В четверг, 25 января, в московском клубе «Клуб» в рамках Публичных лекций Полит.ру Лера Антонова расспросила главного редактора проекта «Осторожно, новости» о том, что сегодня из себя представляет журналистика в России.
Л. Антонова: Давайте, раз уж я завела эту университетскую шарманку, расскажите, где вы учились и как в вашей жизни возникла журналистика!
С. Титов: Есть довольно много людей, особенно на журфаке, которые со школьных лет работают в школьных газетах, мечтают устроиться. Но я никогда не думал про журналистику. И вообще, путь в журналистику и новые медиа лет десять назад сильно отличается от сегодняшнего. Я учился на рекламу в московском очень плохом вузе…
Л. Антонова: Что за вуз?
С. Титов: Московский городской педагогический — ужасный университет! Ну я не особо там учился. Но история хорошая. В этом плохом универе были отвратительные преподаватели, которым особо не было дела до своей работы, они ничему нас не учили. В общем, я спал на лекциях и встречался с девушкой все это время вместо учебы. Но был у нас один преподаватель, Владимир Исаков, который был клевый мужик. Он был единственным из всех преподавателей либеральных взглядов. И довольно много критиковал реальность, а у меня взгляды тогда были супер реакционные. И он с таким отеческим расстройством на меня всегда смотрел, такой: ну, типа, чел, что ты несешь? Он преподавал на курсе рекламы, истории журналистики, в том числе современной. Он выдавал задания, в которых нужно было писать все жанры обычные от заметки до всего остального. И когда я их писал, он в один момент сказал: «Не думал ли ты попробовать себя не в рекламе, потому что, очевидно, что тебе не нужно этим заниматься, а в журналистике?». Он был, по сути, первым человеком, который меня подвел под эту мысль. Сейчас я недавно проверил: он читает лекции о том, как Запад и Штаты всегда были настроены против России и хотят ее уничтожить. Хотя он, по сути, был человеком, который закладывал во мне мысль о том, что не стоит так оценивать мир.
Л. Антонова: Люди, которые поступают вообще на творческие профессии, особенно на журфак, часто выбирают себе вдохновителей. У нас вот на первом курсе среди студентов-романтиков, желающих устроить революцию в отечественной прессе о Политковской было слышно из каждого утюга. Был ли у вас какой-то мэтр?
С. Титов: Я понимаю, о чем вы говорите, и понимаю об этой среде. Среди сотрудников, которых я брал и не брал, особенно с журфака МГУ, например, есть такой тип людей, у которых есть, там, Политковская и «Новая газета» старая, какие-то другие кумиры. У меня такого не было, потому что я, в принципе, не из этой сильно политизированной среды. У меня всегда была какая-то московская либеральность. Когда рос, у меня были совершенно другие интересы. Но если и представлять журналистов, то это какие-то ведущие американских телешоу. И вообще, наверное, целиком американский телек, но в году, я имею в виду, 2010-м, когда он сильно выигрывал на фоне российского телевидения и был посвободнее, я даже не назову какого-то конкретного человека. Для меня ориентирован тогда был просто телевидение потоковое, вот американское, которое устроено по-другому, классное, где можно все обсуждать, и которое на более высоком уровне существует. И, наверное, первые журналистские работы — когда «Vice» был старый и снимал документалки и всякие видеоистории на темы, о которых никто, кроме них, не говорил — это было что—то новаторское тогда. И вот на этих людей я ориентировался и хотел, чтобы у нас тоже кто-то такое делал. Но такого журналиста в России, который был бы для меня примером, точно не было.
Л. Антонова: А сегодня, может быть, есть какой-то, может быть, незнакомый, эталонный журналист?
С. Титов: На сегодняшний день точно нет. Я бы сказал лет пять назад, не знаю, как это будет восприниматься, Олег Кашин (признан иноагентом на территории РФ) — спорная фигура, но мне, по крайней мере, точно были какие-то русские рассуждения, а особенно позиции, когда ты не находишься в каком-то конкретном лагере: у него, например, были всегда вот споры с ФБК (признан экстремистской организацией, иноагентом и ликвидирован). И его публицистический стиль, по крайней мере, мне нравился. Я не могу сказать, что это сохраняется сегодня, то есть я не считаю его кумиром. Но вообще, на самом деле, это не только к журналистике относится, а просто к жизни, что если у вас есть какие-то кумиры или люди, которые вам очень сильно нравятся, то, скорее всего, там, 99 процентов, когда вы с ними познакомитесь, вы подумаете, что они были тупые и разочаруетесь в них очень сильно.
Л. Антонова: Был ли у вас какой-то эпизод в жизни, после которого вы поняли: вот теперь я журналист?
С. Титов: Наверное, когда на войну съездил. Во время последней войны Армении и Азербайджана, не нынешней, когда они забирали территорию, а, по-моему, в двадцатом году было. Я, в принципе, всегда хотел поработать на войне. И сам постоянно напрашивался: когда только начался конфликт, то есть начали Степанакерт бомбить, и я первым делом побежал, ну, я тогда работал в государственном СМИ… плохом. Мне довольно быстро организовали поездку, потому что была возможность. И как только я туда попал, начал разговаривать с людьми… на любой войне, наверное, все ощущается немного по-другому, более настоящим когда люди и их проблемы, переживания воспринимаются настоящими. Я, когда вернулся в Москву, еще недели две или месяц было такое постощущение. Когда ко мне подходили всякие девочки по рекламе, говорили, что нужно согласовать десять постов, а я думал: о чем вы говорите? Это бессмысленно. А их работа — рассказывать о людях, которые, там, пекут хлеб из своих последних запасов, а рядом летают байрактары. Тогда вот турецкие байрактары, которые Азербайджан использовал в той войне, только-только как бы свою славу получали — то, что будет потом уже во время СВО. И вот, наверное, это. Когда я оттуда вернулся и привез материал, там, репортаж, может, он был не самый хороший, но... его довольно быстро на ютубе забанили, потому что у азербайджанцев была практика очень сильно жаловаться на видеоконтент, который как-то критически в их сторону относился. Вот. И его довольно быстро ограничили в просмотре. Но когда я туда съездил, думаю, да — тогда точно «журналист».
Л. Антонова: Вы упомянули плохое государственное СМИ, в котором работали. Что за история с ним? Почему вы больше не там? Почему он плохой?
С. Титов: Ну, это известный случай. Короче, мне, чтобы это рассказать, придется оправдываться. Я никого не знал! Я не из тусовки! На журфаке МГУшном не учился, поэтому мне нужно было найти работу. Но у меня был бэкграунд работы в «Лентаче» и в новых медиа, в каких-то интернет-редакциях. Поэтому я отправил заявку в «News Media», который владел телеграм-каналом «Mash». И я особо-то и не знал, что это такое. Потому что это был 2018 год. Но я быстро узнал, что это такое и продолжал работать. Вот сидит Дарья Насонова, которая меня взяла туда когда-то. И, в общем, я там проработал полгода. Потом Даша ушла. И я стал заместителем главного редактора. И потом последний год просыпался с мыслью, что хочу себя убить, потому что сегодня опять нужно будет писать неправду и врать. Блин, если тут сидят молодые журы, вам очень легко будет понять, потому что, в любом случае, вы не сразу устроитесь в нормальные СМИ и надо будет работать в какой-то херне. И вам все равно нужно будет идти на компромиссы. И мой главный компромисс был в том, что казалось, никто меня больше не возьмёт, а деньги платят хорошие. Ну, как и во всех государственных СМИ. Это все должно продолжалось, у меня прям крыша ехала на фоне того, что я занялся неправильными вещами. Потому что никто, наверное, не идет в журналистику врать. И вот у нас был знаменитый кейс, когда команда Навального (внесен в реестр террористов и экстремистов; штабы Навального признаны экстремистскими организациями на территории РФ, их деятельность запрещена) выпустила расследование про дворец. Через два-три дня сверху, это было СМИ, контролируемое администрацией президента напрямую, и вот там придумали гениальный материал, видео, где Ротенберг говорит, что это его дворец, а не Путина, сто процентов. И мой главред, к которому я по-человечески очень хорошо относился, Максим Иксанов, он снялся в этом ролике. После того, как этот ролик вышел, на следующий день я сказал, что в офис не выйду. А через день просто пришел и уволился. И он меня даже понял, единственное, он позвонил, сказал: «Блин, чувак, когда будешь увольняться, тебе будут звонить журналисты, типа, либеральные СМИ, пожалуйста, не давай никому интервью!». Вот, и, короче, я потом пошел и дал интервью BBC, и «Медузе» (признана иноагентом и нежелательной организацией на территории РФ), и, в общем, всем либеральным СМИ, вот такая вот история.
Л. Антонова: Это интересно, но те молодые журналисты, которых я знаю, которые находятся среди меня, предпочитают вместо компромиссов идти на то, чтобы не работать вообще. Просто посидеть, подумать, выбирать.
С. Титов: Красавцы!
Л. Антонова: Если говорить про нашу сегодняшнюю журналистику вообще, у меня вот выходило интервью в газете «Зинзивер» с вашим коллегой, Алексеем Полоротовым. Я спрашивала его, как можно охарактеризовать сегодняшнюю журналистику. И в первую очередь он назвал смелость называть вещи своими именами. Мне ответ понравился и я подумала, что нужно составлять образ современной отечественной журналистики через рефлексию людей, которые в ней непосредственно варятся. Что, по-вашему мнению, происходит в журналистике у нас сегодня?
С. Титов: Да, у меня много соображений на этот счет. Во-первых, это то, что всем журналистам нужно конкурировать с блогерами. И вообще такая проблема, что для обычного потребителя, который не связан с медиа, не работает в журналистике, вообще ни в чем не разбирается, которых большинство, 95%, нет разницы, кто принесет новость — ваше издание или телеграм-канал «Двач». Потому что между ними, в голове этого человека, и чем моложе поколение становится, тем ценнее заметно, нет особой разницы между СМИ и пабликом. Поэтому вполне себе сейчас существует огромная категория людей, которые потребляют новости в пабликах. То есть многие медийщики переходят постепенно в проекты, которые не являются, по сути, журналистскими, а являются как раз пабликами просто с новостями. И мы в этом вынуждены жить. Вот, не знаю, там есть «ЧТД», например, популярный довольно проект, который взял эту схему с тем, что все читают паблики, и просто сделал такой же формат. И в этом нужно работать. Я считаю, что это неизбежный процесс, потому что я сам работаю в новых медиа, я сам начал работать в медиа, которые существуют только в онлайн, начиная с «Лентача». То есть СМИ, которых на бумаге нет. И на самом деле, кстати, большая проблема, потому что из тех молодых людей, с которыми я сталкивался, в том числе с журфака, их до сих пор во многом учат работать, как будто существует печатная газета «Коммерсантъ», и она, типа, супер влиятельная. Но типа журналистка вообще не такая. И вот это отношение к тому, что ты работаешь в редакции, как в фильме «Spotlight», сильно отличается, потому что твой прямой конкурент — это не такая же редакция, где все сидят в офисе, где утром планерка на 20 человек, и они вот первую полосу собирают. Это может быть 3-4 человека, которые просто серфят интернет, которые подписаны на 150 источников. Они как только что увидят, выкинут, налепят свою вотермарку, и все — вот это твой конкурент. И это, в общем, мое мнение к тому, что это неизбежно, и все равно СМИ в конечном итоге в традиционном состоянии не останется. То есть единственный способ для журналиста — просто в этой безумной среде добывать свои новости, которые, очевидно, не может достать паблик. Хотя и паблики из-за того, что существует в Телеграме функция «предложить новость», и паблики могут доставать новости. Самый яркий пример — это то, что Поздняков, который лидер этого бывшего «Мужского государства» (националистическое движение, признано экстремистской организацией), может добыть эксклюзивы, которых ни у кого нет. И он не связан при этом, как государственные СМИ, с силовиками, он просто чувак, которого любят люди правых взглядов, которые работают, кстати, повсеместно в правоохранительных органах, и поэтому он может получать картинку, которой ни у кого нет. Я на самом деле вижу, что из-за этого многие СМИ, например, либеральные, которые в эмиграции, ждут, когда новость появится у СМИ. Хотя она может полдня висеть у того же Позднякова. Потому что им не позволяет журналистская этика взять новость и написать «вот Поздняков» или еще какой-то блогер. Они ждут СМИ. Они ждут настоящего СМИ, которое добудет или перекупит где-то. Это первый неизбежный процесс. Но нам все равно нам некуда деваться и только добывать свои новости. А по формату, по оформлению все СМИ в конечном итоге как-то, мне кажется, упадут в этот формат. В любом случае, ты должен заниматься блогерством, вот, например, ТикТоки заводят издания. Как у «Новой газеты» — это может выглядеть смешно или нелепо для кого-то, но все равно это правильный и единственный возможный путь развития.
Л. Антонова: Да, это, кстати, тоже наша однокурсница делает.
С. Титов: Это правильно, потому что, когда появится следующая форма выражения новостей, придется ее опробовать. Но если я коротко скажу, то вторая штука — это искусственный интеллект. В смысле, нам еще далеко, но, например, мы в работе, несмотря на то, что у нас команда довольно маленькая, используем искусственный интеллект. Мы ее используем редко, но используем. То есть, например, она генерирует картинки стоковые, то есть картинки для соцсетей. И никого подписывать не надо, потому что там условия в состоянии свободные. С аудио что-то сделать, сделать с видео, и на самом деле это все больше. Ну, понятно, я про генерацию текста не говорю, с этим мы не играемся, тем более, учитывая, что на русском языке все равно это не совершенно пока. Но я думаю, что в любом случае, журналисту, который собирается оставаться в профессии молодому, клево и стоит брать курсы по искусственному интеллекту, поработать с ним и хотя бы понимать какие-то базовые процессы его создания.
Л. Антонова: Я, когда думала про сегодняшние тенденции, пришло в голову, что у нас очень злая журналистика сегодня. Есть такое? Просто если мы откатываемся назад в историю, условно, конец XIX — начало XX веков, когда было много разной прессы. Партийная даже, когда соревновалась между собой, это было по-своему литературно и иронично. А сейчас люди злые: мало того, что агрессируют друг на друга, так это еще выливается и на сторонних людей, например, на участников голой вечеринки. С чем это связано?
С. Титов: Один из факторов — это то, о чем я говорил. Журналисты скатываются, ну не скатываются, но просто становятся более и более ближе к блогингу, а так как блогинг всегда эмоционально ориентированный, естественно, журналисты будут эмоционально ориентированные, и это тоже неизбежный процесс. Потребитель привыкает прямо с детства, то есть человек лет с 12 начинает сидеть в интернете, он уже в этом возрасте привыкает к эмоциональной окраске новостей, и поэтому СМИ этим пользуются. Не знаю, какая-нибудь «Readovka», которая постоянно нравоучает и пишет какие-то людоедские вещи. Так и либеральные СМИ, вот, у «SOTA» (издание признано иноагентом на территории РФ) может быть супер личностное отношение, где они свой комментарий могут вставить или просто пост написать на основе своих ощущений — это первое. А второе, очевидно, что мы живем в условиях жестких, боевых действий, и того, что у нас политически находится огромное количество, часть нашего общества в эмиграции. естественно, тут все будут злые, и, там, украинские пользователи, которые тоже, очевидно, поднимают градус всего этого. Я думаю, что как только закончатся боевые действия, и нормализуется ситуация, там, не знаю, когда-нибудь потом в России, градус тоже спадет. Но я согласен про то, что это не то, что проблема, но это вещь, над которой надо думать. И мы, по крайней мере, в своей работе, если брать «Осторожно, новости», стараемся поменьше эмоционально окрашивать новости. И вообще исходить из подхода, что даже если человек людоед, то и он заслуживает сострадания, даже если я с ним не согласен. Но я, опять же, повторюсь, что это просто неизбежный процесс, мне кажется, СМИ все равно будут жестче и жестче писать. И тут даже СМИ, которые стараются нейтрально работать, условно говоря, «Медуза» (признана иноагентом и нежелательной организацией на территории РФ), например, тоже окрашивает эмоциональные новости. Раньше было, как бы, модно, аккуратно, но она тоже может себе это позволить, тоже как раз в рамках того, что там СММщик или кто-то, который сидит на ленте, или редактор, ему тоже хочется вот поиграться в эту штуку, которая, почему бы, типа, у тебя там 20 вкладок, 19 из них могут позволить себе эмоциональную окраску, а ты не можешь. Конечно, ты тоже хочешь отстоять свое мнение, такие вещи будут.
Л. Антонова: В своем «неподкасте» вы говорили, что нужно ориентироваться на создание одного большого СМИ вместо десятка маленьких проектов. Как можно делать в сегодняшних условиях в нашей стране большое СМИ, которое претендует на хотя бы околонезависимые позиции? Возможно ли это вообще?
С. Титов: Нет, в нашей стране нельзя. Я писал о том, что из-за того, что создается по сто пятьдесят СМИ, а под «СМИ» понимается телеграм-канал сейчас в первую очередь. Это телега на 100 человек, такие каналы очень быстро умирают. Вот недавно был случай, как кто-то переделал свой проект в телеграм-канал «Бери шинель», где там женам мобилизованных помогают (я не помню, как он назывался до этого). То есть там был журналистский коллектив, там были материалы, а потом просто из-за того, что не взлетело, не собрало за год из существования аудитории, просто переименовали вообще в другую штуку. И это со всеми будет происходить, и я уверен, что как только закончатся боевые действия, и ситуация тоже станет чуть мягче, какое-то количество СМИ, которые существуют за гранты, я про эмигрантские говорю, оно тоже отомрет. Поэтому есть необходимость в том, чтобы, опять же, это у нас в России, типа огромное большое СМИ, есть «Медуза» (признана нежелательной организацией и иноагентом на территории РФ) — она одна такая по масштабу, по моему восприятию. То есть ты можешь прочитать политическую аналитику, что происходит в Администрации президента — конечно, это всё неправда, потому что никто не знает, что там происходит — и потом культурное, почему стоит посмотреть кино или сериалы. Всё это собрано в одном месте. У государства таких СМИ существует много, у людей, которые с государством не согласны, таких СМИ — одно-полтора, и в этом смысле это необходимость. Как это можно делать? Мой, когда вот мой спич-проект, эта мысль была выражена, он скорее был обращен на эмигрантскую общественность. Потому что в России, конечно, не сделать такое СМИ, и людям, которые остаются в России, выход существования — это часть редакции лежит за рубежом, часть редакции лежит в России. Но я имею в виду, что это было обращение к людям, у которых есть деньги, и они в эмиграции. Вместо того, чтобы они раздавали деньги подряд всем знакомым и людям, лучше бы собрали, не знаю, эти 20-30-40 человек, которые бы делали что-то большое. Потому что тогда у аудитории, как бы и вообще в культуре, в русской культуре будет тогда: «вот я зашёл почитать «туда». Человек каждое утро встаёт, открывает сайт — у него есть привычка сформирована. Это повлияет и на нашу культуру, и на историю журналистики, которая движется вперед. Поэтому да, я бы рекомендовал очень сильно, я бы хотел, чтобы было 2-3-4 таких изданий.
Л. Антонова: Смотрите, «Осторожно, медиа» — большой холдинг. Самое время обвинить в работе на Кремль! Как вы можете описать масштабы собственной независимости у «Осторожно», и как вы сами для себя объясняете, почему ваше СМИ до сих пор продолжают свою работу, в то время, как очень многие закрылись?
С. Титов: По поводу реплики про большой холдинг — нет, он крошечный, он просто... Я работал в большом холдинге, государственном. Это 4 этажа на Бумажном проезде, где суммарно работает, не знаю, человек 500. И у тебя на этаже работает 100 человек, у тебя есть мед. страховка, оплачиваемые отпуска, и вообще жизнь хороша. В нашем холдинге, он очень маленький, потому что, чтобы вы понимали, там в «Осторожно, новостях», работает 4 человека всего. Ну состав может меняться. Понятно, что мы привлекаем людей с аутсорса: то есть кто-то делает на раз, вот только что у нас выходил такой текст. И вот этот человек, по-моему, полгода практически писал на стороне. Поэтому холдинг у нас маленький, и людей у нас работает мало. Я думаю, что, даже суммарно, у нас всех журналистов, которые, типа «Осторожно, Москва» — там работает мало людей. И у нас, если суммарно у нас всех собрать по всем проектам, наша редакция будет в любом случае меньше, чем отдел какого-нибудь большого настоящего СМИ. По степени нашей независимости: до начала СВО, я думаю, что она была 100%, потому что дело в чем. У меня изначально был договор с человеком, который меня позвал в 21-м году, и у нас там было трое человек. Мы пришли, нам пообещал человек, который владеет этим холдингом, вы понимаете, о ком я говорю, что не будет никакой цензуры: «Я делать ничего не буду, вас трогать не буду, ходите на голове. Мне просто хочется, чтобы у меня было свое СМИ, которое делает так же, как другие, то есть, конкурировать». Мы поверили и начали работать. И, в принципе, до начала СВО, я не могу сказать, что нас как-то ограничивали, потому что точно никто не приходил. Вот мы есть, мы делаем работу, и все хорошо получается, растем. Ну, после 24-го февраля, конечно, ситуация изменилась, потому что в первые дни, числа 24-го, числа 25-го, числа 26-го мы очень... антивоенно писали, вплоть до того, что у нас 24-го числа были целые посты с письмами людей, которые живут в Украине, наши читатели, которые описывали свои эмоции от происходящего. Понятная была риторика, у нас очень жесткая. И потом, с каждым днем просто существования в России, стало становилось понятно, что нам нужно либо эмигрировать, и мы в какой-то момент отъезжали в ноябре на месяц. Либо эмигрировать, и... То есть, это обсуждалось довольно много. Либо мы эмигрируем, уезжаем и вообще не работаем, либо мы принимаем правила существующие и работаем так, как есть. У нас ограничение, в первую очередь, связано с российским законодательством, а также с теми вещами, которые по наитию, как нам чувствуется, не нравятся российскому государству. То есть российскому государству там сильно не нравится любое сопереживание, любое слово положительное в адрес украинской армии. У меня как бы его и так нет. Ну, я могу сказать. И его не должно быть в журналистских материалах, потому что вот эта тряска, правда, для российского государства. И закон. Вот мы постепенно-постепенно вырабатываем сами внутри, в коллективе, то, как можно и как нельзя, как можно написать, как можно сказать. То есть, например, постоянно у нас используется во всех текстах «мобилизованный утверждает, что под Сватово его начальство кинуло без оружия, без еды, без вещей, у него нет никаких устройств для существования, и он умоляет, чтобы его спасли и вывезли обратно». Мы не можем написать, что командование бросило мобилизованного без всего. Мы пишем, мобилизованный «утверждает», что командование сделало так-то и так-то. Жены мобилизованных «говорят и заявляют», хотя бы складывая слова не в наши уста и перекладывая. И тогда потом командованию региона приходится говорить, что… если, например, это регион на Камчатке, власти Камчатки говорят: «Да, это наши мобилизованные, мы будем разбираться». И вот действуя такими уловками или пытаясь работать в нынешнем формате, вроде нам удается существовать. Кроме того, что недавно за репост нашей новости заводили административку за дискредитацию. И еще какая-то была такая история. Вроде пока живем.
Л. Антонова: Можно ли сказать, что это уже движение в сторону социальной журналистики уже получается? Мы приглашали главного редактора «Таких дел», Евгению Волункову. Мне было интересно, где проходит грань между журналистским чисто исключительным освещением проблемы и активизмом, когда журналист уже включается в то, чтобы буквально решить проблему своими руками.
С. Титов: Вообще, на самом деле, социальных тем с каждым месяцем становится все больше. И я понимаю, что с точки зрения контента они часто проигрывают. Это не то, что хочется читать массовым читателям. Но, так как нам нужно оставлять функцию того, что мы как бы пытаемся кому-то помочь — внутри коллектива существует желание, не знаю, необходимость заниматься этим. Но да, я согласен с тем, что социальной роли становится больше, потому что, окей, ты можешь написать про то, что случилось, не находясь в Российской Федерации, ты можешь написать про то, что случилось там под Донецком, условно говоря, все эти истории про подвал. То есть мы пишем, но очень аккуратно. История про то, что на фронте происходит. Поэтому приходится писать довольно часто теперь и сейчас про то, что государство не справляется. Ну вот сейчас опять отопительный сезон был, и оказалось, что у нас в России вообще зиму никогда не видели, и вообще трубы никто никогда не менял, и все сломалось. И государство, в принципе, настроено забивать на эти темы. Если какой-то город не пожалуется, то никто не будет двигаться, потому что у них есть свой существующий график починки всего этого, восстановления, и будут действовать по нему. Если журналисты напишут, ну тем более учитывая нашу аудиторию, почти полтора миллиона, или суммарно, еще больше, они что-то сделают. Поэтому мы много про это пишем. Это, конечно, грустно, потому что хочется заниматься большим количеством вещей, но как только возникает митинг, как только возникает общественное событие, которое происходит здесь и сейчас, и государство как бы не может ничего с этим поделать, там как жены мобилизованных выходят сейчас цветы класть, или в Башкирии когда были протесты. То есть потому что, если откроете, там видно, что государству запрещено про это писать, потому что все государственные, все государственные ресурсы, там тг-каналы крупные, они вообще ничего про это не рассказывали.
Л. Антонова: Региональные?
С. Титов: Нет, общие, если там тот же «Mash» взять, они вообще слова не допускают на эту тему, потому что понятно, что, с точки зрения Администрации президента нельзя про это писать и поднимать бучу. Хотя бы тут можно рассказать про то, кого арестовали, кому ссылки пришли, что сделали, еще какие-то такие истории. То есть да, остается в итоге социальная тематика и описывать те события, которые происходят прямо вот здесь и сейчас, и пытаться как-то повлиять на это.
Л. Антонова: Давайте про идейную основу какую-то. «Осторожно, новости», телеграм-канал входит в топ, по-моему, двадцать самых читаемых, самых популярных в России. Что должно быть в замысле СМИ, чтобы оно было успешным, чтобы люди хотели его читать и читали?
С. Титов: Я думаю, что из тех СМИ, которые не контролируются Кремлем, он находится на первом месте по количеству аудитории. Если брать в общем, то не знаю, надо учитывать, что часть СМИ, которые есть наверху, там не настоящая аудитория. Вот «Readovka» — самый яркий пример, у которой огромная аудитория, по подписчикам, но существенная часть людей накручена, и мы это знаем давно, потому что мы общались с людьми, которые там работали и занимались этим в том числе. Вот. А какой был вопрос?
Л. Антонова: Что должно быть в замысле?
С. Титов: Я думаю, что дело даже не в замысле, дело просто в желании журналистов делать хорошую работу, делать ее лучше всех, а еще чуть-чуть проблемы с головой. В том смысле, что работа будет стоять на первом месте. Я именно про новости говорю. Понятно, что если речь идет про какие-то обзоры на материалы, репортажи, ну длинные тексты, где журналисты сотрудничают с редакцией, могут даже там штатно не находиться, то это, конечно, другое дело. Если мы говорим про новости, то это должна быть немного отбитая голова. Рост аудитории сейчас основной — на каких-то больших событиях, и тут просто всегда придут люди, которые устают меньше, чем другие, или готовы жертвовать собой меньше, чем другие. Мы первый раз, например, я помню выросли, мы долго держались на 60-ти тысячах по аудитории, практически весь первый год создания, и медленно росли. И нам приносили кейсы, вроде, когда вот Осечкин (признан иноагентом на территории РФ) про пытки в колониях рассказал, он по сотрудничеству с нами нам первым выдавал ролики этих самых пыток, сделал блюринг, мы их выкладывали, и это был наш первый рост. Первый раз мы сильно на Казахстане, когда там были процессы, по-моему, с 60-ти до 160-ти. И у нас тогда все ребята сидели… ну, ты просто не спишь. Ты херачишь, херачишь, у тебя какая-то жизнь помимо этого есть, но ты все равно сидишь, сидишь и не спишь. И это отличает, наверное, журналистов, которые могут вырасти и сделать что-то большое, от журналистов, которые не могут. Блин, это, на самом деле, довольно важный вопрос, потому что, общаясь с коллегами из других изданий, особенно из эмигрантских, мы часто друг друга не понимаем, потому что они мне говорят: «Блин, чувак, нормированный график, ретрит в Австрии у нас был недавно, мы должны спать, у меня там жена, я неделю не выйду, потому что у меня что-то там». Я их уважаю при этом, но я понимаю, что в такой системе работать очень сложно, потому что у нас в редакции ты работаешь и все — ты все время работаешь. Когда был Пригожин, я вообще не знаю, как кто-то выжил, потому что никто вообще не мог спать. А еще же... Скорость постинга, она невероятная, то есть, там, раз в две минуты, и ты вот в таком состоянии можешь находиться два-три дня. И это, в конечном итоге, наверное, отличает СМИ, которые растут и могут построить что-то большое от СМИ, которые не могут. Я вижу, как людям молодым или которые приходят из других СМИ, без такого опыта тяжело привыкать, потому что у них организм как бы отказывается столько работать. Но со временем, это мое мнение, что если журналист привыкнет к тому, что он, не знаю... Моется, ест, гуляет, занимается сексом, и в этот момент он достает телефон, начинает писать новости, если он к этому привыкнет, и у него это доведется до автоматизма, то, в принципе, он идеальный журналист, всегда найдет работу, и всегда будет лучше, чем любой его конкурент.
Л. Антонова: Интересно про редакцию, про принципы работы. Есть ли у вас какие-то особенности, ритуалы, может, негласные правила, которых нет, там, у других редакций, из вашего опыта?
С. Титов: Ну, у нас пространство организовано так, что мы как бы все делаем вместе. Вообще, есть СМИ, по-моему, сегодня мы признали нежелательной организацией, которая себя заявляла как горизонтальную редакцию. Я думаю, что у нас самая горизонтальная редакция из всех, что существуют. Потому что у нас никакой схемы подчинения или чего такого не существует. Мы все сидим вместе, то есть «Барыня», «Новости» и «Москва». И все между собой постоянно общаемся, постоянно шутим и как бы живем постоянно вместе. Я думаю, что это наша самая главная особенность, потому что люди приходят вот из того же «Коммерса», например, и говорят: «Блин, ну, вот я сидел за своим ограждением, за стеной, не знал людей из другого отдела». Я сам работал в большом медиа, тоже представляю, что такое, когда только на корпоративе узнаешь, что, оказывается, вот такой человек вообще существует. И это сильно нас отличает, потому что передача новостей внутри редакции сумасшедшая. Потому что все, что нужно сделать — это вот кто-то говорит «Блин, нам не пойдет, мы не будем это делать, давайте вам это делать». Вот через две минуты это выходит. Поддержка, там, взаимовыручка какая-то, потому что, на самом деле, я думаю, что люди, которые попадают в наш коллектив, крайне удачные, потому что такого опыта журналистики они не получат больше нигде, такого уровня вот движения. Это не в смысле, что я говорю как сектант-корпоративщик и бизнес-акула, который говорит «мы семья, мы тут все делаем вместе», а в смысле это не про бизнес и не про мотивацию, а в самом деле, просто так получилось. Мы в Армению съездили, на месяц, когда думали над эмиграцией, всеми ситуациями. Мы пожили вместе в одном доме практически, то есть ходили покупать продукты в маленьком городе. И ели вместе все это разделяли и со временем, со временем просто да, потому что удивительный уровень этого соприкосновения. Вот у нас Саша может выйти и сказать: «Пойдемте делать зарядку, ребята!» или «Сережа, что ты горбишься? Пойдем делать зарядку!!!». И все друг друга ведем, и в итоге это, мне кажется, очень сильно и положительно влияет на работу в том числе. Потому что даже иногда в те моменты, когда у людей бывают перегорания неизбежные, в «Новостях» они, наверное, постоянные, все равно для многих людей мотивацией идти на работу, или, например, мотивацией даже для некоторых не эмигрировать, может выступать тот факт, что ты с таким коллективом, скорее всего, больше не поработаешь. Потому что все мы представляем, что такое работа в другом коллективе, где расстояние между людьми будет намного больше.
Л. Антонова: Это ваша причина, по которой вы не эмигрируете?
С. Титов: Частично причина, по которой я не эмигрирую. Мне, в принципе, числа 26-го работу предложили, когда СВО началась, и постоянно это происходило, и я тоже много думал, что, блин, ну надо, наверное, уезжать, потому что ситуация такая, и все равно нас закроют. Нас либо закроют, либо превратят, не знаю, каким-то способом, подавлением государства… Мне на это постоянно владелица говорит: «У нас что-то изменилось? Вроде живем». Да, это частично для меня тоже мотивация, что настолько вот такой коллектив, не хочется его менять.
Л. Антонова: А вот, опять же, про коллектив интересно. Дарья Насонова, когда репостила анонс в свой телеграм-канал, написала, что у нее и у вас противоположные взгляды по многим вопросам. Как в одной редакции сталкиваются различные позиции, как находятся компромиссы?
Д. Насонова: Я зову их либерахи!
С. Титов: У нас позиция, ну, про то, что Даша имела в виду, у Даши позиция чуть более правая, у меня позиция чуть менее правая.
Д. Насонова: Чуть более прогосударственная!
С. Титов: Так вот, я с большим пиететом отношусь, возможно, к эмигрантам. Мы постоянно спорим по поводу того, что «эээ, либерахи, эмигранты опять про Россию говорят плохие вещи!». А я говорю: «Ну, блин, они уже два года не в России, можно их понять, им тяжело». На этом фоне спорим, да, и какие-то там вещи, которые, вещи, которые я ретранслирую, Даша может посчитать глупыми и присмыкающимися перед эмигрантами, либералами. А вещи, которые Даша напишет, я могу посчитать людоедскими и тоже неправильными. Но это тоже не сразу появилось, у нас просто в редакции на самом деле много людей из разных аспектов: у нас там работают выходцы из «moloko plus», анархисты; люди с очень-очень правым бэкграундом; люди с левым бэкграундом; люди аполитичные; люди, которые пришли из государственных медиа, люди, которые пришли с «Дождя» (признан иноагентом и нежелательной организацией на территории РФ). То есть здесь один ответ — ставить человеческие отношения выше всех взглядов. Это тяжело и не сразу, на самом деле, дается. Но если понять просто, что люди, с которыми ты работаешь или, не знаю, дружишь, важнее, чем ваши идеологические расхождения, то, в принципе...
Л. Антонова: То есть это прям все на дружбе держится? Неужели нет какого-нибудь, там, каждой беседы, которая заканчивается просто в пух и прах?
С. Титов: Нет, нет, поорать мы можем и поинтересоваться, и обсуждать. Тут понятно, что происходит какое-то историческое событие, у нас может быть разная оценка этого мнения. Но опять же, кто-то в какой-то момент, если происходит спор, должен остановиться и сказать: «Блин, чувак, мы же все равно одно дело делаем». Я не знаю, там, если кто-то на камеру снимает, но у нас у всех в конечном итоге позиция — все хотим окончания того, что сейчас происходит, если имеется в виду ситуация на фронте, если имеется в виду ситуация глобально в России, чтобы вот когда бы это закончилось. Так как все разделяют эту точку зрения, то, я думаю, внутри нее можно быть чуть правее, чуть левее, чуть более радикально по отношению к государству, чуть более радикально.
Л. Антонова: Откуда берутся силы для продолжения журналистской работы во времена потрясений?
С. Титов: Во-первых, любовь к работе. Во-вторых, что как бы наше СМИ целиком воспринималась в общественности: от обвинений, что мы нацпредатели до обвинений в том, что мы работаем на Кремль. Мы-то знаем внутри, что занимаем такую уникальную позицию, где можем много говорить, рассказывать о проблемах, и мы при этом находимся в России, поэтому нет к нам отношения такого, что вот мы эмигранты. Потому что многие люди боятся говорить с редакциями, которые уехали, или государство как-то ограничивает эти вещи. Поэтому, ты понимаешь, что в этом историческом моменте у тебя есть возможность говорить. Часто как раз люди, которые выгорают, между собой тоже разговаривают, они могут друг другу сказать: «ну, блин, я устал, вот это всё, кому это нужно и всё такое». Но потом вы приходите к тому, что в нынешнем моменте в нашей редакции целиком «Осторожно, медиа» есть возможность заниматься этим вещами, рассказывать новости без государственной насадки. А если у нас не станет, например, ну, то есть вот коллектив начнёт резко уходить, у всех закончились силы, все уволились, все уехали работать, не знаю, в эмигрантские СМИ. А кто займёт эту нишу? По моей практике, всегда люди хуже занимают нишу в проекте, который вы создавали вместе все. И тоже непонятно, что случится, а если, ну, в моей голове, в моём представлении, то есть вот закроются «Осторожно, медиа», то получается тогда и не будет такого медиа крупного, которое остаётся в России, которое много критикует, которое пытается вытаскивать мобиков из под Сватово. Кому вообще не насрать на большую часть людей? Поэтому, наверное, сколько бы ты ни перегорал, ты потом отоспишься. Ну да, я в конце прошлого года, конечно, очень сильно устал. Я первые пять дней января просто спал. Сколько мог поспал, а потом вышел.
Л. Антонова: За весь следующий год выспались!
С. Титов: Да-да. Вот ты встаёшь и как бы ну, блин, всё, погнали, ещё один год. На самом деле, никто же не знает, может, мы с вами сейчас поговорим — послезавтра придут, нас закроют. И до последнего дня, пока у нас есть возможность существовать в этой сфере, что когда в Башкирии где-то люди выйдут на улицу, а мы — СМИ, остающееся в России, которое сразу про это напишет. Просто, чтобы вы понимали, когда был митинг Пригожина, телеграм-канал «Раньше всех. Ну почти» выложил первую новость про митинг через 27 минут. И, в принципе, все СМИ, которые остаются в России, прогосударственные, первые 40 минут ждали, что вообще писать. Потому что пока Администрация президента решит, пока это спустит обратно к главреду, проходит очень много времени. А мы писали вот с первой секунды, Пригожин все это объявил. И, будучи российским СМИ, вот эта функция пока есть, мы будем ее выполнять.
Л. Антонова: Если оставлять какой-то добрый, обнадеживающий флёр после нашего сегодняшнего разговора, ну в чем миссия журналиста сегодня заключается? Кратко.
С. Титов: Терпеть.
Л. Антонова: Круто. Круто! Можно задавать вопросы.
Зритель 1: Всем добрый вечер. Спасибо большое за лекцию. Очень понравилось. У меня такой вопрос. Где искать хороших журналистов для своей компании?
С. Титов: Не на журфаке, наверное, скорее всего. Серьезно, из моей практики люди, которые не заканчивали журфаки и работали хрен где пойми, чуть лучше бывают журналистами, чем те, которые заканчивали журфаки. Потому что человек, который приехал из маленького городка, работал на складе Ашана, работал охранником, работал в КФС, и потом в какой-то момент включился в медиа и начал писать посты в паблике, в любом случае будет лучшим журом и, скорее всего, более талантливым, чем человек, который сидел 4 года, родился в Москве (я родился в Москве, если что, я себя критикую) и четыре года учился в универе, потом еще, может, в магистратуре. И вот он такой спокойненький, чистенький, с опытом практики в «Коммерсанте», выходит к тебе в редакцию. Скорее всего, его переучивать придется с нуля. Поэтому хороших журналистов я искал бы со сложной судьбой. Людей из регионов и людей, которые занимались чем-то до того, как прийти в СМИ. Например, вели паблик. Всегда у человека можно спросить, есть ли у него социальные сети. И, допустим, у человека есть своя какая-то страница, паблик в телеграм-канале, посмотреть его. Если это будет какой-то чел с очень сложным бэкграундом, не с очень, а просто с бэкграундом определенным, человеческим. Хороший жур – это всегда человек, у которого есть что рассказать, и он как бы человек интересный сам по себе. То есть ты сядешь с хорошим журналистом, выпьешь пиво, и у вас будет тысяча тем обсудить. И вот из таких людей, мне кажется, я был.
Зритель 1: Я поняла, спасибо. А где их искать? Мне интересно, существуют ли какие-то паблики или, может, места? Я уже поняла, по каким критериям.
С. Титов: В жизни можно найти. То есть если у вас работает в редакции хороший жур, вот у нас Леша Полоротов в какой-то момент сказал, что знает чувака, который работал в «Znak.com» на ночной смене и все такое. Если человек, которого вы уважаете, то есть, я понимаю, что это звучит как непотизм или что-то такое. Но если хороший человек, которого вы уважаете, говорит хорошо про еще одного жура, его, по крайней мере, всегда стоит попробовать. А, ну еще можно попробовать людей, которые вам очень долго набиваются в личку и говорят «Ну возьмите меня, возьмите меня, возьмите меня, возьмите меня, пожалуйста!!!». Хотя бы взять на стажировку и посмотреть. Потому что, возможно, за этим скрывается, что человек пробивной. Конкретного места, в смысле «зайдите по ссылке в канале», я его назову.
Зритель 2: Вы упомянули «Барыню», канал. И сказали, что там работают несколько человек. Как отличить пост, который написала Ксения Собчак, от поста обычного работника?
С. Титов: А я отвечу, что это не моя компетенция. Я отвечаю за «Осторожно, новости», а за «Барыню» отвечают другие люди.
Зритель 2: Дарья? Д. Насонова: Сотрудники «Осторожно, медиа» работают над добычей информации и доставляют ее Ксении Собчак. Соответственно, любой пост, который выходит в «Кровавой барыне» подготовлен, написан и выпущен Ксенией Собчак.
Зритель 3: Я из медиа «Вагаршапатский вестник» — конкурент «Осторожно, новости». Рано или поздно мы их обгоним. У меня есть ощущение, что именно в вашей редакции «Осторожно, новости» сумасшедших людей набрали. Как так вышло?
С. Титов: Да, абсолютно верно. Так как я сам человек с сильными ментальными проблемами, я стараюсь брать людей, у которых прямо крыша поехала и они ведут себя не очень адекватно. Спасибо, что забрали микрофон у него!
Зритель 4: Спасибо за лекцию. Насколько сейчас актуальна региональная повестка и нет ли у «Осторожно» желания создать какие-то региональные филиалы?
С. Титов: Региональная повестка очень актуальна. Я думаю, что все редакции смотрят в той или иной степени в сторону расширения, потому что когда достигаешь определенного уровня, конечно, в России, я в принципе думаю, что у нас в России вообще проблема с тем, что государство контролирует все региональные СМИ и паблики. Это приводит к такой проблеме, что если в городе Н, условно говоря, что-то взорвется, и ты зайдешь в местные СМИ или в местные паблики, там последняя новость будет, что зам мэра высадил елочку и растения — и это их основная история. Я думаю, что в общем мы размышляем на эту тему.
Зритель 5: У меня, по сути, два вопроса. Я тоже слушал ваш «неподкаст». И я вот хотел понять, как можно противостоять такой стратегии, когда забивается эфир государственными, около государственными медиа?
С. Титов: Ответ простой — создавать самим больше. Я думаю, что нужно инициировать молодых журналистов или какие-то коллективы на самом низовом уровне заводить что-то свое. То есть, если у вас, не знаю, на третьем курсе журфака, даже не в России, даже не в Москве, собирается какой-то коллектив, то можно что-то с самим попробовать завести, потому что если вдруг выстрелят — плюс одно медиа. Да, у государства бесконечный источник денег, бесконечные ресурсы. То есть я только успеваю смотреть, как государство постоянно растет в объеме контента, и людям тяжело разбираться в этом, они просто подпишутся на что-то, да. Но я думаю, что чем больше будет СМИ, которые не контролируются государством, или пабликов, или сообществ, то это в любом случае делает ситуацию лучше. Потому что инфополе сейчас меняется. Когда боевые действия закончатся, люди в любом случае не смогут читать целыми днями про сводки с фронта, про какие-то вот зигующие посты, и они начнут больше искать. А, ну еще, кстати, есть ответ у меня на эту тему. Я бы рекомендовал медийщикам и вообще людям, у которых есть деньги, создавать развлекательный контент. Потому что вся демократическая повестка в медийке строится вокруг новостей или каких-то серьезных тем, но тоже не на сможет читать постоянно какие-то тяжелые расследования про убийства и другие страшные вещи, которые происходят в связке с тем, что происходит сейчас. А если есть развлекательный контент, это пытаются делать какие-то проекты. Это выходит очень кринжово, но я думаю, что если больше людей будет в эту сторону идти, то тоже будет хорошо.
Зритель 5: Да, спасибо. Еще второй вопрос. У вас все-таки вот холдинг, но при этом я не очень понял. То есть у вас есть какая-то регистрация СМИ?
С. Титов: Да, есть регистрация СМИ. Но холдинг у нас как бы просто объединяет. Это вот шапка, а внутри существует много маленьких независимых редакций, которые дружны между собой, но они как бы это самостоятельные коллективы. То есть «Новости» — это самостоятельный коллектив, там, «Барыня» — это самостоятельный коллектив, «Москва» — это самостоятельный коллектив, другие проекты там, холдинги — тоже самостоятельные коллективы.
Зритель 6: С февраля 22 года моим самым любимым развлечением стало спрашивать у знакомой, которая работает в журналистике — как жить дальше? Так вот, ответьте, пожалуйста, Сережа. Будучи журналистом, как жить дальше? Спасибо.
С. Титов: Наше общение заканчивалось тем, что я предложил терпеть. Но если это глобально разворачивать, вы выбираете оставаться в России. Есть вполне еще нормальный вариант эмигрировать. Если вы его рассматриваете, я ничего лично в этом плохого не вижу, потому что, тем более, если вам 22-23, у вас есть возможность уехать 3-4 года—5 лет путешествовать, смотреть что-то, изучать. А потом, если вы захотите вернуться, и все равно начать успешную карьеру, и ничего особо для вас не поменяется, потому что возрастная планка того, когда можно чего-то браться, она постоянно растет. Не в России, где очень высоко, где 30-летние могут жить с мамой и еще не делать и пинать что-нибудь. А в России она тоже растет. Но если вы выбрали для себя оставаться в России, то можно терпеть. В том смысле, что у людей, которые будут заниматься медиа и оставаться в России, у них в любом случае будет другой опыт. Другая оптика в голове по сравнению с теми, кто уехал. И в тот момент, когда можно будет свободно работать, в тот момент, когда можно будет свободно говорить, а я думаю, что молодые люди в любом случае этого дождутся, у вас будет ситуация всегда лучше, чем у тех, кто находился в эмиграции и был оторван от России. Я думаю, что надо просто искать те редакции и по возможности работать, и не соглашаться на более какие-то простые варианты. Может, ответ не очень интересный, но вот так.