28 марта 2024, четверг, 12:56
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

19 января 2011, 10:01

«"Демографический переход" — это восстановление исторического равновесия между рождаемостью и смертностью». Беседа с демографом Анатолием Вишневским. Часть 3

Продолжая цикл видеобесед «Взрослые люди» с классиками – учеными, деятелями культуры, общественными деятелями, ставшими национальным достоянием, – мы вновь встретились с крупнейшим российским демографом, директором Института демографии Государственного университета – Высшая школа экономики, главным редактором «Демоскоп Weekly», доктором экономических наук Анатолием Вишневским. Беседовала Любовь Борусяк.

Любовь Борусяк: Сегодня мы в третий раз за два года существования проекта «Взрослые люди» встречаемся с Анатолием Григорьевичем Вишневским, крупнейшим российским демографом, руководителем Института демографии Национального исследовательского университета «Высшая школ экономики». Информационным поводом для этой встречи стали два события. Первое – это недавнее выступление президента Российской Федерации Дмитрия Анатольевича Медведева, посвященное социально-демографическим проблемам. Второе связано с тем, что Анатолий Григорьевич был награжден премией «Золотая Вышка» в Высшей школе экономики.

Анатолий Григорьевич, скажите, пожалуйста, что это за премия, и за что она была вам вручена.

Анатолий Вишневский: Это наша внутренняя университетская премия. Она вручается один раз в год по нескольким номинациям. Есть премия за преподавательскую работу, есть номинация за научные успехи. Премия, которую я получил, была вручена мне за научные достижения, за мою научную деятельность. Вручение проходило на торжественном мероприятии, посвященном дню рождения Высшей школы экономики. Кроме того, в этом году был десятилетний юбилей этой премии.

Л.Б.: То есть вы стали еще и юбилейным юбиляром.

А.В.: Да, лауреатом, или уж даже и не знаю, как это называть.

Л.Б.: Я вас от всей души с этим поздравляю.

А.В.: Эта премия – такая золотая ворона. Ну, не золотая, конечно…

Л.Б.: Золотая, золотая. Приятно вам было?

А.В.: Да, очень.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, я очень рада. Я считаю, что таким образом была награждена российская демография.

А.В.: И я рад. Главным образом потому, что это такая оценка работы нашего Института демографии в Высшей школе экономики, где мы не так давно обретаемся. Здесь мы ощущаем поддержку руководства, интерес студентов, и в этом смысле нам, конечно, легче работается.

Л.Б.: Еще раз вас поздравляю, а теперь давайте перейдем к собственно демографической проблематике, к событию, которое меня поразило. Весной 2010 года в Высшей школе экономики проводилась ежегодная международная конференция, главной темой которой была как раз демография. Перед началом конференции всем участникам раздали очень подробный доклад Анатолия Григорьевича Вишневского о демографической ситуации в России, и все имели возможность с ним познакомиться. Это было очень интересное и глубокое исследование. Когда конференция началась, на пленарном заседании по демографической проблематике выступили члены правительства, крупные государственные деятели, которые рассказывали о своем видении ситуации. О том, как замечательно у нас осуществляется демографическая политика, какие прекрасные результаты уже имеются, а дальше все будет еще более замечательно. Сразу после этого они уехали.

А потом на трибуну поднялся Анатолий Григорьевич и начал рассказывать совсем про другую демографическую ситуацию. Контраст был фантастический, меня он поразил – и вот почему. Есть прекрасный демографический институт, есть проделанное им серьезное и глубокое исследование. Все имеют возможность с ним ознакомиться, но возникает ощущение, что этого не видят те, кому это было бы очень полезно знать. Собственно говоря, те, кому эта информация и была в первую очередь адресована. Скажите, это постоянно так получается, или иногда вас все-таки слышат в нашем руководстве?

А.В.: Нельзя сказать, что наших работ никто не видит и не читает. Это не так. Я, кстати, тоже был тогда не то чтобы шокирован этой ситуацией, но все-таки мне это показалось немного странным. Ведь они же приехали и сидели там. Я понимаю, что они люди занятые и всегда торопятся, это все можно понять. Но здесь другое было продемонстрировано. Было продемонстрировано то, что они приезжают на научные конференции не для того, чтобы послушать, а для того, чтобы что-то сказать. Диалог, выступление разных сторон – это неплохо, но здесь не было диалога.

Я не исключаю того, что они потом даже прочли мой доклад. Но, конечно, иногда и вживе неплохо послушать, особенно когда точки зрения различаются. Ведь тогда можно выслушать и представить какие-то встречные аргументы. В общем, мне это показалось не очень корректным. Обычно бывает, что человек досиживает хотя бы до конца заседания. Я это не в упрек говорю, но это просто странно. Когда-то писатель Федор Абрамов рассказывал о секретаре ленинградского обкома, который всех учил: инженеров учил, как надо строить, писателей, как им надо писать книги. Мне кажется, что власть должна стесняться такой позиции. Они же неглупые люди и должны понимать, что научная конференция – это обмен мнениями, а не просто декларирование каких-то вещей. Но это не означает, что до них не доходит то, что мы пишем. Другое дело, что они не со всем соглашаются. Но и мы не со всем соглашаемся. Кое в чем возникают какие-то общие подходы, а кое в чем нет. Может быть, здесь и невозможен безусловно общий подход, потому что у политиков одни цели, у ученых – другие. Они могут не совпадать, и это совершенно естественно. Хуже, когда политики в своих действиях следуют политическим циклам, не учитывая, что демографические циклы имеют другую размерность. Плохо, когда это не совпадает. Тогда какие-то меры, эффектные политически, оказываются неэффективными демографически, потому что они с точки зрения демографической эволюции приняты не в тот момент. А политики не могут ждать. Понимаете, это жизнь, здесь так все устроено. Я вообще не уверен, что все это можно состыковать, но стремиться к этому все-таки следовало бы.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, последнее президентское послание было посвящено в первую очередь – чего мало кто ожидал – семейной политике и отчасти демографии. То, что там предлагалось, вы в этом как-то участвовали? Ваши предложения запрашивались?

А.В.: Нет, мы не участвовали. Был даже такой комментарий, что ИНСОР (Институт современного развития) не участвовал в подготовке этого послания. Это тоже странно. Может быть, вы видели, я написал комментарий по поводу этого выступления. Он в «Демоскопе» опубликован. Мы, конечно, всегда рады, когда первые лица государства в нашу область заглядывают. И, пожалуй, выступление Владимира Владимировича Путина в 2006-м году – это было впервые, когда такого внимания удостоились близкие нам вопросы. Но в президентском послании 2010 года наряду с тем, что нас радовало, были и некоторые вопросительные знаки, которые я пытался поставить в своем комментарии.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, а как вам кажется, почему именно сейчас, в этом году, демографическая тема оказалась такой востребованной и важной? Перед тем, как послание было озвучено, много было догадок, чему оно будет посвящено. И вряд ли кто-то предполагал, что именно этой проблематике.

А.В.: Вы знаете, этот вопрос не ко мне. Я могу по этому поводу высказать только свои предположения. Я повторяю, что политики действуют, следуя своей логике, которая к нашей может не иметь никакого отношения. Может быть, в виду имелись не демографические соображения, а какие-то другие. Я не берусь это комментировать.

Л.Б.: А что вас порадовало? Какие меры, из тех, что были предложены, соответствуют вашим представлениям о том, что надо делать?

А.В.: Понимаете, в таких случаях всегда радует сам интерес. Радует то, что в послании было сказано, что будет увеличено финансирование системы здравоохранения, например. Это не может не радовать не только меня, но всех, и специалистов, и пациентов нашего здравоохранения. Но кое-что меня немножко насторожило. Там говорится, что 25% всех расходов на здравоохранение пойдут на детей. Это не очень понятно в той ситуации, когда у нас кроме детей есть еще и взрослые. И наша главная проблема не детская смертность, а смертность взрослых. Детская смертность у нас более или менее приличная – там динамика хорошая. Она снижается, поэтому там нет такой остроты. Эта проблема очень остра для взрослого населения, и пока она не разрешена. Получается, что мы делаем большие усилия, чтобы сохранить здоровье детей, а потом эти дети вырастают и попадают в зону повышенных рисков. Уже это не совсем логично. Потом, извините, дети рождаются у взрослых. Если состояние здоровья взрослых недостаточно хорошее, то у них рождаются больные дети. Поэтому просто взять и сосредоточить все на детском здравоохранении – это не совсем верно. Ну, не все, конечно, а 25%, но ведь дети не составляют 25% от нашего населения. Я уже не говорю о том, что в стареющем обществе есть еще проблема пожилых людей. Это тоже очень острая проблема. А мы, демографы и вообще социальные политики, не концентрируемся на каком-то одном сегменте возрастной структуры – нас интересует все население. Вот это мне показалось не очень оправданным.

Л.Б.: Но, может быть, предполагается, что если вложиться в здоровье детей, то они вырастут и будут более здоровыми, став взрослыми?

А.В.: Учитывая характер патологии и смертности взрослых, можно вырасти здоровым, а потом очень быстро умереть. Ведь когда люди умирают от внешних причин, например от ДТП, это же они не от плохого здоровья умирают. Кроме того, здоровье нельзя рассматривать отдельно от воспитания. Человек может вырасти здоровым, а потом спиться. Поэтому если только один участок выделяется и высвечивается, то всегда возникает вопрос о том, правильно ли расставлены приоритеты. Конечно, это все очень важные и нужные вещи, и никто против них не возражает, но выбор приоритетов – это ключевая вещь на самом деле. И в том докладе, который вы упомянули, там как раз речь идет о том, что мы приоритеты понимаем не совсем так, как понимает министерство здравоохранения.

Л.Б.: Они расходятся кардинальным образом.

А.В.: Да, они очень сильно расходятся. А диалога на этот счет не получается. Я не знаю, слышат они нас или нет, но они своих позиций не меняют. Они продолжают повторять все то же самое по поводу онкологических заболеваний, например.

Л.Б.: Хотя вы постоянно пишете, что это относительно благополучная сфера.

А.В.: Именно относительно благополучная. Онкологические заболевания – это проблема всего мира, нельзя сказать, что это область благополучная. Конечно, есть области, в которых мы очень сильно отличаемся от других стран. Но в том-то и дело, что по смертности от онкологических заболеваний мы от Запада не сильно отличаемся, причем от самых благополучных стран. Смертность от рака у них примерно такая же, как у нас. Ну, чуть ниже. Это говорит о том, что данная проблема не решена нигде. Поэтому совершенно логично сначала решить то, что решаемо, и то, что уже решено во многих местах. Потом придет время, когда мы будем бороться и с этим, как все с этим борются. Кстати, в борьбе с онкологической смертностью у нас есть успехи.

А смертность от внешних причин у нас катастрофическая. Причем это характерно именно для России. И пока мы ее не преодолеем, мы даже близко не достигнем тех показателей, которые есть в развитых странах. Если мы чуть-чуть улучшим положение с онкологией, то общая ситуация кардинально не изменится. А если по смертности от внешних причин мы показатели изменим кардинально – что как раз возможно, – то кардинально изменится и вся картина.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, когда делается упор на здоровье детей, на борьбу с онкологией, это вызывает положительную реакцию населения. А как только речь зайдет о борьбе с алкоголизмом, то надо иметь очень сильную политическую волю, чтобы попытаться что-то изменить в этой области. Такие решения, такие запреты вызывают в обществе крайне негативную, возмущенную реакцию. Наверное, поэтому страшно идти в ту сторону.

А.В.: Вот я и говорю, что у политиков своя логика.

Л.Б.: И это в какой-то степени закономерно.

А.В.: Что я и отмечаю в том же самом докладе. О борьбе с алкоголизмом у нас говорится время от времени, но никто не знает, как действовать. Здесь нужны специальные исследования.

Л.Б.: Я только что хотела сказать о том, что никто же не знает, что надо делать.

А.В.: Чтобы бороться с алкоголизмом, который, может быть, является напастью номер один и лежит в основе смертности от внешних причин, нужно очень серьезное понимание того, что происходит. Почему такая ситуация сложилась в России, где, в каких слоях населения, как надо действовать?

Л.Б.: Это требует огромного междисциплинарного исследования, и не одного.

А.В.: Но никто этим не занимается. Поэтому можно сказать, что когда политики и депутаты выступают с какими-то предложениями, на первый взгляд разумными, эти предложения ни на чем не основаны. Они не знают проблемы во всей ее полноте. Да ее и никто не знает, за исключением тех, кто этим специально занимается. И, соответственно, это ни к чему не приводит. Первое, что надо сделать, – это преодолеть алкоголизм и его пагубные последствия. Но этого невозможно добиться кавалеристским наскоком – уже обжигались на этом. Поэтому прежде всего встает задача серьезного исследования проблемы. Но люди, которые поднимают эти вопросы, в том числе и высокие политики, никогда не говорят о том, что это надо изучать.

Или вот дорожно-транспортные происшествия. Во-первых, непонятно, почему именно они оказались в центре внимания. Это, безусловно, важная причина смерти. Но все-таки в структуре российской смертности от внешних причин на ее долю приходится только 10%. А остальные 90%? Во-вторых, даже если это действительно важно, здесь тоже нужны исследования. В мире есть масса институтов, которые этим занимаются. Дорожно-транспортные происшествия считаются одной из главных причин смертности в мировом масштабе. Это – серьезная проблема, над ней работают. Ведь не случайно кто-то придумал ремни безопасности, кто-то их сконструировал и внедрил. А мы до сих пор пристегивание не можем сделать обязательным.

В мире много всего наработано: как анализировать проблему, как бороться с ней и прочее. Там тоже есть свои приоритеты. Но понимаете, всем этим должны заниматься специалисты. А у нас очень высок уровень дилетантизма в таких вещах. Просто каждый разумный человек, если он занимает какой-то высокий пост, считает, что может высказать свои соображения. Он, конечно, может их высказать, но это не решит проблему. И вот тут мы упираемся в проблему выбора приоритетов. Чтобы выбрать приоритет, мы должны видеть проблему во всей ее полноте. Или, по крайней мере, гораздо больше надо знать, чем мы знаем.

Вот, например, радикальные меры борьбы с пьянством ничего не дадут. Здесь, если хотите, нужны определенные хитрости со стороны политиков. Но эти хитрости надо сконструировать, их надо придумать. А этим кто-то специально должен заниматься. Допустим, захочет президент или премьер-министр отобрать специалистов по борьбе с пьянством. Кого он отберет? Он пригласит главного санитарного врача, который у нас по всем вопросам высказывается.

Л.Б.: Универсальный эксперт.

А.В.: Да. Он пригласит еще несколько людей, которые где-то около находятся.

Л.Б.: Психиатров, наркологов...

А.В.: Ну, есть люди, есть энтузиасты. Но энтузиасты – это еще не все. Энтузиасты бывают не очень продуктивными, в конечном счете, хотя они тоже нужны. Тут много всего нужно. У нас проводятся конференции по всяким вопросам. Мы, кстати, проводили конференции и по проблемам алкоголизма, у нас есть иностранные коллеги, которые больше занимаются проблемами российского алкоголизма.

Л.Б.: Больше, чем мы здесь?

А.В.: Да. Например, наши коллеги из Лондона, немецкие специалисты, которые изучают эту проблему, занимаясь ею на свои деньги. А у нас на эти исследования и денег-то никто не выделяет. Это ко всему относится, и к демографии тоже. В результате это снижает эффективность действий. Потому что, не тратя денег на проектирование, скажем, дома, вы ничего хорошего не построите. Нужно, чтобы сначала он был хорошо и правильно спроектирован. Поэтому немалая доля стоимости строительства всегда приходится на проектирование. А у нас этого нет.

Л.Б.: К сожалению. Беда этой области еще и в том, что кажется, будто здесь можно опираться в основном на здравый смысл. Вещи-то вроде бы понятные.

А.В.: Вы знаете, у здравого смысла есть еще одна опасность. Во-первых, он не может подсказать готовое решение, потому что у всех проблем есть глубина. Конечно, плохо, что люди пьют, но почему они пьют, кто пьет и так далее, это надо копать на большую глубину. Другая проблема здравого смысла состоит в том, что здравый смысл есть у всех. Поэтому соображения, высказанные на основе здравого смысла, очень быстро находят своих сторонников.

Л.Б.: Они становятся популярными.

А.В.: Да, они становятся очень популярными. Я недавно вернулся из Италии, где читал лекции в летней школе в Падуанском университете, который существует с ХШ века. Что меня там поразило? Зал, в котором я читал лекции, был буквально в ста метрах от дома, где жил Галилей. Понимаете, если сейчас вы будете очень настойчиво по радио и телевидению говорить, что Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот, то поскольку эта мысль похожа на правду, вам очень многие поверят. Но это только похоже на правду, а правда – она совершенно противоположная. Так же обстоит дело со всеми сложными вопросами. Общество, которое мы изучаем, – самая сложная изо всех существующих сложных систем. Оно гораздо сложнее любой физической системы, любой биологической системы, потому что общество состоит из атомов, каждый из которых обладает свободой воли. Это сильно усложняет функционирование такой сложнейшей системы. Понять ее до конца невозможно: это слишком сложный объект. Здесь знания необходимы. Дилетантизм, основанный на здравом смысле, здесь очень опасен, даже если речь идет об очень разумных людях. Иногда правильными оказываются совершенно парадоксальные, безумные идеи, как, впрочем, это бывает в любой науке. Ориентация на мысль, понятную каждому человеку с улицы, может завести в тупик любую проблему. Сложные проблемы так просто не решаются. Если бы пьянство было простой проблемой, его бы давно уже победили.

Или, например, низкая рождаемость. Есть люди, которые говорят, дайте нам только возможность, и мы всех убедим и все переделаем. Это очень наивно. Надо действовать сообща, но по какому-то очень продуманному плану. И поскольку многие проблемы не только наши – они возникли задолго до нас, – то в других странах есть большой опыт, который надо изучать. А этого тоже нет. Так что этот вопрос относится к области повышения эффективности управления в целом: управления страной, управления процессами. Нельзя действовать по принципу: что вижу, о том пою. Тут есть масса всяких подводных камней.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, а семейная политика, политика повышения рождаемости, о чем тоже говорилось в президентском послании, что вам здесь кажется разумными мерами, а что – не очень разумными? То, что сейчас в этом плане делается, насколько это эффективно?

А.В.: Ну, как вам сказать? Вообще семейная политика – вещь неплохая. И она ориентирована на разные цели. В частности, важно, чтобы семьи с детьми, молодые семьи имели более или менее нормальные условия для воспитания детей, для поддержания их здоровья. Ведь здоровье – это не только больница, здесь важно, в каких условиях живут дети, их питание и так далее.

Л.Б.: То есть социальные условия.

А.В.: Да, социальные, материальные условия. И политика, направленная на улучшение этих аспектов, безусловно, может только приветствоваться. В частности, пособия, которые получает семья, – это вещь хорошая. Хотя эти пособия могли быть и побольше. Но мне кажется неправильным, когда эту политику очень явно нагружают пронаталистской озабоченностью.

Л.Б.: Это вам кажется неправильным? Почему?

А.В.: Да, неправильным. Если молодая семья чувствует себя нормально, то не надо волноваться: она родит столько, сколько она считает возможным и нужным. Не будет нормальных условий – детей будет меньше. А если есть условия, если общий социальный климат этому благоприятствует, то семья родит столько детей, сколько ей нужно. У нас ведь никто не понимает одной простой вещи. По сути то, что называют «демографическим переходом», – это восстановление исторического равновесия между рождаемостью и смертностью, которое всегда существовало. Просто оно было нарушено в связи со снижением смертности. Рождалось-то детей в семье очень много, но число выживающих детей никогда не было очень большим. Поэтому многодетная семья прошлого – это миф. И, по сути, восстановление равновесия сейчас предполагает возвращение семьи к тому числу детей. Два ребенка – это как раз то, что в среднем было раньше; у семьи сейчас те же цели, в конечном счете. И если у семьи будет нормальный социальный климат, то такое число детей и родится. Ну, может быть, какой-нибудь разброс будет, будут трехдетные семьи, но главное – обеспечить примерно два ребенка на семью.

Для этого не нужно все время превращать эту цифру в единственную цель существования семьи. Семья имеет больше задач и функций и для самих супругов, и для родителей с детьми. В общем, семья сама разберется, не нужно проявлять к ней такое недоверие, которое часто проявляют наши политики. Есть некая система ценностей, которая формируется помимо нас, она-то и ориентирует семью. Большинство семей и так ориентировано на двух детей, но мешают ограничения, которых у нас очень много.

Теперь о пронаталистской составляющей, которая для нас действительно важна. Тут тоже известен опыт развитых стран с невысокой рождаемостью, но, тем не менее, с более высокой, чем у нас. Я имею в виду европейские страны.

Л.Б.: Францию, например.

А.В.: Франция, скандинавские страны, Англия. Там все-таки ориентация немножко не та, какая сейчас у нас. Потому что никто не ставит себе задачи увести женщину с рынка труда, для того чтобы она рожала детей. Ставится цель создать условия для совмещения ее материнских функций с функциями экономическими и другими. Поэтому много внимания уделяется тому, как организовать воспитание детей вне семьи, как поддержать семью. Не заменить ее, но помочь семье – и одновременно дать возможность женщине работать, притом квалифицированной женщине.

Знаете, где-нибудь во Франции совершенно естественно, что женщина с высшим образованием продолжает работать вскоре после рождения ребенка. Она не хочет терять ни своей профессии, ни своего заработка. Во-первых, там есть детские учреждения. Во Франции 100% детей, начиная с 3-х лет, обеспечены детским садом, и они там довольно приличного качества. Во-вторых, дома за ее маленьким ребенком ухаживает алжирка или марокканка в качестве няни. И государство частично оплачивает это. То есть сам набор механизмов, набор этих мер гораздо больше и сильнее развит, чем у нас.

Опять же, я должен сказать о выборе приоритетов. Сейчас много говорят о том, что необходимы детские учреждения, что их не хватает. И я, пожалуй, с этим согласен. Единственное, с чем я не согласен, это когда говорят, что вот раньше у нас их было много, а сейчас нет. Я, знаете, этим занимаюсь уже не один десяток лет, и всегда, даже в советское время, детские учреждения были остродефицитными. И как отец детей, которые тогда были маленькими, и как демограф, я всегда знал об этом и знаю сейчас. Вот почему на протяжении многих десятилетий нельзя было решить эту проблему? Ведь никому же не отказывали в поступлении в школу, на всех ведь хватало.

Л.Б.: Другое дело, что есть школы и школы.

А.В.: А вот здесь нет садов и садов. Есть просто нехватка мест. Ну, конечно, качество тоже важно, но нехватка садов – это сама по себе серьезная проблема. Вот тут и возникает вопрос, не хочет ли все-таки государство, желая в конечном счете повышения рождаемости, одновременно и сэкономить на том же.

Л.Б.: То есть женщин дома посадить?

А.В.: По-видимому, дешевле выдать сертификат на материнский капитал, который вы неизвестно когда получите, чем обеспечить семью детским учреждением, да еще приличного качества. Ведь это все-таки требует вложений: строительство, воспитатели, питание и прочее. Или, скажем, президент предложил давать земельные участки трехдетным семьям. Эта мера государству не будет ничего стоить, понимаете.

Л.Б.: Это ничего не будет стоить, но будет ли это иметь эффект? Я стала смотреть, как трехдетные матери реагируют на это. В тот же день это вызвало большой восторг, а на следующий день стали писать о том, где будут эти участки, и что там надо построить дом, провести воду, свет. То есть стоить это будет очень и очень дорого.

А.В.: Здесь есть вопросы. Поэтому, может быть, не нужны такие неожиданные меры, а нужны меры известные и стандартные. Я совершенно честно вам говорю, я не могу понять, почему с послевоенного времени нельзя насытить страну детскими учреждениями. Тем более что детей у нас сейчас рождается мало, гораздо меньше, чем это было в 80-е годы.

Л.Б.: И меня это интересует тоже. Парадокс: детей мало, а дефицит все равно большой.

А.В.: Все эти вопросы нуждаются в каком-то обсуждении, и, прежде всего, на научном уровне. Вот когда вы знакомитесь с зарубежной литературой, вы находите там очень много конкретной информации: сколько детей, какого они возраста и так далее. У нас этого нет. Ну, в принципе, общая информация, наверное, есть, ее собирают, она ложится на стол к первым лицам государства, но этого вида по глобусу недостаточно. Нужны более конкретные данные. Известно, например, что там есть своя цикличность. Когда, допустим, строят новый район в городе, туда обычно заселяется молодежь. У них появляется много детей, и вот именно в это время там нет детских садов. А когда там построят детские сады, дети уже вырастут, и детские сады нужны будут в других местах. В старых районах Москвы спрос на детские сады, наверное, меньше, чем в каких-то новых кварталах. И потому среднее число мест на Москву ни о чем не говорит.

Л.Б.: Как средняя температура по больнице.

А.В.: Понимаете, все должно быть в поле общественного зрения, но в какой-то более конкретной форме. Люди должны это знать, об этом должны писать. Вот есть у нас, наверное, всякие женские журналы.

Л.Б.: Их очень много.

А.В.: Они тоже должны о таких вещах писать.

Л.Б.: Они в основном пишут совсем на другие темы: красота, косметика, секс. Семейной и детской проблематики там очень мало, а социальная тематика там отсутствует.

А.В.: Честно скажу, я туда никогда не заглядывал, но там должны об этом писать. Там должны публиковать результаты каких-то анкет, они сами должны публиковать такие анкеты. Женщины, они же не только на подиуме обретаются.

Л.Б.: Но эти издания больше гламурного плана.

А.В.: Это тоже недостаток. И, возможно, если бы такие материалы в этих журналах публиковались, они бы только больше интереса вызывали. Это не значит, что нужно изменить все содержание женских журналов, но можно просто дополнить их этим. Любая, даже самая красивая и блистательная женщина, она все же мать или потенциальная мать. Во всяком случае, у нее есть своя семейная жизнь, свои семейные проблемы, и почему бы ей всего этого не знать.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, а как вы относитесь к материнскому, или семейному капиталу? Как вам кажется, он работает? Насколько я знаю, когда рождается второй ребенок, его все оформляют.

А.В.: А почему бы не оформлять, если вам предлагают некую сумму денег? А что касается эффективности, то тут очень трудно что-то сказать. Вот недавно студенты у меня писали рефераты на разные темы, и одна студентка прореферировала статью, появившуюся на Западе. Статья называется «Конец сверхнизкой рождаемости?» В конце стоит вопросительный знак. Там речь идет о том, что действительно во многих европейских странах была очень низкая рождаемость, но сейчас во всех странах рождаемость повышается. И Россия здесь никакого исключения не представляет. А если посмотреть за какой-то более или менее длительный период – допустим, за 10 лет, – то темпы роста российской рождаемости не выше, они где-то в серединке. Есть страны с более быстрым ростом, где нет никакого материнского капитала. Поэтому не стоит приписывать все материнскому капиталу.

Кстати, на Украине рождаемость повышается быстро. Ну, как быстро? Она остается низкой, как и в России, но не такой, какой она была в 90-е годы. То есть первое десятилетие 2000-го года ознаменовалось во многих странах ростом рождаемости. Если не учитывать этот контекст, то можно сказать, что мы ввели материнский капитал – и поэтому рождаемость у нас выросла. Рождаемость действительно растет с 2000-го года, а после 2007-го года ускорился этот рост. Поэтому очень легко сказать, что это эффективно. Но это еще рано говорить, поскольку с 2007-го года прошло слишком мало времени. Демографы немножко лучше знают, какие бывают показатели рождаемости, чем те люди, которые, пользуясь общим коэффициентом, утверждают, что на столько-то процентов рождаемость выросла. Общий коэффициент ни о чем не говорит.

Л.Б.: Или вообще они абсолютное число родившихся называют, и говорят, что в этом году родилось на 37 тысяч детей больше, чем в прошлом.

А.В.: Мы знаем, что меняется структура женщин. Мы заем, что у нас сейчас будет очень большой спад числа женщин, поэтому число рождений, конечно, будет сокращаться. В общем, проблемы есть. И я не понимаю, кто выигрывает от того, что мы сейчас себя обманываем. Министерство здравоохранения на протяжении десяти лет говорит о том, что скоро у нас исчезнет естественная убыль населения. Но она не исчезнет.

Л.Б.: Но и не только министерство здравоохранения это говорит, говорят об этом и некоторые политики.

А.В.: Политик может ошибаться.

Л.Б.: Нет, такие вещи он обязан знать, или хотя бы спросить об этом у специалистов.

А.В.: Но у министерства здравоохранения есть специалисты. Нельзя иметь претензии к министру здравоохранения, если она что-то сказала не так.

Л.Б.: Однако, если она что-то скажет не так, вы едко высказываетесь по этому поводу в «Демоскопе».

А.В.: Мы реагируем.

Л.Б.: Например, по ее высказываниям об абортах как потенциале для повышения рождаемости вы проехались изрядно.

А.В.: А что делать? Мы понимаем, что это не она придумала – это ей принесли помощники. Там есть специальный отдел, который этим занимается. Они в тени, а выступает она. Но это слишком долго длится. И ведь не только Голикова, ее предшественники повторяли то же самое, они обнадеживали нас на протяжении десяти лет. Скоро станет видно, что это не оправдывается. Сейчас еще идет рост – ну, понятно, почему он еще идет – но он скоро кончится. И что тогда говорить? Ну, будет новый министр говорить, что предыдущий был неправ. И зачем все это?

Л.Б.: Для создания позитивного настроения в обществе. Это такой социальный позитив.

А.В.: Мы – общество с очень печальным опытом. В том смысле, что позитивные ожидания у нас постоянно не оправдываются.

Л.Б.: И тогда предлагаются новые.

А.В.: Но ведь это накапливается в сознании, поэтому мы и говорим, что у нас нет доверия к государству. В связи с последней переписью об этом говорили. И это нас очень огорчает, потому что перепись некачественная получилась.

Л.Б.: Базовое недоверие ко всем государственным институтам.

А.В.: Да, имеет место базовое недоверие к государственным институтам. Так кто же от этого выигрывает? Это недальновидная политика самих политиков. Вот вчера был человек – и все ему смотрели в рот. Сегодня его нет, и оказывается, что он все неправильно говорил. Но ведь политики тоже должны понимать, что они рано или поздно окажутся в таком же положении. И, наверное, нужно иначе выстраивать политику, нужно, чтобы какие-то позитивные ожидания все-таки оправдывались. Если вы сейчас пообещаете людям, что через двадцать лет они будут жить при коммунизме, никто уже не поверит. Это точно. Но какие-то наивные люди еще верят обещаниям политиков.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, сейчас собираются расширять число статей, на которые можно тратить материнский капитал. И если эти выплаты будут осуществляться в массовом порядке, этих денег хватит? Пенсионный фонд не обрушится?

А.В.: Это – вопрос. Изначально было задумано, что материнский капитал не будут тратить на личные нужды.

Л.Б.: И, тем не менее, сейчас расширяют спектр использования этих денег.

А.В.: Ну, что я могу по этому поводу сказать? В той мере, в какой я профессионально болею за семью, я радуюсь, когда семья получает эти деньги. Но я понимаю – и намекнул на это в своем комментарии, – что казна не резиновая. Потребностей у государства и у населения очень много, и они разные. Это можно выполнять, если вы, с одной стороны, даете кому-то, а с другой стороны, у кого-то берете. Или вы повышаете налоги. Но если вы, например, увеличите налоги на бизнес, это ограничит инвестиционные возможности. А если вы ограничите инвестиционные возможности, это ограничит рост общественного богатства в целом. Это будет сдерживать рост заработной платы и так далее. Не знаю, читали ли вы в последнем «Демоскопе» наш святочный рассказ? Если нет, посмотрите его.

Сейчас есть предложение платить зарплату женщинам-матерям. Мы там по этому поводу написали, что можно, конечно, назвать это зарплатой. Но зарплата – это то, что человек получает за наемный труд. Никаких других форм зарплаты в мире не существует, и никто никогда не рассматривал материнство как наемный труд. Но предположим, что вы так сделаете. Вы сразу же снизите символическое значение материнства, превратив его в труд за зарплату. И потом, где вы возьмете деньги? Вы возьмете их у тех, кто получает настоящую зарплату. То есть там вы остановите, замедлите или прекратите рост зарплаты, которая одновременно является и стимулом к труду. И, следовательно, вы ограничите мотивацию к труду. Кроме того, вы уведете часть женщин с рынка труда, на котором и так недостаток рабочей силы.

Л.Б.: А потом будут удивляться, зачем нам мигранты.

А.В.: Да. То есть это представляет собой какой-то выхваченный фрагмент реальности, но не осмысленный и не осознанный. Вроде бы материнство – это труд, но ведь не за всякий же труд платят зарплату. Вы знаете, что «душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь…». Но ведь не за деньги же! Если вы снижаете символическое значение материнского призвания, вы превращаете материнство в наемную профессию, чего никогда не было. Все-таки материнство существует столько, сколько существует человечество. И оно всегда поддерживалось, поддерживался необходимый демографический рост, но без платы.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, я читала на сайтах и форумах многодетных матерей обсуждение этой проблематики. И они считают, что это не только не снижает, а как раз повышает их статус и их роль. Многодетные матери воспринимают это сугубо позитивно, потому что «вот мы трудимся, мы даем государству людей».

А.В.: Вот в этой фразе, что государству не хватает людей, уже все заложено. Не государству не хватает людей, они же не для государства их рожают. Если они рожают для государства, это уже не матери.

Л.Б.: Они считают, что рожают детей для себя, но государству это очень важно.

А.В.: Если бы я был многодетной матерью, я бы, конечно, приветствовал эту меру.

Л.Б.: Они чувствуют себя польщенными, потому что наконец-то их очень тяжелый труд оценен.

А.В.: Подождите, этот труд они взяли на себя сами. Любая мать, беря на себя этот труд, на другое ориентируется. И когда они собирались взять на себя этот труд, они говорили, что любят детей. Демограф никогда вам не скажет, что многодетность обеспечит высокую рождаемость. Потому что мы знаем, что в статистическом распределении всегда есть какая-то группа многодетных матерей. Но чтобы повысить рождаемость, нужно, чтобы у семьи было два ребенка. Если бы двухдетность была модальной, то это бы решило все проблемы. Но они рассуждают иначе. Ну, хорошо. Я со всем уважением отношусь к многодетным матерям и к многодетным семьям, и я за то, чтобы им платили пособие.

Л.Б.: Но вы против того, чтобы это называли зарплатой.

А.В.: Да, я против того, чтобы это называли зарплатой, чтобы им выдавали трудовую книжку, как предлагается. Это уже какое-то извращение самого материнского призвания. Ну, представьте себе, женщина рожает за трудовую книжку. Вот так мне кажется, но я могу тоже ошибаться. Я много лет этими проблемами занимаюсь и понимаю, что на этом далеко не уедешь.

Л.Б.: Но там есть еще и вторая тема. Там сразу было сказано, что эту книжку будут давать не всем, а тем, кто выполняет свои обязанности, и выполняет хорошо. Вы знаете, какую реакцию такое намерение вызвало в этой среде? – Ужас, что будут приходить, проверять и отнимать детей. Сейчас вообще этот страх перед государством очень силен.

А.В.: Это и есть форма вторжения государства туда, куда ему вторгаться не надо, когда оно платит. Пособие – это нормально. Кстати, его можно сделать и побольше, чем сейчас.

Л.Б.: Но, видимо, слово «пособие» звучит унизительно.

А.В.: Но ведь зарплата – это совсем другое. Нужно же иметь еще и какое-то экономическое мышление. Вы разрушаете все представления о грани между производством и потреблением. По сути, речь идет о потреблении, это – потребление, а не производство.

Л.Б.: А как вам кажется, будет эта мера действительно введена?

А.В.: Я надеюсь, что нет. Пока это только предложение кого-то из Совета Федерации: там есть такая сенатор Петренко, которая всегда выступает с подобными инициативами. Но это из области невежества. Никакой экономист под этим предложением не подпишется, а вот популист подпишется. Но это разные профессии. А самое главное, что деньги ниоткуда не возьмутся. Я думаю, что до этого все-таки дело не дойдет.

Во всех странах существует пособие. У нас, может быть, следует упорядочить или развить эту систему пособий. Наверное, надо поработать над этой системой пособий, посмотреть, как это делается в других странах. Хотя во всех странах по-разному это устроено – в каждой стране свои традиции. Но в принципе я знаю, что у нас пособие меньше; доля ВВП, которая идет на семейные пособия в России, меньше, чем в других странах. Потому что здесь есть другие приоритеты, потому что денег не хватает. Но сколько-то дают, чуть-чуть увеличивая их постепенно.

Л.Б.: Анатолий Григорьевич, вы сказали очень важную фразу. Вам не нравится, что семейная политика носит такой ярко выраженный пронаталистский характер. А какую семью, если не ориентироваться на детей, государство должно поддерживать? Я спрашиваю об этом, потому что у нас на «Полит.ру» была напечатана статья женщины-социолога, в которой она говорит, что у нас государство поддерживает только полные семьи и семьи с детьми, а это очень традиционалистский подход. Сейчас существуют разные формы семей, не обязательно гетеросексуальных и так далее. Она спрашивает, почему их не поддерживает наше государство, надо, чтобы цвели все цветы и так далее. Так вот, если это не пронаталистская направленность, то какую семью государство у нас осмысленно поддерживает?

А.В.: Направленность может быть пронаталистской. Я этого не исключаю. Но не надо говорить, что мы – вам, а вы – нам. Понимаете, если государство действительно заинтересовано в повышении рождаемости – предположим, что это так, – оно должно продумать с помощью людей, которые понимают, что это такое, какие нужны меры, чтобы семья сама хотела иметь и имела больше детей. Вот и все! Но не надо говорить, что мы за второго ребенка столько-то заплатим, а за третьего столько-то. Ну, вот вы платите пособие, и платите. Понятно, что оно увеличивается, если будет больше детей. Это ясно по определению, потому что больше расходов возникает. Но не надо при этом все время подчеркивать: мы платим – а вы рожайте. Не надо, чтобы матери говорили: если государству нужно, то пусть оно платит.

Л.Б.: Пусть оно раскошелится.

А.В.: Нужен климат благоприятный. Вот говорят, что нужна благоприятная среда для инвалидов, такая же благоприятная среда должна быть и для семей с детьми.

Л.Б.: Но все-таки для семей с детьми, а не для любых семей?

А.В.: Ну, детский сад для других семей не нужен. А если вы понимаете, что нужны детские сады, постройте их. Не говорите при этом много лишних слов. Будут детские сады – люди будут понимать: когда родится ребенок, он пойдет в детский сад, и там ему будет хорошо. При этом совсем не обязательно кричать: давайте нам третьего ребенка! Люди это сами для себя решат. А здесь получается наоборот. Все эти количественные лозунги от лукавого.

Л.Б.: Это как раз такой традиционный подход.

А.В.: Семья, хотя она и меняется, но это институт не государственный. Семья – это форма организации частной жизни человека. Каждый человек понимает – это заложено в биологической природе, социальной природе человека, в традициях, – что ему нужна семья, что ему нужны дети. Никто от этого не отказывается, хотя есть и такие. На одном краю распределения есть многодетные семьи, а на другом краю есть child free. Я совершенно согласен с Медведевым, что нужно вспомогательные репродуктивные технологии развивать, это совершенно правильно, потому что соответствует современным возможностям.

Л.Б.: Но ведь это очень дорогие способы решения проблемы репродукции.

А.В.: Дешевого я вам ничего не могу предложить.

Л.Б.: Усыновление, например.

А.В.: Но ведь в этом случае кто-то все равно должен рожать. И вообще проблема на самом деле не в рождении детей. Если бы дело было только в рождении, это давно научились бы делать без родителей. Есть же суррогатные матери. Дело в том, что ребенка надо родить и воспитать, сделать из него человека. А кто это может сделать? Только родители. Семья изменяется сейчас, но все равно это могут сделать только какого-то типа семейные структуры, и подменять их не нужно. Я и в советское время всегда говорил, что не нужно вытеснять семью с помощью каких-то детских учреждений. Они должны помогать семье, но не замещать ее. И сейчас я говорю то же самое: они должны помогать. Это совершенно естественно. Поэтому тут речь идет просто о правильной расстановке акцентов.

Л.Б.: Понятно. Но в ближайшие годы, наверное, денег все-таки будет выделяться больше. И видно, что государство и политики, помогая семьям, стремятся и политический капитал с помощью этого приобрести. Потому что если и есть меры популярные, то эти несомненно к ним относятся.

А.В.: Такие меры нужны. Они вводятся, становятся привычными для общества, и когда политики меняются, они их все равно сохраняют.

Л.Б.: Отменить что-то вообще очень тяжело.

А.В.: Сохраняется преемственность. Поэтому ничего плохого я не вижу в этих мерах. Но меня напрягает иногда их недостаточная продуманность, случайность выбора каких-то мер, недостаточная продуманность выбора приоритетов. А это как раз должно быть очень продумано. Я думаю, что это касается всей системы приоритетов. И я думаю, что надо тратить больше денег и на охрану здоровья, и на образование и воспитание детей, на семью. У нас тут большие государственные задачи решаются. Я не буду говорить какие. Но сфера частной жизни, сфера воспитания и здоровья детей – и, по сути, обеспечения будущего государства – вот эти сферы пока не относятся к приоритетным областям. А надо бы.

Л.Б.: Спасибо большое, Анатолий Григорьевич.

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.