19 марта 2024, вторник, 10:04
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

Академик Виктор Васильев: наука – такая вещь, на которую не жалко жизнь потратить

Прыжок в будущее

О любимых книгах детства, о том, как проверяются школьные учебники по математике и как организована работа Экспертного совета ВАКа, рассказывает академик РАН, главный научный сотрудник МИАН, профессор факультета математики НИУ-ВШЭ, президент Московского математического общества Виктор Васильев. Беседовала Наталия Демина. 

Давайте перейдем к еще одной вашей ипостаси. Расскажите, пожалуйста, как вы рецензируете школьные учебники. Почему вы за это взялись, кто вам это поручил? Уходит ли на это у вас много времени? В чем главная сложность этого дела?

С одной стороны, уже давно были разговоры, что учебники бывают разные, что есть много плохих учебников… Тем более, что сейчас у нас пошли рыночные отношения, из-за которых каждое издательство хочет, чтобы для него кто-то написал учебники, оно их потом пропихивает, а учебники бывают разного качества. И вот было решено в некоторый момент, что учебники должна проверять Академия наук. Я думаю, что толчком к этому была история с учебниками истории. И поручили двум Академиям – ОБразования и просто Академии наук проверять учебники на предмет методики и всё ли там правильно изложено. 

В каком году это было? 

Началась эта проверка в 2005 году. И так совпало в моем случае, что у меня и дети учились в достаточно ранних классах, и я был достаточно сильно озабочен тем, как их учат и этим злобился… 

А ваши дети учились не в спецшколах, где с этим нет проблем? 

Нет. До какого-то времени они учились в специфической школе, но это совсем другая история, там вообще учебников не было. Потом они стали учиться в совершенно нормальной, неплохой школе, по обычным учебникам. В общем, меня это сильно заботило, и не только из-за моих детей, но прежде всего из-за того… каким будет мир, и каким будет общество… 

Учебники – это ведь тоже научная популяризация в каком-то смысле? 

Ну, конечно. Это развитие детей. Недавно я выступал на учительской конференции. Для этого я немного продумал, какой должен быть учебник и ругался на то, что есть. Ну, я вообще часто ругаюсь на разные вещи. Я там сформулировал, какие вещи должны быть в хорошем учебнике.  Во-первых, автор должен всерьез понимать предмет. Именно всерьез понимать, потому что очень часто нынешние учебники сделаны так:

есть какие-то темы, которые в школе по традиции проходят, а зачем это нужно, какая между ними взаимосвязь – это все уже теряется. 

И мне это очень напоминает Конан Дойля: у него есть такой рассказ «Обряд дома Месгрейвов». В этом рассказе говорится, что в некоем графском роде, когда старший сын становился совершеннолетним, то он проходил такой обряд: произносил непонятный текст, смысл которого был давно забыт. Потом оказалось, что этот текст был ключом к нахождению неких реликвий, которые были отданы на хранение этому роду. Поскольку смысл этого был забыт, то они просто говорили непонятный текст. И это очень похоже на то, что происходит сейчас. А ведь предмет надо знать! 

Второе – автор должен быть умным человеком, что коррелирует с первым условием, но не до конца. В-третьих, он должен знать детей. В авторском коллективе обязательно должны быть практические учителя, которые знают, в каком классе человек что может понять. В-четвертых, надо любить этих детей. И не жалеть своих сил для этого. В-пятых, он должен писать хорошим языком. И только на шестом месте может быть использование какой-то оригинальной педагогической концепции. Потому что очень меня озлобила такая практика, когда какой-то человек пишет докторскую диссертацию по педагогическим наукам, а потом под эту концепцию пишет себе учебник. Не зная при этом ни предмета, ни детей. 

А есть ли какие-то учебники по математике, которые удовлетворяют этим требованиям? 

Есть. 

А можете их назвать? Хотя бы один или несколько? 

Для начальной школы мне очень понравился учебник Гейдмана и учебник Башмакова. Я говорю только про математику. И вообще Башмаков пишет в основном хорошие учебники, и для старшеклассников тоже, он настоящий математик. Правда, у него бывают ошибки в ответах, но это уже моя проблема. После того, как я или моя «бригада» эти учебники проверила, после этого мы этот «грех» берем на себя… 

То есть, вы проверяете – решаете эти задачки, которые есть в учебнике? 

Я считаю, что мы должны решить все задачи, которые есть в учебнике. Конечно, в младших классах и 5-6 классе это еще возможно, в старших классах – это почти невозможно. Учебник для старшей школе я проверяю таким образом – у меня на каждую задачу есть примерно минуты полторы-две. Минуту я смотрю на задачу, потом прикидываю, какой должен быть ответ, потом сравниваю с ответом в учебнике. Если они более-менее совпадают, то я иду дальше, потому что случайное совпадение маловероятно. Если не совпадают, то нужно разбираться. Конечно, в большинстве случаев оказывается, что прав автор. Но в десятой части случаев оказывается, что автор неправ, и тогда я пишу, что… 

«Ура, я нашел!»? 

Да-да. 

Сколько людей вам помогает? У вас над этим работает целая команда? 

Да, у меня есть группа. Когда учебников много, то я много кого прошу… 

Работаете на общественных началах? 

Нет, за это мы стали получать деньги. Нам и раньше платили какие-то деньги, но сейчас эти деньги увеличили… Когда поняли, что мы делаем нужное дело. В некоторый момент мы стали популярны… 

Популярны в математическом сообществе? 

Да. И не только. Это вдруг поняли в разных местах: в Министерстве образования и науки вдруг поняли, что мы делаем дело, у нас есть какой-то авторитет у учителей… 

Учителя доверяют вашему решению? 

Мне кажется, что да. Конечно, трудно сказать без похвальбы, но мне кажется, что есть у нас авторитет в результате пяти лет такой суровой работы… А еще повлияло то, что я прочитал книжку американского физика Фейнмана, в которой он рассказывает, как он проверял учебники. У него есть рассказ, не помню, как он называется, как он тоже взялся за проверку учебников, и как он тоже злился, как воевал… На самом деле, приходится воевать –

дело для издательств сильно денежное, и они борются разными методами… 

Какие методы используют? Насколько сильно их давление? 

Ну как… Пишут доносы, или как сейчас это называется – заявления. Пишут по всем инстанциям: в Администрацию Президента, мол, какая у нас гениальная педагогическая система, а эти проверяющие ничего не понимают, нашли какие-то ошибки, придираются… Бывает так, что напишешь отрицательную рецензию, подашь в официальном порядке, а она, пока доходила до стола министра, волшебным образом превратилась в положительную. Потом разборки по этому поводу происходят. Можно, конечно, утереться в таком случае… Я несколько раз не утерся, и были скандалы. 

А как вы объясните, что эти названные два учебника – Башмакова и Гейдмана – не очень популярны. Популярны учебники автора X, автора Y, а вот эти вы хвалите, а они не очень популярны на рынке. 

Ну, учебник Башмакова – он, кажется, еще совсем молодой. 

То есть, еще не известен? 

… а Гейдмана – похоже, что учителя, которые преподают в начальной школе, к нему не подготовлены, под него не подготовлены. Учебник очень хороший, знающие люди очень хвалят. 

Получается, что какой-то учебник вы пустили на рынок, а какой-то нет, и это вовсе не означает, что тот учебник будет распространен, а другой – нет? Получается, что вы – не панацея от плохих учебников? 

Я тоже в одном месте написал, что, если бы я имел возможность руководствоваться исключительно интересами детей, то я бы пропустил только эти два учебника. Остальные я бы отложил в сторонку. Но – ошибок не осталось, приходится пропускать… Когда уж совсем ужас – не пропускаю. 

А сколько учебников вы обычно баните, не даете «добро»? 

Примерно половину с первого раза. Но ведь «завернутый» приносят и на следующий год с исправленными ошибками. Но бывает, что я нахожу новые. В одном учебнике я пять раз находил, а вот на шестой раз пришлось пропустить, очень упорный оказался автор. 

То есть, если в учебнике есть какой-то процент ошибок, то вы его не пропускаете? А если можно легко исправить, то вы пропускаете? Или – как это все делается, какая технология? 

Честно говоря, если я вижу, что учебник совсем дрянной, то если я найду в нем пятьдесят ошибок, предъявлю – и это уже всё, потому что

человек, который способен сам сделать столько ошибок, он и предмет не понимает. 

То есть, в хорошем учебнике ошибок мало? 

Конечно. Хотя – бывают. Вот с тем же Башмаковым – он действительно понимает предмет, но как-то подходит несколько по-разгильдяйски. Хороший учебник, хорошие задачи, но по первому разу в 10% задач какие-то ошибки. А так – я всячески рекламирую этих авторов, хотя и бывает, что доставляю им неприятности... 

Еще расскажите о вашей другой ипостаси – о вашей работе в ВАКе. Если, конечно, есть возможность публично об этом сказать. Что входит в вашу сферу обязанностей, что удается сделать, а что не удается сделать?

Сейчас я возглавляю Экспертный Совет ВАК по математике. Нам приносят диссертации, кладут на стол. Мы смотрим, чтобы все там было в порядке. На самом деле, когда диссертация кандидатская, то сам текст диссертации не приносят. Мы смотрим на формальные показатели и читаем автореферат. Иногда бывает видно, что диссертация – дрянь какая-то, тогда… 

Такое бывает и в математике? 

А как же! 

Как вам кажется, уровень диссертационных работ повысился? Понизился? Остался прежним по сравнению с каким-то обозримом периодом времени? 

Трудно сказать… Понимаете, когда я занимался на семинаре Арнольда, у меня впечатление сложилось о тех диссертациях, которые писались на этом семинаре. Конечно, по сравнению с ними средние диссертации, которые приходится смотреть – это очень плохо. А средние диссертации, которые вообще тогда писались – ну, может быть, они и были примерно такие же… Нет, наверное, уровень все-таки понижается. 

Что надо сделать с системой ученых степеней, чтобы она стала похожей на западную? Нужно ли интегрировать нашу систему научной аттестации с западной? 

Я думаю, что мир должен становиться единым. Просто надо, чтобы, в конце концов, ушли границы, чтобы человек из, допустим, нашего университета мог взять и поехать, допустим, в Киото. Без больших проблем. Конечно, всё должно как-то утрясаться. Насколько принципиально при этом то, что ученые степени называются по-разному? Может, это не очень принципиально, не знаю. Во всяком случае, если все взять и разом «обвалить», сделать что-то радикальное и что-то отрезать, переделать во что-то другое, то в нашей нынешней ситуации получится «как всегда»: пока будут куда-то переводить это отрезанное, то все разворуют или испортят по лени и глупости, и не будет ни старого, ни нового. 

Пока что наша кандидатская степень в области физико-математических наук формально признается в любом Гарварде. Скажем, они объявляют конкурс, причем аппликант должен иметь степень PhD. Можно туда подать на конкурс и послать наш кандидатский диплом. Конечно, скорее всего, в Гарварде не возьмут на работу, но это будет решать на содержательном уровне совет из тамошних ученых, а не секретарша, которая откажется принимать у вас документы. А если сделать так, что диссертация защитилась где-нибудь в N-ске без проверки, так что это будет диплом только N-ского университета, то уже, конечно, никто его принимать не будет, но тогда возникнет прецедент. И если из N не принимают, то и Москву не будем принимать… 

То есть идея дать университетам возможность давать ученые степени не очень хорошая на сегодняшний момент?

Не так быстро. На самом деле, если большинство плохих университетов прикрыть, тогда да… А главное состоит в том, что математика – ведь особая вещь. А все проблемы с аттестацией научных степеней во многом из-за того, что происходит в экономических, педагогических, юридических вузах. Там, как рассказывают, происходит бог знает что. С диссертациями что-то невероятное… Я это сам не видел, только передаю, что говорят. Конечно, с этим что-то надо решать... Надо проявить принципиальность.  

Убрать все советы, которые окажутся слабыми? Уменьшить количество советов?

Сначала закрыть эти советы. То есть начинать надо ниже – на диссертационных советах. Чтобы диссертационный совет проявлял принципиальность по отношению к диссертациям. Если он на это не способен, то экспертный совет ВАК должен проявить принципиальность и позакрывать эти советы. Если он на это не способен, то разогнать этот экспертный совет. Тут должен проявить принципиальность президиум ВАКа. Если он тут не может проявить принципиальность, то я уже боюсь сказать, что тут можно сделать. Вот как-то так. Мы держим в каких-то рамках математические диссертации… 

Вызывает ли у вас тревогу, опасения состояние математического образования в стране? Так называемая «утечка мозгов»? Или на данный момент все стабилизировалось? 

Тревожит, конечно… Прогноз давать не хочу. Все это очень связано с тем, что вообще происходит в стране. Чего бы я хотел и с образованием, и со всем – чтобы мир становился единым. 

Чтобы была академическая мобильность? Чтобы ученые ездили туда-сюда? 

Академическая мобильность, любая другая.

Чтобы границы как-то потихоньку рассосались…

Расскажите, пожалуйста, о любимых книгах детства и юности. Какие книги оказали на вас наибольшее воздействие?

Трудно сказать, какие книги оказали на меня самое большое воздействие. Это потом начинаешь понимать, причем случайно. Вот, например, я читал Бориса Житкова, это нравилось, но воспринималось как какие-то детские рассказики. А потом уже недавно понял, что в трудные моменты, когда надо принимать тяжелые решения, сам себе объясняю мотивировку цитатами из Бориса Житкова.

А можете в пример привести что-нибудь, что приходит в голову?

Например, «Механик Салерно» – есть такой рассказ. Вспомнился в связи с вопросом, уезжать из страны или нет. Есть цитата: «И будет навеки вам слава,  морякам Италии». Там есть эти пафосные слова, но когда сам себе пытаешься четко объяснить, такими словами как раз и говоришь. У него очень много хороших историй. Конечно, его любимая тема – о смелости и долге: «Погибель», «Храбрость», «Над водой»... А вообще, какие были любимые книжки… Конан Дойл – любимый автор. Еще, когда я был маленьким, много болел, и казалось, что не могу выйти из круга болезней. Поэтому очень важной книгой для меня был «Мцыри», потом «Смок Беллью», вообще Джек Лондон.

 А что именно Конан Дойля?

«Шерлок Холмс». Мне нравился описанный им мир благородных джентльменов с понятием честной игры. Его же «Белый отряд» нравился, конечно, как мальчишке. Когда я вырос, понял, что это история про разбойников, облагораживание бандитской шайки. Но он в них вкладывал такие качества, которые, конечно, производили впечатление. Вообще я много читал. Еще две книги из детства и на все времена – «Кола Брюньон» и «Легенда об Уленшпигеле».

А вам книги приносили родители, где-то сами в библиотеке брали, или на книжной полке у вас стояли?

И на книжной полке стояли, и родители приносили из библиотеки. У нас большая библиотека, там еще дореволюционная литература есть, но из нее, из классической литературы я в детстве я мало что читал – только в старших классах начал.

Что-то помните из научно-популярных книг, которые вам запомнились, которые, может быть, повлияли на то, что вы стали ученым?

Это два разных вопроса. Ученым я стал, потому что родители были учеными.

Я смотрел на них, и получил представление о том, что наука – такая вещь, на которую не жалко жизнь потратить.

Они тоже были математиками?

Да, они были математиками. Правда, мама, в основном, только преподавала математику, хотя кандидатская степень у нее была. Главное, что они все время работали, я на них смотрел, вот такой стиль жизни. А научно-популярные книги…. Прежде всего, Жюль Верн: «Таинственный остров», «Из пушки на Луну»; «Вокруг света за 80 дней» – это энциклопедия средств транспорта того времени. Конечно же, Перельман еще, мне больше нравилась его физика, а не математические книжки.

А по биологии что-нибудь запомнилось вам?

По биологии… Мы уже говорили про «Охотников за микробами», еще я прочитал толстую книжку про жизнеописание Линнея, Ламарка и Дарвина. Биология меня не увлекла, тем более, что классификация трав меня совершенно не привлекала. У меня папа очень хорошо знал все травы и деревья. С ним бывало так, что мы шли где-то в поле, он вдруг хватался какую-то травинку, удивляясь что не знает, что это, но по каким-то формальным признакам определял, что это за растение: «А я и не знал, что оно растет в наших широтах». Я, к сожалению, очень плох на всякие травы.

А в книге «Охотники за микробами» авторы показывали устремленность поиска, как люди всю жизнь свою отдавали, чтобы изучить что-то такое, что было интересно. В первых двух главах – про Левенгука и Спалланцани – описаны времена, когда еще не было известно, что микробы – это что-то, связанное с болезнью. Но просто людям стало интересно: они посмотрели в микроскоп, увидели что-то неизвестное, стали изучать, разбираться. Просто

им было интересно, как этот мир устроен, и они ради этого трудились.

Это, конечно, пример жизненной мотивировки.

А по математике вы встречали что-нибудь похожее, что так же привлекло вас устремлениями?

Была какая-то книжка, хуже гораздо. Истории жизни и фотографии большого количества знаменитых математиков, но поскольку писал ее не профессионал, то это было гораздо менее интересно. Это сборник исторических анекдотов про знаменитых математиков, а в чем состоят их открытия, автор не особенно-то и рассказывал. Это все-таки не так интересно. Он не объяснял, почему они занялись этим делом: захотелось – и занялись. Непонятно как-то. А из «Охотников…» я получил такое понимание: что для исследователя важно в научном открытии? – не то, чтобы его применить и получить выгоду, а то, что теперь, когда я это сделаю, уже никогда не будет человечества, которое не понимает этого и этого, а всегда будет только человечество, которое это и это познало, и это произошло благодаря мне.

Чувствуете ли вы сейчас отрыв научного знания, которым обладают ученые, от знания, которым обладает общество? Есть ли у вас рецепт, как этот отрыв уменьшить, может ли помочь научно-популярная литература?

Конечно, отрыв просто страшный. Я общаюсь с людьми в основном моего круга, они всё по большей части понимают, но обычные люди не понимают почти ничего совсем. Конечно, это большая забота – как постараться донести до людей представление о науке, об устройстве мира. В мое время это было чтение журнала «Квант» и книг из серии «Библиотечка “Кванта”». Кстати, там есть некоторые книжки, которые мне и сейчас интересно читать. Я недавно прочитал пару книжек моего любимого Фейнмана, о котором отдельный разговор, про него я могу болтать долго-долго.

Расскажите о его книгах хотя бы немного…

У Фейнмана есть совершенно замечательная популярная книжка со страшным названием «КЭД-странная теория света и вещества». Отпугивающее название, а начнешь читать – просто замечательно. Мне было интересно, там были вещи, которые были для меня совершенно новыми. Эту книжку я прочитал недавно, года два назад. На самом деле, это серия публичных лекций для домохозяек, и достаточно умная домохозяйка может все понять, но и для меня там было много нового. Например, я не ожидал, что чисто квантовые эффекты можно разглядеть на довольно-таки макроуровне. Мне раньше казалось, что в очень мелкий мир надо лезть, чтобы там оно проявлялось. Очень понятно объясняется. А у меня как раз сейчас ребенок в 11 классе, сейчас проходит оптику, им бы, на самом деле, вот так объяснять оптику, а не так, как им объясняют сейчас.

Скажите, а вы считаете Фейнмана хорошим научным популяризатором? Именно популяризатором научного знания?

Да. Он замечательно, видимо, понимал людей, с которыми он разговаривал. Конечно, чтобы определенно так сказать, надо иметь примеры людей, совершенно ничего не знавших, которых он как-то убедил.

А что вам больше всего нравится? Какие его произведения?

Давайте я не буду говорить о чисто научных произведениях. А для широкого круга порекомендовал бы его книгу «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман», и ее продолжение «Какое тебе дело до того, что думают другие?» Его рассуждения о ценности науки, о создании ученого, о принципах научного познания. Да,

Фейнман - это мой любимый герой в науке.

Какой, по-вашему, секрет хорошей научно-популярной книги? Какие ингредиенты она должна содержать, чтобы быть хорошей и понравиться?

Надо, чтобы ее писал хороший ученый, чтобы он писал ее с любовью к читателю, чтобы он понимал читателя. Владимир Игоревич Арнольд писал много книг самого разного сорта, от самых высоконаучных до просветительских. На любом уровне.

Вы считаете его хорошим научным популяризатором?

Да, научный популяризатор – да, безусловно.

А как ему эти книжки давались, он вам не говорил?

Что и как давалось – это тайна, может быть, самых близких ему людей. Вообще он нам не показывал. Он любил демонстрировать, что ему дается всё совершенно запросто. Наверно, это давалось ему это легче, чем далось бы нам, его ученикам, потому что многое из этого нам бы не далось вообще никак. Но труда за этим тоже было немерено, это всё было не так просто.

Скажите, а популяризировать математику сложнее, чем что-либо другое? Или это задачи равнозначные: физика, химия, например?

Конечно, в прикладных областях проще сделать какой-нибудь шумовой эффект и показать практическую пользу того, что получилось. В математике практическая польза, которая вытекает из наших теорем, еще дальше на один шаг спрятана, поэтому объяснить ее бывает трудно, хотя иногда и удается. Но без математики жизни нет, как известно.

Видите ли вы необходимость сотрудничества ученых с научными журналистами, чтобы популяризировать науку?

Да, конечно.

Есть ли в России возможность писать научно-популярную литературу по математике? Есть ли надобность в большем количестве математической литературы, или ее и так много безо всяких усилий?

Литературы, конечно, недостаточно. Поскольку публика у нас, в основном, математически достаточно невежественная, то это показывает, что потребность есть.

Почему Арнольд, как вам кажется, занимался популяризацией науки? Наверняка ему хотелось математикой заниматься, а не только ее популяризацией? Или это вещи одинаково важные?

Я очень боюсь что-то говорить о мотивациях Арнольда. Например, ну как я могу сказать, каким способом он придумывал свои теоремы? Он работал изо всех сил на всех фронтах.

Вы же тоже занимаетесь популяризацией? У вас какая мотивировка этим заниматься?

Я все-таки работаю и работал, в основном, со студентами и матшкольниками. Это люди уже мотивированные. Но часто бывает, особенно сейчас, что есть способные дети, готовые впитывать знание, но их некому научить, или учат плохо. Даже в матшколах и среди студентов так бывает. Помню разговор прямо этими словами, 23 года назад. У меня есть приятель, который в свое время был в 57-й школе одним из ведущих учителей. И вот как-то он мне говорит, что есть в этой школе заброшенный класс, а там два мальчика – очень-очень хорошие: пропадут ведь, если им все не рассказать. Сказал, что алгебру им сам расскажет, а меня попросил рассказать топологию. И целый год я им рассказывал всякие вещи. И потом еще несколько раз устраивал такие курсы  для матшкольников и младшекурсников, еще когда не преподавал регулярным образом.

Помочь вырастающим талантам, да?

Конечно! С некоторых пор я достаточно остро ощущаю вокруг себя соотношение жизни и мертвечины. Главное правило: надо быть живым – и только. Как Арнольд, Фейнман и другие. Надо изо всех сил стараться увеличить количество жизни вокруг себя.

Последний вопрос вам как председателю Московского математического общества. Как вам кажется, входит ли задача популяризации науки в одну из задач этого общества? И что это общество делает для популяризации науки?

Согласно своему первому уставу, «Московское математическое Общество учреждено с целью содействовать развитию математических наук в России».

Популяризация науки – неотъемлемая часть такого содействия, не в меньшей степени чем решение новых задач или обучение новых профессионалов-математиков.

А делаем... Немного делаем как общество, все больше индивидуально. Надо бы больше.

А не кажется вам, что нужно проводить такие лекции, какие раньше проводило общество «Знание»? Или они проводятся?

К сожалению, у нас не очень много проводится сейчас таких чисто ознакомительных лекций. Раньше регулярно проводились лекции, они назывались «Студенческие чтения», это рассказ, введение в какую-то науку, которое могли понимать студенты, даже младшекурсники. Из еженедельных лекций на заседаниях Общества где-то одна в месяц бывала такого типа. Сейчас этого стало меньше, лекции стали более специальными – жалко, я считаю. Но зато мы в Летней математической школе в Дубне читаем хорошие вводные курсы. Мне ужасно понравилось то, что происходит в Дубне. И понравилось то, как мне самому удалось там выступить. 

Спасибо за интервью!

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.