28 марта 2024, четверг, 23:32
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

05 декабря 2007, 10:11

Случай из судебной практики

На прошлой неделе Страсбургский суд принял очередное решение «по Чечне». Прошло оно в большой степень незамеченным – и не только потому, что за пару дней до дня голосования внимание прессы было приковано исключительно к выборам.

Первые решения по «чеченским делам» создавали сенсацию. Но когда их число перевалило за десяток, они перестали быть новостью. Тем более, все эти решения так похожи друг на друга: признано нарушение государством права на жизнь, запрета на пытки и, конечно, установлена невозможность для заявителя получить удовлетворение на национальном уровне. Пострадавшему назначается компенсация в размере нескольких десятков тысяч евро. Государство показательно возмущается, что решение «политизировано», неправомерно. Предпринимает формальную попытку его оспорить. И получает вполне предсказуемый отказ. Как бы страшна ни была «фабула» каждого дела в отдельности, со временем восприятие притупляется, стирается острота кошмара – все укладывает в статистику: число поданных жалоб; число вынесенных решений; сумма компенсаций.

С какого-то момента «чеченские решения» перестали считать даже люди, постоянно работающие с жертвами конфликта. Первое решение – чудо. Второе, третье, четвертое, пятое – праздник. Дальше – нормальная работа, ожидаемый результат.

И все-таки о решении, вынесенном в прошлый четверг, 29 ноября, я хотела бы написать подробно. Даже подробнее, чем о самых первых «чеченских делах». Потому что это дело об убийстве родителей моего близкого друга. Жалоба была подана от имени его сестры, Зайнап Тангиевой. Впрочем, любой из братьев и сестер Тангиевых мог бы выступить в этом качестве.

О деле Тангиевых я услышала около пяти лет назад, когда жалоба уже лежала в Европейском Суде. Помню какое-то время после этого не могла смотреть своему другу в глаза: боялась, что он поймет, что я уже знаю, что произошло с его семьей, знаю из третьих рук. Потом чувство стыда и замешанной на нем мучительной неловкости сгладилось, ушло. А еще пару лет спустя я даже попыталась взять у своего друга интервью – я тогда собирала рассказы людей, переживших эту войну. Попыталась, но сломалась через полчаса. К тому времени я выслушала сотни людей, у которых убили или похитили близких, которых чудовищно пытали, которые прошли через то, что страшнее, чем наши самые страшные представления об аде. Но какую бы ты не испытывал эмпатию к «чужому человеку», это не сравнится с тем, когда про то же говорит твой друг, и ему больно произносить слова, а тебе физически невыносимо слушать. Я выключила диктофон. И стерла запись. Потому что включать историю своего друга в подборку рабочих интервью показалось непристойным. Даже постаралась забыть подробности. Но, прочитав страсбургское решение, кажется необходимым вспомнить…

Эта большая ингушская семья жила в частном секторе Грозного, в Старопромысловском районе. Во дворе стояло целых три дома – чтоб и родители, и дети, и внуки могли разместиться. Держали скот. Кур бегало видимо-невидимо. Все почти как в селе, только на окраине города. А потом началась война. Сначала одна, затем другая.

Осенью 1999 года люди бежали от бомбежек и обстрелов… Старопромысловский район пустел. Но Абдул-Вагап Тангиев не трогался с места. Ему было за семьдесят. И в таком возрасте бежать из собственного дома? И что ж теперь от каждой войны бегать? И он остался – вместе с женой, Хиржан, пожилым родственником, Исмаилом Гадаборшевым, и двумя дочерьми, Зайнап и Ханифой (старикам совсем одним с хозяйством не справиться). Остальных детей отправил в Ингушетию. Время шло. В городе становилось все страшнее. Сыновья уговаривали Абдул-Вагапа уехать. И он почти согласился. Но тут русская соседка, Валентина, которая в первую войну самые жуткие дни с Тангиевыми в подвале пересидела, спросила: «Ты теперь тоже уедешь, совсем я одна останусь?» Она дряхлая уже была, и никакой родни, никого. С Тангиевыми очень сдружилась, дети ее звали «тетей Валей». И Абдул-Вагап обещал, что Валю не бросит, и все будет, как в ту войну. А раз ту пережили вместе, так, авось и эту как-нибудь…

Подвал в доме Тангиевых был большой, крепкий. И кроме Абдул-Вагапа с родными набилось туда еще пять соседских женщин. 22 ноября началась сильная бомбежка. Одна женщина погибла. А Хиржан зацепило осколком. Может, Абдул-Вагап уже и пожалел о своем решении, передумал. Но обстрел только усиливался, и из города даже при всем желании выбраться стало невозможно.

Боевики ушли из района где-то к 18 декабря, но почему-то в конце месяца началась совсем чудовищная канонада. Зайнап с сестрой и другими женщинами перебралась в подвал пятиэтажки неподалеку, где собралось уже около сорока человек. Там казалось безопаснее. Но родители отказывались покидать дом – и за скотом смотреть кому-то надо, и свои стены, даст Бог, защитят от беды. Дядька Зайнап, Исмаил, и тетя Валя тоже остались. Наверное, не хотели расставаться с Абдул-Вагапом и Хиржан, кто теперь разберет?

Вечером 26 декабря Зайнап услышала, как по улице движутся танки. И обрадовалась: раз вошли танки, значит, скоро закончится обстрел. Остальные тоже радовались – самое жуткое, должно быть, позади! Здесь одни старики, дети и женщины. Что солдаты с ними сделают, в конце концов? Кому они нужны?

Солдаты и ОМОНовцы занимали позиции в близлежащих домах. Они были пьяные и очень злые. Мужчин, прятавшихся в подвале пятиэтажки, под дулом автомата выводили собирать по улицам трупы военных. А первого января, в Новый Год, увели единственных троих мужчин, которым было меньше пятидесяти лет, и они уже больше не вернулись. Их расстреляли, но об этой Зайнап узнала уже потом.

Зайнап с сестрой каждый день бегали проведать родителей, под обстрелом носили им воду. Военные поджигали соседские дома. В воздухе стоял запах гари. Было очень страшно, но это ведь не могло продолжаться вечно… Иногда в доме родителей они заставали офицера. Он говорил, что его зовут Тима, он танкист, командир из  разместившейся неподалеку бригады. А сам он из Осетии и раньше воевал в Дагестане. Тима часто был пьян, орал, требовал еды и водки. Тетя Валя кидалась к нему, плакала, говорила, что она русская, а это ее соседи, хорошие люди, и кроме них, у нее, старухи, нет никого, и не будут же свои, русские солдатики обижать беспомощных стариков… Офицер не слушал, отталкивал ее в сторону. Абдул-Вагап пытался его успокоить, давал продукты, говорил, что они всегда готовы поделиться едой, но спиртного не держат – откуда возьмется водка в хорошем мусульманском доме? Несколько раз Тима угрожал всех пристрелить на месте, чудовищно ругался. Абдул-Вагапу удавалось его урезонить, выпроводить. Но Тима неизбежно возвращался – его подразделение 205-й мотострелковой бригады, стояло совсем рядом, в поселке Ташкала.  

Десятого января сестры Тангиевы, как и многие их соседи по подвалу в пятиэтажке, все-таки решили выйти из Грозного, подождать в более безопасном месте пока все хоть немного успокоиться: очень уж беспокоили солдаты, и как смогут защитить себя женщины, если тем взбредет на ум самое ужасное? Зайнап и Ханифа пошли в общежитие, где расположился ОМОН, нашли какого-то офицера и предупредили его, что в доме, рядом, остаются их старые родители. Попросили разрешения набрать для родителей побольше воды и пусть, бойцы, пожалуйста, не стреляют, пока они будут таскать ведра. Офицер не возражал.

Родители сказали дочерям, чтоб те завтра, когда будут уходить, забрали с собой дядьку, а сами они с Валей как-нибудь пересидят – никаких сил нет двигаться с места, да и недолго, наверное, осталось. Но когда наутро Зайнап с Ханифой вместе с еще двумя женщинами, русской Галиной и чеченской Бирлант, подошли к дому, ворота были закрыты, а со двора тянуло дымом. Женщины стучали, завали родителей. Никто не открывал. Они вдвоем взломали ворота – ужас придает нечеловеческие силы, что и говорить, – бросились к подвалу, но он уже горел, и спуститься туда было никак невозможно. В доме все было перевернуто вверх дном, стены щерились пулевыми отверстиями, мебель дымилась. На кухне лежали мертвый отец и мертвая тетя Валя. Оба были расстреляны. Мать и дядька не отзывались. Пожар разгорался все сильнее.

Женщины выволокли трупы из горящего дома. Хотели похоронить во дворе, но боялись, что убийцы где-то рядом, и сейчас, в любой момент, вернутся и расстреляют незваных свидетелей на месте. Они побежали назад в пятиэтажку, рассказали соседям. Те пообещали похоронить тела, а Зайнап с Ханифой пусть уходят как можно быстрее, ведь нужно объяснить родным, что произошло. Женщины шли несколько километров по разбомбленному городу, добрались до автобуса на Ингушетию, приехали, нашли своих...

Назавтра Зайнап с братьями вернулись в Грозный на двух машинах. На блокпосту солдаты не хотели их пропускать, говорили, что сумасшедшие, что не проедут и пятисот метров. Каким-то чудом им удалось уговорить трех военных проехать с ними к дому родителей. Наверное, глядя на осиротевших, обезумевших от горя своих ровесников, этим троим стало стыдно – на войне тоже не все звери.

Соседи сдержали свое слово – похоронили Абдул-Вагапа и Валентину. Тело дядьки тоже нашли и похоронили. Дети выкопали тело отца, чтобы перезахоронить на родовом кладбище. Подвал все еще догорал, и труп матери они забрать не смогли.

Я не буду даже пытать объяснить, что думал и чувствовал мой друг, разрывавший временную могилу отца, грузивший его тело в машину. Не буду рассказывать, как позже он возвращался в искалеченный город за телом матери, как увидел в подвале обгорелый, почти неузнаваемый труп…

Зимой 2000 года семья Тангиевых пыталась достучаться до милиции и прокуратуры. Ближе к концу весны Зайнап пару раз допрашивали. Она говорила следователю, что родителей скорее всего расстрелял тот самый офицер Тима, возможно вместе с сослуживцами. Но следователь отвечал, что Тима погиб и доказать ничего невозможно. Уголовное дело возбуждалось, приостанавливалось, возобновлялось. И только сейчас, через восемь лет, в далеком Страсбурге – тихом европейском городе, где на главной площади возвышается старинный готический собор, а по узким каналам плавают гладкие, белоснежные лебеди, – Тангиевым сказано: в смерти ваших родителей виновно государство:

…Суд признал, что власти не провели эффективного расследования обстоятельств смерти Абдул-Вагапа Тангиева, Хиржан Гадаборшевой и Исмаила Гадаборшева, что составляет нарушение Статьи 2 [право на жизнь] в ее процессуальной части.

Суд также признал предположения заявительницы о причастности военнослужащих к смерти ее родственников, и - поскольку Государство не предоставило материалов уголовного дела и не опровергло предположения заявительницы - Суд установил, что представители Государства ответственны за смерть Абдул-Вагапа Тангиева, Хиржан Гадаборшевой и Исмаила Гадаборшева, что составляет нарушение Статьи 2 « в ее материальном аспекте»…

В обстоятельствах, когда уголовное расследование смерти было неэффективным, что привело к неэффективности всех иных способов защиты, включая гражданско-правовые, Суд установил, что Государство нарушило свои обязательства по Статье 13 в совокупности со Статьей 2…

Суд установил, что отказ Государства предоставить [Суду] материалы уголовного дела составляет нарушение обязательств по Статье 38 §1(а) [обязательство государства сотрудничать с Судом].

По решению Европейского Суда Российская Федерация должна выплатить Тангиевым 60 тысяч евро. Нормальная компенсация, если сравнивать с другими «чеченскими делами» – отнюдь не маленькая.

В четверг 29 ноября я хотела позвонить своему другу и поздравить с победой. Он ждал этого решения столько лет. Взяла в руки телефонную трубку, начала набирать номер и нажала на отбой. Что я ему скажу: «Я так рада, что Страсбург признал очевидное… Так рада, что вы получите компенсацию за чудовищную, бессмысленную гибель родителей?.. За то, что беспомощных стариков расстрелял пьяный офицер?..»

Я только надеюсь, что это решение Страсбургского суда даст Тангиевым хотя бы некоторое ощущение справедливости.

Мой друг продолжает жить все в том же дворе, в Старопромысловском районе Грозного. Только большой семьи там уже нет. Он совсем один. Братья и сестры остались в Ингушетии, не стали возвращаться туда, где погибли отец, мать, дядька и старая тетя Валя. Окна моего друга выходят прямо на обгорелый остов родительского дома. Даже если сейчас, получив присужденные Страсбургом деньги, Тангиевы отстроят на этом месте новый дом, у него перед глазами все равно будут стоять эти руины, которые столько лет он видел каждый день, просыпаясь, становясь на молитву, готовясь ко сну.

Мой друг – глубоко верующий человек. Наверное, именно это спасло его от соблазна мести. Другой бы, наверное, пошел убивать, а он стал помогать людям, которым так же как и ему самому эта война разрушила жизнь.

За чеченскую войну погибли до двадцати пяти тысяч мирных жителей, до пяти тысяч человек исчезли бесследно. Мы слышали эти цифры много раз. Цифры сами по себе мертвы, но статистика оживает, когда за ней видишь лицо близкого тебе человека.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.