29 марта 2024, пятница, 00:08
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

13 января 2010, 09:21

Иран на пути к новой революции?

Иран известен как страна, в которой деспотизм продолжался более трех тысяч лет. С другой стороны, он также известен как страна удивительных политических изменений. В течение последних ста лет новейшей истории страна переживала революции с регулярностью раз в 25-30 лет: (1) Конституционная революция 1906-1911 гг.; (2) беспорядочный период 1941-1951 гг., который начался падением шаха Резы Пехлеви и закончился движением за национализацию нефтяной промышленности; наконец, (3) «Исламская» революция 1979 г. Каждая из этих революций завершала собой период неудачных «реформ сверху» с последующей развилкой для власти. Исходя из этого, мы можем задаться вопросом: не наступил ли тот исторический момент, когда начинается четвертый цикл революционных изменений?

После минувших президентских выборов иранская политическая система снова вошла в фазу последовательных развилок, и в складывающейся ситуации у главных игроков становится всё меньше возможностей для борьбы с политическим кризисом. В течение шиитского священного месяца, когда оплакивают святых мучеников, произошли новые события, из-за которых трещины в режиме стали глубже, а подавлять растущее сопротивление – сложнее. В это трудное время на помощь сопротивлению пришла иранская историческая мифология. Вновь ожил мифологизированный трагический сюжет об имаме Хусейне. В 1970-е гг. Али Шаритаи, противник коррумпированной и секуляризованной шахской диктатуры, в своих революционных толкованиях истории придал ему политическое значение. Образ Хусейна снова воскрес в политической истории иранских шиитов, но на этот раз он противостоит коррумпированному теократическому режиму. Последние политические беспорядки, поводом к которым послужила смерть великого аятоллы Монтазери, показали, что протест нисколько не спадает, а перестраивается сам и преображает общество.

Иранские массы вновь стали использовать религиозные события, чтобы добиться перемен, но теперь они это делают более хаотично и радикально. Участники протеста уже не так сильно обеспокоены подтасовками на выборах или тем, что правительство Ахмади-Неджада нелегитимно. Они больше не думают, что при более честной избирательной политике реформы были бы возможны. Корень проблемы они видят в структуре власти, в самой противоречивой конституции, влиятельных антидемократических институтах и распространении военно-финансовой мафии, которая усилилась за счет так называемой приватизации государственного имущества. Однако у иранского демократического движения есть ряд существенных недостатков. В их числе - непоследовательность в действиях и отсутствие эффективного руководства.

Всего десять лет назад в Тегеране студенческие протесты были жестко подавлены режимом. Хатами, тогдашний президент и лидер реформистского движения, отказался поддержать студентов, потому что боялся, что мятеж приведет к политическому хаосу. Он даже порицал студентов за радикальность, полагая, что за их действиями стоит заговор, имеющий целью нарушить его планы. Он предпочел пойти на компромисс с консерваторами в надежде на то, что его стратегия будет способствовать постепенным и по возможности безболезненным изменениям, инициированным сверху. Но он серьезно просчитался. Сейчас получилось именно то, чего он боялся: неконтролируемая и непредсказуемая оппозиция и политический хаос с большими потерями. Когда-то Саид Хаджарян, идеолог реформистского движения, сформулировал стратегию реформ в одной короткой фразе: «Давить снизу и стремиться к переговорам наверху». Кажется, такие настроения не исчезли, несмотря на то, что общество в последнее время быстро меняется.

Всего через несколько часов после завершения президентских выборов в июне 2009 г. Мусави (главный оппонент Ахмади-Неджада) выступил с очень необычной речью, в который он назвал себя «абсолютным победителем» на выборах. Это было странно, потому что результатов еще не объявляли. В подтверждение своего заявления он привел данные его наблюдателей, которые присутствовали на избирательных участках по всей стране, а также сослался на результаты предвыборных опросов, проведенных поддерживающими его организациями. Но это неприемлемо и не соответствует стандартам ни одной из существующих демократий. На самом деле, он сделал это заявление, потому что знал, что выборы закончатся фальсификацией. Прагматик Хашеми-Рафсанджани, бывший президент, за несколько дней до выборов написал высшему руководителю открытое письмо, в котором он предупреждал о серьезных последствиях в случае фальсификации в пользу Ахмади-Неджада. Это свидетельствует о том, что оппозиционные лидеры практически не надеялись на победу, но решили всё же принять участие, не имея, однако, отчетливого плана дальнейших действий.

Результаты выборов потрясли многих людей, полагавших, что они смогут нейтрализовать фальсификацию своим массовым участием. В такой ситуации следовало бы ожидать, что лидеры оппозиции опротестуют результат и призовут народ отстаивать свои права. Мусави так и сделал, но ни он, ни другие реформисты не решились на радикальные шаги. Они, конечно, были убеждены, что Ахмади-Неджад не набрал больше 30% голосов, но не были уверены в том, что у них самих наберется более 30-40%.

Если бы обмана не было, наиболее вероятным сценарием был бы второй тур выборов  (подтверждением тому служат предвыборные опросы). Реформистские лидеры решили воспользоваться народным гневом и разочарованием как средством давления на высшего руководителя и других представителей власти, чтобы те согласились на новые выборы. Поэтому они не призывали людей выступать в общественных местах и объявлять забастовки, как это делали в таких случаях оппозиционные лидеры в Грузии и на Украине. Они продолжали придерживаться своей неэффективной стратегии и вновь упустили шанс возглавить и направить зарождающееся движение.

Власти решили, что они смогут подавить движение силой, пока оно выражается в уличных протестах, и не пошли на компромисс с реформистами. Наоборот, многих из них арестовали. Массы, со своей стороны, остались без руководства. Тем не менее, их гнев усилился, а требование перемен стало настойчивее; настроения стали гораздо радикальнее вследствие варварской реакции режима на практически мирные выступления - как, например, на похоронах Монтазери.

Сегодня, спустя почти шесть месяцев после выборов, и движение, и режим оказались на распутье. С одной стороны, жестокие, но изолированные уличные столкновения не изменят режим, даже если они будут вновь и вновь повторяться. С другой стороны, очевидно, что нынешняя крайняя нетерпимость в отношении реформистской оппозиции становится невыносимой. Конфликт, последовавший за выборами, породил хаотическую и запутанную ситуацию, в которой измена, разобщенность и неповиновение становятся нормой. Из-за этого государство не в силах осуществить какую-либо экономическую программу, которая бы позволила решить усугубляющиеся проблемы. Это также влияет на иностранные инвестиции в иранский энергетический сектор (даже когда речь идет о ближайших союзниках Ирана c Китае и России); из-за этого правительству очень трудно провести эффективные экономические реформы – например, отменить субсидии и повысить налоги, – потому что такая стратегия во многом зависит от общественного согласия.

Первоначально движение протеста было в основном представлено столичным средним классом; но теперь оно распространилось и на низы, потому что правительство не справилось с такими мощными экономическими вызовами, как высокая инфляция, стагнация и безработица. Традиционный иранский базар, который служил огромным источником дохода для многих религиозных институтов, пришел в упадок из-за роста монополий, которые занимаются крупномасштабным импортом более дешевых товаров и сырья – преимущественно из Китая.

Учитывая распространение общественного недовольства, мы можем задаться вопросом: не движется ли Иран к очередной исторической революции? В такой сложной политической системе не может быть детерминизма. Ответ сейчас (отчетливее, чем прежде) зависит от того, какую роль могут здесь сыграть лидеры оппозиции и будут ли они ее играть. Воспользуются ли лидеры новой возможностью, возникшей после кончины Монтазери? Или они снова упустят шанс, что неизбежно приведет к еще большему хаосу и насилию – то есть к тому, чего они якобы так долго опасались? Как показывают недавние массовые аресты активистов, режим боится этих лидеров и берет себе заложников, чтобы предотвратить решительные действия со стороны оппозиционного руководства.

Движение, между тем, становится всё более агрессивным и самостоятельным и превращается в неорганизованные городские мятежи, поэтому у оппозиционеров остается мало возможностей. В этой ситуации реформисты могут сохранить за собой роль лидеров только двумя способами. Либо они при содействии прагматически настроенных фракций режима будут активно стремиться к взаимовыгодному общенародному компромиссу; либо начнут решительно призывать к общенациональным забастовкам и митингам в общественных местах. Первый вариант лучше, но менее реалистичен. Второй – хуже, но реалистичнее. Последнее заявление Мусави свидетельствует о том, что он не хочет идти ни по одному из этих путей. Он, наоборот, перестал оспаривать легитимность правительства и выборов и заговорил о том, что необходим более высокий уровень ответственности и более прозрачные выборы. Его предложения по выходу из кризиса вновь оказались слишком обобщенными, чтобы определить цель, и слишком невнятными, чтобы быть стратегией. И приверженцы режима, и активисты зеленого, протестного движения восприняли его заявление как отказ от его прежней позиции.

У режима, с другой стороны, тоже мало вариантов. Пожалуй, наиболее разумное и единственно возможное решение состоит в том, чтобы последовать примеру Чавеса и работать с политическим кризисом и разногласиями, то есть провести референдум. Это не значит, что референдум должен заключаться либо в полном отторжении, либо в полном приятии режима. Людям можно предложить выбор между новыми президентскими выборами и реформой государства путем включением в него реформистских деятелей и их программ. Таким образом режим сможет превратить разногласия в сотрудничество, примирить оппонентов, предотвратить нарастание радикальных настроений и частично восстановить свою общественную автономию. Но это едва ли произойдет, если только близкие к руководству прагматики и умеренные консерваторы не займут более активную позицию.

Политические беспорядки обычно цикличны. Усиленное давление может заставить протестующих замолчать, но оно никогда помешает движению уйти в подполье или вылиться в общественные беспорядки, как это было в 1980-е гг. на Филиппинах и в 1990-е гг. в Индонезии. Чем сложнее становится ситуация в Иране, тем труднее прогнозировать последствия каких-либо действий или изменений.

Система потеряла равновесие и устойчивость по отношению к внешнему давлению. Но нелинейность изменений становится всё более отчетливой, и поэтому теперь следует быть готовыми не только к тому, что малые перемены в ключевых вопросах могут привести к колоссальным преобразованиям, но и к тому, что большие перемены (например, более строгие санкции) не приведут к полной победе демократии. Для Запада наиболее разумной позицией представляется «деятельное невмешательство», когда экономические и дипломатические отношения (и даже переговоры о ядерном оружии) реалистически соотносятся с тем, как режим ведет себя по отношению к правам человека и демократии.

Ахмад Алехосейн (Ahmad Alehossein) – псевдоним иранского социолога, ведущего блог rahetohid

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.