29 марта 2024, пятница, 02:34
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

21 марта 2006, 08:38

Литературные трудни

Одна из недавних программ "Тем временем" на канале "Культура" была посвящена изображению труда в современной литературе. Накануне передачи три приятеля, президент фонда "Прагматика культуры" Александр Долгин, литературный критик Борис Кузьминский и гендиректор издательства "ОГИ" Дмитрий Ицкович  встретились и обсудили, умер ли сегодня "производственный роман", как он должен быть устроен, чтобы остаться интересным, и кто больше других заинтересован в появлении "трудовой" литературы.

Долгин: Мы начали обсуждать тему труда как попытку показать действительную внутреннюю конституцию трудового процесса как процесса сложного, интересного, увлекательного, а не просто как набор внешне воспринимаемых действий, которые совершенно никак не фундированы и вообще странным образом выглядят.

Я хотел бы обозначить несколько линий. Первая линия – это сделать для человека, для субъекта труда этот процесс интересным. Вторая линия – раскрыть для человека понимание того, как вообще устроены разные трудовые деятельности, для того чтобы он мог определиться, найти себя. Третья линия - а надо ли развивать тему «Этика труда» и кому это надо? Моя мысль состоит в том, что заказчиком должны быть корпорации, развивающие свою корпоративную культуру.

Ицкович: Мне кажется, в 50-е годы произошло разделение жанров, и появился производственный роман. В русской литературе самые главные производственные романы, на мой взгляд, - это «Раковый корпус» и «В круге первом», такие настоящие, большие производственные романы.

Кузьминский: На самом деле, были и официальные производственные романы очень хорошие. Например, «Битва в пути» Галины Николаевой. Действительно, в 50-е и 60-е годы производственный роман не просто существовал, а был одним из самых важных жанров. На этом материале реализовывались самые разные идеи, там даже идеологическая борьба шла. «Не хлебом единым» Дудинцева – это же тоже производственный роман. Или «Белые одежды». Там именно в работе проявлялись индивидуальности. Они просто экзистенциально раскрывались до своих глубин. То, как человек относился к технологии, - это полностью раскрывало его. Его любовь и поведение в быту целиком зависели от того, какую позицию он занимал по отношению к труду внутри технологического процесса. А со второй половины 60-х  люди не то что перестали писать, они продолжали писать производственные романы, но это начинало уходить в тень общественного интереса, и идеологическая поддержка сверху стала во многом формальная.

Долгин: Для меня раскрыть этику труда и тему труда – это раскрыть не по внешним признакам, что в итоге будет, а раскрыть, почему это интересно. Вот вы привели примеры произведений. Я тоже приведу пример произведений, которые почти соответствуют некоторому идеалу. Это  «Отель», «Аэропорт» Артура Хейля. В чем там фишка? В том, что на материале, казалось бы, простых, типологических операций (скажем, официанты сливают вино из бокалов и формируют коктейльный напиток) показываются многие приглядные или неприглядные секреты ремесла, которые просто любопытны. Вот именно из этих секретов, из того, как на самом деле все устроено, складывается интерес.

Труд составляет львиную долю человеческой жизни, и вообще попытка облагородить, сделать интересным, содержательным, нескучным этот процесс важна. Выбирая, чему учиться или куда пойти учиться, мы совершенно себе не представляем, что потом будет. Когда, предположим, человек получит диплом бухгалтера - в чем вообще состоит работа этого бухгалтера? Это совершенно непрозрачная область.

Кузьминский: А разве он из литературы должен об этом узнавать?

Долгин: А что же он, по-твоему, должен двадцать учебников сначала прочитать?

Ицкович: У него есть среда, у него есть знакомые тети и дяди.

Долгин: А среда не имеет языка или какой-то языковой системы, рожденной художниками, которую она могла бы по-своему переварить и ей пользоваться. Она сама не может рассказывать про это, потому что ей никто не показал, как про это можно рассказывать интересно.

Художественная деятельность есть средство обмена опытом между людьми. Так почему же вы нам этого опыта не даете? Конечно, нужен навык к восприятию такого рода жанра. Но интересу тоже учатся.

Когда в советские времена на знамени была металлургия, было несколько романов про сталеваров, и там было показано, как все устроено. В результате сталевар, плавильцик, литейщик становился необычайно одухотворенной фигурой, становился образцом для подражания, это была колоссальная величина для человека, который приходил третьим подручным, это была очень сильная мотивация карьерной лестницы - человеку было понятно, что он делает и зачем.

Ицкович: Из обычного поверхностного плана (сколько денег, как одет человек) что-то вычитывается, но не все. А вот из того, как человек действует на глубинном уровне, из его поведения, его отношения очень многое другое вычитывается. Вычитывается вообще его человеческое, изобретательское жизненное качество.

В производственном романе работа должна быть равна жизни. И это должно быть место свободного решения: жизнь - смерть, любовь – не любовь должны решаться  в этой теме. Ведь почему в литературе изображается досуг? Потому что на досуге человек свободен, он может пойти в этот ресторан или в тот. А по поводу работы, по поводу производства этого нет.
Долгин: В тоталитарном государстве потребления нет, свободы нет - значит, свобода будет там, где нам надо. Свобода и твоя жизненная сила будет в труде, мы вот создадим сейчас десять, двадцать, сто произведений, которые объяснят тебе, почему тебе это надо, почему так надо и почему так бывает.

И тут я возвращаюсь к уже заданному вопросу: каким должен быть заказчик, - может быть, государство - чтобы он в принципе мог влиять на этот процесс? То, что тоталитарное государство умело решать эту задачу, вроде бы видно. Сталин мог решить эту задачу. Поэтому Катаев пишет произведение «Время, вперед!», Мариэтта Шагинян пишет «Гидроцентраль».
А может ли государство или еще кто-то решать такую задачу в условиях свободы? Кажется ли вам, что сейчас корпоративная, фирменная индустриальная установка изменилась? Я утверждаю, что нет.

Ицкович: Изменилась. При соцреализме благо обобществлялась. Высшая ценность – благо народа.

Долгин: Это никак не связано с социализмом, это так же и при капитализме, то есть все хотят меньше тратить, больше создавать ценностей. Задача стоит, только решается по-другому. Раз это не может быть демократическое государство, то это должны быть корпоративные лидеры, лидеры отраслей.

Кузьминский: И что они делают? Они нанимают писателя?

Долгин: Они дают заказы, они действуют грантами, они тратят деньги.

Ицкович: Как в Америке, во Франции, где угодно.

Кузьминский: И какова их конечная цель?

Долгин: Устанавливаются цели, миссии, стратегии, так себя ведут крупные корпорации. Движущей силой всего являются мотивы. Общество решало задачу обучения потреблению и перехода от его полного отсутствия к его полному присутствию. Это заняло очень мало времени – десять-пятнадцать лет. Вроде потреблять как-то научились. Универсальные мировые практики потребления здесь полностью присутствуют, многим доступны и многие это вкусили. Вкусили, понравилось, есть мотивы. Теперь надо что-то сделать, чтобы эти мотивы воспроизводились, для того чтобы их постоянно удовлетворяли.
Корпорации реально определяют жизнеустройство огромных масс. И если они примут как свою задачу формирование миссии и внутренней мотивации, насколько им-то станет интереснее!

Кузьминский: Тогда надо не с литературы начинать, это совершенно точно. А с кинематографа, с телевидения.

Долгин: Вот американский сериал «Скорая помощь». Это ведь гимн работе врача.

Кузьминский: А у нас вспоминается то, что издал Саша Иванов про провинциального врача. Там все эти реалии профессии поданы как нечто подавляющее, омерзительное, в чем очень трудно выжить.

Долгин: Так тем важнее в этой ситуации разобраться. Мы же не знаем, как живут врачи на самом деле. Кто нам про это расскажет?

У меня, вообще говоря, сложилось впечатление, что 99% Голливуда – это и есть производственный роман, это и есть попытка показать жизнь во всех ее наличных формах, очень часто замешанная на такой повседневности: вот скачки, вот мотоциклисты, вот водители грузовиков так живут.

Кузьминский: В Америке действительно существует сложная конвенция. Связь власти, бизнеса с Голливудом.

Ицкович: И у них есть некоторая идея, что люди в принципе хотят научиться, как жить. Это протестантская идея, что вообще человек хочет научиться правильно жить. Нужно только рассказать, как это сделать.

Долгин: Я и исхожу из нее. Я разделяю эту идею.

Кузьменков: Но у нас и у них культурные ситуации совершенно разные.

Долгин: Дим, эту идею можно чуть-чуть смягчить. Я бы сказал мягче: человек способен принять ее и способен к проявлению интереса к образцам, некоторым сценариям, которые ложатся на его стилистику, на его типаж. Разве нельзя представлять себе человека как некоторого реципиента, который вычленит, что ему будет годиться, что ему просто нравится, интересно, называя это «правильно жить»?

Кузьминский: Слово «правильно» здесь ключевое. Для русских ключевое слово – «подвиг», а для них правильная жизнь – и есть подвиг. Подвиг протестантской этики – это правильная жизнь. Не выныривай из своего гнезда, сиди спокойно…

Долгин: А как ты соединишь это с американской идеей, что каждый может все и у всякого есть свой счастливый билет? Наоборот – «Выныривай!». Как ты это соединишь с гиперсоциальной мобильностью? Сейчас уже все изменилось. И изменилось под воздействием Голливуда. Когда государство хочет продвигать какую-нибудь важную институцию, оно ее продвигает через культуру, объясняет, как она работает, как надо делать.

Кузьминский: У нас это невозможно.

Долгин: Невозможно – это что значит? Это значит - нет такой спонтанной инициативы? Для этого я и говорю: давайте возьмем некоего заказчика, который выведет на орбиту то, что дальше пойдет само собой. То есть сделает тему модной.

То есть если есть в Липецке Новолипецкий металлургический комбинат, градообразующее предприятие, то именно ему нужно сформировать соответствующую корпоративную культуру, именно ему нужно создать некоторые образцы, делающие, расцвечивающие ту жизненную программу, которая приведет к нему людей на завод.

Кузьминский: Нет уверенности в абсолютной нравственной ценности того, что технологии развиваются, что это на самом деле знак «плюс». Находясь внутри корпорации, человек действительно может за что-то болеть, но за что он болеет? Он болеет в конечном итоге за свои собственные бабки и больше ни за что.

Долгин: Значит, необходимо сделать роман, в котором будут герои, работающие в среде. Сейчас снят только поверхностный слой, герой - это тот, кто очень много денег зарабатывает. Измените тип героя!

Ицкович: Герой – это победитель.

Долгин: Но победа может быть в денежном измерении, а может быть в символическом, в общинном. Неформальный лидер, герой, и вдруг оказывается, что он много денег не заработал по олигархическим меркам, а все равно - полноценный человек с завидной жизнью, объект для равнения.

Предположим, я сижу бухгалтером, уже сижу. Вы объясните людям, что бухгалтер – это суперкреативная профессия. Если у людей есть внутреннее ощущение нормы и оно не сломано, то возможно установление пробных образцов через успешность – потому что писаться, скорее всего, будут не технотриллеры, а истории про успехи.

Тогда вопрос стоит так: можно ли модальность нравственную, общеморальную, которая была в производственном романе 50-х – 60-х годов, перевести в модальность гедонистического, субъективно-прагматического? То есть, например, я не знаю, хорошо ли выпускать самые вкусные сигареты в мире или нет, но, по крайней мере, могу свою причастность к этому процессу наполнить интересом.

Давайте, может быть, вспомним еще раз какие-то знаковые, ключевые произведения интересующего нас жанра. Я их классифицирую в таком квадранте: наши – западные – современные – прошлые. Возьмем наши современные. Есть у нас сегодня созданное за последние 15 лет эталонное произведение, про которое мы могли бы сказать: «Вот так, вот это хорошо»? Я не знаю.

Кузьминский: Все зависит от того, насколько широко поднимать тему труда.

Долгин: Мы говорим о том, что эта тема стержневая в произведении.

Кузьминский: В прошлом году очень важным производственным романом был роман Алексея Иванова «Золото бунта, или Вниз по реке теснин». Он исторический, конечно, но там вся фабула построена на производственном процессе. Что, по-моему, Иванов сделал? Он именно применил на нашей почве матрицу совершенно западного технотриллера. Он специально это сделал. Он уже писал с учетом того, что это будет экранизировано, но там технология воспринимается как экзотика, там описана технология сплава. Целая профессия от начала и до конца.

Долгин: А западные примеры?

Кузьминский: Ну, Крайтон, конечно. Крайтон – это человек, который, например, написал роман «Парк Юрского периода». И это произведение (не фильм Спилберга, а роман) - это совершенно производственный роман, там очень подробно описано, как делать динозавров с научной точки зрения.

Долгин: Правильное ли я сделал наблюдение? Вот ты все-таки понимаешь производственный роман как книгу, где описано, как делать. А я понимаю роман как произведение, где описано, почему делают. Моя тема и мой интерес – как решения принимают. Как себя позиционируют.

Кузьминский: По-моему, это одно и то же, потому что если действуют люди, персонажи, то они, естественно, принимают решения по отношению к этому и как-то себя определяют. Другой вопрос, по отношению к чему они себя определяют. Я же просто говорю: релевантным является самоопределение персонажа. Одно дело - по отношению к любви, к семье и приятелям, а другое дело – когда по отношению к трудовой деятельности. И в последнем случае он глубже выявляется, поворачивается разными сторонами.

Долгин: То есть мы рассматриваем литературу как средство овладения опытом. Опытом любви, опытом чувств, опытом переживаний, отношений, образцов. В этом разговоре я исхожу из информационной модели человека, который хочет каким-то образом встроить себя в жизнь наилучшим образом.

И то, как об этом говорят специалисты по корпоративным культурам (американским, японским, совсем невнятно – российским), на уровне рациональном, во-первых, они очень плохо говорят, во-вторых, это действительно трудно рационализировать. Здесь нужно понимание каким-то внутренним, глубинным художническим чувством. Только так это можно ухватить.

В чем трудность этой задачи сегодня? Дело в том, что труд сейчас очень сильно специализирован, дифференцирован, и вообще через отдельную трудовую линеечку очень трудно понять, что происходит в целом. То есть для художника сейчас очень высоки барьеры входа в понимание того, как устроено производство на самом деле. Поэтому в условиях отсутствия жестких стимулов сверху, приказа сверху никто особо за это не берется, потому что это сложная тема.

Кузьминский: Мне кажется, что дело не в том, что это сложно, а просто в том, что нет спроса.

Долгин: Это не тот случай, когда спрос рождает предложение.

Ицкович: Но авторы пишут роман, про который считают, что он может быть продан. На что они ориентированы? Они ориентированы на современную западную литературу.

Долгин: Да, они могут быть ориентированы на заказчика в лице мировых образцов и премий, в лице государства. Однако в обществе есть колоссальный интерес к отечественному материалу, настолько, что приковывает внимание даже к очень бедным смыслом и содержанием продуктам, только по причине любви ко всему национальному, к своей стране. Колоссальный интерес к своему, к тому, как мы живем, что мы делаем.

Ицкович: Может быть, в этом и есть барьер входа? У нас писатели рекрутируются из сфер, довольно далеких от корпоративных дел. Так всегда было. Просто если вспомнишь, кто есть кто… например, вузовский преподаватель. Зайончковский вот холодильники ремонтировал.

Долгин: То есть это такой кустарь-одиночка, который в лучшем случае поскакал по лесосплавам, по всяким там пасекам?

Ицкович: У писателей всегда была чуть-чуть аутичная жизненная позиция. Соответственно, они вообще не понимают, как работает социальная сфера. У них этого социального нового опыта не накопилось.

Долгин: Между прочим, сегодня фишка момента как раз состоит не только в том, что делаешь ты, а в том, как человек в своей узкой локальной деятельности способен понимать и говорить на «чужих» языках, вести коммуникацию с другими ниточками. Здесь нужно понимание каким-то внутренним, глубинным художническим чувством. Это задача художника, он первый решает задачу, которая еще не рационализирована.

Кузьминский: То есть, по-вашему, проблема просто в том, что люди, которые пытаются это делать, не обладают достаточным талантом, а люди, которые обладают достаточным талантом, не в теме?

Долгин: Нет, я бы сказал так. Я стараюсь мыслить экономически. При наличии очень высоких барьеров входа в эту тему, при наличии потребности в больших инвестициях для того, чтобы там состояться, при отсутствии раскрученности темы, а также гарантий, что она вообще будет принята, нужна какая внерыночная мотивация, чтобы вывести это на орбиту. И в создании такой мотивации заинтересованы лидеры отраслей, чья цель - формирование эффективной корпоративной культуры и носителя этой культуры, который сделает стабильным, успешным, устойчивым их производство, их бизнес.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.