Адрес: https://polit.ru/article/2010/11/17/svetskost/


17 ноября 2010, 09:22

В защиту светскости

Эта статья выросла из повода совершенного частного, можно сказать, случайного. Хоть и зарекался я читать подобную публицистику, все же не удержался и прочел на сайте «Религо ру» колонку Александра Кырлежева ««Религиозная культура» – это просто? О религии светскости и невозможности нерелигиозной культуры».

Рассуждения Александра Кырлежева о несуществовании светской культуры встречались мне и раньше – и, признаться, сильно задевали мои разум и чувство. В «Русском журнале» легкие кавалерийские набеги на светскость стали одно время весьма популярны (в них, помимо Ал. Кырлежева, участвовали Аркадий Малер, Дм. Узланер и многие другие).

С тех пор я надеялся избегать подобных испытаний, хотя все вокруг говорило об обратном. Созвучные мысли слышны сегодня уже с самых высоких церковных трибун и, похоже, становятся официальной церковной идеологией.

Очередную колонку Александра Кырлежева я прочел, польстившись на ее краткость и уверения автора, что в отличие от прочих, написанных «витиевато, мутно и непонятно», она будет звучать «максимально просто и общедоступно». Ниже я позволю себе небольшой разбор этого текста, надеюсь, не слишком утомительный.

1.

Содержательную часть своей статьи, автор, заботясь о читателе, начинает с предложения подойти к делу «формально» (дабы «обращение к множеству определений культуры» не привело к излишнему усложнению»). Формальным (то есть лежащим на поверхности) представляется почему-то утверждение о том, что ««культура» сама по себе к религии не имеет никакого отношения».

Утверждение, заметим, сверхпарадоксальное. Что это за таинственные «формалисты», начинающие со столь взрывного зачина, как с легкой разминки, мне неведомо, а автор не разъясняет. Вероятно, это те самые враги «религиозной культуры», против которых направлен его пафос. Вероятно, во всем этом разлит какой-то тонкий сарказм. Однако, добравшись лишь до четвертого абзаца, я уже начал терять почву под ногами.

А автор, не давая опомниться, обрушивает на нас следующий парадокс: «Если может быть религиозная культура, значит, может быть и нерелигиозная». Что это значит? Если «культура к религии не имеет отношения», что для «формалистов» аксиома, отчего следом, без всякого перехода, утверждается совершенно обратное, а из этого в свою очередь следует новое великое «может быть»?

Далее этот безосновный узел абсурда маркируется словами «логика» и «вывод», и следует новый поворот: «Но … верно и обратное: религия не имеет ничего общего с культурой. Чтобы культура стала религиозной, ее надо как-то наполнить или пропитать религией».

Несколько раз вдумчиво перечитав предшествующие абзацы, я, кажется, разгадал ребус. Видимо, автор хотел показать нам методы таинственных «формалистов», утверждающих будто бы следующее: церковники берут нормальную светскую культуру (представляющуюся чем-то вроде губки), пропитывают ее своей «религией» и выдают под видом «религиозной».

Однако прежде чем продолжить чтение, я вынужден остановиться, чтобы восстановить внутреннее равновесие, нарушенное первым же авторским залпом (а ведь нам, как мы помним, обещали быть максимально простыми и общедоступными).

Итак, еще раз отмотаем в начало. Наверное, любому более или менее вменяемому человеку должно быть ясно, что культура не может не иметь отношения к религии. Уже хотя бы потому, что культура имеет отношение ко всему, к чему прикладывает свою душу и сознание человек. Отсюда, однако, еще вовсе не следует того, что «может быть религиозная культура», равно как не следует и того, что «может быть и нерелигиозная». В этих дефинициях мы слишком близко подходим к тому, что называется «определением понятия культуры», вопросу действительно сложному и деликатному. Столь бестрепетный наскок на него вселяет в нас определенные подозрения. Если перед нами философия, то она, во всяком случае, не должна походить на игру в наперстки.

Вероятно, все же автор искренне старался быть проще и не имел намерения нас запутать. Возможно, он запутался сам. Во всяком случае, в следующей далее полстранице теологических рассуждений о «религиозных субстанциях», транссубстанциациях и акциденции я не понял ничего. Возможно, в этом есть смысл. Возможно, смекнув, что слегка заплутал, автор хотел оглушить нас напором, не позволяя усомниться в своей добросовестности. Возможно, все это чистой воды шаманизм, и, запугав странными словами, в нас таким образом просто хотели вселить священный трепет и пиетет.

Так или иначе, все это мы без потерь опускаем и переходим к выводам. Вот они: ««Религия» – это Форма, или Идея, культуры. В этом фундаментальном смысле каждая культура «религиозна», то есть опирается на какие-то предельные основания … управляющие конкретным обществом».

Здесь уже есть с чем поспорить. Но пока мы воздержимся. (Заметим лишь, что выводы не очевидны, а ключевое слово здесь, вероятно, не «религия», и даже не «культура», а, все же – «управляющие»). И поспешим к концу. Он уже близок. Все с той же легкостью необычайной и грациозными прыжками через логические ступеньки делается вывод о существовании «плюралистической религиозной культуры», то есть «сосуществовании многих культур в одном социуме» (естественно, культур религиозных – догадываемся мы, хотя спорное слово автор застенчиво опускает).

А впереди уже финишная прямая, где все интеллигентские экивоки отбрасываются, и с большевистской прямотой утверждается следующее: те общества, в которых победил «плюралистический социум» могут держаться «только если им управляют не содержательные (=«религиозные»), а инструментальные (чисто организационные, прагматические) истины и ценности». Но будем бдительны! Ведь «светское» – это на самом деле тоже мировоззрение, и, стало быть, тоже – религия! И значит под видом «светскости» враги «религиозной культуры» (все эти темные формалисты плюралистического социума) коварным образом пытаются навязать нам свою классово чуждую «светскую религию»!

И безукоризненное заключение: «религиозная культура» – это просто культура, потому что никакой, в фундаментальном смысле, нерелигиозной культуры не бывает. А «религиозная культура» в узком смысле – это просто одна из культур, наряду со «светской религиозной культурой» (!). «Вот про эти разные «религиозные культуры» и надо рассказывать школьникам», – венчает текст фраза, ради которой, он вероятно, и создавался.

2.

Еще раз прошу прощения за разбор этого текста. Один из его читателей назвал его «потрясающим примером демагогии как всегда», с чем мне лично трудно спорить. Но встать на защиту третируемой автором светскости все же придется.

Но прежде обратимся к религиозности. Как и всякая вещь на земле, религия имеет две стороны – светлую и темную. Уже этимология этого слова (религо – связь) дает нам две его возможные логические транскрипции – связь и связанность. Религия, иными словами, может становиться и нитью Ариадны на пути к свету, и путами на руках и ногах, источником единства и разделения, освобождения и тоталитаризма. Мы (поскольку защитников религии развилось уже слишком много) будем говорить преимущественно о темной ее стороне.

Две тысячи лет назад, в момент своего высшего расцвета, самая значительная из известных на земле религий увенчалась убийством Бога. Что, в общем, закономерно. Порождение и убийство богов и есть главное дело религии. Всякая религия по своей природе тоталитарна, всякая считает себя истиной в последней инстанции и стремится подчинить себе все сферы человеческого бытия без остатка (единственное исключение здесь, вероятно, буддизм, но буддизм, в строгом смысле и не религия). И едва ли темную (демоническую) сущность религии можно выразить лучше, чем делает это автор нашей статьи, утверждая, что «не существует ничего, кроме религии».

На самом деле, на свете существует, конечно, много чего. Ребенок воспринимает мир непосредственно, через доверие, не нуждаясь ни в каких религиозных подпорках. Не нужны они и святому, для которого все есть любовь.

Являясь продуктом достаточно зрелого общества, религия всегда обращена к массе (в этом смысле религия = идеологии). Верховный Шаман призван легитимировать перед народом божественную природу власти Вождя – вот почти исчерпывающая функция религии в государстве. На уровне общества религия играет роль идеологической спайки и духовной анестезии (опиум народа). Становясь же фактом личного бытия, религия становится на путь преодоления самой себя, процесса, который и завершается явлением из ее кокона личности или святого.

3.

Что же в таком случае есть религиозная культура? Если в своих началах и на своих вершинах бытие человека освобождено от религии, то нет ее и в началах и на вершинах культуры. Культура – явление, глубоко укорененное в почве, в народе. Архаичная культура землепашца складывается из его таинственной связи с духами природы, из восходов и заходов солнца, смен времен года, повседневности и праздников, фаз рождений и умираний. В этом сгустке бытия все дышит единым дыханием, выделить из которого «религиозную составляющую» практически невозможно (разве что непосредственно элементы культа).

Так обстоит дело в низовьях культуры. А на ее горных пиках религия оказывается просто сброшена, как лягушачья шкурка. Творчество Пушкина, Рублева, Шекспира, Данте, Гомера – «религиозная» или «светская» культура? Вопрос кажется диким, и справедливо. Потому что все это есть, прежде всего, явления высокой личности, устремленной к онтологическим основам бытия и преодолевающей на своем пути всякое «светское» и «религиозное». (То же, кстати, можно сказать и о творцах великих религий. Но вот уже об их последователях – значительно труднее).

Творчество по-настоящему великих художников (пророков, святых) именно потому по-настоящему велико, что выходит за любые религиозные или этнические рамки, достигает всеобщности, универсальности, становясь понятным людям любых религий, национальностей и культур.

Говоря языком, более близким религиозному человеку: слово религия не нужно было Адаму в Раю, не нужно оно будет и в Царстве Небесном: слов любовь и свобода окажется там вполне достаточно. При этом интуициям того же Данте, Рублева или Пушкина эти райские (и инфернальные) пространства открыты более, нежели всей громоздкой религиозной машине с ее всеподчиняющим и всепоглощающим ритуалом. Прежде всего, потому что настоящее чувство Бога доступно лишь личности.

Религиозность же – есть нечто до-личное, не доходящее до подлинных онтологических оснований. «Религиозная культура» – это лишь темный безличный насыщенный раствор, из которого может родиться, а может и не родиться личность. Говорить о «религиозной культуре» можно лишь как о части общечеловеческой культуры, хорошо понимая ее ограниченность и (в духовном смысле) провинциальность.

Никакой же «религиозной культуры» в чистом выделенном дистиллированном виде просто не существует. Так же, кстати, как не существует и «православной цивилизации» (кому из нас приходилось слышать о цивилизации протестантской или католической?).

И «православная (религиозная) культура», и «православная цивилизация» – это абсолютно искусственные, измышленные концепты, чистые фикции, необходимые их изобретателям в сугубо утилитарных целях (протащить, например, в школу предмет религиозного образования, а в политику – религиозную идеологию). И, как всякие безответственные спекуляции, чреватые крушением (вспомним финансовые пирамиды 90-х). Эти игры даже еще более опасны, поскольку идут уже не на грубом финансовом, а на тонком «духовном» поле.

Стремительная деградация такого рода религиозности хорошо видна, например, по укоренившемуся уже у нас термину «этнический православный» (по звучанию – что-то вроде человекообразной обезьяны (аборигена), населяющей территорию «православного заповедника» (резервации) и питающейся исключительно кошерной «православной культурой»).

Худшее, однако, впереди. Знакомы ли вам родители, которые позволили бы своему маленькому ребенку играть с ножом? В случае же внедряемого сегодня в наших школах «религиозного образования» с раздельным обучением «религиозным культурам» и сегрегацией класса по религиозному признаку, нашим детям не только раздали по ножу, но и развели их по разным лагерям, готовя, таким образом, почву для будущих социальных потрясений – религиозных гражданских войн.

4.

Все, о чем мы сейчас говорили, и есть тот демонизм религии, единственным спасением от которого всегда была и остается светскость. Светскость – это гораздо больше, чем инструментальные (чисто организационные, прагматические) ценности, как желает убедить нас Александр Кырлежев. Светскость имеет свои онтологические основания. Если религия укоренена в идее Бога, то светскость – в идее свободы.

Светскость всех нас делает равными перед Абсолютом, утверждает достоинство всякого человека, хранит пространство личной свободы и личного выбора, запрещает использовать в общении друг с другом всякое неявное скрытое под плащами оружие (вроде герметичных, культурных и религиозных идеологий). Наконец, она остается единственным на сегодняшний день инструментом, способным ограничить религию в ее тотальных притязаниях.

Все наши религиозные и культурные предпочтения есть наше внутреннее богатство. Внутри себя мы вольны следовать любым выбранным нами путям, вольны делиться нашим душевным богатством с друзьями. Но в цивильном, гражданском мире необходимо некое пространство ясности, достоинства и свободы, которое может дать нам лишь светскость.

Основой для такого «официального» общения должны служить вещи понятные на языке любой религии, этноса и культуры. (Вещи, на самом деле, очень простые, такие, как честность, порядочность, благородство и еще несколько в том же ряду, плюс золотое правило этики – поступай с другими так, как хотел бы, чтобы поступали с тобой). Это пространство свободы жизненно необходимо и для зарождения дружбы или любви. Именно оно дает нам возможность почувствовать себя братьями и сестрами одной человеческой семьи. В этом универсализме и заключена миссия светскости.

Вообще, странно, что такие вещи приходится объяснять, тем более – философам. С другой стороны, если дела и вправду обстоят так плохо, это еще один повод в пользу того, что прежде чем приступать к изучению «религиозных культур», нам (и нашим детям) необходимо усвоить нормы элементарной человеческой этики и светского общения.

Конечно, и здесь нужно оговориться. Как и всякая вещь на свете, светскость также имеет тенденцию к вырождению. Такая выродившаяся в религию (идеологию) светскость известна под именем «секуляризма». Эгоизма, агрессии и невежества в нем действительно оказывается не меньше, чем в любой из традиционных конфессий.

Сегодняшнюю атаку на светскость со стороны многих неглупых, как видно, защитников религии можно, наверное, объяснить реакцией на секуляризм. Но приписывать светскости все грехи и притязания секуляризма несправедливо.

ХХ век дал нам немало примеров трагических ошибок, ставших результатом «разрухи в головах» интеллектуалов. Именно интеллектуалы позволили вылупиться из яйца секуляризма таким квазирелигиям, как большевизм и фашизм. Эпоха постмодерна чревата, возможно, еще более опасными их формами, как, например, набирающий силу «православный большевизм» – симбиоз худших сторон религии и секуляризма. Чтобы избежать новых трагических ошибок, всем (философам – в том числе) необходима трезвость и ясность. А единственным спасением от новых романтических утопий может оказаться все та же светскость.

Нужно, наконец, понимать, что отрицая светскость, мы тем самым отрицаем всю европейскую цивилизацию, всю человеческую область отношений с ее возможностями дружбы и любви, отрицаем римское право и греческую философию. Мы загоняем себя обратно в доцивилизационную область персидско-шумерско-вавилонских культов, выходом из которой и стал греко-римский мир, отстоявший автономность человека в сплошном безличном азиатском (религиозно-имперском) море.

Наконец, не будем забывать, что лишь в светскости греко-римского мира стала возможна полноценная встреча человека с Христом (которого именно Религия приговорила к смерти).

Что же в таком случае есть христианство? Христианство – это никакая не религия, но суд над религией, как безукоризненно точно сформулировал эту очевидную истину о. Александр Шмеман.

К сожалению, реальному историческому христианству редко удавалось удерживаться на своей надрелигиозной высоте. Обручившись в четвертом веке с империей, христианство обрело черты, пожалуй, еще более одиозные, чем религии прежних веков и прежних империй (порча наилучшего дает наихудшее – как говорили древние). Сегодняшний кризис мирового христианства имеет своим началом давний «брак церкви и империи». Освободиться от государственных и прочих тяжелых пут, сковавших его сознание и волю, современному христианству могла бы помочь все та же светскость.

Наверное, надежд на это немного. И Александр Кырлежев, конечно, прав, говоря о закате Просвещения. «Не успела религия под сокрушительными ударами секуляристов утратить "каркас убедительности", … как и каркас убедительности самого секуляризма затрещал по швам», как пишет он в статье «Светского общества уже не существует».

Светского общества действительно становится все меньше, как все меньше вокруг становится разума, сознания, терпимости, и все больше – насилия и фанатизма. И, возможно, белой цивилизации действительно предстоит сгинуть в том темном безличном религиозном море, из которого она когда-то вышла. Но пока этого не произошло, именно светскость остается нашей единственной защитой от демонов религии, единственной возможностью спасти разум, совесть, цивилизацию, культуру, самого человека, и, возможно, встретить на своих путях убитого религией Бога.