29 марта 2024, пятница, 16:28
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Дорога в математику

Прыжок в будущее

О том, как строить работу с одаренными детьми, на каких принципах удается воспитывать столь одаренных математиков как Григорий Перельман, Станислав Смирнов и другие, мы побеседовали с Сергеем Рукшиным, заслуженным учителем РФ, канд. физ.-мат. наук, членом Общественного совета при Министерстве образования и науки, основателем и директором Санкт-Петербургского городского математического центра для одаренных школьников, доцентом РГПУ им. А.И. Герцена. Беседовала Наталия Демина. 

Путь в математику 

Расскажите, пожалуйста, как вы занялись математикой? И вообще о вашем детстве… 

Математикой я занялся совершенно случайно, потому что в школу попал хороший учитель математики. А учился я на окраине города Пушкина, в районе новостроек – ныне это Царское Село. И учился без особых приоритетов по предметам до конца 8-го класса. Учился по всем предметам от 2 до 5 баллов, по настроению. И меня скорее интересовали разные виды спорта: бокс, подводное плавание, хоккей, баскетбол, лыжи, техническое конструирование, чем какая-то бы ни было наука. 

В 7-ом классе я случайно попал на районную олимпиаду по математике. Я, никак не готовясь и не занимаясь нигде в кружках, прошел на городскую, и там получил диплом. Все осталось без последствий. В 8-м классе, я также случайно, не готовясь, получил диплом по химии. Потом у меня в жизни случилась передряга, которую в совершенно искаженном виде изложила Маша Гессен в своей книге о Перельмане. Дело в том, что тогда для поступления в старшие – 9-й и 10-й классы – требовалась характеристика. У меня, в силу того, что я не был комсомольцем, этой хорошей характеристики не было. Тогда Ленинградский горком комсомола выдвинул замечательный лозунг: «Рабочему классу – достойное пополнение!» А в переводе на русский язык это означало, что «Всех – в ПТУ!» И мне выдали характеристику, где было написано, что меня рекомендуют для поступления в ПТУ. Тут сыграл роль мой вредный характер – когда мне что-то предписывают и приказывают, я пытаюсь барахтаться. И априори с этим никак не соглашаюсь. 

Кстати, никаких предубеждений против того, чтобы идти в рабочие у меня не было, наш учитель труда считал, что из меня получится замечательный слесарь или токарь, фрезеровщик, в общем, квалифицированный рабочий. Он меня даже уговаривал не идти ни в какие физматшколы, говорил, что «нищим будешь, а так ты будешь уважаемым человеком». И, кстати, я знал, что действительно уважаемым. Ведь на заводе, на котором работал мой отец, квалифицированные зуборезы, фрезеровщики, зарабатывали по 800-900 рублей в месяц, что было раза в полтора-два больше, чем зарабатывал директор завода. Так что никаких психологических противопоказаний не было, но вот упрямство заставило меня узнать, что же еще бывает. 

И я начал поступать в те школы, где был конкурс. Где сначала были экзамены, а потом требовали характеристики. Таких школ нашлось несколько, и во все из них я поступил. Правда, интернат при Университете откладывал этот вопрос до сентября, но я выбрал другую школу. Так я оказался в итоге в 30-й физико-математической школе Ленинграда, тогда, пожалуй, лучшей школе города. Выбирал я по транспортному принципу – она была напротив станции метро «Василеостровская», мне было удобно ездить из пригорода. 

Там я увлекся учебой, и выяснилось, что я шел в школу, где вокруг должны быть «звезды», а я должен был за ними тянуться, но затем сам оказался  «звездой» школы. В 9-м классе у меня были дипломы по математике, физике, химии, истории, литературе и т.д. И я был кандидатом в три сборные команды города на Всесоюзные олимпиады по физике, математике и химии. В итоге, правда, никуда не попал, потому что разбрасывался. А в 9-м классе, за полтора года до окончания школы, знаменитый в Ленинграде руководитель математического кружка Валерий Федотов, он занимался только старшими классами, теми, кто претендовал на поездки на Международную олимпиаду, вдруг увидев мою фамилию в списках победителей олимпиады, вспомнил, что «у этого мальчика еще когда-то был диплом в 7-м классе по математике». И так сложилось, что он тоже жил в Пушкине (в Царском Селе). И, как он выразился, «чтобы ему было нескучно после занятий ездить домой», он пригласил меня в свой кружок. Так что полтора старших класса я прозанимался в математическом кружке вместе с людьми, которые претендовали на Всесоюзные и Международные олимпиады. 

Дмитрий Ливанов, Сергей Волков и Сергей Рукшин

Дмитрий Ливанов, Сергей Волков и Сергей Рукшин на заседании Общественного совета МОН

С окончанием школы была связана такая история. Дело в том, что всю школьную жизнь я собирался быть то радиоинженером, то врачом. Думал пойти в Военно-Медицинскую Академию. Это – военное учебное заведение, туда берут с 18 лет. Поскольку школу я окончил в 16, то требовалось письменное согласие родителей. Мама узнала и закатила истерику, сообщив, что в Военно-Медицинскую академию она меня ни за что не отпустит – меня куда-нибудь пошлют, где-нибудь убьют. К тому же, я собирался на морской факультет, потому что там учили на год дольше и лучше, врач на корабле – царь и бог, ведь консилиум на корабле с другими врачами не организуешь, поэтому он должен быть лучше подготовлен, и мама решила, что когда я пойду в первый поход, то сразу же в море и утону. «Иди, – говорит, – в гражданский медицинский вуз!». 

Тут сыграло роль мое упрямство. Она не отпустила меня в Медицинскую Академию, я не мог подать туда документы без ее письменного согласия, поэтому я не пошел в гражданский медицинский. Начал выбирать, куда. Выбирал между Матмехом, физфаком и химфаком Ленинградского государственного университета. Физфак переехал в Петергоф – это было совсем далеко. Химфак и Матмех были рядом. Зашел на химфак – он был весь прокурен, мне не понравилось. Ну, оставался Матмех – вот, собственно, и всё. 

А вы не курите? 

Я прокурил весь 7-й класс, стремясь стать «большим и взрослым», после чего тренер по боксу мне сказал, что, если я не брошу курить, то он меня выгонит к чертовой матери, потому что я собью себе дыхалку. С тех пор я выкурил, наверное, не больше 2 десятков сигарет, последний раз – когда хоронил мать. 

А что для вас Царское село? Вы говорите, что вы там родились и жили. Можете ли как Пушкин сказать: «… Отечество нам – Царское село»… 

Ну, это темный вопрос. Во всяком случае, родиной я ощущаю два места – деревню Кукуевка между Лугой и Псковом, где я провел – спасибо родителям – бóльшую часть детства. Не в городе, а на свежем воздухе – меня в апреле обычно туда отправляли и в конце сентября – в октябре забирали. Школа не возражала… Ну, и конечно, город Пушкин. Ленинград для меня, после деревни и после Царского Села, был тяжек и пылен. Я туда переехал из-за горестных семейных обстоятельств – поскольку после смерти отца у меня на руках оказались двое лежачих больных, моя мать и его мать, моя бабушка. Ездить в начале 90-х при «талонной системе» из Ленинграда с работы кормить и перестилать постель, возвращаться в Ленинград на работу было тяжело. И в итоге мы съехались в квартиру, которая была в Ленинграде. И первое время я очень страдал от пыли, раскаленного асфальта и отсутствия зелени. Вот так вот из деревни и Пушкина я добрался до Ленинграда. 

Как проходило ваше образование на Матмехе? Это было интересно? 

На Матмехе, по моим современным уже оценкам, оно проходило совершенно безобразно. Школу я окончил – тогда имел значение средний балл для поступления – с баллом 5,00. В школьном аттестате и выписке к диплому других оценок не было. Но, к сожалению, если в школе я занимался, чем мне хотелось, а пятерки получались случайно, тем более, что домашнее задание я делал в электричке и в поезде метро, благо, дорога из Пушкина на Васильевский остров была долгой. 

Время на Матмехе, на мой взгляд, я провел бездарно. Бездарно – потому, что я не выбрал что-то одно и не стал этим систематически заниматься, стал разбрасываться – на каком-то курсе, когда надо было делать курсовую, я ее сделал аж на пяти кафедрах! Было любопытно. Так что я довольно поздно выбрал, чем я хочу заниматься, и в итоге занимался комплексным анализом и выпуклой и комбинаторной геометрией. Причем, довольно успешно – сейчас могу похвастаться, что мне посчастливилось в жизни решить задачу, которую не решил Гриша Перельман! Когда он уже был не школьником, а математиком, была такая проблема Произволова в комбинаторной геометрии. И ее мне удалось решить, а Грише – нет. 

А после этого мне опять нужно было делать выбор. Когда я уже оканчивал Матмех ЛГУ и поступал в аспирантуру, Матмех начал переезжать в Петергоф. Из Пушкина в Петергоф через два вокзала, по три с лишним три часа в один конец… Это было неимоверно тяжело. Выбор у меня был невелик – дело в том, что на весь город кафедр математического анализа, именно матанализа, а не высшей математики, было всего две. И в итоге вместо кафедры матанализа Матмеха я перебрался на кафедру математического анализа тогда пединститута, а ныне – Российского государственного педагогического университета имени Герцена. Перебрался. Она была в городе, до нее можно было добраться от дома всего за полтора часа из Пушкина. Так с тех пор с этой кафедры и не уходил. Опять же, из соображений эгоистичных – не хотелось преподавать всё, что попало, хотелось преподавать любимый анализ. 

Впрочем, и сейчас заведующий кафедрой анализа Матмеха СПбГУ Николай Широков, замечательный аналитик и мой руководитель дипломной работы, меня зовет туда. Он говорит: «Мы же переедем скоро в Ленинград!» Но у меня уже не хватает душевных сил вернуться на родной факультет, не могу ездить слишком далеко. Это отбирает слишком много времени. В итоге я закончил аспирантуру. Еще когда я не был даже кандидатом наук, у меня были публикации, скажем, в Докладах Академии Наук, рекомендованные академиками к печати. В «Известиях» Академии Наук союзных республик. 

Правда, диссертацию я защитил через десяток лет после аспирантуры, но это было по причинам совершенно не математическим. Причины были совершенно неприличные по-человечески: мне отказывали в принятии диссертации, потому что кому-то не нравился мой заведующий кафедрой, у которого я формально числился в аспирантуре. Это известный специалист по дифференциальным уравнениям Николай Михайлович Матвеев. Я «диффурами» не занимался никогда, он был моим чисто формальным руководителем. Я занимался комплексной интерполяцией. Но, тем не менее, мне говорили: «Снимешь эту фамилию – возьмем диссертацию». Были какие-то внутренние разборки математического сообщества. Но я говорил, что поскольку он – мой завкафедрой и формально он меня взял в аспирантуру, то я фамилию его как руководителя с обложки снимать не буду. Так что защитился я через десяток лет после аспирантуры, о чем, впрочем, не жалею. 

Какие это годы были, когда вам не давали защищаться?

Это были 1980-ые, после аспирантуры… Впрочем, я должен заметить, что даже сейчас – после аспирантуры прошло тридцать лет – с 82 года, когда я аспирантуру закончил, эти нелады сохраняются. Дело в том, что Питере, когда из недр родного Матмеха выделился факультет ПМПУ – Прикладной математики и процессов управления – это был раскол по живому. Поэтому большая часть математического сообщества тоже раскололась на два лагеря – Матмеховцев и тех, кто ушел на Примат и увел за собой часть студентов. Так получилось, что Н.М. Матвеев ушел на примат. Я его, кстати, там не знал совершенно, потому что диффурами не занимался. И уже потом с факультета прикладной математики он перешел заведовать кафедрой из ЛГУ в Герценовский университет, и меня туда пригласил на работу. Он меня знал по Ленинградскому университету, потому что он был председателем Университетского совета по работе со школьниками, в котором я активно работал. 

Я еще в 1974-м стал ответственным секретарем жюри городских олимпиад школьников, кружки я начал вести еще в выпускном 10-м классе школы, хотя тогда это делалось неофициально, т.к. ответственность за жизнь и здоровье детей наступала с 18 лет, и на работу меня оформили только в 1975 году, через неделю, после того, как мне стукнуло 18. К тому моменту у меня уже был двухлетний стаж ведения кружков в разных системах: во Дворце пионеров, в юношеской математической школе при Матмехе университета, большой опыт работы в жюри олимпиад… И Матвеев, который знал меня по работе со школьниками, пригласил к себе в педагогический университет, где он как раз и возглавил кафедру анализа. Человек сделал мне доброе дело и отплатить ему тем, что объяснять, почему я хочу представить диссертацию, на которой не будет формального, но, тем не менее, научного руководителя-заведующего кафедрой, как-то неприлично. Вот я на это и не шел. Более того, я напарывался на ситуации, когда у меня отказывались брать в журнал статью, если я не возьму себе соавтора, рекомендованного редакцией. Были и такие грустные эпизоды. 

Правда, в 1990-е финансово я все равно был не очень зависим от надбавки – сколько там она была, 25 рублей или 50… Официально я начал работать еще на 2-м курсе, поэтому я не очень переживал. В 90-е годы пришлось, к сожалению, резко уменьшить занятия математикой и больше заниматься зарабатыванием денег по чисто семейным обстоятельствам. Когда на твоих руках двое лежачих больных, у которых бывает по 10 больниц в год – не до занятия математикой. 

Как вы стали тренером по математике? Когда появились первые успехи? 

Свой первый кружок я набрал в 10-м классе. Я сразу понял, что путь, которым пошел мой любимый учитель Валерий Павлович Федотов, кстати, обладатель золотой медали Международной олимпиады, в каком-то смысле порочен. Заниматься со школьниками двух выпускных и готовить их к грядущим победам – это работать, грубо говоря, тренером сборной. Ты берешь тех, кто уже воспитан кем-то другим, просматриваешь их, отбираешь лучших и начинаешь их тренировать. 

Мне было интересно поучить с самого сначала. Поэтому я начал с наборов младшеклассников – не начальной школы, а младших – и постепенно, за долгие годы занятий, я научился опускать планку набора до 3-4 класса. Да еще так, что большинство детей, с точно диагностированными способностями, доходили до конца кружка и до конца школы содержательно обученными. Моя работа была связана и с выявлением других интересов – скажем, сейчас я боюсь, что одна из моих учениц бросит кружок. Но не потому, что у нее плохо с математикой, наоборот, учась в 7 и 8 классе (сейчас она в 8-м), она – участница двух финалов Всероссийской олимпиады по математике за 9-й. 

Ого! 

Она решила заняться информатикой, сейчас у нее персональное приглашение на будущую олимпиаду 9-го класса, потому что она, будучи восьмиклассницей, стала призером финала Всероссийской олимпиады по информатике за 9-й. Так что отсев все равно бывает, но, тем не менее, можно набирать в кружки и с 3-го и с 4-го класса. А начал я с того, что стал опускать эту планку – в 8, в 7, 6, 5 класс… На это уходили годы жизни. Создать банк задач, новые разделы, придумать, чему можно учить детей в этом возрасте, как могут учиться дети, которые при этом не умеют конспектировать, и у которых нет специальной литературы. 

Фактически, создание технологии обучения одаренных школьников – всё это растянулось на долгую, еще не законченную жизнь.

Все это началось с 1973 года. Федотов как-то написал – и это правда, что я даже набирал детей «с улицы», тех, кто приходил на запись в кружки во Дворец пионером. Пока вместимость классов не переполнялась, брал всех. И из них «умудрялся выращивать победителей городских, а потом и Всесоюзных и Международных олимпиад», как он написал. 

А как я стал тренером? Да очень просто. Поскольку я понимал, что могу учить лучше, чем кто был то ни было, я создал систему, когда кроме кружков, где дети учились математике, была отдельно сборная города, которую я начал готовить – опять же отдельно – именно к соревнованиям. Поскольку я работал во Дворце пионеров Ленинграда, то мне в 78 году предложили (весной 78 года мне было 20 лет)  съездить руководителем команды Ленинграда на Всесоюзную Олимпиаду. Тогда же я придумал, как их надо готовить и провел первые весенние тренировочные сборы команды города. Так вот я втянулся еще и в спортивную математику, кроме обучения. 

Ну, а уже потом придумал технологию, которая позволяла спортивную часть свести к минимуму, ровно к подготовке на сборах перед олимпиадами, и к тренировкам. Эта технология состояла в обучении математике через задачи, когда всё, включая теоремы, леммы выдается в качестве задач, без слова «теорема». Они их решают, а потом выясняется, что это можно доказывать самому.

Разумеется, с подсказками педагога, в специально составленных и разбитых сериях, когда математика изучается не как чужие, так сказать, результаты, которые ты услышал на лекциях, потом законспектировал, понял, а потом изучил. А математика изучается как сделанное в большинстве случаев своими руками или руками друзей по кружку. 

Математика изучалась активно – собственными силами, собственными доказательствами. Вот тогда и выяснилось, что специально готовить к решению задач на соревнованиях совсем и не обязательно, они и так занимаются решением задач, которые потом оказываются теоремами имени кого-то, весь год. После этого, в 1979-м у меня появился первый собственный ученик – победитель Международной олимпиады Саша Дегтярев. 

Ученик  моего ученика – Сергей Иванов, обладатель трех золотых медалей международных олимпиад, ныне – свежеизбранный член-корреспондент АН, замечательный геометр, коллега Перельмана по лаборатории. Он закончил школу в 1989-м году и был уже научен моим учеником Димой Фоминым, одним из участников моего первого официального кружка, набранного в 75-м году. Так получилось, что до 1992-го года все петербуржцы-олимпиадники, были моими личными учениками. Ну, а потом уже и учениками моих учеников. 

В начале 1990-х я пережил большой удар, потому что часть моих учеников, которые стали молодыми преподавателями, уехала за границу. Пришлось все начинать с начала. Сейчас у нас в Математическом центре каждую параллель ведет свой руководитель. В этом смысле я уже не в одиночестве. Мои личные ученики завоевали более 80 медалей международных олимпиад по математике, физике, химии, информатике, выступая за разные страны. Из них более 40 золотых медалей. Пять трехкратных олимпийских чемпионов. Два Филдсовских лауреата. Я думаю, что из тренеров никто в мире никогда не приблизится к такому результату. 

Сергей Волков и Сергей Рукшин

Сергей Рукшин (справа) выступает на Общественном совете при МОН о том, что удалось обнаружить по кейсу о "Юношеской восьмерке" (о том, как несколько школьников стали победителями математической и других олимпиад, поступили в вузы по льготам, не будучи победителями этих олимпиад). 

Но это происходило во многом «с горя» – так получилось, что в 80-е годы я вел кружки всех возрастов и всех параллелей. Ну, а с 1982-го, как раз начиная с Перельмана, в команде СССР, а потом России, ежегодно были ученики Петербуржского математического центра, значит, мои. Были и рекорды, довольно смешные – в 1995-м году сборная страны, а это шесть человек, из них пятеро были лично моими учениками. Кто-то из моих коллег, когда надо было похвастаться перед чиновниками и что-то у них попросить, подсчитал, что с 1986 года, когда Стас Смирнов получил свою первую золотую медаль Международной олимпиады, около 50 процентов всех медалей нашей страны на Международной математической олимпиаде было завоевано петербуржцами. При том, что, как вы понимаете, Петербург – это не половина населения страны. 

Как вы относитесь к тому, что китайцы сейчас очень часто выигрывают у нас на Международных олимпиадах? 

Они почти всегда выигрывают, потому что, несмотря на то, что они могли бы почивать на лаврах, они перешли на интенсивные технологии поиска одаренных детей. Ровно поэтому я и ввязался сейчас с коллегами в исправление бестолковой, на мой взгляд, государственной «Концепции общенациональной системы выявления и поддержки молодых талантов» и комплекса мер по ее реализации. 

После того, как у меня появились первые успехи, меня уже приглашали заниматься подготовкой сборной команды СССР, много лет я отдал подготовке сборной команды России, пока не рассорился с нынешним руководителем сборной России, потом – команды Аргентины, Казахстана, Азербайджана, Турции. Да, кстати – я не только работал со сборными, я дважды был старшим координатором международных олимпиад, – в 1992 и 1997 годах. Так что я знаю эту работу с разных сторон. И как тренер сборной страны и как человек с другой стороны баррикад, проверявший решения задач. 

Вам кажется, что российских олимпиадников можно лучше готовить? 

Что значит «кажется»! Я это твердо знаю. Сейчас с командой работают некоторые мои педагоги:  Сергей Берлов, Дмитрий Карпов, Максим Пратусевич, и я вижу явные ресурсы для улучшения работы с командой. 

«Китайская проблема» не кажется вам неразрешимой, ведь они готовят детей чуть ли не за год, муштруют их чуть ли не каждый день? 

Не волнуйтесь, мы тоже готовим! Назар Агаханов, на мой взгляд, развалил систему, которая была налажена. Скажем, была круглогодичная система заданий. С кандидатом в сборную команду страны работали в течение года. Безусловно, можно лучше готовить и тех, кто есть. Он, фактически, сейчас проводит только учебно-тренировочные сборы. Летом собираются на 2 недели, и зимние сборы – неделя. Там ничему не учат, а только проводят шесть олимпиад, и отбирают кандидатов в сборную команду страны. То есть, обучением команды он не занимается. Зато все лавры – премии и прочее достаются ему. 

Мне жалко не денег или чего-то еще, а жалко упущенных возможностей. Безусловно, даже при том, что наше население в 10 раз меньше китайского, можно существенно лучше организовать и выбор кандидатов в сборную команду страны, и подготовку команды.

А готовить в течение года – ничего страшного, это не значит, что они занимаются только подготовкой к олимпиаде целый год. Это изучение той же самой математики, повторяю. Есть технологии, которые позволяют изучать математику и параллельно готовиться решать трудные задачи – за короткое время. 

Вы свою технологию, свое «ноу хау» публиковали? 

Нет, не публиковал. 

А сейчас вы не хотите передать ваш опыт через книги? Или не считаете это нужным? 

А зачем? Есть куча педагогов и в нашем городе и в стране. Я принимал участие в создании разных центров образования в стране, которые успешно сейчас работают… 

Тот банк уникальных задач, о котором вы говорили, он передается, вы его не скрываете? 

У наших педагогов они есть, от них растекаются по всей стране. 

Сами китайцы не пробовали брать у вас это «ноу-хау» и публиковать у себя? 

Я активно общаюсь около 20 лет с Су Чунем, это один из главных тренеров китайских команд конца 80-х – 90х годов, мы обменивались задачами, методиками, технологиями... Он до сих пор приглашаем меня заключить договор на контрактной основе о сотрудничестве. А во-вторых, я после этого работал: я тренировал сборные команды Казахстана с конца 90-х до 2001го, когда они были на сорок каком-то месте в командном зачете, а кончилось все тем, что в 2001-м в Штатах они были не то четвертыми, не то шестыми. При этом из шести участников команды там было 4 «золота» и одно «серебро». Один медали не получил, но его в команду впихнули местные товарищи – он даже не был победителем Казахской олимпиады, он был то ли племянником замминистра, то ли еще кем-то и был победителем конкурса научных работ, но все мы знаем, что научные работы школьников пишут взрослые. И вот этот «левый» участник, которого впихнули, помешал казахам подняться еще выше. 

Тогда был культурный шок – все выясняли, не получилось ли так, что, вместо того, чтобы готовить команды – я-то был человек известный – не рассказал ли я детям просто-напросто решения? Проверяли казахские работы, но, слава богу, у детей оказались разные решения по каждой задаче. Так что у меня был самый большой успех, как это ни смешно – это казахи, вытащенные с сорок какого-то места на шестое. А потом казахи решили, что справятся уже без меня, своими национальными силами, и постепенно откатились обратно, куда-то в четвертый десяток рейтинга. 

Потом я тренировал сборную Азербайджана, и свои серебряные медали – бронзовые были до меня – они получили тоже при моем участии. А потом мне надоела функция гастарбайтера, и я прекратил зарабатывать деньги на выездах и занимаюсь только со своими школьниками. Консультирую тех, кто приезжает из удаленных районов страны и спрашивает, как организовать систему работы с одаренными, школьниками. Кубанская краснодарская система, которая дала, кстати, победителей всероссийских и международных олимпиад, делалась при моем участии. 

В этом году ко мне обратилась Бурятия с просьбой помочь создать им систему работы с талантливыми учениками. Сейчас мы ведем контакты с фондом Дерипаски, который хочет создать школы-интернаты хорошего образовательного уровня у себя на родине в Усть-Лабинске Красноярского края и в Ленинградской области, в тех городах, где действует его компания. Я большую часть жизни отдавал свои наборы задач, свои технологии обучения, свои курсы, программы, и ничего на этом не заработал. Кроме любимых учеников.

Работа в кружке

В вашей работе важна не только математическая, но еще и психологическая составляющая в вашей работе? 

Разумеется. Может быть, поэтому у меня и получалось отдельно учить детей математике, отдельно готовить команды или индивидуально готовить человека к успешному выступлению на соревнованиях. Такая подготовка невозможна без  психологии. Даже проведение учебно-тренировочных сборов – это не простая вещь. Условно говоря, в конце сборов надо обязательно понизить уровень задач, чтобы люди думали, что они все решают. Я это никогда никому не говорил и это совершенно не обязательно публиковать. Хотя сейчас – публикуй, не публикуй… Да, разумеется, стратегия подготовки – это еще и психология. Кроме того, у меня, вообще-то, докторантура по педагогической психологии одаренности закончена. Я не защищался, но, кажется, в 2002 году окончил докторантуру по специальности «Педагогика и психология системы работы с одаренными детьми». Так что в этом смысле я – хорошо образованный человек и это не хвастовство, это некоторая констатация. Я не говорю, что я – творец, но образование в этой области я получил… 

А вы себе не напоминаете Пигмалиона? Который из глины творит что-то такое живое? Или вам кажется, что вы просто помогаете, а талант… 

У меня даже была собственная Галатея! Это личное, конечно, но в тему… Я даже умудрился жениться на своей ученице, которая, кстати, очень крупный ученый. Которая получила три золотых медали Международных Олимпиад. 

Поразительно… 

Мы разошлись в конце 90-х, потому что я очень не хотел отсюда уезжать. Она, в отличие от меня, не преподаватель, а математик, в первую очередь. И ей, конечно, было лучше и комфортнее за границей. Мы там поработали – летом 1997 года в Аргентине, летний семестр, я не уезжал надолго. Потом нас позвали обоих в университет в Колумбию, постоянно работать, потом она поездила по грантам по разным странам… В итоге выяснилось, что ей лучше работать там, а мне лучше здесь. Вот мы и разбежались. А, поскольку, до определения ситуации с кем, где и как мы будем жить, откладывалась проблема ребенка, это заодно еще ответ на вопрос о ребенке. Так что Галатея у меня была. 

Вы, наверное, слышали, что о вашем кружке говорят, что это секта. Как бы вы ответили, почему это не секта? 

Это кто говорит, Маша Гессен? 

Нет, нет. В блогах всякое пишут и как-то встретилось и такое суждение … 

Беда в том, что всё это говорят люди, которые совершенно не знают, что это такое и чаще всего это говорится вообще с чужих слов. Поэтому я никогда не интересовался подробностями. Я вообще не понимаю, что такое секта. Дело в том, что мои ученики, к счастью, разные, что является лучшим доказательством тому, что никакой секты там быть не может. Они не унифицированы, это не пифагорейский союз, не академия Платона, они все разные. Более того, иногда мне приходится, чтобы оттолкнуть от себя ученика, даже с ним рассориться, чтобы он обрел самостоятельное мнение по каким-то вопросам, не всегда математическим. А вот то, что это когда-то было в лучшие мои годы образ жизни – это правда. 

Скажем, Летняя математическая школа – это были турпоходы, вечера классической музыки, вечера поэзии, вечера слайдов «Крупнейшие музеи мира», потому что в 80-е годы кроме слайдов вряд ли свои собственные впечатления от музея Пикассо можно было изложить. Это был некоторый образ жизни, насыщенный всем, что в жизни есть – музыкой, литературой, разговорами о философии, религии, разговорами о музеях, архитектуре. А секта? Помилуйте, никакой секты, конечно, нет! Это бред людей, которые совершенно не знают, о чем говорят. 

Понимаете, кто может сказать, что это было, кроме людей, которые в этом участвовали с той или с другой стороны – преподавали или, наоборот – учились? И людей, которые это хотя бы с боку наблюдали? Если мне это скажет какой-нибудь кружковец или хотя бы его родитель – я буду это всерьез обсуждать. А досужие сплетни людей, которые не имеют и малой толики таких успехов, и которым надо как-то оправдать, почему они деньги, гранты, позиции, лаборатории на исследование проблем одаренности – почему они все это, в отличие от меня, имеют, а результатов нет никаких, то… Приходится что-нибудь придумывать. 

Вам удается сохранить это сообщество вокруг себя или ученики уходят – взрослеют и забывают учителей своих? 

А я не считаю, что ученик обязан быть учителю благодарен. Лучшая благодарность с моей точки зрения – это самореализация. Ну, иногда в какой-нибудь момент приходится с учениками расходиться.

Ну вот, скажем, Гриша Перельман – он у меня, как, заметим, и Стасик Смирнов – они же у меня были еще и преподавателями в математическом центре. 

Когда говорят «преподаватель Перельман», это означает, что он преподавал у меня в центре и в летних школах. Смирнов преподавал в Матцентре и в паре с Сережей Ивановым, выпустил целый кружок. В этом кружке есть уже выросшие доктора наук. Правда, только один кружок. После этого он уехал за границу и преподавать перестал. Более того, это были кружки не такие, как мой. Но что-то ученики унаследовали – скажем, Смирнов проводил вечера поэзии и литературы, слайд-шоу «Музеи мира» и т.д. Все ученики несут на себе родимые пятна учителя, но, повторяю, как только есть опасность точной копии, то лучше с ним разругаться и разойтись, потому что это лишает их самостоятельности.

В чем ваша мотивация, почему вам нравится помогать талантам развиваться? 

Моя мотивация, так же, как ответ на вопрос «почему, несмотря на многочисленные приглашения, я не в Америке, не в Турции, не в Аргентине и не в Колумбии» – я не умею говорить красивые слова о патриотизме. Точнее, я умею говорить красивые слова, но нет у меня никакой мотивации. Мне нравится это занятие. Я получаю удовольствие от хорошо сделанной работы. На свете не так много вещей, которые я знаю, что я умею делать хорошо, и вряд ли кто-то умеет это делать лучше меня. И по поводу всех этих государственных и президентских премий, медалей, чинов и орденов – жаль не их отсутствие, я себя обеспечиваю после смерти родителей и отдачи долгов, обидно по поводу отсутствия своего центра, своего помещения. 

Обидно не то, что чего-то нет, выделяющего меня из ряда коллег, обидно за упущенные возможности. Я понимаю, что при минимальном внимании государства и минимальной помощи я бы мог сделать гораздо больше. А я еще чуть-чуть проживу и будет обидно за упущенные годы, когда я мог работать, а возможности работать в полную силу не было. 

Заметим, что среди моих учеников разных лет не только математики – и информатики, или физики или химики. Там есть люди, которые занимаются совершенно разными вещами. Скажем, мой – правда, не ученик, а соученик, мой коллега Дима Астрахан сейчас – известный кинорежиссер. А я его знал последним стажером Гоги Товстоногова, который говорил, что «Димка талантлив». А он вырос как математик и физик с дипломами олимпиад, он не гуманитарий. 

Я его как-то спросил: «Дима, ну и зачем тебе, если ты все равно собирался заниматься такими вещами, надо было 2 года ходить в физматшколу, ходить на кружки, участвовать в олимпиадах?» Он ответил очень просто: «Знаешь, Сереж, когда мои коллеги-режиссеры хотят что-то ставить, они берут книжки и начинают читать, как это ставили до них. А я беру текст и начинаю думать. А они не умеют». Так что у меня есть масса учеников, которые работают совсем в других вещах – в Штатах в НАСА, в компьютерных корпорациях, которые работают юристами. Я их, в конце концов, учил не становиться математиками, я их учил думать. Думать и сомневаться, преодолевать сомнения и снова думать. Я занимался реализацией способностей каждого. 

Не у каждого на лбу написано, что ему надо быть математиком и только им. Масса людей преуспеет – в силу неких универсальных способностей – в любой интеллектуальной области, которой они займутся с их умом и добросовестностью. Как раз ровно на занятия математикой я ориентировал малую часть своих учеников. А вот сообщество, в котором главный вектор был самореализация способности к образованию – оно очень велико. И я один из немногих в Питере даже у нас в матцентре людей, которые держат массовые кружки. В которых людей, о которых понятно уже, что они не математики, но хотят заниматься ею, и они, грубо говоря, не портят занятий, я стараюсь держать максимально долго, лучше вообще до конца школы. Это – сообщество, в котором есть вектор интеллектуального развития. 

Насколько вы доступны как учитель? Насколько просто к вам попасть, если ребенок хочет у вас заниматься? 

Понимаете, со времен, когда у нас в матцентре хватает преподавателей, у нас один преподаватель берет кружок и доводит его до выпуска из школы. А с некоторыми, как, скажем, с Перельманом, со Смирновым я еще возился, занимаясь наукой, на их младших курсах, пока я их не отвел к их будущим научным руководителям. Поэтому я, скажем, взял кружок в третьем-четвертом классе, часть третий, часть – четвертый, я очень люблю смешанные разновозрастные кружки, два близких возраста. Сейчас они у меня в седьмом-восьмом-девятом. Кстати, могу похвастаться – не в смысле преувеличить, а похвастаться хорошо сделанным делом. В этом году на финале российской олимпиады за девятый класс было семеро моих учеников. Шесть вернулись с наградами, призеры. Из этих шести призеров один девятиклассник, остальные – семи-восьмиклассники, выступавшие за девятый. 

Я очень доволен хорошо сделанной работой. Семи-восьмиклассники, обыгравшие в финале девятиклассников, ставшие призерами – это замечательно! 

Возвращаясь к вашему вопросу. Я всю жизнь, с первого своего учителя Федотова, брал всех, кто приходит во Дворец Пионеров заниматься. Он как раз и придумал, что не обязательно искать много одаренных, надо найти мотивированных, желающих заниматься, и отдать их в «хорошие руки». Грубо говоря, у нас есть какой-то процент людей… Да, одаренных мы ищем. В 1993 году я создал т.н. «открытую Олимпиаду», сеть городских олимпиад в Петербурге, городскую олимпиаду для учащихся не старше 5 класса. На нее может прийти любой желающий школьник без предварительного отбора и предварительной записи. Я трачу свои деньги или нахожу спонсоров, чтобы дать объявление об этой олимпиаде на радио, в газетах, по школам. И приходят школьники – иногда и 250 человек, а был случай в позапрошлом году – за 900 человек. Мы проводили эту олимпиаду и специально искали одаренных детей. Но на свободные места в кружках мы берем всех желающих. 

Насколько это доступно родителям по деньгам? Или это бесплатно? 

Мы ушли из Дворца Пионеров в 1992 году, когда они сказали, что будут делать платные кружки по математике. Математический центр у нас полностью бесплатный для занимающихся школьников. Скорее, я и многие мои коллеги-преподаватели вкладывают свои доходы из других мест в спонсирование одаренных школьников из бедных семей. Потому что надо ездить на соревнования, турниры, летние лагеря… В течение учебного года занятия абсолютно бесплатны. 

Но летняя школа, где школьник должен приобрести путевку в пионерлагерь, чтобы там жить, спать и есть – нет, за путевку надо как-то заплатить. Но пока что мы ищем спонсорские деньги – иногда город что-то подбрасывает одаренным детям, а часть платит семья за путевку. Но, повторяю – матцентр в этом смысле полностью бесплатен, и не просто без прибыли, он для части преподавателей, которые вкладывают свои деньги в своих учеников, что называется, еще и «планово-убыточен». Я уж не говорю про нервы и свободное время. Нет, он абсолютно бесплатен и доступен по деньгам. Ну, надо доехать до занятий и обратно два раза в неделю.

Вторая часть интервью будет посвящена рассказу С. Рукшина о своих выдающихся учениках, в частности, Григории Перельмане. 

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.