Давным-давно, в то время, когда самодержавие в России еще наследовалось по признаку кровного родства и без предъявления справок о прописке, жил-был царь Петр I и был у него наследник царевич Алексей. Наследника обучали наукам, пытаясь подготовить к царским занятиям. Отец пробовал вовлекать его в дела: то назначал руководить ремонтом оборонных укреплений, то посылал заготавливать провиант для армии. Однако учиться царевич не любил, а распоряжаться не интересными для себя делами не хотел, ибо, как сам признавался: «Умом я не дурак, только труда никакого понести не могу». Но, смертельно боясь отца, он повиновался ему, а проваливая порученное, изобретал новые и новые способы увертываться от родительских негодований. Однажды, когда отец решил устроить сыну экзамен, Алексей, убоявшись, что ему прикажут делать чертежи, обжег себе ладонь, выстрелив в нее.
В конце концов отец потребовал от сына: «Или отмени свой нрав и удостой себя наследником, или будь монах... Так остаться, как желаешь быть, ни рыбою, ни мясом, невозможно». Царевич дал асимметричный ответ — сбежал за границу. Разведка Петра I отыскала его и доставила домой. Он торжественно отрекся от престолонаследия в пользу младшего братца — двухлетнего Петра Петровича — и был заключен в крепость, где через две недели умер, очевидно, от чрезмерных допросов.
Это было в июне 1718 года. А весной следующего года умер и новый наследник — малютка Петр Петрович. Наверное, можно было бы объявить наследником другого Петра, тоже малютку — сына царевича Алексея и, соответственно, внука Петра I. Но тот был сыном изменника, и в 1722 году Петр I издал указ: ««дабы всегда сие было в воле Правительствующего Государя, коему оной хочет, тому и определит наследство». Кого он сам хотел назначить своим преемником — неведомо, ибо когда через три года, 28 января 1725 года, он умер, наследственных распоряжений не обнаружилось.
За тридцать лет самодержавного правления Петр I построил на территории уединенной европейской окраины крепкую империю, которой управлял своей железной волей и которую вся Европа стала опасливо уважать. Узда оборвалась, и теперь эта держава могла снова превратиться в забытую Богом европейскую окраину.
Самым расторопным в первые часы после смерти Петра I оказался светлейший князь Меншиков. Ко дворцу, где собрались высшие чины государства, по его команде примаршировали гвардейские полки, и преемницей императора возгласили вдову — Екатерину I. В помощь ей образовали Верховный тайный совет, первым действующим лицом которого стал понятно кто.
Два года владычествовал Меншиков, а в начале третьего государыня Екатерина занемогла. Светлейший князь отлично знал, что если в его руках не будет живого преемника — дни его сочтены: слишком многих он обидел, а сокровища его давно побуждали у современников сильное желание поделить их между собой. Поэтому светлейший стал усердно ласкать забвенного до сих пор внука Петра I и сына царевича Алексея. Меншиков поселил одиннадцатилетнего Петра Алексеевича у себя дома и занялся приготовлениями к его обручению со своей дочкой.
6 мая 1727 года Екатерина I умерла. По ее завещанию, составленному, может быть, самим Меншиковым, она назначала своим преемником отрока Петра II. Но тут Меншиков заболел — не смертельно, да надолго, что в его положении было все равно, что смертельно, ибо врагов своих он не всех пересажал. На время его недуга отрока Петра II поселили отдельно и окружили такими заботами, что когда светлейший встал с одра болезни, юный царь почитал его злейшим врагом своего величества, и скоро Меншиков отбыл под караулом умирать в Сибирь.
Все в государстве совершалось теперь как-то само собой. Новых строительств не затевали, старых не возобновляли, войн не вели, флот гнил, мостовые ветшали. «Царь не занимается делами и не думает ими заниматься, — извещали своих государей иностранные посланники при российском дворе. — Денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы. Каждый ворует сколько может. Члены Верховного совета не собираются. Другие учреждения также остановили свои дела».
Больше всего на свете отрок Петр II любил охоту, и его скоропостижное царствование промчалось под лай собак и зык егерей. В ночь с 18 на 19 января 1730 года он умер — отчасти от простуды, отчасти от оспы. Близстоящие к одру восемь членов Верховного совета срочно должны были решать проклятый вопрос: кто преемник?
Можно, конечно, было провозгласить дочь Петра I — двадцатилетнюю красавицу Елизавету. Но это значило бы посадить себе на шею персону не менее своенравную, чем ее покойный отец. А хотелось бы кого посмирнее. И вдруг вспомнили: в Курляндии (сейчас западная Латвия) живет племянница Петра I, дочь его покойного братца Ивана — Анна, женщина вдовая и жалобная.
Верховный совет быстро составил секретную конституцию об ограничении прав преемницы трона (без согласия Верховного тайного совета «ни с кем войны не всчинять», «миру не заключать», «в знатные чины не производить», «государственные доходы в расход не употреблять» и т.п.). Анна Ивановна согласилась со всем и просила лишь одного — разрешить ей взять с собой из Курляндии друга своего Бирона.
Но тут случилась утечка информации, и слух о новом образе правления разлетелся по столице. Стали собираться друг у друга и рассуждать. «Долго ли нам будет терпеть, что нам головы секут? Теперь время думать, чтоб самовластию не быть», — говорили одни. «Слышно, чтоб быть у нас республике, — говорили другие. — Боже сохрани, чтоб не сделалось вместо одного самодержавного государя десяти самовластных и сильных фамилий». Отыскались знатоки иностранных образцов правления; стали сочинять проекты: чтоб учредить вышнее и нижнее правительство, чтоб эти правительства и сенат были выборными, чтоб в выборах участвовало все дворянство... Но не было между ними общего согласия...
Поэтому когда 25 февраля 1730 года депутация от дворян принесла Анне Ивановне проекты государственного обустройства, присутствовавшая при том гвардия, по подсказке опытных людей, взволновалась: «Не хотим, чтоб государыня жила по законам. Пусть учиняет, что хочет, как ее отцы и деды делывали». После сего государыня изволила раздрать подписанную ею конституцию Верховного совета, а дворянам обещала разобраться с их проектами.
О проектах больше не вспомнили. Вместо Верховного тайного совета учредили Кабинет министров из трех лиц. Никто из членов Верховного совета в число трех не попал — участь их была решена: сначала отодвинули от должностей, затем от чинов и имений и сослали: кого в Соловки, кого в Березов, кого в Шлиссельбург, а через несколько лет казнили.
Десять лет была Анна Ивановна русской императрицей и ни в чем себе не отказывала. Она располагала малопоместительным разумом, и все ее человеческие и женские добродетели сосредоточились в одном пункте жизни: быть преданной любовницей своего повелителя Эрнста-Иоганна Бирона.
Прошлое Бирона покрыто мраком тайн. Говорят, в молодости он сидел в тюрьме за драку с убийством. И видом и нравом он был суров: настоящий повелитель. Анна Ивановна предалась ему безоглядно. Он улыбался — она сияла; он хмурился — она мрачнела. Но у Бирона был серьезный конкурент — главный персонаж Кабинета министров многоопытный Андрей Иванович Остерман, дирижер русской истории 30-х годов XVIII века. Десять лет современники, вздрагивая от ожидания, когда их вздернут на дыбу или колесуют, гадали: кто кого свалит — Бирон Остермана или Остерман Бирона? Но вот 5 октября 1740 года Анне Ивановне стало дурно за обедом, а наутро все поняли, что дни ее сочтены.
Она назвала своего преемника еще в первый год царствования, в 1731 году — им должен был стать будущий сын ее тогда еще незамужней племянницы Анны Леопольдовны. Сын этот — Иван — родился за три месяца до смерти Анны Ивановны, и когда 17 октября 1740 года она умерла, регентом при нем был выбран Бирон.
«Ты несчастлив будешь», — пророчествовала Анна Ивановна возлюбленному за день до кончины. Но он не внял ее словам и поплатился за это через три недели после прощания с подругой: его взяли сонным, ночью в собственных покоях и поспешно услали в Сибирь, а регентшей назначили родительницу младенца императора Анну Леопольдовну.
Андрей Иванович Остерман, раздвинув всех, кто мог ему мешать, наконец обрел полноту власти. Но скоро настала и его очередь ехать в Сибирь под конвоем, ибо 25 ноября 1741 года опекаемого им младенца взяли под стражу вместе с матерью-регентшей, а в Зимний дворец на своих плечах гвардейцы принесли (перед дворцом в тот ноябрь намело много сугробов) новую самодержицу всероссийскую — красавицу Елизавету. Для совершения переворота у нее был единственный, но очень весомый аргумент — она была не просто преемница, она была родная дщерь Петра Великого.
Наверное, поэтому в течение двадцати лет в Петербурге не случилось ни одного государственного переворота. Но через двадцать с половиной лет переворот все равно произойдет, и престол Елизаветы Петровны займет бывшая принцесса Ангальт-Цербстская София-Фредерика-Августа под знакомым русским именем Екатерина, с чем наконец и можно будет поздравить русскую историю, ибо с этого времени придворная элита, а заодно и все служащее сословие впервые с тех пор, как эта страна существует, перестанет дрожать от страха кончить жизнь в Сибири или утратить голову либо язык на плахе.
Но это уже другая история. А пока все.
