Адрес: https://polit.ru/article/2009/02/27/mir/


27 февраля 2009, 09:22

«Это – свободный мир!»

Вышедший у нас в прокат (пусть и не первым экраном) фильм классика британского кинематографа Кена Лоуча «Это свободный мир» – абсолютно нетипичная для нашего кинопроката лента. Странно, что его вообще купили. Наконец-то среди различного развлекательного киномусора появилась серьезная картина, продукт не масскульта, а искусства. Хотя прокатчики и тут подгадили: и перевод хромает – вплоть до того, что одного из героев, поляка Кароля в титрах упорно именуют Кэролом, – и даже само название фильма смягчено: в оригинале оно звучит как «It’s a Free World!», то есть «Это – свободный мир!».

Чтобы иметь возможность снять этот фильм, Кен Лоуч должен был получить Золотую пальмовую ветвь в Каннах за предыдущий фильм – «Ветер, колышущий вереск». Иначе не видать бы ему финансирования как своих ушей. Не склонный к компромиссам с Системой, заслуженный левак со стажем, Кен Лоуч не раз оказывался в центре скандалов: его фильмы запрещали (что совсем нетипично для кичащейся своими свободами Великобритании), ему отказывали в финансировании (а еще чаще – в прокате) по политическим причинам, да и сам он не оставался в долгу, публично и в подчеркнуто обидной форме отказываясь от правительственных наград. Фильм «Это – свободный мир!» (буду использовать его настоящее название) тоже успел собрать призы – на прошлогоднем кинофестивале в Венеции: «Золотые Озеллы» за лучший сценарий, приз Всемирной католической ассоциации по коммуникациям и премию Европейского университета по правам человека.

Тот, кто следит за творчеством этого режиссера, знает, что Лоуч снимает нарочито простое кино – иногда слишком простое, слишком приближенное к документальному, вплоть до того, что это (как в фильме 1995 года об Испанской войне «Земля и свобода») даже, кажется, наносит ущерб художественности. Так же «прост» и фильм «Это – свободный мир!», снятый в естественной среде и словно бы без декораций, операторски максимально приближенный к традициям французской «новой волны» и «синема верите».

В сущности, перед нами – исследование (разумеется, художественным методом) экономики современного капитализма. Что очень ценно, поскольку те, кто в силу профессионального долга обязаны были бы этим заниматься, в подавляющем большинстве своем все последние годы заменяли исследования апологетикой: за непредвзятые исследования не платили, а за апологетику платили хорошо. Сегодня, во времена кризиса, которого, с точки зрения неолиберальной доктрины, вообще быть не могло, продажность интеллектуалов, обслуживавших все эти годы правящих неолибералов, стала видна особенно хорошо.

В центре внимания Лоуча – два сердцевинных феномена современной капиталистической экономики, тесно связанных между собой: повсеместное внедрение прекариата и массовое использование нелегальной рабочей силы.

Считается, что термин «прекариат» ввел в употребление (вернее, вспомнил из курса истории античности) такой известный автор, как профессор социологии Мюнхенского университета Ульрих Бек. Прекариатом называют одновременно и всякую ненадежную, неустойчивую, непостоянную, предоставленную на время занятость, и (по аналогии со словом «пролетариат») людей, которым навязана такая форма занятости. Соответственно, каждый индивид, нанятый на такую работу, именуется «прекарным работником» или «прекарием», а юридическое (или квазиюридическое) оформление таких неполноценных, ущемляющих права наемного работника трудовых отношений, которые могут быть прекращены работодателем в любое время, – «прекаритетом».

Известно, что неолиберальное наступление на права профсоюзов и наемных работников вообще и стратегическая установка на ликвидацию социального государства как «мешающего свободному развитию рыночных отношений» предполагают в идеале повсеместную ликвидацию долгосрочных трудовых контрактов (и коллективных договоров как гарантии таких контрактов, а, следовательно – и профсоюзов как одной из сторон коллективного договора). В неолиберальном идеале наемный работник полностью зависит от воли владельцев средств производства (работодателя) и не имеет права на какие-либо социальные гарантии, так как подобные гарантии ограничивают свободу рынка. По этой логике, в перспективе на прекарные отношения должны быть переведены все работающие по найму – от неквалифицированных разнорабочих до топ-менеджеров включительно.

Раньше всего эта система начала внедряться в странах-пионерах неолиберальных реформ: в США, Великобритании, Чили и других странах Латинской Америки. Но – и это показательно – англо-саксонский мир (речь не идет о левой прессе, старательно игнорируемой истеблишментом, СМИ и академической наукой) насаждение прекариата долгое время упорно «не замечал». К тому же проводившаяся ускоренными темпами деиндустриализация Великобритании и США (вывод промышленного производства в страны «третьего мира») объективно маскировала процесс прекаризации. А латиноамериканские авторы просто пали жертвой «культурного империализма» как представители «третьего мира» и носители «неправильного» (то есть не английского) языка.

Поэтому получилось так, что первыми в мейнстрим с темой прекаризации прорвались немцы. Крупнейшая по объему экономика Западной Европы после ликвидации Восточного блока оказалась прямо граничащей с восточноевропейскими странами, пребывавшими после введения в них капитализма в жестоком экономическом кризисе – и первой (вместе с Австрией) приняла на себя поток экономических иммигрантов (легальных и нелегальных), которых в первую очередь и «посадили» на прекариат. Как только прекариат гастарбайтеров стал массовым и распространенным явлением, началось его настойчивое распространение и на местных жителей. В результате, по подсчетам Фонда им. Фр. Эберта, к 2007 году уже 7 миллионов граждан ФРГ оказались в положении прекариев. А по данным профессора Йенского университета Клауса Дерре, в положении прекария в ФРГ находится уже каждый третий наемный работник.

Все это никоим образом не было случайным или стихийным развитием событий. Стратегическую позицию германских властей в свое время сформулировал бывший федеральный канцлер Герхард Шрёдер. «Лучшее средство против нелегальной занятости, – сказал он, – это удешевление легального труда». Удешевить легальный труд немца можно, только переведя немецкого наемного работника на прекарную занятость, поставив его де-факто в одинаковое с нелегалом положение. Что и было сделано – и продолжает делаться.

Для этого нужны нелегальные рабочие. Желательно иммигранты, так как они в силу своего бесправия обходятся работодателю максимально дешево. Поэтому уже в самом начале XXI века в Германии, по оценкам независимых исследователей, трудилось нелегально около 5 миллионов человек, а в некоторых отраслях экономики (таких, как строительство) использование нелегальной рабочей силы стало повсеместным и преобладающим. Когда спецподразделение по борьбе с нелегальной занятостью в районе Бонна в 2000 году обследовало около 400 строек и других предприятий (причем проверки были выборочными, касались на каждом объекте двух-трех работников), почти в каждом втором случае пришлось заводить уголовное дело. В Берлине в начале века нелегальные строители-иммигранты производили более 30% всех работ, несмотря на жесточайший, казалось бы, контроль, и были заняты даже на строительстве правительственных объектов (таких, как здание ведомства федерального канцлера) и на реставрации здания Рейхстага.

При этом сами немцы гордо говорят, что у них дела еще совсем неплохи, а вот в Греции и Италии нелегальные рабочие вообще производят до 30% национального продукта!

Эксперты утверждают, что к началу XXI века число трудовых иммигрантов в странах «первого мира» достигло 75 миллионов. Причем, по данным Центра международной политики в Вене, число одних только нелегальных иммигрантов и только из стран Восточной Европы, перебравшихся на Запад, в последние два десятилетия составляло не менее 300 тысяч человек в год. По подсчетам начальника спецотряда бельгийской полиции Вима Бонтика, доходы от эксплуатации нелегальной рабочей силы составляют в мире (Бонтик имеет в виду «первый мир») около 7 миллиардов долларов ежегодно. Это примерно столько же, сколько зарабатывают крупнейшие мировые наркокартели. Вим Бонтик утверждает, что нелегальная рабочая сила используется практически во всех секторах экономики, но в первую очередь называет сельское хозяйство, ресторанный и гостиничный бизнес, судоходство, грузоперевозки, строительство и деревообработку, проституцию, индустрию детской порнографии и секс-туризма, а также принуждение к работе стриптизершами, к воровству и пушерству, попрошайничеству и мелочной уличной торговле.

Кен Лоуч показывает (в действительности – исследует) ситуацию в Великобритании, даже уже – в одном только Лондоне, даже уже – на примере одной только мелкой (смехотворно мелкой) частной рекрутинговой фирмы.

Сюжет вроде бы прост. Энджи (актриса Кирстен Вернинг), сотрудница рекрутинговой компании, во время набора рабочей силы для Англии в Польше выражает недовольство тем, что ее начальник полагает себя вправе нагло ее лапать. Вернувшись в Лондон, она обнаруживает, что уволена. К своим 30 с небольшим Энджи уже не первый раз теряет работу и готова отчаяться. Но, продукт тэтчеризма, она твердо нацелена на то, чтобы разбогатеть (разве не это, как учат неолибералы, главное в жизни?), и потому решает завести собственное дело. Разумеется, рекрутинговое – ведь в этой сфере она уже всё знает, всё умеет и обросла всеми необходимыми контактами. Она уговаривает стать компаньонкой свою подругу, с которой они вместе снимают квартиру, чернокожую Роуз (актриса Джульет Эллис), окончившую университет и приехавшую в Лондон, чтобы продолжать учиться искусствоведению, но вынужденную работать в колл-центре телефонисткой. Разумеется, в целях экономии фирма будет нелегальной – первоначально, как убеждает Энджи законопослушную Роуз: дескать, потом, как только раскрутимся, легализуемся и заплатим налоги (разумеется, этого не случится). Энджи уговаривает своего старого знакомого, владельца паба в Ист-Энде (съемки идут именно там, в знаменитом когда-то рабочем районе Лондона) сдать ей задний двор паба под «офис».

В городе полно жаждущих работы иностранцев – и легальных иммигрантов, и нелегальных. Очень быстро Энджи обучается говорить с нанимаемыми рабочими жестко и по-хозяйски – с позиции силы. Она получает от владельцев предприятий основную часть денег – а нанимаемым (на день, на два, на неделю, на две) работникам (из Восточной Европы, Среднего Востока, Латинской Америки, Северной Африки и т.д.) отдает лишь незначительную часть. Так функционирует вся система. Политического беженца из Ирана, человека без документов, она раз за разом безжалостно прогоняет: нет документов – нет работы. Дальше – больше. Менеджер на фабрике показывает ей, от каких рабочих он хочет избавиться, – Энджи безропотно их «отбраковывает». Она узнаёт, что работодатели предпочитают нелегалов, поскольку те покорны и не качают права, – и мотает на ус. Она узнаёт, что у владельцев одной из фабрик стоит машина для проверки паспортов в инфракрасном свете, чтобы отличать поддельные паспорта от настоящих, – и на фабрику берут только с поддельными, поскольку их владельцы не будут «возникать». Она узнаёт, что одному из боссов мафии, занимающемуся ввозом на Британские острова нелегальной рабочей силы и изготовлением фальшивых документов, когда выяснилось, что он снабдил подложными документами сотни нелегалов, всего лишь прислали по почте предупреждение о недопустимости нарушения закона! (Между прочим, это реальный факт, использованный сценаристом Полом Лаверти.) Потом Энджи обнаруживает, что бизнес – это система, где все кидают всех. Заказчики кинули подрядчика строительства, которому Энджи поставляла нелегальных рабочих. Подрядчик кидает Энджи. Энджи кидает рабочих. Тем кидать уже некого – они крайние, чистой воды жертвы. Всё, что они могут кинуть, – это кирпич в окно квартиры Энджи и Роуз с приклеенной запиской со словом «воры». Так функционирует вся система.

Ни Энджи, ни Роуз – не изверги. Просто тот, кто решил, как Энджи, стать «акулой капитализма» (пусть даже очень маленькой акулой), вынужден вести себя по-акульи. То есть забыть о человеческом достоинстве, гуманизме и морали (во всяком случае, христианской морали, морали внеклассовой). Об Энджи мы знаем гораздо больше, чем о Роуз. Мы видим ее отца Джеффа – типичного английского квалифицированного рабочего, вышедшего на пенсию (его играет непрофессиональный актер Колин Коглин, докер в четвертом поколении, профсоюзный активист, член тред-юниона транспортных рабочих и разнорабочих). Кен Лоуч, очень тонко чувствующий детали, выбрал Колина на роль отца Энджи со стопроцентным попаданием – кто был в Лондоне, подтвердит, что именно так так выглядящие бодрые старики из рабочих в немалом количестве ходят по улицам британской столицы. Коглин даже говорит на «культурном кокни», который нельзя подделать. Показателен недолгий, но важный разговор Джеффа с дочерью. Старый рабочий твердо дает понять Энджи, что осуждает ее деятельность, а именно то, что она сама превратилась в эксплуататора, и добивается от дочери признания, что она, пользуясь безвыходным положением иммигрантов, обирает их – платит им такие деньги, на которые единственно, что можно, – не умереть с голоду. Тут вдруг, сопоставив время действия фильма (ориентировочно год 2005-й) и возраст Энджи, безошибочно определяешь, в честь какой именно Анджелы она названа.

Но Энджи, продукт тэтчеристской пропаганды, с одной стороны, и выходец из семьи сознательного рабочего – с другой, уклоняется от признания, оправдываясь тем, что она находит людям хоть какую-то работу, в то время как в своих странах они просто бы умерли с голоду. И настойчиво пытается объяснить отцу, что капитализм разительно изменился, что Джефф работал 30 лет на одном месте и был социально защищен, что ему была гарантирована пенсия и за ним стоял профсоюз, а теперь ничего этого нет: нет ни постоянной работы, ни социальных гарантий, ни защиты прав наемных работников, ни уверенности в завтрашнем дне. И она, Энджи, вынуждена жить именно в таком мире. То есть она тоже жертва, которой неумолимая сила законов современного глобализованного капитализма навязала роль эксплуататора.

Нормальные человеческие чувства вовсе не чужды Энджи. Она приютит на короткое время семью иранского политэмигранта-нелегала – и затем, к ужасу Роуз, отчаянно сопротивляющейся этому, поможет сфабриковать паспорта не одному, а целым трем иранским политическим беженцам. Она испытывает какие-то – по замотанности редко проявляющиеся – чувства к Каролю, одному из тех, кого она завербовала в Польше в самом начале фильма и кого рекрутинговая фирма обманула и обобрала, не дав ни обещанной работы, ни обещанных заработков, ни обещанных документов, ни обещанного жилья. Впрочем, так обманули (и обманывают в фильме) абсолютно всех рекрутируемых. Это – норма. Энджи клянется Каролю, что не знала, что так будет, но как-то в это уже верится с трудом. Кароль в конце концов оказывается кем-то вроде помощника Энджи и даже становится исключением: его она не кидает, а действительно пытается честно ему заплатить. Но Кароль к тому моменту уже дозрел до решения вернуться домой и денег от Энджи не берет, мягко намекая, что не деньги – главное в жизни (и понимаешь, что он этим гуманно маскирует более жесткое объяснение, что он – не альфонс). К тому времени Энджи, первоначально вроде бы куда более человечная и близкая своим работникам, чем Роуз, становится, наоборот, вполне сформировавшейся мелкой акулой: и рабочих она кидает вопреки желанию Роуз заплатить хоть что-то (тут-то и будет произнесена фраза, ставшая названием фильма: «Это – свободный мир!», – то есть становится ясно, от чего этот мир свободен), и использует двух своих рабочих в качестве «мальчиков по вызову» (попробуй откажи работодателю!), и, в конце концов, чтобы освободить жилье для большой группы заказанных рекрутов, стучит в иммиграционную службу (Хоум-офис) на целый поселок нелегальных иммигрантов, тот самый, в котором живет и когда-то спасенная ею семья иранских беженцев – притом что главу семьи после депортации в Иран ждет исламистская тюрьма.

Кончается фильм тем, что Энджи уже не как сотрудник, а как глава фирмы (какой успех! какой карьерный рост!) появляется на Украине для массового набора рабочих – в точности повторяя сцену в Польше в начале фильма. И теперь Энджи уже сама, сознательно и откровенно, обманывает бедных безработных украинских женщин, которые всеми правдами и неправдами наскребли необходимую сумму якобы на визу, билет и проживание в Лондоне. Энджи, пересчитывая деньги, смотрит на украинок с явным сожалением: она знает, что их на самом деле ждет, но, как и полагается, врет им в лицо. Действия Энджи приобретают выраженный автоматизм, видно, что нет для нее в этом «карьерном росте» и в этих деньгах никакой радости. «Мыши плакали, кололись, но продолжали есть кактус». Именно эта сцена, формально бесстрастная и безоценочная – маленький шедевр, большой успех режиссера и исполнительницы главной роли.

Собственно, Кен Лоуч показывает, что дело не в людях, а в Системе. Да, конечно, у каждого есть право выбора (Кароль – пример). Но если ты согласился играть по существующим правилам, потом из игры уже не выйти, на полдороги не остановиться, от тебя уже ничего не зависит. Система ломает тебя и превращает из человека в автомат. Если хочешь преуспеть – другого выхода нет: дал слабину – сошел с круга, сам стал обездоленным. Перед нами не только «история успеха» (этакий киновариант пособия «Как стать миллионером»), но и кинороман воспитания, только продуктом этого воспитания становится особь, утратившая нормальные человеческие качества (этакий «О, счастливчик!» наоборот). Всё настолько очевидно, что до любого должно дойти: это – обвинение Системе. Поэтому никакого морализаторства в фильме нет.

Говоря о любом, я, естественно, не имею в виду отечественных «кинокритиков» из гламурных и деловых изданий. У них, ясное дело, как сказал бы незабвенный Черномырдин, «понималка не выросла». Вот, например, некая Леля Смолина в «Ведомостях» (20.11.2008) умудрилась написать о фильме много сногсшибательного: и что Лоуч «как следует прикладывает рабочий класс», и что «Лоучу, который всегда … сочувствовал рабочему человеку, приходится признать, что этому самому человеку нельзя давать в руки ни денег, ни минимальной власти», и что «женщина часто совсем не против побыть сексуальным объектом, особенно если это надо для дела. Энджи, которая в начале фильма подвергалась эпизодическому домогательству на работе, быстро соображает, что агитировать гастарбайтеров лучше всего в облегающих кожаных брючках», и что фильм «можно смотреть, не особенно интересуясь эмиграционной политикой Великобритании и профсоюзным движением. При желании этот фильм даже можно увидеть как очень грустный анекдот про блондинку». Это при том, что про профсоюзное движение в фильме нет ни кадра, эмиграционная политика Великобритании даже случайно не упоминается, что гастарбайтеров Энджи ни за что не агитирует, а кожаные брюки носит потому, что целыми днями с утра до вечера ездит на мотоцикле (который Смолина пижонски называет чоппером, единственный раз не промахнувшись). Наконец, Энджи – не блондинка, она лишь крашена в блонд, причем настолько небрежно, что это всем видно, а исправить ситуацию у нее нет ни времени, ни сил, ни желания. Нужно самой быть типичной героиней анекдотов про блондинок, чтобы так понять фильм. «С остросоциальным кино есть одна проблема: его вообще-то мало кто любит», – начинает свою рецензию Леля. Да ну? «Людей, готовых два часа кряду волноваться за судьбы гастарбайтеров, – посмотрим правде в глаза – ничтожно мало», – продолжает она. Что, и 75 миллионов самих гастарбайтеров только в странах «первого мира» – тоже?

Самое главное в фильме Лоуча: прекариат и использование нелегальной рабочей силы, рабского или полурабского труда – это не исключение из правил, а правило, не отклонение от нормы, а норма. Сама капиталистическая экономика перестроена таким образом, что без прекарной, нелегальной, рабской занятости она не сможет функционировать вообще.

Изредка сквозь зубы или в ситуации неизбежности это признают не только отдельные исследователи, но даже официальные лица и ведомства. Когда в середине 90-х Белый дом начал было активную борьбу с нелегальными иммигрантами-мексиканцами, Ассоциация сельскохозяйственных производителей Калифорнии направила властям паническое письмо, где сообщала, что без дополнительных 350 тысяч временных рабочих из Мексики урожай на полях погибнет. А когда в 2006 году Буш-младший собрался резко ужесточить миграционную политику и выслать из США всех выявленных нелегальных иммигрантов (12 миллионов, по официальным данным; по неофициальным – едва ли не 36), мэр Нью-Йорка, известный бизнесмен Майкл Блумберг публично предостерег от такого шага. «Экономика Нью-Йорка, да и вообще экономика США рухнут», – сказал Блумберг.

К 2006 году, по данным Коалиции за всестороннюю иммиграционную реформу, процент нелегалов, например, в строительном бизнесе штата Невада достиг 60 % занятых, а в сельскохозяйственном секторе штатов Джорджия и Теннеси – 73 %. То есть без нелегалов эти секторы экономики мигом развалятся.

Не случайно в массовом использовании нелегальной рабочей силы в США неоднократно уличали крупнейшие корпорации (например, в 2003 году – крупнейшую в мире торговую сеть «Вол-Март»). А корпорация «Майкрософт» в 2007 году потратила на поддержку кампании за амнистию незаконных иммигрантов 9 миллионов долларов. И представители корпорации не скрывали: это связано с тем, что использование труда нелегальных иммигрантов приносит «Майкрософт» огромные прибыли. Еще в 1998 году американские следственные органы установили, что заказчики (работодатели) платят рекрутерам и контрабандистам по 20–28 тысяч долларов за каждого нелегального иммигранта. По данным Интерпола, доход от одного только трафика нелегальной рабочей силы составляет свыше 30 миллиардов ежегодно. Эти деньги остаются в экономике США и других стран «первого мира». Более того, в США значительная часть нелегальных иммигрантов даже умудряется платить налоги – по чужим номерам социального обеспечения! В 2006/2007 финансовом году нелегальные иммигранты таким образом заплатили налогов на 9,5 миллиарда долларов. Налоговая служба, разумеется, закрывает на нарушения глаза: люди же деньги платят!

Аналогично выглядит ситуация и в Старом свете. Кёльнский экономист Доминик Энсте пришел к выводу, что две трети средств, используемых в «теневой экономике», затем перетекают в легальный сектор и что в рамках легальных стандартов услуги, оказываемые нелегалами, не были бы оказаны вообще или не нашли бы спроса. То есть нелегальная занятость в Германии не только обеспечивает нормальное функционирование экономики, но и за счет извлекаемой из труда нелегалов прибавочной стоимости создаются, в конечном итоге, новые легальные рабочие места. А ведущий в ФРГ специалист по нелегальной занятости профессор Фридрих Шнайдер полагает, что значительная часть теневой экономики в принципе не может быть превращена в легальную, во всяком случае, при существующих тарифах: значительная часть нелегальной работы не найдет легальных работников. То есть германская экономика попросту лишится заметной доли доходов, в том числе и таких, на которые создаются легальные рабочие места. Вспомним, однако, что Герхард Шрёдер как раз и собирался удешевить легальный труд до нелегального – то есть изменить тарифы.

В маленькой Австрии фактически официально признано, что без нелегальной рабочей силы национальная система социальной защиты просто развалится. Одних только нелегальных сиделок в Австрии насчитывается 40 тысяч. Каждая пятая австрийская семья оказывается вовлечена в этот незаконный бизнес. Даже семьи двух федеральных канцлеров – Хайнца Фишера и Вольфганга Шюсселя, – а также двух министров внутренних дел – Гельмута Кукаки и Каспара Айнема – признались в использовании труда нелегальных сиделок. Неудивительно, что рекрутинговые компании открыто рекламируют в интернете услуги нелегальных сиделок (в основном из Словакии). За все последние годы за такую деятельность, формально противозаконную, был оштрафован всего лишь один (!) человек.

Более того, существуют расчеты, согласно которым из-за старения населения к 2050 году в Западной Европе при условии отсутствия трудовой иммиграции обнаружится почти 40 миллионов незанятых рабочих мест. Что означает экономический коллапс и полное крушение систем социального и пенсионного обеспечения.

Вообще никто не знает истинного объема теневой экономики и сектора нелегальной занятости. Официальная статистика не отражает реальной картины. Чиновники не заинтересованы в выяснении правды. Зависящие от государства или большого бизнеса научные работники – тоже (помимо прочего, исследования нелегального бизнеса небезопасны). Латиноамериканисты лет 15 как спорят, какой процент населения Латинской Америки занят в «сером секторе» (то есть в теневой экономике). Причем разброс цифр поражает – от 23% до 73%. Из чего, во всяком случае, следует, что объем теневой экономики огромен. По данным Питера Столкера, уже в начале 90-х годов в Индии и Пакистане 70% всех промышленных рабочих работали нелегально, а в Африке в наши дни нелегально работает около 60% всего городского трудоспособного населения. Однако из официальных статистических справочников вы этого не узнаете.

Так что если и официальные власти, и статистические органы, и академическая наука нам врут, почему бы кинорежиссеру не взять на себя их роль и не провести самостоятельное исследование социальной реальности? Кен Лоуч так и сделал. Спасибо ему. Тому, кто посмотрит фильм «Это – свободный мир!» (и кто в интеллектуальном плане, естественно, отличается от Лели Смолиной), официальной пропаганде будет уже куда труднее морочить голову.