29 марта 2024, пятница, 15:39
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

24 октября 2008, 11:44

Вадим Радаев: "Возможна ли позитивная программа для российской социологии"

 Публикуем текст выступления первого проректора, профессора ГУ-ВШЭ, доктора экономических наук, Вадима Валерьевича Радаева на открытии III Всероссийского социологического конгресса 21 октября 2008 г. [1]

Российская социология празднует пятидесятилетний юбилей. И это хороший повод поразмыслить о ее нынешнем состоянии. Все мы понимаем, что к своему юбилею профессиональное социологическое сообщество подошло не в лучшем состоянии. Да, в стране работают десятки социологических факультетов, отделений и кафедр, ежегодно выпускаются тысячи молодых специалистов и защищаются более полусотни новых докторов наук. Но качество подготовки выпускников и уровень тех, кто их готовит, очень и очень разные. Многие свежеиспеченные диссертации лучше не читать, чтобы не получить изжогу. Лишь немногие российские социологи регулярно публикуются в международных социологических журналах. А многие способные молодые профессионалы предпочитают уйти из социологии вовсе. И считать, что виной тому – сугубо внешние проблемы (недостаток государственного финансирования и т.п.) слишком уж наивно.

Наши парадные шествия серьезно омрачаются недавними событиями, когда студенты социологического факультета МГУ (формально ведущего вуза страны), рискуя вылететь из университета, заявили во всеуслышание, что их учат «не тому и не так». До какой же точки кипения их нужно было довести? Что еще хуже, в наиболее тиражных учебных пособиях того же факультета обнаружен систематический и циничный плагиат.  Материалы, которые приходилось видеть, это четко доказывают. Причем, перед нами  объективные свидетельства, не связанные с «вкусовыми» или идейными расхождениями отдельных социологов. Это скандальное и позорное дело – отнюдь не частный случай или беда одного лишь соцфака МГУ (который при этом чудесным образом продолжает претендовать во главе УМО на грифование всех прочих учебников).

Интересно, что об истории с плагиатом как-то тихо умалчивается. Почему? Проблема кажется несущественной? Или ее страшно поднимать всерьез – слишком много скелетов таится в шкафах? Вместо этого, нам пытаются  разъяснить вред от массового распространения переводных учебников и учебных пособий. Вот, оказывается, откуда проистекает основная угроза! Кстати, любопытно, что плагиаторы списывали преимущественно с российских книг – вероятно, это следует считать проявлением «патриотизма».

Словом, звучащие победные реляции выглядят не слишком убедительно. В то же время дежурные стенания по поводу того, что в российской социологии все плохо, а будет еще хуже, тоже не слишком  перспективны. Это означает, что российская социология нуждается в позитивной программе своего развития.

Я полагаю, что любая такая программа должна строиться не на перечне свершений и взятых количественных рубежей. Она должна начинаться с идентификации ключевых проблем и разворачиваться в напряженном поле этих проблем. При этом под «проблемой» я понимаю не просто какие-то общие или частные недостатки, а существенные нестыковки, расхождения в позициях, болезненные разрывы в понимании, которые мешают нам жить и которые приходится преодолевать. А позитивная программа, соответственно, представляет не свод готовых рецептов немедленного и гарантированного излечения от всех болезней, а совокупность векторов, своего рода ориентиров, показывающих, в каком направлении целесообразно продвигаться, чтобы преодолеть эти разрывы.

Попробую обозначить несколько таких векторов. При этом в данном случае  сосредоточу внимание на вопросах, связанных с профессиональной позицией социолога, а в конце упомяну некоторые организационные проблемы.


Нужно ли быть понятными для «непосвященных»

Посмотрим на наиболее традиционные жалобы, исходящие от социологов: студенты не хотят заниматься социологической теорией, желая приобрести более прикладные знания и навыки; практики игнорируют результаты социологических исследований, не прислушиваясь к сделанным выводам; государство недофинансирует науку и образование. В этих жалобах нет ничего специфически социологического, на это жалуются все представители социальных наук. И главное, вновь перед нами обвинения в адрес внешних обстоятельств, в то время как правильнее было бы начинать с «разбора собственных полетов». Такая позиция менее удобна, но зато более конструктивна – при всех наших амбициях весь мир не переделать, а сфера нашего эффективного и контролируемого действия находится в пределах вытянутой руки.

Каковы же внутренние проблемы российской социологии? Начнем с поверхностности: почему те, от кого ожидается интерес к социологической теории, его не проявляют или проявляют слишком вяло? Здесь обнаруживается первое досадное обстоятельство: социологическое теоретизирование часто напоминает «ковыряние палкой в тумане», представляя собой описание увиденного и прочитанного на какую-нибудь актуальную тему (таблицы с цифрами, полученными в ходе очередного полевого исследования, тоже не слишком в этом отношении помогают). Все это накладывается на чрезмерные амбиции, попытки представить социологию в качестве всеобщей теории при недостаточно определенном методологическом ядре и выборе безграничных объектов. Не раз приходилось видеть, как студенты в проектах своих работ определяют объект исследования как «население России» или «властные отношения». Смешно?! Но ведь студенты – своего рода зеркало, отражающее то, что происходит во «взрослой» части сообщества. И всегда ли мы следуем императивам максимально возможного определения (и, следовательно, ограничения) объекта и строгости своих суждений по поводу этого объекта?

Но псевдотеоретизирование – только часть общей беды. Нередко ему противопоставляются теоретические конструкции, построенные путем нагромождения эзотерических форм. Причем терминологические изыски очевидно рассматриваются как способ профессиональной защиты от дилетантов. Многие коллеги искренне убеждены, что «не могут чумазые на фортепьянах играть», т.е. теория доступна только избранным. А потом мы еще жалуемся на то, что никто не ломится в нашу «башню из слоновой кости».

Действительно, производить сложную теоретическую работу способны немногие. Но важно понять, что мы хотим иметь на ее выходе. Зная, что это спорный вопрос, я тем не менее полагаю, что вместо выстраивания защитных порядков против неофитов и профанов (например, против студентов и представителей других специальностей, интересующихся социологией), теории должны быть относительно транспарентными, т.е. понятными, по крайней мере, образованной и получающей образование публике.

Это вовсе не означает, что содержание наших теорий должно быть примитивным, «святая простота» тоже не вызывает умиления. Напротив, это содержание, как  и используемые методологические инструменты, могут быть сколь угодно сложными. Но если мы не можем внятно донести результаты наших размышлений и наблюдений до «непосвященного», то значит, мы сами не вполне понимаем то, о чем говорим. И не нужно бояться, что если нас легче будет понять, то и ценить нас  будут меньше. Данную позицию наилучшим образом выразил Ч.Миллс: «Свою научную работу надо представлять настолько просто и понятно, насколько это позволяет сложность предмета и ясность ваших мыслей… Наукообразный жаргон слабо соотносится со сложностью предмета и не имеет ничего общего с глубиной мысли. Использование этого жаргона целиком обусловлено неверным пониманием сочинителями академических трудов своей роли в обществе»[2].

В качестве теста на ясность содержательного изложения можно предложить проверку нашей способности (или неспособности) к написанию учебников по социологии для школьников – не скорых компиляций и не переложений выученного по вторичным источникам структурного функционализма, а учебников, отражающих состояние современной социологической теории, привязанных на иллюстративном уровне к российской проблематике (в данном отношении я солидарен с тем, что переводных книг недостаточно). Вопрос в том, кто сейчас в состоянии подготовить такие книги и решить на высоком уровне эту поистине национальную задачу?

Как прояснять теоретические основания

Чтобы быть понятными для других, нужно сначала стать понятными для самих себя, а для этого необходимо прояснять основания собственных теорий. И первое, с чего следует начинать, – четкое определение исходных понятий. Вы скажете, зачем нам эти прописные истины? Но давайте соберем вчерашних выпускников социологических факультетов и попросим их определить, что такое «социальные структуры», «институты» или «культура». Уверяю,  возникнут трудности, и не потому, что опрашиваемые ничего не знают, а поскольку ответы будут разные.

Вы скажете, что единых социологических определений в принципе не может быть, поскольку давно нет единой социологии – она мультипарадигмальна. С этим отчасти приходится согласиться, но тогда давайте четче дифференцировать подходы и каждый раз разъяснять, с какой методологической позиции мы рассматриваем те или иные положения, при этом не претендуя на их универсальность. И тогда молодой социолог достойно ответит на поставленные ему вопросы: с точки зрения такого-то подхода «институт» – есть… Многие ли сегодня способны это сделать?

Далее, последовательно дифференцировать социологические (и любые другие) подходы нельзя без выделения аксиоматической базы. Удивительно, но по этому «простому» вопросу среди социологов нет никакого единства. И, по-моему, даже сама проблема не вполне осознается. Можно, скажем, яростно критиковать экономистов за присущий им детерминизм, но у них эта проблема снята – аксиоматика, конечно, выделяется по-разному (современная экономическая теория тоже многолика), но делается это весьма отчетливо. В то время как коллеги-социологи спрашивают: разве в социологии тоже должны быть аксиомы? А разве мы не должны все подвергать проблематизации? И как здесь вообще возможны положения, не требующие доказательств, если сами подходы столь разнородны? На мой взгляд, не только возможны, но и необходимы. Только строиться они должны в рамках каждого из предлагаемых подходов (например, сетевого, институционального, социокультурного и др.) – как его исходное основание, позволяющее приверженцам данного подхода опираться на него как на фундамент, а противникам – давать его содержательную критику, разбирая фундамент по кирпичикам. При этом мы вовсе не имеем в виду, что аксиоматика является чем-то незыблемым, раз и навсегда данным, тем более, если дисциплина продолжает развиваться. Но на каждой данной ступени исходные предпосылки следует определять как можно четче.

А что происходит, когда аксиоматика четко не выделяется? Аксиомы тихо, по умолчанию, переносятся в область исследовательских задач и гипотез. И вместо того, чтобы, скажем, зафиксировать на аксиоматическом уровне, что социальные сети (или институты, или культура) имеют значение, и далее строить действительно проблемные гипотезы, начинаются бесконечные обоснования того, что эти сети (институты, культура) действительно важны – в любой сфере, какую бы мы ни взяли. Исследование из решения задач превращается в процедуру оправдания избранного подхода и закономерно приходит к утвердительным выводам (ведь куда ни пойди, везде сети, институты, культура…).

Почему большинство исследовательских гипотез (если они вообще формулируются) у начинающих и, к сожалению, у вполне опытных исследователей являются самоочевидными, т.е. по существу никакими гипотезами не являются? Часто потому, что, желая казаться «настоящими профессионалами», мы закладываем в гипотезы предполагаемые (или уже полученные) результаты, превращая их в риторические формулы, так сказать, «отдавая дань…». А еще потому, что хотим непременно верифицировать собственные теоретические построения (зачастую аксиоматического свойства), чтобы доказать их (а, следовательно, и свою) значимость.

Что в этом отношении требуется, так это принципиально отделять гипотезы, с одной стороны, от аксиоматики в рамках конкретного подхода, а с другой – от предполагаемых результатов. Это значит, что вместо доказательств чуть ли не всеобщей применимости избранного (и столь «полюбившегося» нам) подхода, мы должны стремиться к фальсификации собственных теоретических положений (вполне в попперовском духе), отчетливо демонстрируя, где они оказываются неприменимыми, т.е. фиксируя области действия, где наши сети, институты, культура и пр. не играют решающей роли. Почему-то это считается проявлением слабости, в то время как экспликация собственных границ (т.е. нормальная рефлексия второго уровня после рефлексивного ограничения внешнего объекта) как раз и является проявлением содержательной силы. Готовы ли мы воспринимать такой взгляд как норму и основание для собственной деятельности?

Что делать с методологическим плюрализмом

Известно, что единой «гранд-теории» в социологии нет со времен Т. Парсонса.  Периодические попытки предложить такую теорию оказались безуспешными. Труды Питирима Сорокина и других соотечественников, при всем к ним уважении, на такую роль тоже вряд ли могут претендовать. Что делать в этом отношении?

Может быть, приступить к строительству новой «гранд-теории»? Многим коллегам симпатична подобная мысль, и они склонны ожидать пришествия нового Маркса (Вебера, Парсонса, Лумана – в зависимости от пристрастий). Но большинство, видимо, согласится с тем, что «поезд ушел», и ждать больше нечего. Социология слишком разнородна, чтобы претендовать на единение в смысле формирования общего методологического ядра.

Значит, каждый должен идти своим путем, при этом гордо игнорируя других? Это как раз то, что мы  имеем сегодня. И разнородный образовательный и профессиональный бэкграунд российских социологов старшего и среднего поколений этому только способствует (ведь одни из нас вышли из философов, другие – из историков, третьи – из экономистов).

Или, быть может, попытаться доказать, что один из подходов – наиболее адекватный, развязать очередную «битву методов», например, снова, в который раз поспорить о приоритете количественных или качественных методов? Дебаты, конечно, необходимы и, более того, социологам их явно не хватает. Но вопрос в том, с какой целью они ведутся. Чтобы одержать верх и оказаться в доминирующем положении? Вряд ли на это стоит тратить лучшие годы.

Полагаю, что ключевым проектом в этом отношении должно стать строительство «методологических мостов» между подходами (конвенциональных связей, интерфейсов, конфигураторов, называть это можно как угодно). Здесь напрашивается следующая аналогия. Всем нам нравятся такие города, как Санкт-Петербург или Венеция, где разъединенные природой части связаны многочисленными мостами. Почему не представить это как модель? Заметим при этом, что мосты – не просто механические соединения и в то же время не символические дополнения к архитектурным ансамблям. Именно они во многом формируют город как единое пространство. И если засыпать или перекрыть внутренние каналы и реки в безумной попытке превратить разные части города в одну безразмерную площадь, он, потеряв свою структуру, скорее, умрет, нежели расцветет с новой силой. Если же обратиться к социологическим направлениям, многое ли здесь делается практически для «наведения мостов»? Не для формирования общей методологии всего и вся, а для построения содержательных связей между диверсифицированными подходами?


Как перепрыгнуть через пропасть между теорией и эмпирикой

Серьезный разрыв проявляется также в напряженной связи между теоретическими подходами и эмпирическими свидетельствами. Наглядный пример – работы многих наших студентов и аспирантов: обзор теорий – в одной главе, эмпирические исследования – в другой и, что характерно, связь между ними почти не прослеживается или остается сугубо формальной. И разве это касается только дипломов и кандидатских диссертаций?

Разрыв между теоретическими построениями и социальными измерениями реален и серьезен, часто речь идет о необходимости преодолеть пропасть между ними в три –четыре прыжка. И тем не менее другого выхода нет.

В этой связи прежде всего хочется обратиться к тем, кто увлечен социологической теорией. Мы не можем бросать идеи в пространство – скорее всего, они «упадут на дно» и больше о них никто не услышит. Предлагать какую-либо модель «для будущих исследований» в надежде на то, что появятся некие продолжатели дела с горящими глазами и перенесут эти идеи на сторону эмпирических исследований, слишком уж романтично. С большой вероятностью этого никогда не произойдет. Нужно все делать самому, совершая полный исследовательский цикл и преодолевая пагубное разделение труда между теми, кто «витает в облаках», и теми, кто «копается в земле». Сходный запрос правомерно послать и другой стороне – тем, кто любит повторять: «Мы, однако, не теоретики, мы все больше с цифрами…». Хочется заметить, что цифры сами по себе никому не нужны.

Но разве любые социологические конструкции можно операционализировать и затем верифицировать на эмпирическом уровне? Нет, существует род мировоззренческих, или еще можно назвать, идеологических, построений (например, теории капитализма или открытого общества, глобализации или индивидуализации), которые изначально слишком общи и(или) ценностно перегружены, чтобы нуждаться в подтверждении конкретными фактами. Такие мировоззренческие системы играют важную стимулирующую роль, указывая на какие-то крупные тенденции. Но их желательно отделять от собственно социологических теорий, которые ожидают последующей операционализации и тестирования основных предположений. Без четкого разделения двух этих типов логических конструкций нам не перешагнуть даже небольшие препятствия, не говоря уже о преодолении крупных разорванных пространств.

И еще одна хорошо известная, но извечно больная область: нужно хорошо знать свое ремесло, имея в виду все необходимые процедуры и методы сбора и анализа данных. С некоторой долей шутки, можно сказать, что во многих случаях в споре между приверженцами М. Вебера и последователями П. Сорокина победит тот, кто лучше знает SPSS и статистику. Кому-то это тоже кажется самоочевидным? Но что можно сказать, когда в билетах на государственном экзамене по социологии в 2007 г. все на том же факультете социологии МГУ современная теория заканчивалась Парсонсом, а вопросы по количественным методам отсутствовали вовсе (если не считать таковым один вопрос о типах выборок)? Можно ли это  считать случайностью или частной недоработкой?

Важно понять, что это проблема не только организации учебного процесса на  каком-то одном факультете. Существует суровый и почти повсеместный дефицит тех, кто может преподавать социологам количественные методы. Есть много прекрасных математиков и статистиков, которые не чувствуют социологической проблематики, и, напротив, много социологов, которые не владеют соответствующими методами.

Выскажу «крамольную» мысль: не исключено, что в ближайшее время придется отыскивать и приглашать наших соотечественников, закончивших американские университеты (во многих европейских университетах этому тоже не очень хорошо учат), которые способны преподавать социологические методы на должном уровне. А как же наш российский патриотизм? Торжество настоящего патриотизма как раз и проявится в том, что хотя бы часть ранее уехавших коллег вернется на Родину и найдет здесь адекватные условия для жизни и работы. Или с преподаванием методов у нас тоже все хорошо?

Нужно ли открываться для профессионального сообщества

Много говорится о дефиците связей внутри профессионального социологического сообщества. И это стоит нашей заботы. Но ведь речь идет не только о том, чтобы слушать друг друга на конференциях и читать опубликованные статьи и книги. Действительно зрелое профессиональное сообщество должно быть более открытым – внутренне и внешне.

В связи с этим зададим несколько «неудобных» вопросов. Почему так трудно найти на сайтах российских университетов полные тексты программ учебных дисциплин? Нам говорят: потому что коллеги боятся, что кто-то украдет их ценные разработки. Позвольте с этим не согласиться. Основная причина, на наш взгляд, в другом – просто многие не хотят их показывать, поскольку в одних программах обнаружится литература как минимум двадцатилетней давности и соответствующая скудному списку из локальной библиотеки, а многие другие окажутся и вовсе некондиционными (несоответствующими элементарным стандартам) или попросту списанными с чужих источников.

Например, в Высшей школе экономики все программы учебных дисциплин доступны в сети Интернет. Несомненно, так удобнее для студентов. Но это также и принципиальная профессиональная позиция, обращенная к нашим коллегам: заходите на сайт и смотрите; если что-то делается не так, критикуйте нас, будем благодарны. Воруют ли наши продукты? Да, воруют. Пожалуйста, мы не против. И пусть тот, кто ворует,  или тот, кто не в состоянии подготовить материалы на должном уровне, тихо сидит в своем закрытом углу. Сославшись на любые причины, он не будет открываться, чтобы не стать объектом неформального академического контроля со стороны профессионального сообщества – единственного достойного оценщика наших усилий.

Далее, почему бы не вывесить в открытом и свободном доступе все защищаемые диссертационные работы (подчеркну, не только авторефераты, а работы целиком)? Тоже боимся воровства? Но эта проблема вообще решается элементарно. Разработчики системы «Анти-плагиат» уже заключили рамочное соглашение с ВАК РФ. Все вывешенные диссертационные работы без труда можно поместить в одну электронную базу, и любая проверка займет менее одной минуты. Или мы боимся, что уменьшится число докторов и кандидатов наук?

Следующий пункт: почему столь сложно найти на сайтах факультетов стандартную информацию о преподавателях, включая полные списки их публикаций. Это тоже страшная коммерческая тайна? Или выяснится, что с публикациями не все ладно – их нет или они содержатся в источниках, которые невозможно обнаружить в каталоге ни одной из достойных библиотек?

 При желании нетрудно решить эти вопросы. Технические препятствия давно преодолены: доступ в Интернет есть почти у всех, а для того, чтобы сделать новую страницу на сайте, кому-то из наших студентов понадобится менее одного дня. Придется, конечно, тратить некоторые усилия на ее поддержание, периодически обновляя информацию, но это отнюдь не титанические усилия.

Если у нас действительно серьезные амбиции, открытость внутри российского социологического сообщества, конечно, лишь первый шаг. Мы должны стать более открытыми для сообщества международного, и не только для российской диаспоры, проживающей в разных концах света. Можно, конечно, считать, что у нас по определению все на международном уровне, только об этом, к сожалению, никто не узнает. Здесь возникает проблема иностранного (читай: английского) языка и перевода того, что мы делаем на этот язык. Речь идет также о создании действительно международных учебных программ на том же английском или на других языках, обучаться по которым приедут иностранные студенты из дальнего зарубежья, – для включенного обучения или для получения наших дипломов. Эта задача, конечно, уже более высокого порядка, требующая куда больших целенаправленных усилий. Но и в этом направлении двигаться нужно. И, конечно, не для того, чтобы подзаработать на приезжающих иностранцах, а для того, чтобы стать сопоставимыми и включиться в это международное сообщество на рутинном уровне.

Как привязать себя к практике

Наши студенты постоянно нервничают, найдут ли они себе работу по специальности по окончании вуза. А многие из них торопятся начать работать в период обучения – причем, не только из-за денег, но во многом для обретения опыта и уверенности в том, что они «востребованы».

В этом заключается еще одна специфическая черта социологии и общая трудность для социологов. Академический рынок труда слишком мал, а неакадемический рынок почти не предъявляет спроса на социологов как таковых. Однако важно понимать, что этот спрос есть, и он достаточно объемен. Просто он существует в латентной форме и предъявляется под другими именами: всем нужны маркетологи, пиарщики, специалисты по рекламе и работе с персоналом. При этом выпускники хорошего социологического факультета (а в условиях растущего рынка, даже и не очень хорошего) находят себе применение и утверждают, что работают «по специальности». Университеты не могут заниматься их трудоустройством (это не их функция, к тому же выпускники прекрасно решают эту задачу самостоятельно). Но учитывать этот неявный спрос (или, точнее, помогать выпускникам его улавливать) – наша задача.

Здесь возникает соблазн – пойти более легким и, как кажется, более прямым путем. Если абитуриенты не рвутся на социологию, давайте переименуем программы в «Маркетинг», «Рекламу» и т.п. Уверен, что на первых порах мы получим некоторый количественный результат: приток на такие программы возрастет. Но это будет достигнуто ценой дальнейшего размывания ядра профессиональной подготовки, без которого все быстро скатится на уровень торгового (или маркетингового) техникума. Поэтому от соблазна все-таки лучше воздерживаться, а ядро свое сохранять.

Но при этом крайне важно не отгораживаться от практиков, а контактировать с ними, несмотря на очевидные трудности и ограничения, связанные с такими контактами. Преподаватели и исследователи должны вести с ними периодический диалог (социологическое исследование как раз одна из форм такого диалога). Не помешает и практический опыт работы или участия в каких-то бизнес-проектах, хотя, конечно, совмещать разные виды деятельности могут не все. В любом случае, инициатива по организации такого диалога должна исходить с нашей стороны, потому что практики «слишком заняты» (как будто мы не заняты вовсе!) и, главное, не готовы решать за нас наши задачи. Нужно вовлекать их в свой процесс – читать лекции, открывать специальные базовые кафедры, «навязывать» студентов для руководства и организации практики. Это позволит поддерживать еще одну форму «связи с реальностью».

В последнее время оживляется интерес со стороны бизнеса к образовательным программам и сотрудничеству с ведущими университетами. Причина его проста: рынок продолжает расти, а дефицит квалифицированных кадров становится все острее. И если раньше руководители компаний просто просили: «ну, дайте кого-нибудь толкового», то теперь, по крайней мере некоторые из них, понимают общую системность и существенность разрыва между теми, кто им нужен, и теми, кого они вынуждены нанимать за все возрастающие зарплаты. Нужно поддерживать и канализировать этот неустойчивый интерес.

При контакте с практиками (представителями бизнеса или государственного управления) социологи не должны идти на поводу их текущих запросов, потому что временные и содержательные горизонты у них, как правило, слишком узкие. Нужно брать сформулированные практиками задачи и решать их по-своему. И окажется, что на социологическую аналитику и здесь есть спрос, хотя первоначально он, возможно, и не предъявлялся. Углубленной аналитики всегда не хватает, сколько бы текущей информации не было в распоряжении наших практически ориентированных коллег.

И еще одно рассуждение более деликатного и спорного свойства. Относительно пониженный интерес к трудам социологов во многом связан с тем, что мы работаем преимущественно в дескриптивном и ретроспективном ключе, т.е. в основном описываем и анализируем ранее свершившееся, а не предсказываем то, что случится завтра и послезавтра. Социологи любят типологизировать и не любят предсказывать. У этого есть объективные основания. Социолог изучает социальные структуры, а последние – это устойчивые связи, воспроизводимые в течение определенного, относительно длительного времени. Наблюдая нечто, возникающее на наших глазах, мы еще не знаем, утвердится ли оно в качестве такой структуры или будет сметено потоком времени. Поэтому основные социологические инструменты, даже если исследуется настоящее, ориентированы на прошлое. Это ни плохо, ни хорошо, такова специфика дисциплины. Хуже другое: специалисты-практики, в каких бы сферах они не работали, как раз прошлым интересуются в наименьшей мере. Добавим, что часто они слабо интересуются и настоящим, считая, что в своей области им и так все известно (скорее всего, они заблуждаются, но переубедить их нелегко). Присущий им неизменный прагматизм проявляется, в частности, в том, что их преимущественно интересует ближайшее будущее. Поэтому, кстати, экономисты, даже при весьма механическом использовании регрессионных моделей, имеют куда больший успех.

Нравится нам это или нет, но если мы хотим теснее связать свои интересы с интересами практиков, нам придется учиться работать на предсказательном уровне. И не думаю, что подобные попытки обречены на неудачу. Если социальные структуры  существуют сегодня, то  с определенной (достаточно большой) вероятностью они будут существовать и завтра. А более отдаленной перспективой (о которой как раз любят рассуждать теоретики футурологического склада), практически никто не интересуется.


Как стать настоящим патриотом

Накануне празднований возрождения российской социологии присущий современной социологии методологический плюрализм сопровождался в России попытками идейного и институционального раскола социологического сообщества. Так, под знаменами одного из новодельных социологических объединений прозвучали пренебрежительные замечания и подобия обвинений в адрес российских социологов-шестидесятников, которые так много сделали для становления новой российской социологии. Они прозвучали со стороны тех, кто, несмотря на высокие формальные позиции, не имеет, на наш взгляд, и малой доли заслуг наших предшественников. Правда, в дни официальных торжеств социологический истеблишмент попытался сгладить ситуацию, раздав памятные медали и изобразив общее единство. Но осадок остался…

Каковы же основания, по которым начали делить социологов? Ничего нового, увы, нас здесь не ожидает. В очередной раз провозглашается грядущее торжество отечественной мысли, взошедшей «без механического импорта идей». И есть, якобы, горстка «заблудших», которые не веруют в русскую (православную) социологическую традицию и пытаются стать проводниками тлетворного влияния Запада. Заметим, что в нынешней внешнеполитической ситуации, после событий в Грузии в августе 2008 г., этот вопрос приобретает все менее приятные оттенки.

Я, разумеется, никак не против русской социологической традиции, пусть даже о ней мало кто знает вне России. Но, во-первых, исключения все же есть, а во-вторых, даже если бы и вовсе никто, кроме нас, не знал эту традицию, все равно ее следует изучать как важнейший элемент собственной истории. Дело в другом: не следует этим и ограничиваться.

Попытка представить дело как продолжение благородного исторического спора «западников» и «славянофилов» (или в менее благородной версии – «патриотов» и «космополитов») тоже не совсем удачна. Скорее, речь идет о противостоянии изоляционизма с характерными заклинаниями, что у нас и так все «на международном уровне», и попыток встраивания России в сложные глобальные процессы, в стремлении найти ей там достойное место. И кто здесь патриотичнее – большой вопрос. Точнее, патриотизм в сложившейся ситуации мы понимаем по-разному. Ведь ухудшение международных политических отношений и нападки на Россию (ситуация в Грузии – лишь формальный повод) как раз и вызваны тем, что Россия начинает претендовать на самостоятельную роль. Но о своей новой роли нужно заявлять на понятном языке. И без серьезных вложений в человеческий капитал и конвертируемые знания такую роль просто не потянуть (нефть и танки – аргументы серьезные, но не достаточные).

Все это в полной мере касается и социологии. Если действительно заботиться о состоянии российской социологии и ее месте в международном профессиональном сообществе, то первое, что нужно делать, – это переходить от доморощенных местечковых теорий к детальному изучению мирового наследия и правил игры, по которым строятся мировые академические практики. Когда, например, у тебя сильный неспадающий жар, можно, конечно, лечиться традиционными средствами, но лучше все-таки прибегнуть к антибиотикам, хотя их и придумали «буржуазные специалисты». Или еще один образ: большинство из нас (по крайней мере, если речь идет о мужчинах) продолжали любить футбол, несмотря на столь долгое отсутствие у национальной сборной команды (по крайней мере, до последнего времени) серьезных успехов на международной арене. Когда мы выигрываем, мы не сильно расстраиваемся тому, что главный тренер сборной или клубной команды – не россиянин. А когда проигрываем, мы все же не предлагаем ввести свои правила игры (например, не пытаемся заменить их правилами игры в традиционно русскую лапту), хотя правила игры в футбол (как и многих других игр) придуманы не в России, и что-то наверняка нам может в них не нравиться. Правила «игры в науку», которой мы занимаемся, увы, тоже придуманы не в России. И что же нам теперь, выдумывать какие-то свои правила?

Иное дело, что западные теории тоже не стоит фетишизировать. Вместо бездумного поклонения и некритического заимствования, их нужно  эффективно использовать. Это ведь не более чем рационально выстроенные инструменты, которые следует отбирать для своих нужд и пускать в дело. Но, конечно, для этого сначала придется изучить, как ими пользоваться, чтобы не «уродовать» себя и других.

И, наконец, еще более трудная задача. Из того, что правила организации академического сообщества социологов и его профессиональной деятельности относительно универсальны и выработаны на иной почве, вовсе не означает, что невозможно существование национальной российской социологии. Я верю, что она возможна. Но сложность заключается в том, что, вырастая из наших культурных оснований, из специфического опыта, она должна преодолеть разрыв с внешними культурными основаниями. Для этого придется играть в «свою» игру по «чужим» правилам и с носителями этих правил, чтобы попросту не остаться наедине с собой и не заниматься самоудовлетворением. Словом, и здесь речь идет о построении внешнего интерфейса.

Можно ли собрать целое из кусков

В российских регионах есть множество дееспособных специалистов и профессиональных коллективов. Но нам приходится исходить из того, что в стране, где решающая масса ресурсов (финансовых, кадровых) сосредоточена в центре (Москва, отчасти Санкт-Петербург), общее состояние профессионального сообщества, его «климат» во многом определяется импульсами, проистекающими из центра. К сожалению, именно в центре сегодняшняя социология оказалась наиболее раздробленной. И речь идет отнюдь не только (и не столько) о мульпарадигмальности.

Первый аспект – организационный. Здесь под ритуальные разговоры о нашем неразрывном единстве социологию постепенно растащили по 4-5 ассоциациям, которые все более напоминают «придворные» объединения для удовлетворения групповых интересов и мелких амбиций, где стороны пытаются что-то по мелочам перетянуть друг у друга (как это проявилось, в частности, при подготовке к Всероссийскому конгрессу 2008 г.). Роль Российского общества социологов низведена до «одного из…», и руководство РОС относится к этому удивительно спокойно. В результате членство в той или иной ассоциации в значительной степени утратило свой изначальный смысл, ибо присоединяться вместо профессионального сообщества к какой-то квази-политической группировке не очень хочется (а в этой роли оказались все, включая тех, кто действительно создавался как профессиональное объединение). Я полагаю, что у философов и политологов, например, тоже немало внутренних и внешних проблем. Однако, они от подобных игр воздерживаются. В философском обществе состоит более 7 тыс. членов, у политологов – единая сильная ассоциация. В социологии же демонстрируется хроническая организационная несостоятельность (или, более вероятно, нежелание), и столь естественное, казалось бы, единение при нынешнем руководстве ассоциациями оказывается невозможным, а создавать какую-то новую ассоциацию (еще одну!) то же не слишком перспективно. В этой темной комнате ключа не найти.

Но дело не сводится к межорганизационной розни. Второй аспект относится не только к социологии и касается вещей более фундаментальных, которые при этом сильно сужают перспективы нашего развития. Дело в том, что социология разделена на три среды с присущими им особыми практиками – образование, фундаментальная наука и прикладные исследования, – которые во многом оказываются изолированными друг от друга. В регионах (в том числе, в виду дефицита кадров) эти три вида практик соединены в большей степени. А ригидный центр, который концентрирует значительные ресурсы и перетащил к себе значительную долю лучших кадров, часто не может организовать их в эффективные открытые структуры, в которых эти практики реализуются в связках. Вместо этого, университеты занимаются образовательными программами, академические институты исследуют, а крупные и мелкие опросные фабрики реализуют прикладные проекты. Пересечения, конечно, есть, но они далеки от того, чтобы быть правилом. В результате социология раздробилась по специализированным структурам, деятельность которых в сильной степени закрыта от остального сообщества – либо по коммерческим соображениям, либо по неспособности вступить в диалог.

Можно ли собрать целое из кусков в подобной ситуации? Такая задача посложнее, чем устроение очередного объединительного форума. Ясно лишь, что решение проблемы «сборки» сверху при существующей организационной структуре и нынешнем состоянии социологического истеблишмента оказывается невозможным.

Есть ли выход? И где искать векторы возможного развития? Таких векторов, как минимум, два. Первый вектор указывает в сторону организаций, способных выступить в качестве инновационных площадок, т.е. обеспечить интеграцию разнородных практик: когда в студенческую аудиторию, наряду с профессиональными преподавателями, входят активные практики; преподаватели регулярно занимаются исследованиями, а исследователи включены в практические проекты.

Такую функцию построения интерфейсов между разными практическими средами, скорее других, способны выполнить (и в центре, и в регионах) ведущие университеты. Но для этого должны вырабатываться существенно иные стратегии и куда более сложные программы развития. Принципы построения университета, заложенные Гумбольдтом и, признаемся, столь милые нашему сердцу, неумолимо трансформируются. Современный университет, чтобы быть успешным в долгосрочной перспективе, должен стать мультифункциональной структурой, открытой не только для профессионального сообщества (российского и международного), но и для неакадемической среды. Такая структура призвана, не подменяя академическую работу ремесленничеством, выстраивать органичные связки: между исследованиями и образованием, фундаментальной теорией и рыночной аналитикой, коммерческим консультированием и социальной политикой.

Сам по себе, в одиночку, даже хороший университет не в состоянии решить поставленную задачу. Поэтому второй вектор развития указывает в сторону гибких сетевых партнерств – между образовательными, исследовательскими и практически ориентированными структурами, – которые способны вырастать (и отчасти уже вырастают) снизу, из горизонтальных связей. Тот, кто сумеет более эффективно построить такую систему связей, основанную не на формальных договорах о сотрудничестве, а на совместной деятельности, добьется кумулятивного эффекта и окажется далеко впереди.

Выстраивать содержательные связи

Если суммировать все сказанное выше, фактически речь идет о выстраивании внутренних и внешних интерфейсов, или содержательных связей, социологии. Следует быть понятными для тех, кто уже обращен или может быть обращен к социологии, каким бы сложным ни было содержание наших построений и выводов. Для этого придется прояснять собственные теоретические основания – дифференцировать многочисленные социологические подходы и выделять их аксиоматику. В основу социологических исследований должны закладываться не формально актуальные темы, а проблематизирующие гипотезы, в которых следует избегать тавтологического повторения аксиом и «предугадывания» будущих результатов. Проверяя такие гипотезы, мы должны без боязни фальсифицировать собственные теоретические положения, аккуратно вычерчивая место используемых подходов.

Определив место этих подходов, надо немедленно строить методологические связи между ними вместо того, чтобы погружаться в общесоциологические рассуждения.  При этом следует отделять мировоззренческие системы от операциональных социологических теорий, а последние доводить до уровня конкретных измерений. А чтобы связывать разрозненные теории и эмпирические свидетельства и при этом получать нетривиальные результаты, придется усиленно изучать ремесло – методы и процедуры сбора и анализа данных. И, наконец, все наши продукты, исследовательские и образовательные, должны выставляться на открытый суд профессионального сообщества – сначала российского, а по мере накопления сил – и международного.

Построение другой необходимой связи предполагает улавливание неявного спроса на социологию и социологов со стороны практиков разного толка. Нужно втягивать их в содержательные диалоги, используя организационные рамки образовательного и исследовательского процесса, выстраивать гибкие сетевые партнерства между разнотипными организациями. А чтобы по-своему решать стоящие перед практиками задачи, социологам придется, помимо прочего, учиться не только описывать прошедшее и настоящее, но и предсказывать будущее, не теряя при этом специфики собственных инструментов.

Наконец, решение амбициозной задачи позиционирования России в международном сообществе предполагает прежде всего освоение мирового (в том числе, и российского) наследия и совокупности правил, по которым строится академическая наука. Играя по «чужим» правилам с представителями иных культур, следует попытаться занять свою позицию в этой игре.

Об авторе: Радаев Вадим Валерьевич родился в 1961 году. Выпускник экономического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова, доктор экономических наук, профессор, первый проректор Государственного Университета - Высшей Школы Экономики, зав. кафедрой экономической социологии ГУ-ВШЭ, руководитель Лаборатории экономико-социологических исследований ГУ-ВШЭ. Главный редактор электронного журнала «Экономическая социология» (http://www.ecsoc.msses.ru) и ресурсного центра по экономической социологии ЭКСОЦЕНТР (http://www.ecsoc.ru).

Автор более 200 научных работ, в том числе книг: «Социальная стратификация» (1995, 1996) (в соавторстве), «Экономическая социология: курс лекций» (1997, 1998, 2000), «Формирование новых российских рынков: Трансакционные издержки, формы контроля и деловая этика» (1998), «Социология рынков: к формированию нового направления» (2003), «Экономическая социология» (2005, 2008), «Захват российских территорий: новая конкурентная ситуация в розничной торговле» (2007) и др.

Примечания:

[1] Доклад является доработанным вариантом статьи, опубликованной автором в журнале «Социологические исследования» (2008. № 7).

[2] Миллс Ч. Социологическое воображение // Социальная реальность. 2008. № 5. С. 98-99.

См. также:

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.