Адрес: https://polit.ru/article/2012/09/18/uralbiennale1/


18 сентября 2012, 11:22

Сизиф на терриконе

Когда биеннале плодятся по всему миру, заводятся в каждом медвежьем углу, можно ли рассчитывать, что еще «одна из» прославит место, в котором проходит? Екатеринбургу удалось сделать грандиозное событие: арт-критики удовлетворенно вздыхали, что столько выставок в день им приходилось смотреть только в Венеции. Но дело не в количестве, а в осмысленности наполнения. Я бы сказала, что это важнее Венеции, потому что это у нас и про нас.

Специфика Уральской биеннале зафиксирована в названии – «индустриальная». Город, который обязан своим возникновением промышленности, столкнулся с проблемой – как остаться сильным в постиндустриальном мире. Это проблема глобального масштаба, и проекту обеспечен международный интерес. Локальный – тоже, потому здесь говорится о насущном, а не абстрактном.

Для названия основного проекта 2-ой Уральской биеннале куратор Яра Бубнова выбрала строчку из доклада Иосифа Бродского на симпозиуме в 1989 году -  «Самое себя глаз никогда не видит» (13 сентября - 22 октября). К теме «индустриального» проект имеет отношение скорее тем, что проходит в конструктивистском здании бывшей типографии «Уральский рабочий», но выставка предлагает вектор размышлений, который объединяет все остальные события биеннале.

История происходит с нами здесь и сейчас, но мы не можем понять ее, так как находимся внутри. Рыба не знает, что такое море. Может, ей и не нужно больше: она все равно не сможет избежать сетей или нефтяных пятен. Человек устроен много сложнее, чем рыба, у него есть амбиции влиять на мир и воля изменить свою судьбу.

Чтобы взглянуть на себя со стороны, существуют специальные технологии: архаичные, вроде поверхности воды, традиционные – зеркало, и сложные – современное искусство, в котором себя может увидеть общество. Это может ранить, шокировать, такое бывает с аудиозаписями, в которых человек слышит свой голос - и не может признать, что другие слышат его таким. Яра Бубнова показывает произведения, в которых проявлен этот механизм взгляда на себя и историю снаружи.

Как опасно жить без зеркала, предупреждает Антон Видокль. Его длинное видео – с прекрасным видом Таиланда, где Видокль строит дом с зеркальными стенами между автострадой и тропическим лесом на фоне туманных гор. За кадром то читают энигматические тексты китайского писателя и куратора Ху Фанга, то сам автор рассказывает о первом модернистcком доме в  мире, который был построен в Утрехте – жена продюсировала дом, муж-архитектор проектировал. На первом  этаже была его мастерская, на втором – квартира, где жила она и трое детей, две девочки и мальчик. В доме специально не было ни одной отражающей  поверхности, вместо зеркала над умывальником в стену была вмонтирована доска, выкрашенная  серым цветом. Двое детей покончили жизнь самоубийством, третий – стал архитектором.

Французский коллектив Societe Realiste занимается ретроспективной геополитикой – они создали список государств, образовавшихся и распавшихся в ХХ веке в Северной Евразии. Их было девяносто девять, многие из них просуществовали несколько месяцев, о большинстве из них мы никогда не слышали. О татарской республике Идель-Урал (12 декабря 1917 - декабрь 1918) не знают даже на Урале. Многие из них появлялись во времена больших перемен, например, после Октябрьской революции. Часто – на национальной основе. Были и просто недоразумения, когда «старшие недосмотрели» - так государство Флашенхальс (10 января 1919 - 25 февраля 1923), то есть «бутылочное горлышко», которое было названо по форме территории-зазора между зонами французской и американской оккупации в Германии, образовавшейся в результате картографической ошибки. Это была бескровная геополитическая ошибка, но есть и такие, которые стоили много крови.

Словенская группа IRWIN вешает на обшарпанную стену бывшего цеха красный баннер с белой надписью «Время для нового государства», и второй строкой, шрифт чуть поменьше - «Говорят, там можно найти счастье». Парадокс в том, что мы верим, что счастье может дать государство, и не принимаем в расчет себя – как в комнате, которую екатеринбургская «Бригада маляров имени Малевича» расписала повторенными множество раз словами «Никого нет». Как это нет? Ведь есть зритель, который зашел в этот зал. Но, как писал в том же докладе Бродский, и как первоначально хотела назвать свой проект Яра Бубнова, «зрение автономно в результате зависимости от объекта внимания». Кажется, куратор пытается остановить эту автономию зрения, улетающего то за птичкой, то за уплывающем кораблем, она хочет вернуть глазу истинную независимость как осознанную необходимость принадлежать обладателю взгляда.

Она показывает, кто смотрит, откуда, из какого времени, в каких обстоятельствах. Днем мы можем храбриться и бороться, ночью нас охватывает безнадежность – екатеринбуржец Владимир Селезнев расписывает комнату свободолюбивыми народными песнями, а потом вдруг гаснет свет - и стены оказываются покрыты бесконечно повторяющейся фосфорической надписью «Все напрасно». Надо только дождаться «дня», когда вновь будет свет, и с этими мыслями выходить из комнаты. Избитый прием оживления известной картины в видео у испанки Кристины Лукас выходит за рамки простой анимации. Женщина с обнаженной грудью из «Свободы, ведущей народ» Делакруа бежит, за ней – революционеры, все это невыносимо красиво и долго, но надо дождаться конца, потому что оказывается, что не она вела их за собой к общей цели, а они преследовали ее, чтобы убить.

Художник Дан Пержовски из Румынии делает остроумные и лаконичные граффити-карикатуры. Он очень востребован во всем мире и не смог приехать в Екатеринбург и сделать свои рисунки в жанре site specific. Но он собрал там, где сейчас путешествует по работе, мнения о том, что происходит в России – их напечатали в виде газеты. Любопытно, что Путина или патриарха там нет. Зрение иностранца, в отличие от нашего, не вынуждено постоянно смотреть на них - и там люди могут обратить внимание на большие процессы в нашем обществе, не считая, что все зависит от главных чиновников.

Румынская художница Лия Пержовски представляет свою персональную историю современного искусства – она появилась не потому, что ей не нравилась общепринятая, а потому, что социалистические страны были исключены из этой истории и не имели к ней доступа. Она по крохам собирала какие-то случайные репродукции, извлекала сведения из разгромных статей в румынских газетах. В ее архив попали и третьестепенные произведения, не попали некоторые ключевые. По этим архивам она проводила занятия в своей мастерской, и воспитала поколение молодых румынских художников. Тут, может быть, самое интересное, что она находила, анализировала и любила современное искусство, хотя ее жизненная среда никак не способствовала этому и даже запрещала. То есть это искусство – не результат «загнивающего капитализма», а внутренняя потребность такого способа отношений с миром.

В России как бы капитализм – но современное искусство по-прежнему вызывает неприятие. Как сказала Татьяна Горячева, куратор недавно открывшейся в Третьяковке выставки  трех главных супрематистов, Малевича и его учеников Чашника и Суетина, – «Зачем удивляться тому, что русский авангард признан во всем мире, а у нас до сих пор непонятен?  Во времена моего детства мы воспитывались на Левитане и Васнецове, их картинами иллюстрировали учебники - у нас нет опыта понимания чего-то другого». Дело не в какой-то принципиальной несовместимости с жизнью, и для Уральской биеннале группа  «Синие носы» делает проект необычный для себя, не ироничный, но просветительский – книги для детей о героях уральского авангарда.

Наследие авангарда в Екатеринбурге ощущается во многом, но ценность этого влияния не осознана. Не так давно в ответ на настойчивые запросы туристов в экскурсии по городу были включены несколько памятников конструктивизма (всего их более 140, ни в одном другом городе столько нет), но рассказ о них крайне беден, да и показать их толком не удается.  На гостинице «Исеть», форпосте знаменитого городка чекистов, висит рекламный баннер, разрушающий объем, и на почтамте – тоже. В холле «Исети» ресторан «Уральские пельмени» закрыл всю стройность функциональных элементов интерьера душными потолками из плетеного хвороста, венецианской штукатуркой, туалетным кафелем и громоздкой мебелью. О том, как выглядит изнутри ДК Строителей, переделанный в торговый центр – лучше не говорить.

Основной проект биеннале – отчасти об этом отношении как к самой архитектуре функционализма, так и к ее прошлому. Куратор принципиально решила не подчинять индустриальную архитектуру «Уральского рабочего» искусству, не закрывать стены щитами, не менять производственную планировку. В самом деле, стоит показать, как новый собственник из Москвы выселил типографию под предлогом того, что она не в состоянии отреставрировать памятник, и теперь сдает несколько помещений в аренду, остальная часть здания ­так и стоит - неотремонтированная и пустая.

Для видео использовались те комнатки, которые уже были, большие инсталляции располагаются вместе в одном пространстве большого цеха. Там между ними возникают неожиданные диалоги: карта исчезнувших государств Societe Realiste формой перекликается с работой Недко Солакова рядом - огромным желтым пятном на стене, похожим на контуры какой-то страны. Только тут исчезает смысл – под пятном написано «Я заказал это пятно асси­­­стенту, но забыл зачем». Возникает вопрос о художнике – он тоже трудящийся, или капиталист?

Наличие ассистента или даже целого ряда технических исполнителей у художника не всегда означает, что он злостный эксплуататор. Как рассказывал художник Владимир Архипов, на Западе индустрия искусства – это возможность создания рабочих мест, искусство для них - способ немного улучшить мир. Проблема не в том, что художник не делает работу своими руками (особенностью 1-ой Уральской биеннале вообще было то, что все работы делались на месте, по присланному описанию и техзаданию художника). Плохо, если работник не увлечен процессом и результат работы ему чужой. У Солакова рассматривается наихудший вариант – когда не только ассистент не знает, зачем он выполняет свое задание, но и автор забыл, зачем это нужно делать.

Художники въезжают на заводы, не задумываясь зачем – просто хорошо, что есть такое огромное место, где можно хоть пятна красить, хоть что. Лилия Немченко из УрФУ в своем докладе на биеннальском симпозиуме рассказывала о традиции киножурналов, которые теперь перед показами х/ф заменяет реклама, конкретно – о «Советском Урале». Она отметила, что заводы были закрыты для посещения, и только через киножурнал мы могли проникнуть в этот мир, который показывали как праздник. И выставки на заводах – тоже наивный праздник, как в киножурнале: художники эксплуатируют индустриальную романтику, зрители восхищаются. Но в какой-то момент должно наступить просветление.

На этой биеннале найден верный вектор расширения – не стараются все стянуть в центр, но двигаются в глубинку и действуют на местах. Организована программа арт-резиденций в городах Свердловской области. Там уже невозможно легкомысленно думать только «об искусстве». Художники видят людей, израненных историческими переменами, и в центр художественной работы  становится человек, смыслом жизни которого был труд - и его отобрали. Эти люди – и тема, и зрители.

Еще раз работает тема, избранная Бубновой: художник, коллективный глаз общества, вдруг понимает, каков он в глазах тех, кто по объективным причинам всю жизнь был далек от искусства. Что он может им дать?

Екатеринбургский художник Тимофей Радя уезжает в некогда славный город Дегтярск, который однажды даже посетил американский президент Никсон. На вершине «террикона», громадной горы отработанной породы оранжевого цвета, он делает свою работу, посвященную «Мифу о Сизифе» Камю – закатывает туда шар диаметром 4 метра, сложенный из раскрытых книг. За 10 минут до приезда журналистов шар развалился и разлетелся по склону крыльями мокрых страниц. Тимофей Радя соберёт и сделает его заново, до этого у него было еще две попытки с таким же результатом. Это вписывается в историю о Сизифе лучше, чем если бы все прошло по плану. И отличный образ для всей биеннале. Урал – гора отработанной породы, особой породы людей-трудяг, на которых держалось государство и которые больше никому не нужны. Интеллигенция в который раз продолжает свой сизифов труд и хочет что-то изменить с помощью культуры, разлетаясь по склонам террикона страницами своих знаний, разрываемых реальностью.

Культура государству тоже не очень-то нужна, по крайней мере - та, что работает с неважными людьми, вместо того, чтобы заниматься глорификацией государства, оформлять успех власть имущих. В поселке Левиха нам показали проект «57 градусов Северной Широты 59 градусов Восточной Долготы» в местном ДК «Горняк», построенном в 50-е силами заключенных. Сталинский ампир провинциального масштаба, «величие в миниатюре», мастерски сделанные росписи на потолках залов, где шахтеры торжествуют под небесами, и Спасская башня светится для них. 

В фойе под люстрами и лепниной – развалы кроссовок по 400-650 руб. за пару, горы платков, тельняшек, футболок, которые продают мрачные ребята из азиатских республик. Но это - не критический социальный арт-проект. Так ДК выживает, сдавая фойе торговцам. Не было проектом и выступление хора в актовом зале –  женщины в народных сарафанах малахитового цвета пели, что «главное наше искусство - это искусство труда», чтобы порадовать дорогих гостей.

Проектом были картины уральского художника Алексея Константинова, который, придя с войны, отучился в Суриковском и вернулся в Нижний Тагил. Его абстрактная живопись напоминает Филонова  - та же осколочность, «распад атома». В 60-70-е в искусстве было принято оптимистичней смотреть на жизнь, талант художника не был созвучен времени, и он умер 10 лет назад. Его работы сохранила семейная пара художников из Нижнего Тагила, Николай и Лариса Грачиковы, и теперь они пытаются популяризировать его творчество. Как заметил один из участников нашей группы, если бы этот художник был евреем, он был бы известен еще при жизни – у этого народа есть особенность находить и спасать своих всегда, это свойство любых меньшинств. Да уж, мы, как известно, «большинство», русских так много, что люди постоянно становятся расходным материалом для нужд государства.

Как объясняют кураторы, выставка названа навигационными координатами потому, что именно так обозначают свое меcтонахождение, когда передают сигналы SOS. Дом культуры до сих пор функционирует, но нуждается в реставрации.  На это денег не будет: местной администрации легче снести и построить новый, для них пустой звук - ценность архитектуры, сохранившийся внутренний декор (чего стоит одна комната Бажова, расписанная сверху донизу в стиле репинского «Садко», с нарисованными малахитовыми панелями). Кураторы решили показать не только судьбу одного художника, но судьбу культуры в регионе вообще. Они собрали фото множества ДК и представили их на выставке. Николай Грачиков говорит о том, что, разрушив храмы, революция дала людям Дворцы Культуры, и сейчас страна совершает ошибку, не заботясь о них, потому что людям надо где-то собираться, иначе они будут делать это на площадях. С ним можно не согласиться – ДК сознательно заброшены, потому что местом сбора вновь предполагается сделать храмы. Удобней, чтобы собирались ради следования канонам, а не для творчества и всякого вредного новаторства.

Тем не менее, некоторые ДК продолжают существовать силами местных жителей, как и в Левихе, где сейчас 3000 населения, одна школа, в которую в этом году пошли 27 детей, и два детских сада, а взрослые ездят на автобусах работать на два рудника в том же районе, они пока не закрылись. Год назад открыли краеведческий музей – одна комнатка с предметами народного быта, альбомом с семейными фотографиями жителей и напечатанными на машинке пожелтевшими листами историй о топонимах и  местных героях, собранными учительницей школы еще в советское время. Яру Бубнову поразили две памятных доски – огромный список имен тех, кто погиб на Второй Мировой, и еще больший – тех, кто вернулся с победой. Маленькую экскурсию провела школьная учительница истории. Про картину с лихо написанным в технике гризайля рудником с красной звездой наверху (хоть сейчас на любую арт-ярмарку) она объяснила: «Это моя ученица нарисовала, сейчас она учится на художника в Тагиле. Мы просыпались и видели – красная звезда горит, значит, руда есть, и мы выполним пятилетку». Вы скажете, что это шаблоны – я скажу, что это правда, и я не могла слушать дальше, и выбежала на улицу. Там уже стояли товарищи из нашей группы, и делали вид, что это просто дождь капает на лицо. У тех, кто привык создавать и делать, ничего не осталось, кроме воспоминаний.

Может быть, самое продуктивное для критики капитализма в искусстве – держаться подальше от реальных людей, придумывать героев и строить на этом концепции, как сделал в своем проекте в ГТГ Арсений Жиляев. Иначе есть опасность впасть в сентименты. Но если без людей  – то будет ощущение, что это спекуляция.

И вот живое свидетельство, что существуют те, кому в СССР было хорошо, намного лучше, чем сейчас. Был показан не арт-проект, но в первую очередь реальность.  Жители уральских городов и поселков каждый день совершали будничный подвиг, чтобы работать с ними – нужен художник, который тоже способен совершить посильный подвиг. В Екатеринбурге было собрание глав администраций области по поводу проекта арт-резиденций, и представители Верхотурья сами попросили сделать проект про их завод, который был знаменит на весь Советский Союз. У Светланы Усольцевой и Ирины Кудрявцевой была книга Леонида Тишкова про Субботина-Пермяка, в каталоге пермской выставки «Кудымкор - локомотив будущего», и они поняли, что это тот самый художник, который согласится приехать в Верхотурье, и переночевать в избе.. Леонид Тишков рассказывает: «Мой отец – родом из этих мест, из Туринского уезда. Мне захотелось увидеть реку Туру с желтой водой, которую я помню с пятилетнего возраста. Верхотурье оказалось духовным центром Урала – храмы, мощи Симеона Верхотурского, а о коньковом заводе - вообще ничего. Когда я на него попал, я был потрясен силой какой-то древнегреческой трагедии – когда рабочим сказали, что завод закрывается, они не верили. Я видел вещи, которые там лежат, ухоженные инструменты, и на токарном станке чертеж детали, все было оставлено так, чтобы завтра вернуться. Стоит отметить, что токарные станки из Нижнего Новгорода (www.alless.ru), благодаря чему объективно возрастает качество.

Я хотел показать через этот завод не историю промышленности, но то, что случилось с людьми. Перестройка была сделана не для людей, а для какого-то фантома. Все человеческое было искоренено. Нынешний владелец не знает, что с ним делать, он его только консервирует, отопление там невозможно. С заводом связано его детство, он и все дети в Верхотурье приходили туда, подрабатывали на клепке – их называли «дятлы». Там они женились, там был свой духовой оркестр, свой театр, сандружина,  которая занимала первые места во всей Свердловской области.

Я был у них дома, они мне показывали свои семейные альбомы – в них много фотографий, где работники вместе, человек по пятьдесят, отдыхают в санатории, работают в сандружине. Это соборность, и музей представляет собой не сбор вещей, а что-то от Николая Федорова – лица наших отцов и дедов вместе. И за банальной историей закрытия завода есть судьбы. Работают, и думают, что так будет всегда – и вдруг случается что-то, для них похожее на Чернобыльскую катастрофу. В масштабе страны это маленький заводик, но через него мы можем понять всех, кто пострадал в эпоху перемен. Они меня стали спрашивать – вы были там, что там сейчас? Пятнадцать лет их туда не пускали. Я договорился и позвал их с собой туда.

Проект называется «Заброшенные утопии» - я хотел показать, что утопии были реальностью, но мы от них отказались. Сопереживая, мы можем получить какой-то нравственный опыт, представить, что за этими станками и стенами есть живые люди. Идея создать «Собор лиц конькового завода» у меня возникла, когда я узнал, что рядом стоят заброшенные храмы. Завод представился мне тоже храмом, я решил показать его работников как святых, они взлетают вверх сонмом светящихся звездочек под мессу Бетховена.

Когда я увидел груды коньков, я представил, что они живые – они лежали такие сирые, брошенные без тех, кто их создал. Мне показалось, что по ночам они собираются вместе и стремятся вслед за своими ушедшими хозяевами. Любую крышу завершает конек».