19 марта 2024, вторник, 12:36
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

08 декабря 2008, 10:55

«Сегодня не решена задача обеспечения самостоятельности судебной власти и независимости судей»

Проблема наличия полноценной судебной системы – одна из наиболее принципиальных для модернизации России во всех ее аспектах. О наиболее проблемных местах судебной системы и возможностях ее совершенствования мы побеседовали с одним из наиболее авторитетных российских юристов, судьей Конституционного суда в отставке, советником Конституционного суда, членом Научно-консультативного совета Верховного Суда РФ, зам. Председателя Совета по совершенствованию правосудия и членом  Совета по развитию институтов гражданского общества и правам человека при Президенте РФ, доктором юридических наук, заслуженным деятелем науки РФ, заслуженным юристом РФ, ординарным профессором ГУ-ВШЭ Тамарой Георгиевной Морщаковой. Интервью взял Борис Долгин.

Что в нашей судебной системе вам кажется наиболее проблемным?

Начинать с них было бы, наверное, неправильно. Начать лучше с самого предмета, т.е. с судебной системы. Если говорить о правосудии в Российской Федерации, о развитии судебной деятельности, судебной системы, законодательства, которое применяется в судах, нужно исходить из общих положений. Следует понимать, что и суд, и правосудие существуют не потому, что необходимо некое распределение государственных функций между различными органами: кто-то принимает законы, кто-то их исполняет, а кто-то судит. Система разделения властей существует исключительно для того, чтобы обеспечивать защиту прав и свобод людей - защиту этих прав в государстве и от государства. И само разделение властей было продиктовано только этой целью - предупредить узурпацию власти в каких-нибудь одних руках, поскольку узурпация власти - это всегда угроза и реальная опасность ущемления прав человека. Чтобы избежать этой угрозы, и существует судебная система и правосудие.

Исходя из этого, мы сразу должны ответить на вопрос о том, способна ли наша судебная система решать эту задачу, определенную Конституцией.

Права и свободы не даруются людям сверху. Они от рождения принадлежат человеческой личности. Цели же общества и государства, касающиеся прав личности, состоят в том, чтобы обеспечивать признание этих прав и свобод, сопровождающееся обязанностью их охраны. Вот охрану прав и свобод обеспечивает правосудие. И это конституционная норма.

Основной целью правосудия является именно это, а не что-нибудь другое. Не защита государственной безопасности, государственного суверенитета или еще чего-нибудь, поскольку все это - и государственная безопасность, и государственный суверенитет, и само государство - оправдано и существует только потому, что на них возлагаются обязанности по защите прав людей. Именно эта цель правосудия заявлена в Конституции Российской Федерации.

Надо сказать, что все качества правосудия, которые могут обеспечить достижение этой цели, провозглашены, закреплены и гарантированы на уровне Конституции. В этом отношении Конституция России - одна из лучших конституций современного мира. Дальше возникает вопрос о том, как конституционные требования воплощаются в законодательстве, регулирующем конкретную деятельность судов и судей. Прежде всего, через статус судебной системы (как самостоятельной системы) и статус судей, который проистекает из самостоятельности судебной власти и имеет определенные специальные характеристики, эту самостоятельность гарантирующие. Какие это характеристики? Прежде всего, это судейская независимость, которую часто определяют тремя «не»: независимость судей невозможна без неприкосновенности и несменяемости судей. Повторю, что все это провозглашено на уровне Конституции.

На уровне Конституции провозглашается также, что суд, построенный на началах независимости и самостоятельности судебной власти, независимого статуса судей, осуществляет правосудие в таких формах, которые наиболее удобны для защиты прав граждан. И тогда мы уже говорим о другой составляющей правосудия - о справедливом правосудии или о справедливой процедуре правосудия. Речь не идет о справедливом решении как о результате деятельности, а именно о тех возможностях защиты интересов, которые предоставляются каждому гражданину в судах при рассмотрении дел, касающихся его прав и обязанностей. Эти процедуры должны быть справедливыми. Справедливость этих процедур провозглашена в Конституции, которая исходит из того, что все граждане равны перед судом, каждый может обратиться в суд по любому вопросу. Суд обеспечивает защиту прав человека во всех сферах его жизни.

Далее, рассмотрение дел судами происходит в открытых заседаниях с участием заинтересованных лиц на основе признания состязательности и равноправия сторон. Открытость, включая присутствие публики, - то, что теперь называется модным словом «транспарентность»,  - обеспечивает социальный контроль за правосудием. А никакой другой контроль за правосудием невозможен. Общество, имея возможность присутствовать в судебных заседаниях в качестве участников процесса и зрителей, контролирует, как это происходит. Соответственно, этот контроль заставляет суд вести себя должным образом, соблюдая установленные предписания и правила, показывая, что в судебных залах творится не расправа, а справедливое разбирательство. Все эти принципы провозглашены в действующих законах Российской Федерации, ни от одного из них мы не отказались. Но наряду с провозглашением этих принципов существуют какие-то нормативные правила, которые эти принципы понемножку разрушают, а потому часто они остаются только декларациями. И вот со всеми этими разрушительными явлениями и предстоит справиться, чтобы устранить болевые точки в правосудии.

Это то, что касается собственно права. Но есть еще правоприменение.

Да, есть еще, конечно, правоприменение, искажающее закон. Но пока мы говорим о том, что сам закон таков, что он искажает суть основных принципов. У нас одновременно действуют два фактора. С одной стороны, содержание самого закона, которое не обеспечивает соблюдение провозглашенных принципов, как в части статуса суда, так и в части процедур. С другой, даже если законы соответствуют этим провозглашенным принципам, есть еще правоприменительная практика, которая закон на каждом шагу искажает. И мы не имеем достаточных механизмов устранения этих искажений. Это самая общая картина того, из чего надо исходить, говоря о реформе.

Идеи в области реформы судебной системы должны учитывать недоработки в законе, включая возможности для правоприменителей не следовать декларациям Конституции. В процессе развития законодательства нужно стремиться устранять такие ситуации, которые позволяют правоприменителю действовать плохо. Прежде всего, сегодня не решена задача обеспечения самостоятельности судебной власти в целом и независимости судей в частности. Эта независимость ограничивается с разных сторон. Сложилось представление, что нарушения этих требований связаны с тем, что все судьи назначаются Президентом, а потому они от него находятся в зависимости. Как раз это совершенно не опасно: назначение судей Президентом их независимость не ограничивает, поскольку по закону назначающий орган не имеет потом над судьей никакой власти. Если нет искажений в самом механизме назначения, если в этом механизме не участвуют публично не заявленные органы, которые ведут себя не должным образом, порождая в дальнейшем опасности для работающих судей, если последние свою независимость действительно проявляют, а не держат где-нибудь в кармане. Вот тогда судьи, назначенные Президентом, действительно независимы.

Если нет переназначения.

Да, если нет переназначения. Но независимость более всего нарушается не столько процедурами назначения, сколько теми ситуациями, в которые попадает судья, обретя свою судейскую должность. Став судьей, он попадает в сложную систему взаимоотношений внутри самой судейской системы. Судебная система выстроена иерархически: от нижестоящих судебных инстанций к вышестоящим. И это правильно, если такое устройство судебной системы существует с единственной целью: исправление в вышестоящих судах ошибок нижестоящих инстанций, то есть с целью восстановления нарушенных судами или не восстановленных судами прав граждан. А вот цель «прижучить» судью, напугать его и потребовать от него решения, более угодного вышестоящим инстанциям, стоять ни в коем случае не должна. Поэтому вместе с принципом независимости и в качестве одного из выражений этого принципа провозглашается, что судья не несет никакой ответственности за содержание решения. И это правильно, потому что если бы судья мог быть наказан за то, что его решение кому-то не угодно или кому-то показалось неправильным, пусть даже и с серьезными основаниями, то он решений просто не выносил бы. Поэтому когда у нас в обществе раздаются призывы: каждого судью штрафовать за неправильное решение или даже лишать должности или сажать в тюрьму, то следует сознавать: если такие предложения исполнить, это приведет к полному разрушению судебной власти как таковой. Потому что на такую опасную и неблагодарную работу мы бы просто не нашли желающих. Какой судья захочет работать в ситуации, когда его в любой момент могут привлечь к ответственности за его мнение по делу?

Это не может рассматриваться как форма необщественного контроля? Как форма контроля, но не со стороны общества, а со стороны…

Конечно. Если судья на основании закона подвергался бы ответственности за качество решения, у нас просто не было бы суда, мы бы его похоронили. Да и контроль этот исходил бы вообще не понятно от кого: не от общества, это точно. Сложнее с государством: может быть, от него, но не обязательно, потому что тогда государство в целом должно было бы иметь какие-то формы легитимации своей оценки деятельности суда. А кто будет оценивать принятые судьей решения? Исполнительная власть, законодательная власть или вышестоящие суды? Исходя из каких критериев они будут решать, правильно ли решение, привлекать или не привлекать судью к ответственности? Я гарантирую, что в такой ситуации подлинных независимых судов быть не может. Существовала бы только система рассмотрения в административном порядке споров и конфликтов, где начальники предписывали бы подчиненным, как именно должно быть разрешено дело. Но такая система никогда и никем не будет признана эффективным способом судебной защиты.

Если исходить из тех требований, которые предъявляет международный стандарт к эффективным способам правовой защиты, то рассмотрение дела должно проводиться независимым судом. Независимым, компетентным, созданным на основе закона судом в справедливых процедурах. Стандарт этот установлен в международных договорах и основан на общепризнанных принципах справедливого правосудия. Значит, устанавливать ответственность судьи за существо решения - это отрицать независимость суда. Мы не можем отрицать так называемый индемнитет, то есть право неответственности судьи за принятое им решение, поскольку заявили о своей приверженности международным принципам справедливого правосудия, как и другим международным принципам в области прав и свобод. Наша Конституция следует международным стандартам в защите прав и свобод. Это в том числе означает, что если эти международные стандарты развиваются, то и новое в них Конституция обязалась признавать. В этом смысле у нас нет никаких претензий к Конституции; проблема в том, как мы воплощаем в нашем законодательстве стандарты, признанные международным сообществом.

Итак, независимость судей гарантируется неприкосновенностью, в том числе неответственностью за судебные решения, и несменяемостью. К неприкосновенности судей относятся и так называемые «иммунитеты». Существует неправильное представление, что эти иммунитеты заключаются в том, что нельзя привлечь судей к административной, уголовной и дисциплинарной ответственности. Судья не является неприкасаемым, его можно привлечь к ответственности, но для того, чтобы снять с судьи положенный ему по Конституции иммунитет, предусмотрены особые процедуры, механизмы.

Вот в этих механизмах и содержатся определенные изъяны, ведущие к искажению главных гарантий независимости: неприкосновенности и несменяемости судей. Дело в том, что одна из основных идей судебной реформы, как она замышлялась в 1991-м году, заключалась в том, что вопросы удаления судей с должности и вопросы лишения судей иммунитетов должны решаться только самими судьями, точнее, органами судейского сообщества. И такие органы у нас были созданы на основании закона о статусе судей Российской Федерации, принятого в 1992 году, - это основной закон, определяющий статус судей Российской Федерации.

Практика показала, что эти органы судейского сообщества очень быстро превратились в органы, управляемые судебной бюрократией. Почему это случилось? Да потому что существуют они в основном на организационной базе судов, и очень большие полномочия, связанные с инициированием деятельности по привлечению судей к ответственности, снятия с них иммунитета, принадлежат председателям судов. Председатели судов высокого уровня (субъектов федерации и высших судов) являются основными инициаторами в удалении судей с должности в связи с совершением ими дисциплинарных проступков. Они же, председатели судов, имеют очень большое влияние на решение вопросов о снятии с судей иммунитетов при привлечении к уголовной ответственности. Потому что по действующему закону иммунитет с судьи при привлечении к уголовной ответственности по ходатайству Генерального прокурора (а по последним изменениям – его зама) фактически «снимает» сначала не орган судейского сообщества, а коллегия судей Верховного суда. Именно она должна вынести решение о том, присутствуют ли в действиях судьи признаки состава преступления или нет. Эта коллегия состоит из трех судей Верховного суда, непонятно, как она собирается, поскольку на этот счет нет никакого закона. Если эта коллегия решает: да, в действиях судьи, которые описал Генеральный прокурор, усматриваются признаки состава преступления, то может ли орган судейского сообщества (некоторый аналог суда чести для судей, но не суд), сказать вышестоящему суду: «Нет, мы все равно не разрешаем привлекать его к ответственности?»

Были такие случаи?

Это почти нереально. Коллегии (квалификационные) - органы судейского сообщества - часто отказывали Генеральному прокурору, в том числе, в привлечении уголовной ответственности, но совсем по другим основаниям. Когда судьи Верховного суда говорят теперь: есть признаки состава преступления, орган судейского сообщества, как правило, не отказывает. Хотя теоретически может отказать Генеральному прокурору даже при наличии признаков состава преступления. Раньше, до 2000-2001-го гг., существовал порядок, когда судьи Верховных судов не участвовали в этой процедуре. Участвовали одни только органы сообщества судей, но они тоже поступали не всегда правильно, потому что могли, как говорил классик, защищать и собственных негодяев - отказывали в привлечении за те действия, в которых действительно были признаки состава преступлений, в то время как должны были отвечать только на один единственный вопрос: имеет ли целью преследование этого судьи поквитаться с ним за решения, которые он вынес, принудить его к тому, чтобы дальше он был послушным, или нет? Вместо того, чтобы доказывать эти факты, что, конечно, очень трудно, исходили из того, что судью нужно защитить, потому что он кажется хорошо работающим, да и просто соответствует представлениям судейского сообщества о нормах поведения судей. Поэтому органы сообщества судей его защищали, независимо от того, набедокурил он в уголовном смысле или нет. А другого судью, который уголовных деяний не совершал, но вел себя самостоятельно, могли и сдать, могли применить к нему меры дисциплинарной ответственности и даже лишить его должности. Лишение должности – это самое страшное оружие, которое может применяться фактически в противоречие принципу несменяемости судей, согласно которому судья назначается на должность пожизненно или на ограниченный срок, но без права повторного назначения. Он может быть удален с должности только по основаниям, указанным в законе, причем все эти основания должны быть перечислены и являться такими, чтобы исключалось какое-то свободное толкование действий судьи, дающих повод для рассмотрения вопроса о его удалении с должности. Эти действия должны представлять собой совершенно явное правонарушение.

В нашей системе привлечение к дисциплинарной ответственности позволяет довольно легко удалить судью с должности. По закону это может произойти, если судья нарушил правила Кодекса судейской этики. Под эти правила, очень общие и неопределенные, как указал уже Конституционный Суд, можно подвести что угодно: совершил действие, не соответствующее авторитету судьи, а кто и как оценит, соответствует это действие авторитету или нет? Органы судейского сообщества, «ведомые», естественно, верховной судебной властью. А этой власти он может не понравиться просто за то, что ее критикует. Вот критиковать действия своих коллег по Кодексу судейской этики он не должен. Этот запрет был бы правильным, если бы речь шла о критике судебных решений, принятых в законных судебных процедурах. Если бы речь шла о решениях, которые приняты судом, вступили в законную силу и исполняются. Судья, наверно, действительно не должен их критиковать в средствах массовой информации.

Почему, собственно?

Потому что это решение, которое обрело законную силу, а законное решение обязательно для всех и должно исполняться. Опровержение его возможно, но только в определенных процессуальных формах, с помощью специальных процедур, позволяющих это решение, как говорят судьи, поломать. А просто кричать, что это плохо, недопустимо. Да, это могут делать представители общества, но не профессиональные судьи.

Но разве профессиональный судья не может высказать свое экспертное мнение?

Если его коллеги, такие же профессионалы, как он, приняли решение, он не может выражать «свое экспертное мнение» – он же судья. Опровержение этого решения возможно - для этого существуют установленные законом способы. Если судья входил в состав суда, он может написать особое мнение, в котором выразит свою критику принятого решения, – это его право. Если он не входил в состав лиц, принимавших решение, то не является субъектом его публичной оценки и критики. Такую оценку могут дать вышестоящие суды. Но что, безусловно, нельзя исключать для судьи, - это выступление внутри судейского сообщества с критикой таких решений и с требованием оценить поведение своих коллег. Однако у нас все это превращается в основание для удаления критиканов с судейской должности. Таких примеров много, и жалобы судей на это были рассмотрены Конституционным Судом. В начале 2007 года было признано, что по таким основаниям нельзя удалять судей с судейской должности. Это совершенно не соответствует требованиям к независимости, несменяемости и неприкосновенности судей. Должны быть изменены и правила, допускающие удаление судьи в связи с широко трактуемым нарушением правил этики, потому что и они явно нарушают неприкосновенность и несменяемость судей.

 Процедуры удаления судьи с должности должны совершенствоваться, чтобы судебная бюрократия не имела такого влияния на эти решения. Но будет ли создан особый орган для привлечения судей к ответственности или лишения их статуса? Это предложение прозвучало сейчас даже в выступлении Президента на только что состоявшемся седьмом Всероссийском съезде судей. Такой орган (дисциплинарный суд), конечно, должен состоять из судей, не занимающихся рассмотрением гражданских, уголовных, арбитражных дел, в его компетенции должно быть только рассмотрение дел, связанных с судейской службой. И этот суд не должен подчиняться ни Верховному суду, ни Высшему Арбитражному суду - потому что такое встраивание в судебную систему делает членов этого суда столь же уязвимыми для влияния со стороны вышестоящих судов и судейской бюрократии, как все другие судьи, привлекаемые к ответственности, так как инициаторами привлечения к ответственности, как правило, выступают руководители судов. Это только один из способов решения конкретной задачи укрепления независимости и несменяемости судей.

 Другой способ, очень важный, - это устранить из закона правила, согласно которым судья только на три года назначается на должность, если это назначение происходит впервые. А потом его могут и не переназначить, ссылаясь на то, что три года истекли. Понятно, что в этот период судья никакой независимостью не обладает, да и не стремится к ней. Наоборот, он старается учесть любые пожелания начальства, чтобы через три года быть назначенным пожизненно, т.е. до возраста отставки. Стремясь заслужить пожизненное назначение, он приучает себя к полному подчинению, а не к самостоятельности, и вступает в определенную систему связей со всем своим судейским начальством. А начальство, в свою очередь, привыкает командовать и получать положительную реакцию на свои команды. Такой вот замкнутый круг. Можно только приветствовать опять же прозвучавшее в выступлении Президента РФ на упомянутом уже последнем (декабрьском) Всероссийском съезде судей рассуждение о необходимости отказаться от первого трехлетнего назначения судей в пользу пожизненного назначения – при условии строгого конкурсного профессионального отбора на судейские должности и усовершенствованного порядка их лишения, исключающего какую-либо возможность расправы с судьей

Пока же судья знает, что не следует отклоняться от тех решений, которых от него ждут. Этих «правильных» решений от него могут не требовать очень долго по самым разным делам, для всех безразличным. Но в какой-то момент могут захотеть, чтобы было решено определенным образом, и отказаться от этого без риска для судьи нельзя. Скорее всего, никто не скажет ему, что было принято неправильное решение. Но ведь потом вышестоящий суд его решение отменит, и, как показывает практика, судья может получить претензии по поводу того, что много решений у него отменено. Хотя это полностью нарушает принцип индемнитета, неответственности за решения, но судей удаляют с должности по этим основаниям. И это уже дефект практики, а не дефект закона. Просто количество отмененных решений рассматривают как свидетельство о том, что судья, вынося их, совершил действия, несовместимые с авторитетом судейской должности, что, конечно, абсолютное искажение всего и вся. Но так работает и так может работать практика, потому что пока существуют такие законы: первичное назначение на три года, неопределенные основания удаления с должности, в том числе в Кодексе судейской этики, отсутствие независимого органа для лишения судьи его полномочий.

Каким образом вообще возникло это назначение на три года? Ведь оно очевидно противоречит принципу несменяемости.

Очень просто. В 1995-м году это ввели с целью проверки: подходит ли человек к судейской деятельности. В Конституционном Суде это было обжаловано несколько раз, и Конституционный Суд сказал: это может существовать только при том условии, что через три года судье предъявляются письменно изложенные факты, свидетельствующие о том, что он непригоден к судейской деятельности. При этом решение о непригодности судьи должно быть мотивировано, а он сам должен иметь возможность обжаловать такое решение, чтобы указанные в этом документе факты были проверены в судебном порядке.

Но это все равно противоречит несменяемости?

Как вам сказать? Устанавливается испытательный срок для судьи, а Конституционный Суд написал, что это может существовать только в качестве испытательного срока, и он существует во многих странах. Но там он всегда связан именно с проверкой результатов деятельности – эта проверка основана не на оценках начальства и не на том, что какие-то решения судьи отменены, а на конкретных фактах, которые подтверждают, пригоден или не пригоден судья. И эту непригодность, положенную в основу того, что судья далее не назначается на должность, можно и нужно проверять в судебном порядке по всем правилам проверки профессиональной пригодности. Но ничего из этого нет в нашей судебной системе, и в нашем законодательстве этого нет, и мнение Конституционного Суда по этому поводу никем не учитывается. Как удаляли с должности через три года в связи с истечением срока полномочий, так и удаляют. Даже уполномоченные властью на разработку изменений в судебной системе инстанции соглашаются, что этот срок нужно убрать, т.к. обеспечить подготовку судьи к пожизненному назначению на должность можно путем стажировки кандидатов в судах до назначения.

Конечно, логичнее было бы, если устанавливать такой срок, чтобы судья в первые три года имел особый статус, условно говоря, судьи-стажера, а не обладал всеми полномочиями

Именно это сейчас и предполагается. Предполагается заменить этот срок назначением человека, который прошел все проверки, сдал все экзамены на должность кандидата в судьи. При этом он, допустим, может готовить проекты решений, собирать всю необходимую информацию, которую надо использовать при принятии этого решения. Потом он принесет судье написанную им бумагу, которая будет подвергаться контролю со стороны того, кто принимает решение. На самом деле есть и другие способы замены этого варианта. Например, предлагается проводить специальное обучение будущего судьи после того, как он сдал экзамены, положенные кандидатам в судьи. После того, как он получил все необходимые рекомендации, предлагается обучать его в заведениях, вроде судебной академии, где он должен достаточно долго (не менее двух лет) приобретать специальное образование, чтобы потом его можно было уже назначить на должность судьи. Конечно, это обучение должно включать не только теорию, но обязательно и практику, обеспечивать его приспособление ко всему, что реально происходит в судебной жизни. Он должен пройти стажировку и - если можно так выразиться, - все потрогать своими руками. Какой из этих двух вариантов пройдет, трудно сейчас сказать. Их реализация требует значительных затрат, но на развитие судебной системы выделено сейчас много денег. Будет жалко, если все они уйдут исключительно на компьютеризацию судов, хотя это тоже, несомненно, важная вещь.

А есть ли смысл в полной публикации каждого решения, возможности ознакомиться с ним в свободном доступе? Тогда без компьютеризации судов не обойтись.

Это совсем другой вопрос. Если любой человек, который имеет возможность подойти к компьютеру, может ознакомиться с решениями, это способ социального контроля за правосудием. И правосудие действительно должно быть транспарентным. Но решение вопроса открытости правосудия связано не только с решением технических проблем. Не решает эту проблему даже должное устройство судебных зданий, расширение залов судебных заседаний. Это все необходимое, но не достаточное условие, чтобы решить проблему транспаретности. Важно еще, чтобы на самом деле действовали правила, когда залы судебных заседаний открыты для всех желающих, а входить в них можно не по пропускам, а просто удовлетворив требования металлоискателя.

Существует ограниченный набор параметров, по которым судья может закрыть слушания?

В том-то и дело, что это очень ограниченный набор параметров, в нашем законодательстве он даже более ограничен, чем в зарубежном праве. Вот наши судьи сейчас и говорят: мы хотим соответствовать международному стандарту в этой области. Почему? Потому что этот международный стандарт допускает такую причину закрытия заседания, как необходимость это сделать в интересах правосудия. А у нас в законе есть полный список условий, когда можно закрыть заседание.

Если перейдем к международным стандартам, то возникает вопрос: а как толковать эти интересы правосудия? Международное сообщество их трактует как необходимость закрыть заседание в интересах защиты людей и никак иначе. А у нас хотят это толковать немножко иначе: мешает суду публика в зале – удалить. Да, и сейчас правила об открытых судебных заседаниях у нас в законе сформулированы гораздо лучше, чем они реализуются в жизни. Cудьи часто позволяют себе недолжное, неосновательное закрытие, и реакции на эти нарушения не наступает, хотя в законе она предусмотрена. А ведь закрытие судебного заседания, не отвечающее требованиям закона, рассматривается в процессуальных кодексах как основание отмены судебных решений.

Обеспечение открытости судебных заседаний, их должного качества связано с мерой, которая сейчас уже практически одобрена всеми, но не реализована. В судебных заседаниях должна вестись полная аудиозапись, и тогда можно будет понять, какие процессуальные нормы нарушил судья, достойно ли он вел себя в процессе, не ущемил ли чьи-нибудь права, действительно ли он исследовал доказательства, и имеются ли они, если на них он потом сослался в судебном решении. Если будет вестись аудиозапись, вот тогда вышестоящий суд действительно сможет все это проверить.

Но почему аудио-, а не видеозапись? Передача записок, какие-то жесты - их же невозможно зафиксировать.

Передача записок и жесты между кем и кем? Это вообще исключается и не принимается как факт, являющийся частью процессуальной формы. Да и чьи записки?

Не знаю, допустим, угрожающие жесты в адрес свидетеля, этого не может быть?

Со стороны суда?

Например, со стороны обвиняемого. Они не могут быть зафиксированы аудиозаписью.

Это уже другое, за этим уже должен кто-то следить - судья, прокурор, адвокат – и заявлять обоснованные ходатайства суду, поскольку речь идет уже о принятии необходимых мер по защите свидетелей и потерпевших. Но в связи с введением аудиозаписи сейчас очень важно подчеркнуть, что пока мы в документах не имеем ничего, объективно фиксирующего реальный ход судебного разбирательства. Потому что протокол, составляемый секретарем часто после того, как решение вынесено, фиксирует только то, на что решение опирается. А все остальное, на что не опирается решение, он не фиксирует. И вышестоящий суд практически лишен возможности проверить качество разбирательства. Но вышестоящий суд лишен такой возможности еще и потому, что у нас не существует апелляционного разбирательства практически нигде, за исключением арбитражных судов и судов, пересматривающих только решения мировых судей.

 Этого явно недостаточно с точки зрения международного и конституционного стандартов, касающихся прежде всего уголовных дел. Вторая инстанция всегда должна быть инстанцией апелляционной, и это значит, что она осуществляет рассмотрение дела заново, по правилам суда первой инстанции. Конечно, с некоторыми отдельными изъятиями: можно не допрашивать свидетелей, против показаний которых никто не возражает, а просто огласить их показания. Но если стороны требуют, то их нужно допросить заново. Речь идет, однако, только об отдельных изъятиях, а не так, как у нас происходит теперь, когда проверка в имеющейся у нас второй (кассационной) инстанции проходит фактически только по письменным материалам и никакие доказательства не исследуются. Все судебное разбирательство в вышестоящем суде занимает обычно не больше получаса, никакого непосредственного исследования доказательств, естественно, не происходит. В общих судах у нас нет апелляционных инстанций по всем делам, которые рассматриваются судами, начиная с районного и выше. Это, конечно, колоссальный недостаток в организации судебной системы, исключающий возможность своевременного исправления судебных ошибок судов первой инстанции. Поэтому обычно говорят, что все решения судов первой инстанции просто «засиливаются» второй инстанцией. Это означает, что никакой реальной их проверки не существует, и они должны вступить в законную силу. Отсюда рождается бесконечность хождения наших граждан по вышестоящим судам, вплоть до Верховного, что вызывает непрерывное изумление иностранцев, не понимающих, зачем так много ходить по высоким инстанциям, когда можно просто перепроверить решение сразу, как только оно вынесено.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.