оно не спасло их от экономического давления и даже хакерских атак.

Для России попытка реаннексировать страны-члены ООН и, в большинстве случаев, ЕС была бы исключительно серьезным шагом, и Россия, я уверен, на это не решится. Членство в НАТО – это дополнительный сдерживающий фактор, но только в той мере, в какой Россия верит, что НАТО прибегнет к оружию. Не нужно ничего большего, нежели поставить вопрос о войне разрушительного характера, спровоцированной, скажем, Грузией.

В пользу разрастания НАТО неизменно выдвигают два аргумента. Один состоит в том, что нам не следует давать России право вето. Это поверхностно: никто и не утверждает обратного. Но более сильный аргумент состоит в том, что НАТО не может сказать «нет» Грузии, когда он уже сказал «да» другим. Однако члены НАТО обязаны считаться с приоритетными интересами альянса. И внедрение чрезмерно распространившегося НАТО в нестабильный регион, полный неразрешенных конфликтов, не пойдет им на пользу. Из соображений тех же интересов не стоить давать грузинам повод считать, что они теперь могут действовать безнаказанно; или делать НАТО – и европейскую безопасность – заложниками опрометчивого грузинского руководства.

В случае с Украиной ставки еще более высоки. Трудно назвать проблему, столь же болезненную для России. В нынешних обстоятельствах ни один российский генерал не будет рассматривать членство Украины в НАТО иначе как прямой вызов и угрозу. Да и зачем вообще НАТО, объединение демократий, серьезно рассматривало перспективу присоединения к альянсу страны, где очевидное большинство избирателей выступает против этого шага? Президент Ющенко не имеет полномочий делать это. Продолжать в том же духе означает внести сильный раздор в страну, и так далекую от стабильности; а также это означает дать России повод устроить неприятности – если не хуже.

Западу следует заморозить расширение НАТО до тех времен (надолго), когда это станет выполнимо без подобных последствий. Он, наоборот, должен использовать другие, невоенные, средства, чтобы поддержать суверенитет новых государств. Сначала ЕС, потом, возможно, НАТО -  таков был бы разумный подход. Политика ЕС, начиная с 1991 г., была слишком сконцентрирована на России. А много ли лидеров ЕС, за исключением непосредственных соседей, потрудились нанести визит в Украину, одну из крупнейших стран Европы? Нам не нужно конкурировать с Россией из-за Украины или создавать там питательную почву для внутренних разногласий. Мы должны продвигать идею, что Украина – это естественный партнер как России, так и ЕС, и каждый из нас может предложить здесь что-то свое; и позволить украинцам выбрать свой собственный курс, когда они сами того захотят.

В-четвертых, Западу нужен жизнеспособный – и насколько возможно конструктивный – формат отношений с Россией. Идея «стратегического партнерства» с Россией провалилась. Это было очевидно уже на протяжении последних четырех лет, но потребовался осетинский конфликт, чтобы понимание подобного, наконец, дошло до канцелярий и комиссий Европы. Эта идея провалилась не потому, что была плоха, а потому что ни Россия, ни Запад еще не готовы к подобному партнерству. Наши ценности и ценности России слишком далеки (а сейчас еще больше отдаляются) друг от друга, чтобы «партнерство» было подлинным. Мы больше не занимаем полярные позиции по большинству вопросов мировой стратегии, даже если у нас есть тактические расхождения; но есть одна стратегическая проблема, которая жестко нас разделяет: будущее – за неимением лучшего выражения - «постсоветского пространства».

Вместо химеры партнерства нам нужна более реалистичная политика избирательного сотрудничества. Сотрудничества в сфере глобальных проблем, где наши интересы частично совпадают. Сотрудничества (на основе правил) в торговле и инвестировании. Сотрудничества в сфере образования, науки, культуры, информации и всех форм человеческого общения. Наш главный шанс на преодоление различий – это вкладываться в эти области, в области взаимной выгоды.

Мы не должны ни сами препятствовать вступлению России в ВТО, ни позволять этого Грузии. ВТО – не политический клуб и не знак одобрения: это специальная организация, предназначенная для упрощения торговли. «Большая восьмерка» – другое дело. Она восходит к клубу демократий, объединившему также крупнейшие экономики. У нее нет формальных полномочий и постоянной институциональной основы. Ее текущий формат больше не имеет смысла. Ее можно упразднить, преобразовать в клуб меньшего размера или расширить, чтобы включить Китай, Индию, Бразилию и, возможно, Южно-Африканскую Республику. Грузинский кризис дал импульс к запоздалому пересмотру формата.

Пятый по счёту, но ни в коей мере не последний по значимости момент состоит в том, что Западу необходимо вовлечь Россию – и не только Россию – в переговоры по поводу будущей безопасности Европы. Предложения провести такого рода переговоры, которые Россия делала в течение последних лет, воспринимались Западом с понятным скепсисом: в них видели довольно старомодную уловку, имеющую целью подорвать НАТО и разрушить связь между Соединенными Штатами и Европой. Но ситуация изменилась. Риск потерпеть неудачу в отношении очагов напряжения и противостояния, унаследованных со времен распада Советского Союза, выступил на передний план. Если мы не найдем системы, в которой мы могли бы работать с этими вопросами, мы рискуем соскользнуть в еще более глубокую конфронтацию.

Существует широко известный прецедент. Долгие годы, руководствуясь ровно теми же соображениями, НАТО сопротивлялось предложению о создании Конференции по вопросам европейской безопасности, сделанному советским генсеком Леонидом Брежневым и министром иностранных дел Андреем Громыко. Затем Запад сменил линию поведения, переформулировал предложение и включился в длительные переговоры в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ).  Результатом стал Хельсинский заключительный акт – впоследствии краеугольный камень политики разрядки и хартия тех, кто боролся за изменение Варшавского договора.

Действительно, сегодня нам нужна несколько другая форма переговоров. СБСЕ было в большой степени переговорами между двумя противостоящими блоками, хотя нейтральные и независимые участники совещания, безусловно, сказали свое веское слово (не исключая и крошечную Мальту). Контекст и повестка дня изменились. Все государства должны быть представлены в этих переговорах на равных. Переговоры были бы трудоемки, медлительны (что, может быть, и неплохо) и дорогостоящи. Но было бы гораздо лучше, если бы Россия и Грузия озвучивали свои недовольства за столом переговоров, а не воевали в Южной Осетии.

Нам не нужно изобретать новый формат. До сих пор существует СБСЕ, переименованное в ОБСЕ с пятьюдесятью семью  странами-участницами, включая Соединенные Штаты и Россию. ОБСЕ продолжает выполнять ряд полезных задач; но в последние годы она как форум, предназначенный для переговоров по важнейшим вопросам, была вытеснена на периферию политической жизни. Западу следует принять вызов, брошенный Медведевым.

Он должен ответить на предложение российского  президента с его акцентом на международном праве и многополярности, сформулировав свои собственные предложения, в которых бы говорилось о возрожденных переговорах на высшем уровне, основанных на формате ОБСЕ. Президент Медведев уже жаловался, что Запад не проявил понимания российской точки зрения, так пусть Россия придёт и разъяснит её – и пусть придут Грузия, Украина и прочие. Целью должна стать выработка согласованной многосторонней системы, служащей укреплению мира и безопасности в Европе и на её географических окраинах в течение следующих десятилетий длительного и сложного перехода.

Заключение

Ярлыки чрезмерно упрощают разговор. Не имеет значения, назовём ли мы эту стратегию «критическим взаимодействием», или «расчётливым взаимодействием», или как-нибудь еще (поскольку это ни политика сдерживания, ни стратегическое партнёрство).

Возможно, следует вспомнить, что четверть столетия назад Западу пришлось иметь дело с чрезвычайно влиятельной региональной державой, которая вторгалась на территорию соседей и чьё внутреннее устройство нам не нравилось. Главные западные правительства, которых это касалось, прибегли к стратегии «конструктивного взаимодействия», которая в итоге оказалась успешной. Это была жёсткая политика, стимулировавшая, однако, сотрудничество и перемены. Этой страной была Южно-Африканская Республика, и есть много причин, по которым ее нельзя впрямую уподобить России. Там силы, стремившиеся к переменам, были на подъёме. В России же на данном этапе другая ситуация: кандидаты на пост президента в Америке соперничают за то, чтобы стать кандидатом «перемен», а в России к популярным идеям относятся стабильность, непрерывность курса и восстановление прошлого величия – вопросы, близкие «сердцу». На следующем этапе, когда реальность российских непроработанных институциональных, социально-экономических и региональных проблем более настойчиво потребует внимания и оборотная сторона неупорядоченных отношений с соседями и Западом станет более очевидной, доводы «головы» в пользу модернизации станут неотразимы. Нам нужно сохранять связь с головой.

Сэр Родерик Лайн был послом Великобритании в России с января 2000 по август 2004 гг. Впервые побывал в СССР еще студентом. На дипломатической службе - с 1970 года. С 1972 года находился в Москве в своей первой загранкомандировке в должности третьего секретаря посольства, затем работал в Лондоне в восточно-европейском и советском департаменте МИДа и занимался проблемами СССР. С 1987 года - советник по политическим вопросам, возглавлял политический отдел посольства в Москве. С 1990 года начальник советского департамента, переименованного после распада СССР в восточный департамент МИДа, внес большой вклад в развитие новой фазы отношений между Соединенным Королевством и Российской Федерацией, а также со странами СНГ и Балтии. В совершенстве владеет русским языком. Дипломатическая карьера сэра Родерика Лайна включает работу в британском посольстве в Сенегале, а также в родезийском департаменте внешнеполитического ведомства. В период с 1979 по 1982 гг. - в аппарате министра иностранных дел лорда Каррингтона отвечал за развитие отношений с неевропейскими странами. 1982-1986 гг. - первый секретарь в британском представительстве в ООН в Нью-Йорке по делам Азии, Африки и связям с прессой. 1993-1996 гг. - личный секретарь премьер-министра Джона Мейджора по иностранным делам, проблемам обороны и Северной Ирландии. Сопровождал премьера во время его поездок в Россию в 1994 и 1995 гг.

После отставки с государственной службы был назначен специальным советником BP Group и HSBC Bank, консультирует другие компании и организации. В соавторстве со Строубом Тэлботом и Кодзи Ватанабэ он написал книгу «Взаимодействие с Россией. Следующая фаза», а также Доклад для трехсторонней (европейско-американско-японской) комиссии «Поиск общего языка с Россией: следующая стадия», опубликованный по-русски в 2007 г. в серии «Библиотека Московской школы политических исследований».

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.