28 марта 2024, четверг, 19:41
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

16 августа 2005, 11:40

Парад: праздник, мероприятие или зрелище власти?

Современный военный парад – это сложная форма символического коллективного действа. Она сочетает идею праздника с идеей государственного строительства, символическую реконструкцию традиционалистских отношений власти и народа с конструированием зрелища, работу с памятью и насущную политическую идеологию.

Истоки первых двух идей кроются в архаике и античности. Сакральный смысл архаичного праздника заключался в противопоставлении ритуального и обыденного времени и пространства, в особых состояниях единения коллектива с предками и потусторонним миром, отождествления индивидуального и коллективного, вещественного и метафизического, прошлого и настоящего. Посредством архаичного ритуала мир обновлялся и, одновременно, упорядочивался за счет включения тела и сознания в дискурсивно жесткий символический порядок. С этим связана регулярность, повторяемость, формульность ритуального действа, всякий раз воспринимаемого как "исключительное", "происходящее здесь и сейчас". Во внесакральном смысле праздник можно рассматривать как форму социального действия - "символическое выражение коллективной солидарности, единения с той или иной общностью", а тем самым и фикциональной, в широком смысле слова - игровой "реставрации" подобной общности". (Борис Дубин, «Будни и праздники»).

Символический реквизит военного парада на День Победы на разных уровнях включает: 1) символику времени и места (Красная площадь в России, мемориал «Минск – город-герой» в Беларуси), 2) устойчивый символизм всех атрибутов и элементов -- одежды, декора, слоганов и лозунгов, салюта и т.д., 3) ролевое распределение ритуальных действий и иерархию ролей: президент – министр обороны – командующий парадом – «парадные расчеты» -- зритель: «народ», ветераны как свидетели События, иностранные делегаты как авторитетные наблюдатели, 4) ритуальную демонстрацию упорядоченного государственного тела, 5) апелляцию к Событию. Это делает парад формой работы с коллективной памятью, в результате которой травматические военные события предстают как непротиворечивые, понятные, лишенные разрывов. В таком виде ровная и обобщенная история становится программой-обещанием ровного будущего и демонстрацией непротиворечивого течения настоящего.

Как сказал в парадной речи А. Лукашенко, участники белорусского парада «продемонстрировали свою строевую выучку и слаженность» -- в терминологии М. Мосса эффективную (достигаемую системной дрессировкой) и транслируемую как традиция «технику тела». Она сформировалась еще в античной культуре и предполагала демонстрацию физической силы, контролируемой Разумом: античные гимназии для юношей, торжества чествований героев и спортсменов-победителей сформировали сам механизм включения индивидуального тела в государственное с идеалом жертвы или подвига во имя прославления полиса.

Тело в современном военном параде предстает коллективно-государственным, цивилизованным, упорядоченным и идеально мобилизационным. Оно противопоставляется телу и глазу зрителя-«народа» -- единого «материала истории», нуждающегося в упорядочивании и защите. Все участники и зрители парада участвуют в символической реконструкции милитаристского государственного порядка. Главным зрителем и распорядителем действа является глава государства (в белорусском параде все танцы устраивались напротив трибуны А. Лукашенко). На второй ступени иерархии находится министр обороны, на третьей – командующий парадом генерал; они объезжают войска (машина первого едет на метр впереди машины второго), многократно и единогласно выкрикивающие ритуальное приветствие.

И вот министр обороны докладывает президенту о готовности войск к выступлению (С. Иванов восходил к Путину под звон церковных колоколов), после чего следует речь президента, цель которой – риторически направить зрение зрителей, наполнить Событие и действо актуальными для государственной идеологии смыслами.

Сопоставление стилистики парадных выступлений белорусского и российского президентов и закадровых комментариев демонстрирует, как одна и та же ритуальная формула совмещается с различными идеологическими конструктами. Риторика А. Лукашенко и белорусских дикторов строилась на парадоксально увязанных концептах «советского» и «независимого».

Преемственность советского и современного белорусского декларировалась открыто: например, после упоминания о жертвах, принесенных во время войны комсомольцами, диктор тем же торжественным тоном упомянул современных продолжателей дела ВЛКСМ – членов БПСМ (Белорусского патриотического союза молодежи). К концепту советского отсылает также клишированный эмоционально-бюрократический язык: торжественное действо начиналось с фразы «говорит и показывает город-герой Минск», произнесенной с тембром и интонациями Левитана; и речь Лукашенко, и комментарии были построены на идиомах и общих порядках цифр. 

Экспликацией страниц героической летописи, неоценимого вклада, беспримерного мужества, народной памяти,  правды о Великой Отечественной войне, идеи единения, уроков истории, всенародности и т.д. стало не менее торжественно-отстраняющее упоминание о количестве белорусских солдат в составе СА, количестве партизан на территории Беларуси, количестве пленных, количестве уничтоженных вражеских штабов, самолетов и эшелонов, количестве делегаций и парадных расчетов, людей и единиц техники, участвующих в параде («Всего в торжествах задействовано более четырех с половиной тысяч военнослужащих, около двухсот шестидесяти единиц техники, сорок один самолет и девятнадцать вертолетов»).

«Советское» слилось с «независимым» в речи Лукашенко, когда он описывал особый путь Беларуси в окружении геополитических игр. Этот путь – несение миру Правды. Упоминание о правде тут же актуализировало образ лживого врага. Наши враги (как внутренние, так и внешние) – это те, кто допускает домыслы, перекраивая «уроки истории» под себя, и кому мы покажем, что белорусская армия – это реальная сила. Так, в соответствии с мифологией советского двоемирия, воображаемый зритель белорусского парада раздваивается на «народ» и «другого».

Эту риторическую программу белорусская власть зафиксировала в пространстве посредством приуроченного ко Дню Победы переименования двух центральных проспектов Минска: проспект Франциска Скорины (до того бывший Сталина, после -- Ленина) стал проспектом Независимости, проспект Машерова – проспектом Победителей. Первое переименование отбирает лексику у лживого «другого», второе указывает, как правильно понимать «независимость» -- как свой советский путь маленькой и гордой страны.

Риторика российского парада была построена на концептах «мирового сообщества» и «власти с человеческим лицом». Все это предполагало ритуальную актуализацию традиционалистского идеала отношений «народа» и «власти», согласно которому власть отечески заботится о каждом гражданине, народ гордится единой и сильной страной (по словам В. Путина, шестьдесят одно государство принимало участие во Второй мировой войне, но только СССР удалось остановить оккупантов).

«Человечность» и демократизм власти репрезентировались как визуальная и вербальная «неформульность»/«неформальность». Так, ветераны сидели на одной трибуне с VIP – как стратегически необходимые гости. Комментаторы отказались от бюрократической патетики и перечисляли «занимательное» и «удивительное», в том числе и «удивительные судьбы» сидящих на трибуне ветеранов. Именные «малые истории» строились по единой схеме: чин, ФИО, вид войск, наличие ранений и наград, как долго воевал и на каких территориях – как сказала диктор, «истории о ветеранах можно продолжать бесконечно».

Параллельно телезрителям парада сообщили: кличку белого парадного коня маршала Жукова, скорость и марку моторов ЗИЛов министра обороны и генерала, сведения о звучащих маршах и о том, что служебных собак стали приводить в армию с первых дней войны, информацию о работающих камерах и офицерских династиях и т.д.

Кроме того, традиционные «впечатляющие общие порядки цифр» были разбавлены «занимательными числами»: наряду с сообщениями о том, что во Второй мировой войне участвовало восемьдесят процентов населения земли и СССР потерял за те годы десятки миллионов людей, а также вперемешку с упоминанием о пяти тысячах фронтовиков, участвующих в параде, и лидерах более чем пятидесяти государств, сидящих на трибунах, дикторы развлекали зрителя информацией о том, что ЗИЛы-115 прошли с 1982 года тридцать тысяч километров, мощность их двигателей -- двести девяносто лошадиных сил, а управляют ими водители 147 базы генштаба. Или о том, что в параде 1945 года участвовали военные не старше тридцати лет и ростом не ниже ста семидесяти шести сантиметров, что рота юных барабанщиков выдает сто двадцать ударов в минуту, а сто тридцать машин с ветеранами  движутся со скоростью восемнадцать километров в час десятью колоннами с севера на юг…

Если в белорусском параде вербальное представляло собой контрапункт визуальному, т.к. одно стремилось создать торжественную атмосферу официально-государственного мероприятия, а второе – изобразить праздник, то в российском параде занимательность и зрелищность не менее сознательно микшировались с символическим действом. Объединяет риторику белорусского и российского парадов то, что и в первом, и во втором случае форму работы с коллективными памятью и сознанием можно назвать «гипнотической техникой», мягко обволакивающей саму идею припоминания прошлого и проблематизации настоящего. Только белорусская парадная риторика наследует советской застойной с ее бюрократическим пафосом и отстраненной ритуальностью, а российская – современной медийной, подключающей к ритуалу через зрелище и поток дискретных нарративов и образов.

Российский парад открыто апеллировал к медиаформату  современного ритуально-идеологического действа: дикторы подробно рассказали о расположении тридцати двух телекамер, призванных достоверно отобразить происходящее разными глазами с разных точек зрения. Например, двадцать камер были установлены по периметру площади, одна – на ГУМе, особые ракурсы давали две: камера, установленная на ЗИЛе министра обороны и «летающая» по тросу над Красной площадью; первая позволила зрителям увидеть войска буквально глазами Иванова, вторая – глазами птицы (непредвзятого сокола?). С точки зрения последней, кремлевские башни были близки, огромны и прекрасны, а ровные прямоугольники парадных расчетов на далекой площади подобны выверенной супрематической композиции…
Российский парад продемонстрировал, что современный государственный порядок полностью встроен в медиальное, которое на сегодняшний день служит единственной формой моделирования идеи солидарности.  Это означает, что для риторического «народа» идея солидарности является телезрелищем, находящимся в ряду других. Более того, парад как зрелище является визуальной метафорой стилистики государственных телеканалов: как в целом описывает ситуацию Б. Дубин, это телевидение является «телевидением единообразно-государственным, массово-мобилизационным и вместе с тем массово-развлекательным» (тем же феноменом, только более низкого качества, являются и государственные белорусские каналы).

В этом смысле белорусский парад может быть показательным, как показательно плохое формульное кино – когда недостаточно цельно и креативно реализованная формула демонстрирует швы самой схемы. Так, белорусское действо демонстрирует, как сшиваются разрывы между зрелищем и государственным мероприятием, между зрителем-«народом» и совокупностью телезрителей, между индивидуальным и коллективным.

В российском же параде зрелище равномерно пронизывает действо, микшируя идеологическое и развлекательное, повсеместно встраивая  в ритуал занимательную информацию и элементы костюмированного карнавала (вынесли музейное знамя, поднятое когда-то над Рейхстагом, прошли войска, за ними -- роты с трехлинейками Мосина и ППШ, в новеньких военных костюмах СА 40-х, потом рота со служебными собаками, потом проскакала кавалерия в казачьей форме и с оружием Второй мировой, затем вышли десантники в камуфляже и голубых беретах, провезли на грузовиках ветеранов в одинаковых костюмах и с гвоздиками; все закончилось пролетом самолетов с дымными хвостами близких к российскому триколору расцветок и песней «День Победы»).

В белорусском параде карнавал стыкуется с военным парадом и выставкой достижений народного хозяйства, как вагоны паровоза друг с другом. Прошли войска, грузовик провез молодых людей в серых кепках и ватниках («партизан»), потом перед трибуной президента группа людей в военной форме («рота почетного караула "Плац-парад"») долго исполняла что-то среднее между танцем и построением. Затем выбежали народные танцоры в солдатской форме 40-х, за ними потянулись тракторы "Беларусь", комбайны, грузовики и автобусы МАЗ с надписями «60 лет Победы» и платформы с инсталляциями и лозунгами от госучреждений («Сэрца краіны – магутны аплот. Беларускі металургічны завод”).

«Беларусьнефть» репрезентировалась в виде маленькой пластиковой вышки, Белорусская Академия Наук – в виде классических глобуса с орбитами, атома с электронами на железной проволоке, картонной вычислительной техники и надписи «Наука – народному хозяйству».

Потом к трибуне президента выбежала молодежь в красных одеждах и с красными флагами и сложила из тел звезду, трепетавшую и менявшую цвет посредством картонок, поднятых над головами. За ними юноши и девушки в бальных костюмах и платьях на ходу станцевали несколько бальных танцев (причем первой парой танцевали парень в военной форме 40-х и девушка в белом платье с фатой). Замыкали шествие молодежь в национальных белорусских костюмах, несущая белый гелиевый земной шар на белых ниточках, и счастливые детишки с хороводом, нехитрым построением и благодарным приветствием трибуне.

Разрывы между индивидуальным и коллективным, человеческим и формульным зияли через крупные и средние планы лиц, случайно попавших в объектив телекамеры во время съемок белорусского парада: вот сосредоточенное, красное лицо участника парада со стеклянными от напряжения глазами, вот зевающий зритель, вот на трибуне министр обороны что-то бормочет сначала на ухо, потом за спиной Лукашенко.

Дело в том, что операторы и режиссеры российского парада были оснащены значительно более современной техникой и, видимо, намного профессиональнее белорусских, поэтому телезритель получал  дискурсивно цельную «картинку», отсекавшую «случайное». В кадр не попало ни одного крупного плана лица участника парада во время шествия – они снимались со спины или общим и средним планами. Зато множеством крупных планов давали серьезные и торжественные лица гостей – т.к. официальные лица сосредоточиваются профессионально. Крупные планы лиц ветеранов демонстрировали только их взволнованность и слезы на глазах (только один раз мелькнул кадр с двумя ветеранами, один из которых указывал черным зонтиком на небо и недовольно что-то говорил второму).

Разница между «народом» и реальными зрителями видна в белорусском параде постольку, поскольку он, в отличие от российского, предполагал присутствие населения. В надежде на праздник или на государственное событие, любопытные или незаинтересованные, попавшие сознательно или почти случайно, зрители сидели на скамейках и стояли вдоль парадного шоссе. Камера снова наивно-непредвзято отслеживала их средним и крупным планом. Вот мелькнул человек с портретиком Сталина на палочке, вот сидит грустный и серьезный ветеран с целлофановым пакетом на голове, вот кто-то зевает, кто-то разговаривает по сотовому или между собой, кто-то пытается высмотреть подробности действа, на заднем плане бродят подростки с пивом – риторический народ на самом деле разнообразен, рассеян и рассредоточен, и объединяет его в «народ» только то, что он является зрителем. Значит, видя на экране БТ панорамы рассеянно-заинтересованных людей, пришедших на парад, наше общее «мы» смотрится в зеркало.

Можно почти с уверенностью предположить, что больший процент белорусских телезрителей (из тех, кто вообще смотрел парады) наблюдал скорее российский парад, чем белорусский, т.к. первый был зрелищно предпочтительнее. Однако, как гордо сказали дикторы, у населения всей Европы была возможность увидеть, как белорусы могут праздновать великие даты своей истории и ценить свое прошлое, т.к. грандиозный военный парад и феерическое театрализованное представление транслировались по спутнику. Слава России и с праздником, Беларусь.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.