Олимпийский кризис

Мы публикуем статью кандидата филологических наук, доцента, заведующего кафедрой русской и зарубежной литературы и методики Московского городского педагогического университета Михаила Павловца о процессах, происходящих с олимпиадами для школьников.

Завершилась Всероссийская Олимпиада по русскому языку для старшеклассников, уже XVIII по счету, оставив после себя целый ряд вопросов, на которые теперь хотелось бы найти адекватные ответы.

Процедура проведения Олимпиады довольно бесхитростна. В определенный город (на этот раз был Санкт-Петербург) съезжаются победители региональных туров, чтобы в равной борьбе определить лучших среди лучших, перед которыми откроются двери в любые профильные вузы страны. Олимпиада проходит в два тура: члены жюри, состоящего в большинстве своем из разработчиков заданий (так называемой предметно-методической комиссии) и представителей принимающей стороны, после каждого из туров проверяют выполненные работы и оценивают их; после оглашения первых итоговых результатов ребята имеют возможность оспорить их во время процедуры апелляции (введенной в 2010 году); окончательный вариант дает возможность назвать победителей.

Помимо основных испытаний, успешное прохождение которых учитывается при подаче документов в вузы, обычно члены жюри проводят еще 1-2 мероприятия (на сколько хватит сил): так, в рамках Олимпиады по русскому языку традиционно устраиваются «Турнир поэтов» и «Турнир знатоков». Участие в них сугубо добровольное; победа не дает участникам ничего, кроме морального удовлетворения и диплома победителя от жюри. Их проведение – исключительно добрая воля организаторов Олимпиады, но именно здесь школьники имеют возможность проявить все свои таланты совершенно бескорыстно, как говорится, из любви к искусству; собственно, и те, кто придумывают задания к Турниру или читают стихотворные подборки начинающих поэтов, отбирая лучшие, ничего, кроме радости, от данного занятия не получают. Так что дело это исключительно энтузиастическое и связанное более с репутационными, нежели с материальными приобретениями (будь то деньги за работу или сертификат на поступление).

Не удивительно, что именно на этом участке олимпийского фронта были зафиксированы первые сигналы о том, что романтическая эпоха первых предметных Олимпиад, возможно, подходит к концу, и наступает другая реальность, требующая осмысления и оценки. Началось все с того, что в 2013 году из 217 участников Олимпиады по русскому языку всего лишь 13 человек высказали желание выступить со своим творчеством на Турнире поэтов. Чтобы было понятно, в чем проблема: в 2012 году из почти 250 участников таковых набралось 46 человек, в 2010 году – 42 человека! И в качестве зрителей на Турнир поэтов пришло ребят раза в два-три меньше обычного. Такое падение числа желающих вряд ли может быть объяснено плохой организацией (были предприняты дополнительные меры для оповещения) или падением интереса школьников к стихотворчеству (возможно, это падение есть, но не сразу же в 3,5 раза!).

Проводившийся следом Турнир знатоков подтвердил худшие опасения: нет, зрителей и участников было на этот раз достаточно, но давно уже бывший самым ярким событием Олимпиады по русскому языку Турнир на этот раз словно бы пробуксовывал, так что ведущие с огромными усилиями раскручивали всех пришедших для более активного участия в разрешении трудных и парадоксальных лингвистических задач, отбираемых организаторами в течение всего года. Мысль искрила, но как-то с перебоями, а найденное решение не вызывало прежнего ликования даже у самих знатоков. Большинство зрителей пришли на Турнир именно как зрители, а не как те, кто готов включиться в работу с места. Складывалось ощущение, что никакие, проводящиеся не в рамках официальных, мероприятия большинству школьников (а тем более лицам, их сопровождающим) особо и не нужны.

Но вот настал момент разбора работ, объявления оценок и их апелляций – и всех участников словно бы подменили: напряженная деятельность мысли, слезы радости или огорчения, споры, несогласие с результатами! Особенно интересно было наблюдать, как меняются лица юных олимпийцев: просветленно-сосредоточенные во время написания конкурсных заданий или участия в Турнирах, они в момент подачи апелляции и отстаивания своей позиции искажались подчас до неузнаваемости. Споры шли не за истину – за лишний балл, который позволил бы приблизиться участнику к заветному числу призеров: члены жюри из авторитетных специалистов, мэтров лингвистической науки, превращались во врагов, церберов на пути к Поступлению в вуз! И тут уже никакие средства не казались лишними: слезы, истерики, гнусавое выдаивание «ну хотя бы одного» балла из измочаленного за день эксперта. После апелляции все участники сего действа расходились, отводя глаза в сторону, будто только что занимались чем-то постыдным.

Что бы все это значило? Первое и, кажется, небезосновательное предположение: изменились принципы отбора детей для участия в Олимпиаде. От некоторых из них в кулуарах можно было услышать, что им не особенно-то и хотелось ехать: в шансы свои они верили мало, русский язык у них сильнее, чем у одноклассников – но никогда не был в числе приоритетов, однако «русичка» надавила – ей тоже надо отчитываться о том, сколько победителей олимпиад она подготовила, от этого зависит ее аттестация! К тому же хотя приехали участники из 68 регионов, подавляющее большинство из них составляли делегации из Москвы (40 человек!), Подмосковья, Санкт-Петербурга и других крупных городов, держащихся несколько особняком и горой встававших за своих земляков. Никаких квот на все субъекты федерации, как оказалось, не было, да и система поиска юных дарований на просторах нашей необъятной страны, по-видимому, просто неэффективна. По крайней мере, об этом писали авторы обращения к министру Ливанову в феврале 2013 года, призывая открыть путь на Олимпиаду представителям отдаленных регионов.

Но, может быть, самое удручающее – члены жюри столкнулись с тем, что и при разработке заданий для Олимпиады формы контроля начали диктовать отбор содержания, а не наоборот – то есть ровно так, как это происходит с ЕГЭ: проверять можно только то, что можно проверить при помощи четко формализованных критериев. Но если для ЕГЭ этот принцип вполне релевантен – и единственно возможен в условиях массовой школы, то Олимпиада изначально задумывалась для немногих нестандартно мыслящих учащихся, способных браться за решение проблемных, подчас не имеющих однозначного решения в рамках современной науки задач! Любая формализация здесь возможна только отчасти, иногда и неправильное (с точки зрения разработчика и проверяющего) решение может и должно на Олимпиаде заслуживать высшего балла именно за демонстрацию участником готовности браться за это решение, предлагать интересные ходы мысли и демонстрировать интуицию.

Предложенное на Олимпиаде оригинальное задание проспрягать слово «какаду» так, как будто оно является глаголом 1 лица единственного числа («какадишь»? «какадешь»?), определить спряжение получившегося глагола и обосновать выбор формы его инфинитива вызвало не только вал апелляций, но и оскорбительную по своему содержанию анонимную записку в адрес жюри от кого-то из участников. Так что разработчики теперь сперва радостно вскидываются, придумав новый, оригинальный тип заданий, а потом печально откладывают его в сторону со словами: «А как ты это будешь оценивать, а потом на апелляции объяснять? Давай уж лучше на Турнир знатоков оставим!»

Однако будущее Турнира под вопросом, а значит и будущее такого рода заданий. Если репутация членов жюри недостаточна для того, чтобы довериться им в отборе лучших – и нет способа отобрать иной состав жюри, с более высокой репутацией – то остается смиренно наблюдать, как Олимпиада постепенно будет превращаться в одну из разновидностей ЕГЭ, только более дорогостоящую. Впрочем, неоднократно озвучиваемые планы расширить число участников олимпийского движения и, возможно, закрепить за конкретными регионами конкретные Олимпиады позволит снизить эти издержки – а одновременно и совершенно стереть различия между ЕГЭ и Олимпиадой. В таком случае совершенно логично история последней закончится тем, что в ЕГЭ появится четвертая, необязательная часть – повышенной сложности, за которую (в добавленное время или вместо первых трех частей) может браться любой желающий рискнуть и попробовать свои силы. Некогда научное сообщество было возмущено унифицирующим характером ЕГЭ – и ему была брошена как кость система предметных Олимпиад. Но не мытьем, так катаньем эта система превращается в то, что от чего изначально пыталась уйти – в ЕГЭ.

Это почувствовали все участники олимпийского движения – а об опасности некогда говорил и бывший министр образования. Школьники, борясь за каждый балл и игнорируя внеконкурсные испытания, спровоцировали пересуды, будто «нынешнее поколение крайне прагматично» и «ничем не интересуется». Их союзниками в этом деле оказались учителя и «тренеры», чьи профессиональные успехи (а значит, и доходы) теперь напрямую увязаны с достижениями их подопечных: поведение наставников перед дверями апелляционной комиссии до удивления напоминает поведение тренеров на ринге в перерывах между раундами боя. Показательна и позиция отдельных представителей оргкомитетов олимпиад: «Мне за это деньги не платят, я, между прочим, бесплатно работаю!» – билась в истерике девочка-студентка, представленная жюри в качестве «волонтера», но очевидно просто принужденная администрацией к этой совершенно неинтересной для нее работе. Некоторые члены жюри от регионов смущенно рассказывали, что всего несколько дней назад узнали, что должны будут помочь «проверять какие-то там работы», вынуждены были за свой счет отменять или переносить занятия по основному месту работы – и при этом даже не представляли себе, что объем обязанностей может оказаться столь большим! Организация и проведение олимпиады оказывается непосильным бременем для всех сторон – и для школьников, и для их учителей, и для региональных вузов, все с меньшей охотой берущихся за это хлопотное дело (а судя по последнему году – просто принужденное к нему сверху). Члены жюри начинают чесать в затылках, надо ли им за довольно скромное вознаграждение заниматься делом, приносящим всё меньше морального удовлетворения, становящимся всё менее статусным да и материально вовсе не адекватным затрачиваемым на них усилиям.

Одним словом, олимпийское движение, по мнению целого ряда его участников (из тех, с кем мне удалось обсудить эти свои невеселые наблюдения), переживает кризис, возможно – тихо угасает, чтобы уступить место иным формам, более отвечающим сегодняшнему моменту, состоянию умов и системе образования в целом. Остается только найти и предложить обществу эти формы вместо того чтобы по привычке создавать видимость благополучия в системе, доставшейся нам от романтических 90-х, пережившей стабильные «нулевые», чтобы закатиться, вероятно, уже к середине второго, еще не приобретшего образное определение десятилетия XXI века.

Автор - кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой русской и зарубежной литературы и методики Московского городского педагогического университета, автор около 140 научных и научно-методических публикаций по истории русской литературы ХХ века, литературе русского зарубежья, современному литературному процессу, методике преподавания литературы; член авторских коллективов 6 учебников для школы и вуза по литературе. Координатор от МГПИ Литературного салона «На Самотёке», читает лекции в Институте журналистики и литературного творчества.