Издательство «Альпина Паблишер» представляет книгу Дафнии Симеон и Джеффри Абугела «Я не я. Что такое деперсонализация и как с этим жить».
Некоторые люди чувствуют себя оторванными от своего «я», а мир вокруг кажется им нереальным, словно их жизнь происходит с кем-то другим. Это состояние называется деперсонализацией, оно мало изучено и трудно диагностируется. Известно, что его может вызвать пережитая травма или сильный стресс, но в России очень мало специалистов, которые работают с этим расстройством и умеют его лечить. Во впервые опубликованной на русском языке книге американского психиатра Дафни Симеон и австралийского журналиста Джеффри Абугела, много лет живущего с деперсонализацией, подробно описаны клинические признаки, история исследований, теории патогенеза и методы терапии деперсонализационного расстройства. Работа авторов основана на знаниях, накопленных Школой медицины Маунт-Синай и британским Институтом психиатрии при Кембриджском университете.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Язык деперсонализации
Люди, страдающие от разных симптомов деперсонализации, могут довольно умело обсуждать их друг с другом. Некоторые слова и фразы распознаются ими моментально, тогда как друзьям, родным и даже врачам то, что пытаются описать люди с деперсонализацией, кажется как минимум сумасшествием. В связи с этим представляется важным, чтобы врачи не только знакомились с существующей литературой и историями болезни, но и уделяли внимание и понимали ключевые фразы, которые могут услышать во время бесед с пациентами, страдающими деперсонализационным расстройством.
У некоторых народов есть много разных слов для описания тонких оттенков одного и того же понятия, опыта или феномена. Классическим примером является разнообразие вариантов для обозначения слова «снег» в языке инуитов — и это объяснимо, учитывая снежный климат Аляски, где говорят на этом языке. Широким пространствам деперсонализации подошел бы более обширный лексикон, нужный, чтобы найти подходящие слова для невыразимого. Однако пока что люди с деперсонализацией вынуждены полагаться на тончайшие нюансы простых слов или фраз, которые часто выступают как метафоры, выражающие пережитое средствами языка.
Слово «нереальный» — то самое ключевое слово для таких пациентов. Чтобы описать «нереальность», они часто вынуждены сравнивать ее с другими чувствами, которые могут быть (а могут и не быть) понятными для кого-нибудь еще. Ключевые фразы могут быть истолкованы неправильно, как часто и происходит. Выражение вроде «Я ничего не чувствую» может быть с легкостью приписано депрессии. «Я чувствую себя отстраненным от себя самого» может выглядеть и как жалоба, когнитивная или философская, и как основанная на опыте, относящемся к субъективному состоянию «я». Заинтересованные слушатели могут только догадываться, значит ли «нереальный» то же самое, что и «не существующий в реальности»[1].
В одной статье, опубликованной в журнале Philosophy, Psychiatry, and Psychology Университета Джонса Хопкинса, Филип и Сюзанна Радович недавно исследовали терминологию пациентов, страдающих деперсонализацией. Среди терминов было и слово «нереальный». Авторы указывали на то, что при широкой трактовке и распространенности этого слова в нашей культуре люди часто пользуются им, не задумываясь над стоящим за ним переживанием феномена деперсонализации: скорее, они говорят о чем-то очень неординарном. Жизнь кажется нереальной и тому, кто страдает деперсонализацией, и тому, кто только что выиграл в лотерею.
Последний может испытывать интеллектуальное ощущение нереальности («Этого не может со мной происходить») из-за «невозможной» удачи. Маловероятно, что такой человек переживает эпизод настоящей деперсонализации, особенно если рассматривать случай, где триггером будет выступать ошеломляющий эффект шокирующего события.
По мнению Филипа и Сюзанны Радович, у слова «нереальный» в повседневном языке есть три основных значения:
Когда люди, страдающие деперсонализацией, говорят «Жизнь кажется нереальной», значение этой фразы может включать в себя любое из трех толкований. Следует добавить, что существуют особые варианты переживания деперсонализации, которые не исчерпываются тем, что подразумевается под любым из вышеприведенных значений. Филипп и Сюзанна Радович сравнивают такое ощущение с тем, что происходит во сне: это не может быть удовлетворительно описано в рамках существующих параметров «реальности» и «нереальности». Во сне вы можете знать, что сон нереален, но при этом он может ощущаться как реальный.
«Сны часто сопровождаются разной степенью чувства реальности (или нереальности), которая не имеет очевидной корреляции с количеством странностей или атипичности, которая есть во сне, — объясняют исследователи. — Это особое ощущение нереальности может быть явно выраженной отличительной чертой сна, о чем часто сообщают люди после пробуждения». Это утверждение о снах представляет особый интерес: очень много людей с деперсонализацией описывают свое состояние как «подобное сну», и в то же время любая связь между сновидением и расстройством деперсонализации остается на сегодняшний день неизученной.
Также очень часто упоминается выражение «как если бы», присущее диссоциативному расстройству личности. На сцену выходят слова «механический», «мертвый», «безжизненный», метафоры вроде «Я чувствую себя роботом». Такие фразы отражают, как тяжело охарактеризовать с помощью обычного словарного запаса типичное переживание деперсонализации. «Единственный способ дать примерное описание субъективного переживания деперсонализации — нарисовать словами картину». «Как если бы» отражает неуверенность в адекватности предлагаемого описания: это просто-напросто лучший способ облечь переживание в слова, который может себе вообразить пациент.
Второй значимый аспект «как если бы», который показывает, что пациент не питает иллюзий, — у него/нее не повреждено ощущение реальности (это обязательный критерий для постановки диагноза «деперсонализация»). Пациент не верит, что он на самом деле робот, но, по ощущениям, действует, «как если бы» был им.
Слово «чувствовать» также покрыто тайной. Человек может сильно страдать от недостатка чувств. В то же время страдание само по себе тоже чувство, хотя и негативное. Но «страдание» само по себе — эмоционально окрашенное слово с узким значением, и некоторые люди описывают, что вообще ничего не чувствуют.
Язык DSM-IV сам по себе может быть объектом для интерпретации, несмотря на тщательный подбор слов. Так, при описании деперсонализации упоминается «чувство потери контроля над своими действиями». Значит ли это, что кто-то боится, что может действовать импульсивно и причинить вред себе или кому-то еще, как человек с обсессивно-компульсивным расстройством? Подразумевает ли это наличие ощущения, что руки или ноги двигаются непроизвольно, как у человека с тиками или судорогами? Или это значит, что человек совершает действия механически, без ясного осознания своих действий? Даже «нормальные» люди могут время от времени ощущать недостаток такого контроля под воздействием сильных эмоций или новых непредсказуемых обстоятельств.
Дискуссии по поводу точного значения слов и истинности намерения человека сказать именно это неизменно выводят на длинный и тернистый путь. В конечном счете описание некоторых симптомов деперсонализации чем-то похоже на описание вкуса апельсина или персика. Можно сказать, что он кислый, резкий, сладкий, полусладкий, сравнить его с чем-то еще, но по-настоящему описать словами вкус невозможно.
Несмотря на ограниченность слов, люди, страдающие деперсонализацией, показали, что неплохо умеют сравнивать свои описания симптомов. Это подтверждается активно разворачивающимся общением на форумах и в чатах в интернете. Используя все эти каналы, пациенты идентифицируют некоторые основные симптомы, и способы описания их всегда включают в себя тот же самый, интуитивно понятный язык.
Чтобы и дальше исследовать типы описаний, которые врачи, как правило, используют для оценки симптомов деперсонализации, рассмотрим в деталях некоторые из первичных жалоб, озвученных пациентами с деперсонализацией, при помощи базового списка категорий симптомов. Каждая из них включает в себя утверждения разных людей, упомянутые в руководствах по диагностике, клинических и тематических исследованиях, интервью с пациентами, которые собирали на протяжении последних нескольких десятилетий. Эти категории симптомов частично дублируются: в разное время люди могут испытывать один тип симптомов, несколько одновременно или все сразу. Мы рассматриваем эти категории не только как клинические данные, но и как опыт людей с деперсонализацией, который получен из широты и богатства их собственных утверждений. Следующие абзацы — это совокупность сказанного несколькими пациентами.
Отстраненность от себя
Мои мысли отделены от тела, как если бы мой ум существовал в одном месте, а физическое тело — в другом. Я вижу, как что-то делаю, как будто я в кино. Я совершаю действия, как будто играю в театре. Как я могу одновременно быть внутри себя и наблюдать за собой? Слова выходят из моего рта, но исходят не от меня. Они просто выходят наружу, временами я теряюсь, начинаю заикаться или говорить невнятно.
Мои руки и ноги не ощущаются как мои. Как я их контролирую? Что заставляет их двигаться? Я смотрю в зеркало, чтобы попытаться вернуться в исходное состояние, но все равно чувствую, как будто я в «сумеречной зоне». У меня нет чувства времени: тысяча лет может показаться часом, несколько секунд — днями. То, что я помню о прошлом, как будто не происходило со мной. Вспоминать свое прошлое — как смотреть на фотографии чьей-то чужой жизни. Мои самые дорогие воспоминания теперь так туманны, что сны кажутся более реальными, чем бодрствование.
Отстраненность от мира
Знакомые вещи кажутся странными и чужими. Я чувствую себя антропологом с другой планеты, который изучает людей как вид. Я смотрю на предметы, которые раньше много для меня значили, и не понимаю, что в них такого увидела, что полюбила. Они просто формы, объекты, вещи без какой-либо личной связи со мной. Моя старая кофейная кружка выглядит для меня не более знакомой, чем двухголовый ребенок. Это все просто существует, и это все какое-то странное.
Я вижу всё через туман. Лампы дневного света усиливают это ужасное ощущение и накрывают все плотной пеленой. Я обернута в пластик, скрыта от мира, почти глуха среди подавляющей тишины. Как будто мир сделан из целлофана или стекла. Я чувствую себя Алисой в Стране чудес. Мир вывернут, перевернут, неприятно странен, как будто я попала в комнату смеха, где зеркала искажают всё вокруг.
Гипоэмоциональность
У меня нет какого-либо настроения. То, что раньше как-то откликалось во мне, перестало откликаться. Красивая картина или яркий закат, вдохновлявшие меня раньше, теперь меня не волнуют. Я хотел плакать, когда умерла моя мать, но не мог. Не потому, что не любил ее, а потому, что не мог вызвать к жизни это чувство; я знал, что она больше не в этом мире, но и я — не здесь. Я помню, как, бывало, нутром ощущал смену времен года, исполненный воспоминаний и ностальгии. Я не чувствую этого больше. Ничто не может зажечь во мне искру какой-нибудь эмоции, за исключением, наверное, страха. Я чувствую себя, как если бы был мертв. У меня нет чувства юмора, но я фальшиво улыбаюсь, когда это необходимо. У меня нет ощущений в сексе. Я ввожу в заблуждение тех, кого люблю, притворяюсь для них, что чувствую что-то, чтобы быть с ними связанным и проявлять заботу. Мою душу украли. Всё, что я чувствую, — странная пустота. Как будто это библейское проклятие: мое вино превратилось в уксус, пища — в сухой безвкусный прах; моя душа покинула меня.
Тревога и руминации
Мои мысли о деперсонализации ведут меня в непрекращающееся мучительное путешествие по вопросам без ответов. Я постоянно наблюдаю за собой, анализирую себя, я в ловушке собственного мозга, где каждая мысль окружена миллионом других мыслей о той, первой. Каждая из них, неважно, насколько значительная, кажется преувеличенной. Я чересчур хорошо слышу все голоса в моей голове, мои громко сказанные мысли, почти вижу все, что я думаю, как если бы это было написано на доске. Я как будто постоянно нахожусь на грани паники из-за постоянного чувства необычности мыслей, которые пробегают в моей голове, как между радиоволнами. Я не могу прекратить думать о своем мышлении. Мое мышление само по себе странно и ненатурально, у него пропала всякая спонтанность. У меня никогда не получается расслабиться и перестать думать. Я думаю и думаю по кругу, пока не вымотаюсь, а затем надолго убегаю в сон.
Что я такое? Откуда я происхожу? Где я закончусь? Когда-то казалось, что я знаю, но теперь чувствую, что все мои ответы были иллюзорны. Все идут как лунатики по жизни, запутавшиеся в своих собственных ощущениях назначения и смысла. Но я уже мертвец, и с отсутствием чувств приходит странное единение с холодной, бесчувственной, бесконечной ночью.
Я готов двигаться дальше, но всегда думаю о тех, кто покончил с собой; я уже мертв. Когда я был совсем молод, у меня были мимолетные мгновения трепетных и страшных размышлений о моем ничтожном существовании, о бесконечности времени и пространства, о текущем моменте моей жизни и том вечном, что за ней последует. Живы ли мы, или все это — сон, никогда и не существовавший?
Вернемся к постановке диагноза «расстройство деперсонализации». Исследовав неизменную историю типов симптомов вроде тех, что были описаны выше, и убедившись, что их появление не просто часть другого состояния (психического, соматического, обусловленного чем-либо иным), можно ожидать, что человек с диагностированным расстройством деперсонализации будет соответствовать некоторому количеству клинических характеристик дебюта этого заболевания, его течения, провоцирующих факторов и сопутствующих состояний. В следующей главе мы рассмотрим все это более детально.
