Авторитарная система приводит к синдрому неудачника у первоклассников

Научно-практическая конференция «Осмысление диктатуры и ее последствий в России и Восточной Германии» прошла в Сахаровском центре в декабре, завершив таким образом Год Германии в России.  Одна из обсуждаемых тем - «Культура отношений между детьми и взрослыми в школе и детском саду». Профессор МГППУ Елена Юдина, специалист в области психологии раннего развития, представила доклад «Авторитаризм и партнерство при взаимодействии воспитателей с детьми. Результаты кросс-культурных психологических исследований в России, Америке и Литве». После конференции корреспонденту Pro Science Кирилу Меламуду удалось побеседовать с Еленой Георгиевной о практической психологии, авторитарности, наследии советского строя, декларациях и действительности в педагогике.

Какова основная сфера ваших научных интересов?

Я психолог, руковожу лабораторией психологических проблем подготовки педагогов в МГППУ. В течение ряда лет - эксперт международных фондов, до некоторого времени – эксперт Министерства образования. В том числе постоянно  участвовала в экспертизе нормативных актов. Дело в том, что в 90-е годы была ситуация, когда мнение эксперта могло быть воплощено в конкретные механизмы реального развития образования. Сейчас конечно тоже привлекаются эксперты, но, как правило, это люди, сориентированные на другие задачи. 

Как началось Ваше исследование авторитарной педагогики в детском саду?

Я не занимаюсь исследованиями педагогики, я не педагог, я занимаюсь людьми. Мне гораздо интереснее, как люди поступают, и что они при этом чувствуют, как мотивированы, что они полагают правильным и неправильным, ценным и не очень – вот это предмет исследования.

Когда началось это исследование?

В какой-то момент стало ясно, что для того, чтобы разобраться, что происходит в детском саду, надо было пытаться выяснить реальную позицию педагогов в детском саду. Причем понятно, что в 90-е годы была одна политическая ситуация, сейчас другая, и это влияло на установки педагогов. Тогда многие вещи сохранялись с советских времен... Я довольно долго делала опросник. Надо было сделать инструмент, с помощью которого можно было провести такое исследование. На разработку такого инструмента ушло несколько лет. Потому что это традиционно, непростая задачка – понять, чем руководствуется человек в своих действиях .  Трудность понятна всем, кто занимается ценностями, установками, мотивами. В нашем случае важно было выяснить реальную позицию во взаимодействии педагогов с маленькими детьми, а не то, что педагоги сами говорят о своих ценностях. Часто людей бессмысленно спрашивать об их ценностях, есть такой мощный фактор – социальная одобряемость. Человек скажет то, что позволяет ему выглядеть хорошо в глазах других людей.  Кроме того, человек иногда и сам не отдает себе отчет в собственных побуждениях. Человек существо сложное. Он не всегда говорит правду о том, что он делает. Иногда он сознательно лукавит, иногда он искренне считает, что он действительно так делает…

Есть такой мощный фактор – социальная одобряемость. Человек скажет то, что позволяет ему выглядеть хорошо в глазах других людей. 

И хотя то, что я придумала, никакой Америки не открывает, с помощью некоторых приемов опросник позволяет выяснить реальные установки педагога – именно педагога в детском саду или в начальной школе. Опросник сделан адресно под них. Понятно, что есть погрешности на индивидуальном уровне, но поскольку у нас достаточно большие группы испытуемых, - особенно для психологического исследования – несколько сот в каждой стране – то эти погрешности так или иначе статистически нивелируются. Короче говоря, вроде бы это получилось, и мне кажется, что опросник работает.  Году в 2005 началось само исследование, регулярно расширяясь, модифицироуясь. Исследование проведено в трех странах – России, Литве и США.

Расскажите о самом инструменте. Как конкретно работает психология вот в данном случае?

В этот опросник входят некоторые утверждения, которые предлагается оценить по шкале, шкале маленькой совсем, не сильно градуированной, мне важно, чтоб человек просто определился: туда, сюда, по серединке. А дальше отсеивание и интерпретация идет уже на уровне обработки. Он обрабатывается не как обычный социологический опросник.  Там нет подсчета процентов ответов на каждый вопрос, а есть 5 категорий, каждая из них очень важна, они друг друга дополняют. Эти категории связаны с отношением педагогов к: ребенку как таковому (образ ребенка), способам коррекции поведения детей,  к планированию, к целям педагогического действия и к его средствам.

Откуда, например, взялось планирование? Дело в том, что в российском детском саду (еще со времен СССР) часто многое определяется не столько проблемами реальных детей, сколько очень заранее составленными типовыми планами. Например, в СССР были методические рекомендации для воспитателей, где в конспекте занятий было написано буквально следующее: «Воспитатель (в этом месте занятия) говорит:…   Дети отвечают…». Стоит ли говорить, что педагог, который работает по такой схеме, не обращает внимания на реальных детей, а реализует свой план, который  имеет отношение не к детям,  а к инструкции свыше.

По этой категории «образ ребенка» у российских педагогов наиболее авторитарные показатели.

Категория «образ ребенка» - это представление взрослого о том,  на что ребенок имеет право, насколько он может сам выбирать что ему интересно узнавать и чем заниматься. По этой категории у российских педагогов наиболее авторитарные показатели.

Опросник сконструирован особым образом - начиная от подбора слов: мы заранее долго изучали субкультуру своих респондентов и используем их язык в формулировках утверждений. Респондент по нашей формулировке опознает некий ценностный конструкт, который стоит за утверждением. А на самом деле за ним  может прятаться другой конструкт. Способы «упаковки» конструктов,  начиная от формулировок утверждений и заканчивая местом, куда они помещены в опроснике (а он очень жестко структурирован), от испытуемых скрыты. Просто утверждения, ничего такого. Там довольно много таких специальных приемов..

Допустим, некое утверждение звучит таким образом, что человеку становится понятно, что социально одобряемо  на него ответить положительно. Что он про себя думает, мы  понятия не имеем. Через какое-то время он сталкивается с утверждением, по видимости как бы противоположным, и если он формально ответил на первый вопрос, то, скорее всего мы увидим, что он столь же формально ответит отрицательно. Он сделает вывод о том, что, поскольку это утверждение по видимости противоречит первому, значит, раз он там ответил «согласен», то здесь нужно ответить «не согласен». На самом же деле, нет никакого противоречия в этих утверждениях, они просто иллюстрируют, что ребенок существо сложное, он и такой, и такой одновременно. Человек, демонстрирующий свою настоящую позицию, ответит по существу. Если он стоит на партнерской позиции по отношению к ребенку, то нашу провокацию он даже не заметит. Он ответит да и там, и там, поскольку по существу оба утверждения не взаимоисключающие, они просто иллюстрируют «партнерскую» точку зрения на реальность.  И таких «ловушек» довольно много. Но основным способом фильтрации реально действующей позиции педагога от его деклараций является способ обработки результатов. По всем категориям есть 3 типа обработки. И одно и то же утверждение уходит с разными весами в разные типы обработки. Они друг друга перепроверяют. Поэтому опросник довольно сложный в обработке, я его специально не публикую для того, чтобы он не перестал работать. И пока он вроде бы работает. А судьба опубликованных опросников очень печальна. Они перестают работать очень быстро. 

Сегодня на конференции вы говорили о том, что у западных учителей больше развита культура рефлексии…

Смотрите, речь шла не вообще о западных, а, в том числе, например, о литовских педагогах.  Они отличаются от американских педагогов, с которыми мы тоже работали, тем, что у них, как и в России, тоже была советская система образования. А рефлексия у них, действительно, отличается в выгодную сторону от российских учителей… У меня нет достаточно информации, чтобы сделать однозначное заключение, но судя по тому, что я получала от них, я предполагаю, что там была проведена определенная целенаправленная работа, то что называется, постсоветский карантин.

Я могу это предположить с определенной долей уверенности еще и потому, что в России это тоже делалось в начале 90-х годов. Ту профилактику мы пытались проводить, анализируя советскую практику  вместе с педагогами, которые были в этом заинтересованы. Тематика, которая сегодня здесь обсуждается, стала редко встречаться только в последние несколько лет. В начале 90-х годов попытки отрефлексировать, что произошло в Советском Союзе  и сделать выводы, что не имеет смысла повторять, как надо выстраивать, чтобы туда же не вляпаться, предпринимались сплошь и рядом. На мой взгляд, эта работа не была доведена до конца. Конечно, кое-что было проанализировано и обсуждено,  но в какой-то момент нам всем стало интереснее двигаться дальше, хотелось прорываться в будущее…  

Я думаю, в том, что мы не проделали эту работу до конца, кроется одна из причин того, что происходит сейчас.  В Литве такая работа была доведена если не до конца, то до практической реализации в работе с педагогами. Потому они пропускают через себя эту историю, больше про это думают. Но наши люди тоже начинали про это думать…

Получается, что у нас произошла чисто внешняя смена представлений…

У кого как. Человеку приходится себя защищать. Если вы его не переубедили, вы просто транслируете ему некоторую ценностную максиму сверху, даже, допустим, ее объясняя, что тоже трудно было сделать слабыми силами тех немногочисленных психологов, которые тогда консультировали министерство образования…

Вы представляете себе, что значит переубедить взрослого человека? Требуется серьезная, глубинная работа… Просто не было возможности физически это сделать. Так вот, если его не переубедили, он для того, чтобы от него отстали, – как воспринимает что-то в декларативном ключе, так и возвращает. Реально он продолжает думать то же самое, что и раньше. Я думаю, что везде было так же, но нам не хватило времени. У Литвы это время было. Мы проводили исследование в 2010 году. У них было 20 лет.

В России вы проводили исследование один раз или периодически?

Периодически.

И как меняется ситуация?

То что лежит на поверхности: за последние 4-5 лет меньше стала разница между декларацией и реальной позицией -  в пользу авторитаризма. Люди спокойнее стали говорить о своих реальных авторитарных убеждениях. Кстати, я считаю, что это скорее хорошо. Честность в любом случае лучше имитации.  Но на самом деле ситуация гораздо более сложная. Как в девяностые годы были люди, которые не принимали нововведений, так были и те, кто наоборот, искренне поверил в них. И их было довольно много. Это была удивительная история. Сначала это были единичные учителя, а потом вдруг появилось достаточно большое количество людей, которые поверили, что все это всерьез, и стали нашими единомышленниками. 

Среди педагогов?

На разных уровнях. Конечно, среди чиновников меньше всего. Так и должно быть, они наиболее консервативны. Педагоги и сами консервативны, как вы понимаете. Поэтому для меня это была просто фантастика. Я увидела вдруг в 1996-1997 годах реальные сдвиги. До этого я точно знала, что все, что мы делаем, - это почти впустую пока что, или мы работаем на тридцать лет вперед. Представляете себе:  Россия, такая огромная страна, ее невозможно развернуть так быстро. Было понятно, что ничего особенного ожидать не следует. В то время проводилась первая реформа образования. И вот работа на детсадовской ступени оказалась достаточно конструктивной.

Вы работали с министерством образования?

Да, тогда был принят очень хороший закон «Об образовании».

Когда?

В 1989 или 1990. Это был второй закон времен перестройки, первый был закон «О печати». Это были два очень хороших закона.

Он действует до сих пор?

Да, но это уже не он. Он уже весь перекорежен. И сейчас делают новый закон.

Так что же это был за сдвиг в 96-97 гг.?

Стало видно, что есть очень много людей, которые поняли, поверили и готовы честно участвовать в изменениях, и стали сами что-то придумывать. Вы не представляете себе мое ощущение, когда я это увидела. Я точно знала, что этого не будет при моей жизни. Работаешь - просто как Сизифов камень тащишь, ну, надо и надо. Ну, если, Бог даст, повезет - когда-нибудь кто-нибудь услышит. И вдруг – ну что такое шесть лет? Понятно, что не везде, и все было по-разному, но стала проявляться инициатива самих людей.

И они осознали авторитарные тенденции в самих себе?

Они говорили: я всегда так думал, но теперь стало понятно, что можно вести себя иначе. Эти люди пережили освобождение. Эта история дольше всего тянулась, с дошколкой. Ее задавили только году в 2003.

А в других ступенях?

Гораздо раньше. В конце 90-ых уже было понятно. Резкий разворот системы – это конечно после Путина. Но началось все с более явного сопротивления бюрократии. Сначала не было управляемого сверху процесса. Просто очень усилилась бюрократия, коррупция, причем слабее всего – в  звене, контролирующем детские сады, несколько сильнее – начальную школу, и так далее, вплоть до вузов. Привычные способы управления сильнее всего доминируют там, где сильнее всего авторитет, престижность, денег больше.

Привычные способы управления сильнее всего доминируют там, где сильнее всего авторитет, престижность, денег больше. Те, кто решили всерьез что-то менять, и начали это делать, и у них стало получаться, ушли из образования.

И что стало с этими людьми, которые тогда пережили это освобождение?

Они ушли. Вообще ушли из образования - кто в бизнес, кто куда… Я очень много знаю таких случаев. Те, кто не особенно «вляпывались» в эти реформы, они как сидели, так и сидят. Им все равно, в какую упаковку упаковано. Они не очень сильно втянуты личностно в эту историю. Ну работа и работа. Вот они и ходят на работу. Как учили, так и будем. Понятно, что они депривированы, многие пребывают в депрессии. А вот те, кто решили всерьез что-то менять, и они начали это делать, и у них стало получаться, и они кайф ловили – я все это видела, – они ушли.

Все это разбилось о бюрократию?

Уже не о бюрократию. В случае с дошколкой это разбилось о спланированный антипроект, который начался в 2000-х. 

Вы изучаете педагогов, а изучает ли кто-нибудь в таком ключе чиновников?

Чиновников очень трудно изучать. Я знаю о нескольких социологических проектах. Это целая головная боль. В свое время, в 90-х  я пыталась делать опросы среди чиновников. Но я отношусь к этому с достаточной долей скепсиса, поэтому результаты здесь не докладываю. Ведь это та история, когда кто-то попросил, они чувствуют себя обязанными… то есть люди не мотивированы. Есть такой социолог Дмитрий Рогозин – довольно известный ученый, вот он,  насколько мне известно,  проводил такое исследование прямо сейчас. У него была возможность сделать так, что чиновники с ним разговаривают. Но это, насколько я понимаю,  очень специфическое исследование, скорее это неформальные, практически неструктурированные интервью. Речь не идет о чиновниках от образования, они из разных других структур. Мне ужасно интересно, когда он свои результаты опубликует. Это ведь очень закрытая среда.

Объясните, пожалуйста, просто, как именно авторитарные тенденции у педагогов сказываются на интеллектуальном развитии ребенка.

Есть множество различных психологических теорий развития ребенка. Штайнер выстраивает одну логику детского развития, в соответствии с которой сначала надо развивать эстетические чувства, Давыдов и Эльконин создали теорию развивающего обучения, в соответствии с которой надо развивать рефлексивное мышление. И так далее. Но какую бы теорию вы ни взяли, основополагающим всегда будет развитие инициативы, самостоятельности, ответственности – только в разных областях.

В любой психлогической теории развития ребенка основополагающим всегда будет развитие инициативы, самостоятельности, ответственности – только в разных областях.

Когда происходит взаимодействие взрослого с ребенком, образуется единая система. Вот мы с вами разговариваем, у нас режим вопрос-ответ. Даже в этом варианте мы взаимодействуем. Вы своим вопросом реагируете на мой предыдущий ответ - я стараюсь говорить в том контексте, в котором задается вопрос. Мы как-то пытаемся учитывать друг друга. А когда взрослый взаимодействует с маленьким ребенком, то образуется единая неразрывная система сообщающихся сосудов. И если один из них авторитарен, да еще при этом они неравноправны, то ребенок просто впитывает, как губка, этот авторитарный посыл.

Это первое, что транслируется. А что транслируется? «Я тебя не уважаю. Ты никто. Я лучше тебя знаю, что тебе надо». Ребенок усваивает сразу несколько вещей: «Я ни за что не отвечаю, за меня все решают. Инициатива наказуема. Никакой самостоятельности быть не может в принципе. Я буду делать то, что мне скажут». Это одна сторона. А вторая сторона: «Я когда стану тобой, я буду вести себя так же». Вот это и есть главный образовательный результат. Причем он же не заканчивается в дошкольном возрасте, когда все закладывается.

Сколько бы ни было теорий психологического развития, на чем бы они ни концентрировались, все сходятся в том, что возраст до 3 лет - самый важный,  именно до 3-х лет закладывается основа личности человека. Но эта система еще не очень стабильна. Когда ребенок попадает в авторитарную систему в дошкольном возрасте, у него нет защиты. Все, что с ним делает взрослый, воспринимается на сто процентов. Для него взрослый – истина в последней инстанции. Ребенок еще не знает, что взрослый тоже бывает … не очень умный и не может сделать на это поправку.  А авторитарный взрослый вечно хочет от  ребенка каких-то немыслимых вещей: чтобы он читал, считал, не капризничал, всегда слушался – ну и так далее.  И вот представьте: ребенка не только лишили собственной активности, к нему все время предъявляют требования, которые не соответствуют возрасту,  т.е.  требуют то, чего он дать не может. Возникает классический аффект неадекватности, синдром неудачника. Это все переходит на уровень физиологии, возникают расстройства. 

Когда ребенок попадает в авторитарную систему дошкольном возрасте, у него нет защиты. Для него взрослый – истина в последней инстанции. Его не только лишили собственной активности, к нему все время предъявляют требования, которые не соответствуют возрасту.   Возникает классический аффект неадекватности, синдром неудачника. 

Начиная с 2005-2006 года, при том, что консультирование – не мое основное занятие, ко мне повалил поток детей первоклассников с так называемым синдромом школьной дезадаптации. Дети плачут, спать перестают. Они просто не в состоянии справиться с предъявляемыми им требованиями. Ровно в это время, после смены Министерства в 2004 году, стали жестко транслировать сверху, что самое важное – это  «готовность к школе». Возникла, так называемая ступень «предшкольного обучения», где детей, как правило, жестко учат – писать считать, читать – не заботясь, насколько им это интересно.

Дело в том, что дети в дошкольном возрасте совершенно не переносят насильственного обучения. То, что психологи называют «произвольностью», т.е. умение заставить себя самому делать что-то, чего ты не любишь, не хочешь, что тебе не интересно возникает позже. Дошкольник может  учиться (и великолепно учится!)  только если ему интересно.  Никто «в предшколе»  не учитывает этой особенности возраста. Родители тогда просто повалили к психологам.  А сейчас это все продолжается, но родители как будто смирились, перестали бить тревогу, перестали замечать проблему, стали считать это положение нормальным. Если родители тревожатся – это правильно. Но учителя, и некоторые воспитатели детских садов говорят: «Да что вы, успокойтесь». Они искренне считают, что это необходимо, это надо пережить. Это такая подготовка к жизни. 

Инициация?

Да, чем в более тяжелую ситуацию ребенка поместить, тем проще ему будет потом.

Мы здесь говорим о наследии советского строя, но, мне кажется, корни у этого более глубокие, многие века отношение взрослых к детям было авторитарным - как к пустому месту, из которого надо что-то сделать…

Да, но это было до Руссо, до Вольтера...и простите, это был восемнадцатый век, а сейчас уже ХХI-й. И, кроме того, в разных сообществах все было по-разному. Во многих национальных культурах отношение к ребенку очень мягкое. Эти культуры считают у нас не слишком развитыми, хотя это большой вопрос, кто куда на самом деле развивается. В первые годы ребенка холят, лелеют, всячески внушают ему любовь. Только значительно позднее происходит инициация. Это другая система ценностей.

Я, например, бываю в Якутии, наблюдаю ситуацию там. Там с одной стороны, очень сильны советские стереотипы. При советской власти с одной стороны - были жесткие рамки правил, сильно формализованное общество, а с другой стороны - все было как-то по-домашнему («да, конечно, но мы-то с тобой понимаем…», «ты мне, я тебе»). Но параллельно с этим, там в семьях, идущее не от преодоления советского наследия, а, наоборот, из их исходной культуры, потрясающее уважительное отношение взрослых к детям. Там не очень хорошо с инновациями, с модернизацией, но зато традиция там очень гуманна, и она берет на себя некоторые социальные функции, которые мы ожидаем от того, что называем модернизацией.

Библиография Е.Г. Юдиной по авторитаризму

  1. Позиция педагога: авторитаризм и партнерство. «Вопросы психологии», 2005 , № 4.
  2. Исследование профессионального сознания преподавателей педагогических училищ (дошкольные отделения).«Психологическая наука и образование», № 2, 2003.
  3. Позиция педагога как условие толерантности в образовании. В кн. «Инновации и традиции в воспитании толерантного этнокультурного сознания школьников и молодежи». Краснодар, 2005 г. 
  4. Ребенок глазами педагогов: обоснование подходов к сравнительному исследованию. В кн.: «Ребенок в современном обществе». Сборник научных статей. М., МГППУ, 2007.
  5. Взаимодействие учителя и ребенка: между партнерством и авторитаризмом. Газета «Первое сентября», №6, 29.03. 2008.
  6. Альтернатива замечаниям и запретам. Учимся корректировать поведение ученика с помощью позитивных сообщений. Газета «Первое сентября», №7, 12.04. 2008.
  7. Образ ребенка в двух образовательных системах. Ж. «Человек», М., Наука, 2009 №2.
  8. Позиция взрослого во взаимодействии с ребенком дошкольного возраста. Ж. «Теоретическая и экспериментальная психология». М., 2009, т.2, №2.
  9. Teacher's Position In Adult-Child Interaction In Its Relation to a Child's Zone of Proximal Development (ZPD). In: «Early Childhood Programs as the Doorway to Social Cohesion: Application of Vygotsky's Ideas from an East West Perspective». Cambridge Scholars Publishing.

Комментарий Елены Юдиной о новом Законе об образовании (из доклада):

Самым ужасным в этом законе для дошкольного образования  является введение в образовательный стандарт понятия «образовательный результат» применительно к дошкольной ступени. Это значит -  от детей, начиная  с 2 месяцев от рождения нужно требовать (речь ведь идет о стандарте) определенного образовательного результата . В дошкольном возрасте, если мы преследуем цель развития ребенка, образовательный результат вообще  не может являться критерием успешности образования. Это приведет, прежде всего, к насилию над детьми и семьями. Давление на семьи и сейчас уже происходит со стороны государственных органов. Семья в последнее время  является объектом социального шантажа: родителей вынуждают постоянно перегружать детей неинтересными им занятиями, родители все время пребывают в страхе, что ребенок останется «за бортом» и т.п. Семье навязывают идеал так называемой «успешности», не слишком, правда, объясняя, что под этим подразумевается. Тем не менее, всем понятно, что речь идет о карьерном росте – и это в возрасте 3-6 лет.  Ребенок обязан достичь определенных результатов уже в дошкольном возрасте. Это приводит к уничтожению детства. При этом известно, что  чем древнее культура, тем длиннее период  детства у ее детей. То есть мы деградируем. Одним из симптомов этого процесса является выдавливание игры из детского сада и вообще из детства. А между тем, с точки зрения культурно-исторической теории, игра – это ведущая деятельность в этом возрасте, это контекст развития любых способностей ребенка. А при современном подходе времени на игру не остается.