29 марта 2024, пятница, 17:55
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

06 сентября 2007, 10:46

История и перспективы чеченского сепаратизма

6 сентября 1991 года началась новейшая история Чечни. В этот сентябрьский день 16 лет назад в Чечне произошла смена власти. Из рук Верховного Совета Чечено-Ингушской Республики она перешла к Общенациональному Конгрессу Чеченского народа (ОКЧН). Смена власти в тогдашней Чечено-Ингушетии вовсе не походила на бархатные революции в Центральной и Восточной Европе и даже на «краснопресненский майдан» в Москве.

Впоследствии Ахмар Завгаев (нынешний депутат Государственной Думы России), очевидец тех событий, назвал 6 сентября 1991 г. «днем бандитизма, терроризма и произвола». 16 лет назад 6 сентября на Дом политпросвещения, где проходило совместное заседание депутатов советов Чечено-Ингушетии всех уровней, боевиками ОКЧН было совершено нападение. Более 40 депутатов были жестоко избиты, а председатель городского совета Грозного (одновременно первый секретарь грозненского горкома КПСС) Виталий Куценко был убит. Лидеры ОКЧН объявили о переходе власти в республике в их руки. Очевидец тех событий Ахмар Завгаев считает, что «…Куценко был пробным шаром. Они (деятели «ичкерийской революции» — С.М.) хотели проверить, как отреагирует руководство России на смерть человека, одновременно бывшего мэром Грозного и первым секретарем горкома КПСС. Никакой реакции не последовало. После этого и начался геноцид русскоязычных. Ведь русские — нефтяники, химики, специалисты приборостроения — составляли примерно треть населения республики».

В Москве сентябрьские события в Грозном 16 лет назад воспринимали по-иному. Тогдашний исполняющий обязанности председателя Верховного Совета России (недавний герой Белого дома) Руслан Хасбулатов охарактеризовал действия ОКЧН как «народное восстание против партийно-бюрократической диктатуры». Из Белого дома в Москве в столицу Чечено-Ингушетии отправилась телеграмма: «Дорогие земляки, с удовлетворением узнал об отставке председателя ВС республики (об эксцессах этой отставки Руслан Имранович предпочел умолчать — С.М.). Возникла, наконец, благоприятная политическая ситуация, когда демократические процессы, происходящие в республике, освобождаются от явных и тайных пут уходящей со сцены партийной бюрократии».

«Надо сказать, что правоохранительные органы Чеченской Республики всё жестче и жестче контролируют ситуацию и больше берут на себя ответственности. Более того, к сожалению или к счастью, могу констатировать, что часто и работают более эффективно, чем федеральные силы, ответственно подходят к решению задач». Последний процитированный текст принадлежит уже не Руслану Хасбулатову. Это фрагмент из выступления Владимира Путина перед прессой в январе 2006 года. Год спустя, во время аналогичного общения с прессой Рамзан Кадыров и вовсе стал единственным главой региона, о котором с похвалой отозвался президент РФ. Прошло много лет но, похоже, наша федеральная власть (несмотря на существенную ротацию ее высших представителей) так и не может избавиться от явления, которое Салман Рушди назвал «вирусом оптимизма».

В 1991 году союзником Москвы был «демократ» Дудаев («демократом, трезво оценивающим нынешнюю ситуацию в республике» называл неистового Джохара Руслан Хасбулатов), в 2006 году таковым является «государственник» и герой России Рамзан Кадыров. Сегодня именно ему сдаются боевики (ему лично, а не российской власти). Именно он сегодня готов исполнить любой приказ президента, будь то отправка чеченских спецподразделений в Ливан, будь то любая самая деликатная миссия. В 1991 году Джохар Дудаев готов был принести не присягу российской власти, а присягу личной верности Борису Ельцину (т.е. установить систему вассально-ленных отношений), а спустя 16 лет ту же личную преданность президенту демонстрирует Кадыров-младший. Чего нельзя сказать о его верности российским институтам власти и российскому праву. Истории свойственно повторятся. Однако этого повторения власти упорно не хотят замечать.

Чечню вообще не хотели и не хотят замечать. Эта северокавказская республика давно является занозой для Москвы. На ней не сделаешь пиара, а занятие ей сродни специализации по сельскому хозяйству в советский период. Эту республику хотят спрятать, убрать «с глаз долой, из сердца вон», думая тем самым добиться ее успокоения. В этой связи интересно разобраться в том, какие перспективы имеет чеченский сепаратизм в сегодняшней России.

Все разговоры о чеченском сепаратизме и его политических перспективах (или отсутствии таковых) имеют возможность превратиться в досужие рассуждения и спекуляции, если не будут опираться на анализ исторической динамики сепаратистских «практик» в Чечне и на Северном Кавказе в целом. Обращение к историческому прошлому в данном случае ценно не само по себе. Для адекватного понимания природы и динамики чеченского сепаратизма необходимо деконструировать несколько сложившихся (и ставших удобными) политически актуальных исторических мифов.

Мифы эти удобны многим политикам и экспертам, обращающимся к чеченской теме инструментально. Более того, эти мифы разделяют (хотя и по разным основаниям) даже радикальные оппоненты. Возьмем, для примера, тезис (принимаемый уже а priori) о чеченцах как «неудобном этносе», имманентном коллективном сепаратисте, вся история которого, собственно, и является историей борьбы с имперскими натисками России (в разных ее формах от Российской империи через СССР к РФ). Этот тезис разделяют и последовательные сепаратисты, и русские этнонационалисты. Конечно, там, где у первых минус, у вторых плюс, но по сути и те, и другие едины в своих представлениях о том, что Чечне каким-то роком суждено бороться за самоопределение «вплоть до отделения». Этот тезис готовы разделить и некоторые российские либералы. В конце мая мне довелось принимать участие в российско-французском семинаре по проблемам миграции и межэтнических отношений. «Чеченский вопрос» рассматривался в докладе известного российского историка и географа Павла Поляна (видного исследователя истории депортированных народов Советского Союза). Однако при всем богатстве представленного эмпирического материала, теоретико-методологические обобщения там оказались столь же скудны. «Неудобный народ», одним словом.

Между тем, достаточно даже беглого взгляда на историю Северного Кавказа в XIX-XX веках, чтобы увидеть, что тезис о «неудобном народе» далек от реальности. В постсоветский период стало правилом хорошего тона апеллировать (где надо, а чаще, где не надо) к истории Кавказской войны, как к паттерну для чеченских кампаний 1994 и 1999 годов. При этом игнорируются такие очевидные факты, что чеченцы в годы Кавказской войны вовсе не были «самым неудобным» или каким-то исключительным народом для Российской империи. Активное включение чеченцев в войну началось только в 40-е гг. XIX столетия (первопроходцами же были народы Дагестана). Имамами Дагестана и Чечни были тоже не чеченцы (харизматический Шамиль был аварцем). На Западном же Кавказе сопротивление российской власти продолжалось и вовсе до 1864 года (аул Гуниб был уже 5 лет как взят). И именно адыгские народы в гораздо большей степени были вовлечены в процесс так называемого «махаджирства» (выезда на территорию тогдашней Оттоманской Порты). Однако же радикальные (по меркам XIX) дагестанцы устами Расула Гамзатова выдвинули формулу: «Дагестан добровольно в состав России не входил, и добровольно из нее не выйдет». Именно Дагестан в начале 1990-х гг. стал единственной республикой российского Кавказа, который не принимал декларации о суверенитете (даже Северная Осетия была вовлечена в пресловутый «парад суверенитетов). Да и Западный Кавказ с многочисленным адыгским «миром» в постсоветский период не повторил опыты «ичкерийской революции».

Но насколько уместны подобные экскурсы? В той степени, в которой показывают: в политике никаких констант не бывает, как не бывает «верных» России народов и народов имманентно «антироссийских». Поведение той или иной политической элиты (чеченская элита здесь не является исключением) диктуется конкретной политической конъюнктурой, актуальными внешнеполитическими раскладами, а не «данными навек» «ментальными кодами» и «цивилизационными особенностями». В 1866 году абхазы подняли восстание против Российской империи, которое было жестко подавлено не без помощи грузинского офицерства, служившего тогда Санкт-Петербургу. Сегодня Грузия является наиболее жестким оппонентом РФ на постсоветском пространстве, а Абхазия существует во многом благодаря поддержке России. Таким образом, «примордиальные» схемы хороши лишь для расистских или националистических трудов, но не для понимания перспектив чеченского (или любого другого) сепаратизма, как явления.

Второй тезис, касающийся истории Чечни и чеченцев, и актуализированный в связи с рассмотрением перспектив сепаратистского проекта: «неудобный народ» никогда не был лоялен России. Здесь тоже, как минимум, все гораздо сложнее. Конечно, Чечня никогда не была «форпостом» российского влияния на Кавказе. Как и Дагестан, она не входила в состав России добровольно. Вместе с тем, это не означает, что сегодня политическая сецессия является единственным адекватным способом сохранения чеченской идентичности и обеспечения прав и свобод человека и гражданина чеченской национальности.

Хочется обратить внимание, что были периоды не просто относительно мирного сосуществования России (в разных формах ее бытования) и Чечни, но и союзничества. В годы гражданской войны и вплоть до начала сталинской коллективизации представители чеченской элиты (интеллектуальной и политической) были союзниками Советской России. И активными союзниками! Формат статьи не позволяет цитировать классические труды Абдурахмана Авторханова (включая «Народоубийство в СССР» или «Империя Кремля»), подтверждающие данный тезис. Сам советолог Авторханов — продукт этого ситуативного союза (выпускник Института красной профессуры, автор исторических трудов по гражданской войне в Чечне и Ингушетии, партийный чиновник). И таких «авторхановых» было немало.

Ситуативный союз был сорван коллективизацией, которая помимо нарушения прав и свобод (общих для всех граждан СССР), нанесла серьезнейший удар по полиюридизму чеченцев (который никакого антисоветского элемента не содержал!) и по «структурам повседневности» (включая региональный вариант ислама). Депортация 1944 года стала второй в XX веке разделяющей межой между Чечней и Россией. Однако после хрущевской Оттепели на уровне ЦК Чечня рассматривалась как гораздо более спокойный регион по сравнению с Прибалтикой или Западной Украиной. В Грузии или в Армении были мощные диссидентские движения (в 1977 году армянские националисты даже организовали теракт в Москве). В Чечне же диссидентство не было серьезной политической силой. Да, существовало много других форм противостояния коммунистическому государству (начиная от «альтернативной экономики» до кухонных разговоров). Однако разработанной сепаратисткой политической «доктрины» в Чечне брежневского периода не было. Сопротивление власти (включая военное) было (хотя к началу 1960-х гг. оно было минимизировано), но доктрины сепаратизма не было. Зато были (как и повсюду в СССР) свои «сталинисты» и правоверные защитники линии партии и правительства. Оказавшись в ходе первой военной кампании в Чечне и проинтервьюировав не один десяток чеченцев, я был поражен тому, насколько сильные корни пустил коммунистический агитпроп в северокавказской республике. Чего стоит заявление одного почтенного старика в Серноводске: «Зачем Москва Дудаева тронула, он был как Ленин — за бедных и простых людей».

Чеченский сепаратизм новейшего времени стал ситуативной реакцией на возникший в тогда еще общем союзном государстве вакуум власти. Кто были лидеры сепаратистов начала 1990-х гг.? Советский генерал Джохар Дудаев, делавший блестящую карьеру в рядах вооруженных сил СССР, или выросшие в стенах Чечено-Ингушского университета интеллектуалы (учителями которых был профессор Виталий Виноградов, автор концепции «добровольного вхождения Чечни в состав России»).

Таким образом, чеченский сепаратизм не имел каких-либо серьезных «корней». В отличие от армянского, украинского, прибалтийского или грузинского националистического движения, чеченские ситуативные сепаратисты не имели своих разработанных доктрин, проектов, поддержки из-за рубежа. Сепаратизм в Чечне стал попыткой определить и организовать «свое пространство» в условиях политического хаоса. Показательно даже, что Конституция «первой Ичкерии» (1991-1994 гг.) была творческой переработкой Основного Закона Литвы!

Переоценивать исторические предпосылки якобы «укорененного» чеченского сепаратизма не следует. Чеченцы вовсе не были и не являются «самым неудобным» или «роковым народом», а Чечня – территорией фатально более «проблемной», чем тот же Дагестан или Тува. В конце концов, многие территории РФ имеют свои исторические «скелеты в шкафу». При желании можно доказать исторические права на отделение казачьих областей от Центра России. Другой вопрос — станет ли это прорывом к демократии и прогрессу, обеспечит ли чьи-то права и свободы?

Сецессия Чечни вовсе не является результатом «божественного предопределения». В определенный момент национальная элита республики сделала свой выбор в пользу самостоятельного развития. Как в свое время говорил один из классиков политического сионизма Владимир (Зеев) Жаботинский, «Я хочу, чтобы меня бил по морде еврейский полицейский». Однако самостоятельное государство Ичкерия не продемонстрировало политической жизнеспособности. И если что и смогла она обеспечить своим новым подданным, так это то самое «битье по морде». И хорошо бы еще, чтобы таковое было обеспечено полицейским. Именно отсутствие эффективной полиции и администрации, формирование полицентричной власти (то, что Абдул-Хаким Султыгов определил как «федерацию полевых командиров»), а не злые происки Кремля (хотя доброй воли на государственный эксперимент Москва, конечно же, не давала никогда) привели ичкерийский эксперимент к провалу.

Когда сегодня мы дискутируем о возможности реализации сепаратистского проекта, мы должны иметь в виду несколько важных моментов. Государственный эксперимент «Ичкерия» — не отвлеченная реальность. Есть эмпирический опыт государственного строительства. При этом было реализовано две модели госстроительсва: в 1991-1994 гг. — светский националистический проект, в 1996-1999 гг. независимая де-факто Чечня строилась с опорой на исламские традиции (шариатские суды, шариатская безопасность, уголовный кодекс, скопированный с Суданского УК). Обе попытки не были удачными ни с социально-экономической точки зрения, ни с точки зрения политической стабильности. Оба раза само чеченское общество раскололось в поиске лучшей модели государственного устройства и защиты собственной идентичности.

С этим связана неадекватность еще одного мифа. «Чеченский кризис» постсоветского периода — это не перманентная борьба русских и чеченцев, Чечни и России. Это также противостояние Дудаева и Городского совета Грозного, Дудаева и Автурханова, Завгаева и сепаратистов, сторонников суфийского ислама и т.н. «ваххабитов». И кровь в Чечне в течение всех 1990-х гг. проливалась не только в столкновениях «федералов» и «боевиков». Свои «внутричеченские» разломы также объективно работали против сепаратистской идеи и сецессии как ее практического инструмента.

В отличие от Абхазии или Нагорного Карабаха, чеченские лидеры не смогли консолидировать народ вокруг идеи самостоятельного государства. Не удалось избежать (также в отличие от абхазского или карабахского казусов) и вооруженного внутреннего противоборства, и внутричеченского «сепаратизма» (так была охарактеризована в начале 1990-х гг линия Надтеречного района). Отсюда и массовый отъезд чеченцев из Чечни, т.е. из собственного «национального очага» в Россию. Которая, кстати, в течение 1990-х гг. не перестала восприниматься, как своя страна. Ичкерия в двух своих изданиях не предоставила своим непризнанным гражданам ни возможностей для карьерного роста, ни понятных «правил игры», ни внутриполитической стабильности.

Важнейшей предпосылкой того, что сепаратизм в Чечне в ближайшее время не будет востребован, является неудача государственного строительства по-ичкерийски. Второй предпосылкой, делающей проблематичным сепаратистский проект является военно-политическая невозможность победы над РФ. Как бы ни была слаба ядерная сверхдержава сегодня, лобового военного столкновения сепаратистские структуры, не выдержат, как не выдерживали их в течение 1990-х гг. Главные проблемы для России в Чечне начинались не только и не столько на поле брани, сколько в сфере политики (отсутствие стратегии интеграции республики, неумелые и нескоординированные действия силовиков).

Третьей причиной, по которой сепаратизм не представляется возможным, является высокий уровень демографических потерь, а также миграция населения за пределы республики. В-четвертых, чеченцы, в отличие от абхазов или карабахских армян, привязаны своему к государству-носителю. Чеченские общины есть практически во всех субъектах РФ (начиная от Ставрополья, и заканчивая Москвой, Петербургом и Восточной Сибирью), тогда как за пределами Абхазии практически нет абхазов (разве что небольшая группа потомков абхазских махаджиров в Аджарии), а армянские общины в Баку и Гяндже прекратили свое существование. В-пятых, у чеченского сепаратизма как политического тренда нет влиятельных международных покровителей. Сепаратистский проект весьма негативно воспринимается и в Грузии, и в России (которые сегодня находятся в непростых отношениях), а именно эти два государства окружают территорию Чечни. На сецессию «добро» не готовы дать ни США, ни ЕС. Турция же еще в середине 1990-х гг. «разменяла» с Москвой Чечню на Рабочую партию Курдистана. Кремль отказался помогать РПК, а Турция прекратила поддержку чеченских сепаратистов. Даже влиятельные международные структуры, такие как Организация Исламская конференция, не готовы к тому, чтобы признать Чечню в качестве независимого государства. Таким образом, мировой Realpolitik не благоприятствует сецессии Чечни.

Образ чеченских сепаратистов как freedom-fighters (весьма популярный на Западе в начале 1990-х гг.) весьма поблек после теракта в Беслане. Фактически бесланский теракт стал последним тератом, связанным с «ичкерийским делом». Последующие теракты в Дагестане, КБР и КЧР, Ставропольском крае гораздо в большей степени связаны (и идеологически, и практически) с радикальным исламом, а не с националистическим сепаратизмом.

И последнее (по порядку, но не по важности). Нынешняя элита Чечни, выросшая и возмужавшая в условиях поиска собственной идентичности после распада СССР (поиска, отягченного войнами и конфликтами), сделала выбор в пользу альтернативного открытой сецессии «нациестроительства». Однако нет сомнения в том, что это именно проект строительства «национального государства». В своих публикациях я определил этот тип политической стратегии, как «системный сепаратизм» (ссылка!). «Системным» он является в том смысле, что реализуется в рамках Российского государства (с формальной точки зрения), не претендует на создание собственной «державы», однако фактически не является подконтрольным федеральной власти.

Определять эту стратегию, как «сепаратизм» нам представляется возможным по нескольким основаниям. Во-первых, республиканская элита Чечни во главе с Рамзаном Кадыровым апеллирует к «национальному возрождению», претендует на особую роль и особое место в РФ. Во-вторых, Грозный фактически проводит свою внутреннюю и даже внешнюю (Иордания, Саудовская Аравия, казусы с Южной Осетией и Абхазией) политику, не всегда согласованную с Москвой или не всегда вписывающуюся в планы российской власти. В-третьих, идеология современной чеченской элиты обращена к поиску внутринационального консенсуса, зачастую в ущерб общероссийским интересам (от всепрощенчества по отношению к вчерашним боевикам до особой интерпретации событий 1990-х гг.).

«Системный сепаратизм» имеет свой ресурс популярности. Именно «системный» сепаратизм смог (пусть и временно, из конъюнктурных соображений) обеспечить Чечне особую роль внутри России, а для жителей республики — определенные «правила игры» и карьерные возможности. Используя российский ресурс для решения своих политических задач, власти в Грозном очень умело создали представление о стабилизации ситуации в республике. После двух военных кампаний и внутричеченских конфликтов нынешняя ситуация воспринимается если не как абсолютное благо, то как «меньшее из зол». «Чеченизация власти» исключила такой негативный для многих в Чечне момент, как этническое противоборство. Власть в Грозном стала восприниматься, как «своя».

Другой вопрос, насколько долго «системные сепаратисты» будут сотрудничать с Кремлем, и как долго будет сохраняться «стабилизация». Станет ли нынешний вариант имперского управления Чечней (модифицированная военно-народная система) началом реинтеграции этой республики в состав России или же предпосылкой для нового взаимного отталкивания, покажет история. В любом случае, сегодня «системный сепаратизм» стал для многих чеченцев привлекательным проектом (а авторитет Рамзана Кадырова объективно помогает чеченцам за пределами республики). Следовательно, сепаратизм без кавычек становится неактуальным во многом из-за изменения внутричеченской ситуации.

Подводя итоги, можно сделать вывод: ни якобы «особые» исторические условия, ни политическая конъюнктура (внутрироссийская и международная) никоим образом не свидетельствуют об актуальности чеченского сепаратизма как политической практики. В краткосрочной и среднесрочной перспективе чеченский сепаратизм (без дополнительных эпитетов и кавычек) не станет вызовом для Российского государства на Кавказе. Другой вопрос, что «системные сепаратисты» в случае обострения отношений с Москвой и российской элитой (а также по мере собственного укрепления и укоренения) могут попытаться избавиться от определения «системный». И это уже отдельная проблема.

Обсудить статью

См. также:

  • Маркедонов. Кавказский экзамен для российского самоуправления
  • Маркедонов. Незамеченные выборы в непризнанной республике
  • Маркедонов. Карабахский маяк
  • Маркедонов. Нужны ли российские миротворцы в Нагорном Карабахе
  • Маркедонов. Прощание с коммунизмом: азербайджанская версия
  • Маркедонов. Армянский цветок в черном саду
  • Маркедонов. Азербайджан в "Большой игре" на Кавказе
  • Редакция

    Электронная почта: polit@polit.ru
    VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
    Свидетельство о регистрации средства массовой информации
    Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
    Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
    средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
    При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
    При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
    Все права защищены и охраняются законом.
    © Полит.ру, 1998–2024.