28 марта 2024, четверг, 16:38
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

26 мая 2008, 23:18

Президентский режим, революция и демократия

Московский Центр Карнеги

После череды "цветных революций" 2003-2005 годов, в ходе которых к власти пришли оппозиционные силы, многие эксперты заговорили о начале подлинных демократических процессов в ряде стран. Однако с течением времени стало понятно, что в большинстве случаев власть вскоре приобрела прежние авторитарные черты, и лишь на Украине президенту пришлось пойти на сознательное ослабление и ограничение собственной власти, чтобы удержать ее в своих руках. "Полит.ру" публикует статью Генри Хейла "Президентский режим, революция и демократия", в которой автор, предлагая термин "патрональное президентство", дает свое объяснение разным результатам "цветных революций" и предполагает, каким образом демократизация может произойти в России. Статья опубликована в новом номере журнала "Pro et Contra" (2008. № 1), издаваемого Московским Центром Карнеги.

В 2003—2005 годах, в результате событий, которые теперь обычно называют «цветными революциями», три постсоветских режима, до того длительное время правившие в своих странах, полностью утратили власть. Во всех трех случаях оппозиционеры одержали победу, мобилизовав большие массы людей на уличные протесты. И во всех трех странах они оправдывали свои действия, используя риторику демократизации. У обозревателей эти события вызвали оживленные споры. Западные аналитики и СМИ почти единодушно рассматривали «цветные революции» как демократический прорыв; они всерьез восприняли слова большинства революционеров и ожидали, что результатом этих событий действительно будет демократизация. Реакция среди политологов и журналистов в России и СНГ была не столь однородной, и многие наблюдатели полагали, что «цветные революции», в сущности, представляют собой борьбу за власть (хотя и новыми средствами) и потому от них не приходится ожидать сколько-нибудь существенной демократизации. Со времени последней «цветной революции» прошло почти три года, и во всех трех странах уже как минимум дважды были проведены послереволюционные выборы. Это дает нам основания оценить правильность каждой из представленных точек зрения.

Имеющиеся данные свидетельствуют о том, что обе интерпретации оказались не вполне верны. С одной стороны, «цветные революции» как таковые не стали поворотным моментом в развитии демократии. Но было бы также неправильно утверждать, что они не имели вообще никакого отношения к демократизации, а просто стали результатом использования оппозицией новых технологий смены режима. Вместо этого можно было бы считать эти революции естественным продуктом специфического набора институтов, общих для большинства стран бывшего СССР. В более ранней работе автор настоящей статьи предложил обозначать этот набор институтов термином «патрональное президентство» (patronal presidentialism)[1]. Там, где после революции система патронального президентского правления сохранилась, как это произошло в Грузии и Кыргызстане, по нашему мнению, никакого серьезного демократического прорыва не произошло. Но там, где революция демонтировала систему патронального президентства, как это случилось в Украине, наметился вполне серьезный поворот к демократии. Для иллюстрации этого утверждения, в данной статье мы сопоставим эти случаи с опытом России — страны, в которой «цветной революции» не было вовсе.

Система патронального президентского правления и ее появление на постсоветском пространстве

В большинстве бывших советских республик практически на всем протяжении их независимого существования функционировал специфический политический институт, который мы здесь называем системой патронального президентского правления. Эта система характеризуется тремя необходимыми отличительными элементами. Первый — это президентская власть, которую президент получает в результате регулярных прямых выборов, на которых имеется хоть какая-то возможность голосовать не за действующего президента. Во-вторых, этот президент располагает очень большими формальными полномочиями по сравнению с другими ветвями власти. В-третьих, в дополнение к своим формальным полномочиям, президент располагает также широким набором неформальных полномочий, основанных на отношениях «патрон — клиент» на стыке государственной власти и экономики. Короче говоря, президент имеет огромную формальную и неформальную власть, но все же должен — хотя бы для проформы — победить на общенациональных выборах. Патрональное президентство — это просто политический институт и как таковой не представляет собой отдельный тип политического режима, такой как демократия или автократия. В силу этого он может существовать в самых разных политических условиях — от явно автократического правления Каримова в Узбекистане до относительно либеральной политической среды в Грузии при Шеварднадзе[2].

Суть специфической динамики патронального президентского правления заключается в характере отношений между президентом и элитами, которые порождает такая политическая система. Важнейшие элиты в различных частях бывшей советской империи включают в себя региональные элиты (губернаторы, префекты, акимы); деловые элиты; лидеров кланов, жузов, тейпов и т. п., связанных родством; высокопоставленных должностных лиц (включая тех, кто управляет полицией, военными, государственными СМИ, экономическими потоками и т. п.), судей и др.

Важно, что в осуществлении своей власти президент зависит от элит, так как элиты — это как раз те, кто должен проводить в жизнь президентские решения, исполнять их и/ или обеспечивать их исполнение. Поскольку президент все-таки не навязывает свою волю обществу посредством магии, элиты (по крайней мере, теоретически) могут принять совместное решение не повиноваться президенту, отказаться выполнять его распоряжения или даже сместить его с поста. Однако при попытке так поступить они столкнутся с огромным препятствием: им необходимо действовать сообща, потому что ни одна элита, действуя самостоятельно, не может надеяться на успех такого предприятия. Как правило, президент оказывается сильнее любых других элит, поскольку для того, чтобы оставаться у власти, ему не приходится решать проблему коллективного действия. Действительно, сила президента именно в том, что патрональное президентство — это институционализированный «фокус», к которому приковано внимание каждой из элит, стремящихся угадать наиболее вероятное направление коллективного действия всех остальных. Именно это и позволяет президенту управлять ими[3]. В более конкретных терминах, то, что президент говорит и делает, определяет ожидания элит в отношении действий других элит; при этом от президента почти всегда ожидают, что он направит коллективное действие элит на поддержку существующего режима. Важной особенностью патронального президентства является то, что воздействие президента на ожидания элит (и таким образом, влияние на их коллективное действие) оказывается особенно эффективным, когда речь идет о возможных оппозиционных действиях.

В реальности патрональное президентство — это чрезвычайно мощное оружие, которое позволяет его обладателю реализовать в отношении элит принцип «разделяй и властвуй», чтобы не допустить коллективного противодействия режиму со стороны элит и, таким образом, эффективно управлять ими. Используемые при этом средства хорошо знакомы гражданам этих стран[4]. Члены региональных элит могут быть уволены, а если они занимают избранную должность, президентские структуры могут оказать поддержку противостоящей им оппозиции или добиться снятия их с дистанции. Что касается деловых элит, им можно отказать в выдаче необходимых для их бизнеса лицензий, лишить их взаимодействия с бизнеспартнерами, связанными с государством, подвергнуть их предприятия проверкам, которые парализуют их деятельность, или даже закрыть их по представлениям налоговой службы, пожарной или санитарной инспекции. Высокопоставленного чиновника можно сместить с поста или публично скомпрометировать[5]. Тех, кто занимает важные должности в судебной системе, часто можно лишить дохода, жилья, а то и отстранить от должности. И конечно, любому можно предложить взятку, с тем чтобы поощрить лояльность или, наоборот, скомпрометировать их — либо подвергнуть судебному преследованию или просто запугать угрозами. В 2003 году в этом пришлось на собственном опыте убедиться самому богатому человеку в России Михаилу Ходорковскому. Практически каждая отдельная элита ожидает, что остальные будут подчиняться правилам, предписывающим коллективное участие в поддержке режима. А потому едва ли кто-то из них пойдет на риск и поставит себя под удар, выступив против президента или попытавшись организовать коллективный «бунт» элит.

Пока президент уверенно занимает свое «центральное» место, элиты будут с готовностью демонстрировать ему лояльность и подчиняться его указаниям, и такая страна может сильно напоминать классический автократический режим. Оппозиционные партии и политические деятели часто исчезают с телеэкранов (или получают исключительно негативное освещение), сталкиваются со всевозможными техническими и юридическими трудностями при попытках баллотироваться на самые высокие выборные должности и обнаруживают, что найти компании или просто богатых людей, согласных поддержать их действия, практически невозможно. В то же время пропрезидентским партиям и политическим деятелям СМИ уделяют много внимания и освещают их с неизменной благожелательностью. Эти политические силы получают щедрые финансовые пожертвования от корпораций или непосредственно от президентской администрации, и при этом власти закрывают глаза на их действия, которые не всегда соответствуют избирательному законодательству.

Такая система не является прямым наследием советского правления. Она была создана в 1990-е годы конкретными президентами, которые использовали возможности, открывшиеся в условиях возникшего спроса на экономические и политические преобразования. В России эта система возникла при Ельцине; она берет свое начало с роспуска парламента в 1993 году и принятия конституции, которая наделяла президента более широкими властными полномочиями, по сравнению с парламентом. Союзники Ельцина провели приватизацию, в результате которой были созданы огромные и притом зависящие от государства корпоративные конгломераты и другие формы концентрации богатства, которые легко можно было использовать в политических целях. Одновременно с этим региональным лидерам предоставили значительную свободу в проведении важнейших реформ на региональном и местном уровнях. Многим из них удалось трансформировать местные политические системы в угоду собственным интересам и направить процесс приватизации таким образом, чтобы захватить контроль над экономикой и создать мощные региональные политические машины[6]. Эти ключевые элементы были впервые собраны воедино во имя политической цели, когда впереди замаячили президентские выборы 1996 года.

Ельцин явно проигрывал лидеру Коммунистической партии Геннадию Зюганову, но тем не менее сумел вырвать победу. Он добился этого путем посулов и угроз, адресованных региональным политическим структурам, которые могли обеспечить голоса избирателей, и главам корпораций, так называемым олигархам, которые могли предоставить финансовые средства и гарантировать «правильное» освещение кандидатов в СМИ[7]. Некоторые элиты, особенно олигархи, опасаясь прихода коммунистов к власти, охотно поддержали действующего президента. Тем не менее для их мобилизации потребовались серьезные усилия, поскольку многие из них, предполагая, что КПРФ может одержать победу, финансировали эту партию на думских выборах 1995 года[8]. В то время российская система патронального президентского правления была еще в зачаточном состоянии, и все-таки она оказалась достаточно действенной: с ее помощью больной и непопулярный президент смог обойти соперника, в активе которого были значительные ресурсы и популярность, накопленные еще до эпохи патронального президентского правления.

Становление системы патронального президентского правления в других республиках бывшего СССР также определялось стремлением действующих президентов победить на выборах любой ценой. Но в разных странах оно протекало по-разному. Первый президент Украины Леонид Кравчук проиграл досрочные выборы в 1994 году — к этому времени он просто не успел создать основные механизмы патронального президентского правления. Это удалось сделать победившему на тех выборах премьер-министру Леониду Кучме, бывшему директору крупного промышленного предприятия. В 1996 году он добился принятия новой конституции, которая предусматривала сильную президентскую власть, и начал активно увольнять и назначать губернаторов, исходя из того, насколько благоприятными для него были результаты голосования в том или ином регионе[9]. Сообщалось даже, что некоторые высокопоставленные сотрудники украинских спецслужб специально занимались сбором компромата на другие элиты, чтобы держать их «на крючке»[10]. Процесс приватизации в Украине шел медленнее, чем в России, но и здесь постепенно сформировалась система огромных корпораций-конгломератов, которые располагали значительными возможностями влияния на политику и контролировали ключевые СМИ. Позже, к президентским выборам 1999 года, Кучма оказался во главе мощной машины патронального президентства, способной без особого труда обеспечить ему победу на выборах, включая и значительное преимущество по всей Западной Украине[11].

В Грузии и Киргизии события развивались примерно по такому же сценарию, как и в Украине. После политической смуты начала 1990-х годов и изгнания предшественников и Аскар Акаев, и Эдуард Шеварднадзе стали президентами своих республик как компромиссные фигуры, призванные обеспечить политическое спокойствие. Однако в последующие несколько лет оба лидера сумели освободиться от тех, кто рассчитывал сделать из них послушных марионеток. Одновременно каждый из них проводил кадровую политику и управлял процессом приватизации с таким расчетом, чтобы отстроить механизмы контроля над региональными и экономическими игроками и с их помощью избежать печальной судьбы своих предшественников. К началу 2000-х эти лидеры доминировали в своих политических системах, в то время как оппозиционеры нередко подвергались давлению и преследованиям, не получали поддержки у местного бизнеса, а иногда даже оказывались за решеткой (как бывший вице-президент Кыргызстана Феликс Кулов).

«Цветные революции» как естественное следствие патронального президентского правления

На первый взгляд такие системы кажутся стабильными, но эта стабильность тесно связана с ожиданиями элит — каждая отдельная элита исходит из того, что другие элиты будут поддерживать режим, и опасается, что они (например, элиты в силовых структурах) готовы предпринять карательные меры, если президент этого потребует. И именно ожидание, разделяемое большинством элит, делает бесперспективными попытки любой отдельной элиты оказать или поддержать, а тем более организовать активное сопротивление режиму. Это важный момент, потому что такие ожидания могут быстро, даже внезапно, измениться, если у элит возникает ощущение, что президент может уйти со своего поста.

Когда нарастает ощущение, что президент-патрон может уйти со своего поста, и это ощущение распространяется достаточно широко, он рискует превратиться в «хромую утку». Иными словами, если предполагается, что президент не останется у власти по истечении определенного срока, его перестают воспринимать как главную силу, формирующую ожидания всех элит. Элиты начинают думать о будущем без прежнего президента, когда, возможно, уже не он будет наивысшей инстанцией, решающей, кого наказывать, а кого поощрять. В таких условиях важнейшей задачей для элит является угадать, кто именно будет принимать решения вместо прежнего президента, то есть с кем им следует связывать свои ожидания.

Подобные ситуации таят в себе огромный потенциал для соперничества между элитными группами — даже если все элиты долгое время считались лояльными президенту. У президентов-патронов обычно достаточно много различных групп сторонников, и даже в их собственных командах обычно есть люди с совершенно разными интересами или разными представлениями относительно того, что именно должен делать президент. Эти различия могут касаться самоидентификации, деловых интересов, политических амбиций, ценностей, родственных связей или даже просто сиюминутных альянсов, в которые те или иные элиты объединяются для осуществления конкретной задачи. Такая раздробленность естественным образом возникает даже в самых сильных системах патронального президентского правления. Действительно, как уже здесь говорилось, господство президента-патрона над элитами нередко зиждется именно на стратегии «разделяй и властвуй». Но здесь необходимо сделать важное замечание: при том, что пропрезидентские силы обычно расколоты на множество соперничающих группировок[12], патрональное президентство является неделимой сущностью. Это означает, что, когда президент так или иначе оставит свой пост, огромная президентская власть достанется только одной из многочисленных групп его сторонников, в то время как все другие фактически не получат ничего.

В ситуации, когда «победитель получает все», внутри режима могут возникать огромные центробежные силы, которые чреваты революционным взрывом. У каждой группы есть серьезные причины для опасений по поводу своего будущего в том случае, если кто-то из конкурентов станет президентом; и каждая из группировок, осознав открывающиеся возможности, может рискнуть воспользоваться ими для того, чтобы самой стать победителем и потом избавиться от ненужных соперников. Поскольку ставки чрезвычайно высоки, можно ожидать, что в сражении за высший пост соперничающие группы пустят в ход все имеющиеся в их распоряжении ресурсы. Таким образом, различные пропрезидентские группировки могут внезапно использовать друг против друга те инструменты, которые ранее служили интересам президента — от контроля над освещением новостей по телевидению до возбуждения уголовных дел и использования региональных политических машин и финансовых потоков, генерируемых гигантскими корпорациями.

Хотя многие аналитики могут счесть такую политическую систему диктатурой, лишенной каких бы то ни было признаков демократии, оказывается, что общественное мнение — тоже очень важный ресурс в этой борьбе элит. Наличие подлинной общественной поддержки обеспечивает элитной группе возможность вывести народ на улицу, и такие массовые митинги могут использоваться либо для прямого захвата правительственных зданий, либо для того, чтобы создать впечатление неизбежной победы определенной группы и таким образом поколебать решимость групп-соперниц. Кроме того, большие митинги, где люди охвачены искренним чувством, подавить куда труднее, чем оплаченные демонстрации, на которые людей свозят автобусами и вручают им готовые плакаты. К тому же фальсифицировать результаты голосования и заставить общество в них поверить оказывается гораздо сложнее, если общественное мнение явно и очевидно расходится с официальными данными. Более того, элиты будут ожидать, что другие элитные группы скорее поддержат по-настоящему популярную фигуру на пост президента, чем непопулярного кандидата.

В результате в подобных режимах, и особенно в моменты, когда президент должен оставить свой пост, между элитами может обостряться конкуренция за народную поддержку, а там, где это стратегически выгодно, соперничающие силы могут использовать и массовые митинги. Поэтому аналитик Александр Шмелёв назвал сегодняшнюю Россию, в которой сложилась классическая система патронального президентского правления, «рейтингократией» из-за того, какое огромное значение Кремль придает президентской популярности[13]. Важно отметить, что не только опросы общественного мнения, но и парламентские выборы и даже выборы в местные органы власти позволяют оценить реальное соотношение сил между соперничающими группами в будущей борьбе за пост президента. Среди прочего и по этой причине парламентские выборы нередко происходят в атмосфере острой конкуренции, притом что сам парламент может оставаться очень слабым. Это позволило Ольге Швецовой назвать такое соперничество «предварительными выборами элит» (elite primaries)[14].

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в системе патронального президентского правления может возникнуть «революционная ситуация». Напротив, это естественный результат нормального функционирования подобной системы[15].

Если теперь мы снова обратимся к постсоветским «цветным революциям», мы увидим, что в свете логики патронального президентского правления, изложенной выше, они удивительно легко объясняются всего тремя факторами. Во-первых, все они произошли в системах патронального президентского правления. Во-вторых, в данной совокупности стран революции происходили лишь после того, как действующий президент объявлял, что он оставляет свой пост, то есть, по существу, по собственной воле становился «хромой уткой». В-третьих, из всех постсоветских стран, где возникали условия для превращения патронального президента в «хромую утку», революции произошли там, где президенты были наименее популярны, — а если они успевали назначить себе преемника, то и он обладал существенными изъянами.

Леонид Кучма оказался в уязвимом положении вскоре после своего переизбрания в 1999 году, когда он вступил в свой последний разрешенный конституцией президентский срок. Самые большие неприятности у него начались тогда, когда появились магнитные записи, в которых его имя связывалось с исчезновением оппозиционного журналиста. В обществе преобладало мнение, что пленки подлинные и представляют собой утечку информации, осуществленную лицами, близкими к руководству страны.

Итак, патрон в заключительный период своего президентства был ослаблен, и ряды оппозиции расширились, причем большинство самых ярких фигур в ней составляли представители элит, которые когда-то входили в его собственное правительство, включая бывшую «газовую принцессу» Юлию Тимошенко и бывшего премьер-министра Виктора Ющенко. Несмотря на жесткий контроль над большинством телевизионных новостных программ, популярность Кучмы резко упала, а оппозиция перенесла сражение на улицы; при этом оппозиционеры использовали в своих интересах возможности, открывшиеся в ходе кампании по выборам в парламент 2002 года. На этих «праймериз» элит оппозиция хоть и не получила большинства, но завоевала значительное число мест в парламенте, а Ющенко стал самым популярным политиком в Украине. К началу 2004 года, по данным одного из опросов, 80 проц. населения выступали против того, чтобы Кучма оставался в должности президента[16]. Поэтому, несмотря на то, что Конституционный суд в начале 2004 года постановил, что Кучма имеет право еще раз выдвинуть свою кандидатуру на пост президента, он решил не баллотироваться. Вместо этого Кучма поддержал своего премьер-министра Виктора Януковича. Но Янукович был тесно связан с региональной элитной группой, которую обычно называют Донецкой. Тогда кланы, соперничавшие с Донецкой группировкой — будь то экономические и/или региональные конкуренты, — либо вступили в открытое противостояние с Януковичем (так поступило большинство западных региональных советов и некоторые олигархи, такие, как, например, Пётр Порошенко), либо решили подстраховаться и, продолжая поддерживать Януковича, одновременно тайно оказывали помощь Ющенко[17]. Одним из самых сильных ударов стало отступничество давнего сторонника Кучмы мэра Киева Александра Омельченко. Последний допустил, чтобы сотни тысяч людей собрались на центральных площадях столицы в знак протеста против подтасовки результатов выборов в пользу Януковича. Омельченко не только разрешил эти митинги протеста, но даже способствовал их проведению и препятствовал центральным властям, которые хотели разгонять их силой[18]. В результате эта демонстрация общественной поддержки и мобилизационной мощи помогла Ющенко и его сторонникам заставить Януковича отказаться от поста президента, который позднее, в начале 2005 года, занял Ющенко.

«Революция роз» в Грузии проходила почти в точности по такому же сценарию. После того как президент Шеварднадзе был переизбран на второй и последний конституционный срок в 2000 году, застой в экономике и неспособность восстановить контроль над Абхазией и Южной Осетией стали причиной неуклонного падения его популярности. Вскоре после убийства известного оппозиционного тележурналиста Георгия Саная в середине 2001 года Шеварднадзе объявил, что он не будет добиваться изменения конституции, чтобы получить возможность еще раз выставить свою кандидатуру в 2005-м. Эта новость, по выражению одного из тогдашних аналитиков ИТАР-ТАСС, «прозвучала для политиков как звук гонга: пора готовиться»[19]. Вскоре после этого некоторые из его самых популярных союзников из числа грузинской элиты начали переходить в ряды оппозиции: среди них был спикер парламента Зураб Жвания и министр юстиции Михаил Саакашвили.

При том, что парламентские выборы 2003 года расценивались как важная проба сил в предстоящей президентской гонке, их официальные результаты оказались решительно неправдоподобны: движение Шеварднадзе победило, в полном противоречии с данными параллельного подсчета голосов и опросов на выходе с избирательных участков. Когда Саакашвили утверждал, что в действительности его «Национальное движение» получило относительное большинство голосов, это заявление вызывало доверие. При этом важны были не результаты параллельного подсчета бюллетеней, по которым на долю его партии пришлось всего лишь 27 проц. голосов. Куда важнее оказалось то, что в результате этой победы именно он, по мнению элит, имел наилучшие шансы победить на грядущих президентских выборах. Поэтому когда Саакашвили и его союзники мобилизовали всего-навсего около 100 000 человек (даже по подсчетам самих участников, намного меньше, чем в Украине) и привели их, чтобы захватить здание парламента, прежние сторонники Шеварднадзе быстро отступили. Они не хотели еще сильнее портить отношения с наиболее вероятным будущим патроном. Это касается и органов безопасности, которые, по имеющимся данным, не подчинились приказу Шеварднадзе, который требовал подавить восстание[20].

В Киргизии события в целом развивались примерно так же. Президент Акаев, как до этого Шеварднадзе и Кучма, постепенно терял популярность из-за хронических экономических трудностей и неприкрытой коррупции. Особенно серьезный ущерб его репутации нанесло подавление акций протеста в Аксыйском районе в 2002 году, после чего тогдашний премьер-министр Курманбек Бакиев ушел в оппозицию. Столкнувшись с противодействием Бакиева и других представителей элит, которые раньше были частью его режима, Акаев вслед за Шеварднадзе и Кучмой объявил, что не будет выставлять свою кандидатуру на третий срок. Поэтому парламентские выборы 2005-го фактически стали важной пробой сил для соперничающих партий, надеявшихся продвинуть на место патрона «своего» преемника. Официально было объявлено, что победу одержали сторонники Акаева, но эти данные мало у кого вызывали доверие, и тогда элиты начали в массовом порядке дезертировать из лагеря уходящего президента и участвовать в уличных акциях. Это в конечном счете и сокрушило режим Акаева, причем среди «перебежчиков» оказались даже представители средств массовой информации и судебной власти[21]. Возглавили этот процесс лидеры экономико-политических структур южной части страны (условно говоря, южные «кланы»). Они мобилизовали сельские общины под лозунгом освобождения Юга из-под власти Акаева, который, по всеобщему мнению, представлял «северян». Акаев рассчитывал на преданность полиции и органов безопасности, которые должны были обеспечивать соблюдение порядка, но впоследствии сетовал на то, что революция отчасти произошла из-за сговора между этими структурами и оппозицией[22]. Поэтому оппозиция легко захватила правительственные здания, а Акаев бежал в Москву — так завершилась «революция тюльпанов».

Россия, где также действует система патронального президентского правления, тем самым не застрахована от таких процессов. Когда второй президентский срок крайне непопулярного президента Ельцина подходил к концу, сложилось представление, что вследствие плохого состояние здоровья он не сможет остаться у власти. Это послужило толчком к жестокой схватке между двумя элитными группами, которые раньше поддерживали Ельцина в его противостоянии с коммунистами. В одну группу входили такие крупные фигуры, как бывший премьер-министр Евгений Примаков, олигарх и медиамагнат Владимир Гусинский и руководители многих наиболее крупных и мощных регионов России, включая Москву и Санкт-Петербург. В стане их противников собрались чиновники из ближайшего окружения Ельцина, а также многие могущественные бизнесмены и руководители другой группы регионов. Однако раскол между элитами в России не привел к революции, поскольку этому помешали последующие события. Вскоре Ельцин выбрал нового премьер-министра, которого он прочил в преемники — практически неизвестного россиянам Владимира Путина. После ряда потрясших общество террористических актов, ответственность за которые были возложены на чеченских боевиков, Путин принял решительные меры, послав в мятежную республику вооруженные силы. Популярность Путина резко выросла, и к декабрю его рейтинги более чем вдвое превышали рейтинги фигур из руководства блока «Отечество — Вся Россия», против которых вдобавок была развернута яростная кампания в СМИ, контролируемых государством или лицами из окружения президента. Скоро стало совершенно ясно, что Путин выиграет даже абсолютно свободные и справедливые президентские выборы. И потому к началу предвыборной борьбы за пост президента даже многие из тех элит, которые ранее примкнули к блоку «Отечество — Вся Россия», стали от него отдаляться. Популярность Путина вкупе с изощренной системой контроля над политическим процессом, которая была создана Кремлем за время правления Путина, означала, что рекомендации Путина вполне достаточно для того, чтобы сделать Дмитрия Медведева наиболее вероятным преемником. При этом даже самые недовольные элиты осознавали, что поддержка какого-то иного потенциального кандидата в президенты практически утратила смысл. В конце 2007-го и в начале 2008 года борьба за влияние между различными элитными группами в России была все еще достаточно заметной[23], но популярность Путина стала залогом того, что эта борьба останется за кулисами, не вырвется на улицы и не будет угрожать предполагаемой победе его преемника. Так что никакой революции в России быть не могло.

Логика послереволюционного возрождения автократических тенденций

Когда в стране с системой патронального президентского правления начинается борьба за место преемника, элиты, вообще говоря, стремятся не просто победить. Точнее было бы сказать, что они хотят оказаться на стороне победителя. И если они оценивают вероятность проигрыша как высокую, многие элиты обычно решают, что наилучший способ защитить свои интересы — это поскорее заключить мир с тем, кому предстоит стать новым патроном. Они могут попытаться убедить его в том, что они будут ему полезны и что их отстранение от власти привело бы к ненужным издержкам. Иногда проигравшие элиты могут решить, что мосты уже сожжены, что новый патрон никогда не простит им сопротивления, — такие фигуры, вероятно, останутся в оппозиции. Но тогда они оказываются во все большей изоляции, поскольку другие элиты начинают объединяться вокруг нового патрона. Поэтому в стране с патрональным президентским правлением, пережившей революцию, существует сильная тенденция к сравнительно быстрому восстановлению признаков автократического правления.

Эта тенденция к возрождению автократии проявляется даже в тех странах, где революционеры-победители и поддержавшие их массы являются подлинными сторонниками демократии. Тому есть несколько причин. С одной стороны, чтобы обрести шанс выиграть борьбу за власть, даже истинные демократы обычно оказываются вынуждены заключать союзы, по крайней мере тактические, с теми группами, стремление которых к демократии в лучшем случае вызывает сомнения, но которые заинтересованы в смене власти. И весьма вероятно, что такие недемократические союзники, придя к власти, вернутся к старым методам правления, чтобы гарантировать себе пребывание у власти. Элиты низшего уровня, которые привыкли существовать в системе субординации «патрон—клиент», скорее всего, без особого труда приспособятся, поскольку для них происшедшие наверху изменения — не более чем смена патрона. Даже президенты, действительно приверженные демократии, могут поддаться искушению прибегнуть к любым средствам, даже недемократическим, во имя осуществления необходимых изменений. Этот соблазн становится еще сильнее, если президент считает оппозицию нелегитимной, не заслуживающей, чтобы с ней обходились в соответствии с демократическими стандартами, потому что ее лидеры коррумпированы или сами не соблюдали демократические нормы, когда были у власти. Короче говоря, демократический лидер легко может прийти к заключению, что всю систему патронального президентского правления нужно использовать «во имя благородных целей» — для того, чтобы решительно пресечь сопротивление нелегитимной оппозиции тому политическому курсу, который направлен на развитие демократии, уменьшение масштабов коррупции или обеспечение экономического роста. Чтобы понять, насколько сильными могут быть эти искушения, достаточно вспомнить, кто именно оказывался в роли «презренного диктатора» и был свергнут в результате «цветной революции»: это Аскар Акаев, которого на Западе долгое время считали единственным в Средней Азии лидером с демократическими убеждениями; это Эдуард Шеварднадзе, прозападный министр иностранных дел при Горбачёве, ушедший в начале 1991 году в отставку, чтобы предупредить о перевороте, который готовили сторонники жесткого курса; наконец, это Леонид Кучма, которого мало кто (даже на Западе) считал автократом, когда он был впервые избран президентом в 1994-м.

Эта модель поведения четко просматривается в послереволюционном развитии событий, включая также и выборы, — и в Грузии, и в Кыргызстане, и в Украине. В Грузии первые признаки того, что элиты в массовом порядке быстро переориентируются на нового патрона, появились в 2004 году: на президентских выборах, состоявшихся спустя всего два месяца после «революции роз», Саакашвили набрал ошеломляющие 96 проц. голосов. Миссия наблюдателей ОБСЕ оценила эти выборы как шаг вперед к демократии по сравнению с теми, что незадолго до этого проводились под контролем Шеварднадзе, но отметила также, что прежние методы манипулятивной политики никуда не исчезли[24]. Соответственно, новый грузинский лидер не только не сократил, но, наоборот, расширил формальные полномочия президента, создав систему, которую один аналитик назвал «гиперпрезидентской»[25]. Например, одна из таких реформ отобрала у парламента и Верховного суда право назначать часть состава Конституционного суда, сделав эти назначения исключительной прерогативой президента[26].

Самые драматические события имели место осенью и зимой 2007—2008 годов. Тогда в центре Тбилиси собрались десятки тысяч людей, чтобы выразить свой протест против ареста незадолго до того ушедшего в отставку министра обороны Ираклия Окруашвили. Арест был произведен грузинскими властями после того, как Окруашвили публично обвинил Саакашвили в том, что тот закрывает глаза на крупномасштабную коррупцию в своем правительстве. Поскольку напряженность нарастала, Саакашвили применил силу для разгона толпы, объявил чрезвычайное положение и закрыл крупнейший оппозиционный телевизионный канал «Имеди». Затем он назначил дату проведения президентских выборов таким образом, что до голосования оставалось менее двух месяцев, а «Имеди» смогла возобновить вещание только тогда, когда значительная часть предвыборного периода была уже позади. Саакашвили оправдывал эти шаги необходимостью борьбы с коррупцией и решения других проблем, стоящих перед страной. При этом он утверждал, что именно оппозиция препятствовала осуществлению соответствующих мер, и клеймил ее представителей то как злостных коррупционеров, то как прислужников Москвы, стремящихся дестабилизировать ситуацию в Грузии[27]. В то время как оппозиция смогла мобилизовать и вывести на улицы множество людей, Саакашвили, в отличие от Шеварднадзе в 2003 году, не подставил себя под удар в качестве «хромой утки». Он не только сохранил значительную популярность, но и продемонстрировал решимость остаться у власти на второй срок. У органов безопасности и других ключевых элит в политической машине Грузии не было серьезных причин сомневаться в том, что именно он с наибольшей вероятностью выйдет победителем в предстоящей схватке. В итоге Саакашвили выиграл, получив в первом же туре, согласно официальным данным, 53 проц. голосов — в самый раз, чтобы избежать второго тура. И хотя эти выборы, конечно, отличались большей политической свободой, чем, например, российские выборы 2007—2008 годов, в целом режим в Грузии меняется в сторону большей автократии, что и следует из логики патронального президентского правления[28].

Послереволюционные события в Киргизии также продемонстрировали явное возрождение автократических тенденций, типичных для систем патронального президентского правления. Если в ходе революции в Грузии Саакашвили сразу оказался единственным фаворитом в борьбе за место президента, освобожденное Шеварднадзе, то Бакиев был одним из двух главных претендентов от оппозиции — другим был Кулов. По мнению элит, оба были реальными претендентами на пост президента, каждый со своим вполне конкретным набором ресурсов; по данным опросов общественного мнения, рейтинги обоих были примерно одинаковыми[29]. Бакиев был фаворитом политикоэкономических «кланов» юга страны, в то время как жители северных районов скорее отдавали предпочтение Кулову, который был арестован Акаевым, провел несколько лет в тюрьме и был освобожден в ходе революции. Угроза опасного столкновения между Севером и Югом, в котором ни одна из сторон не могла быть уверена в победе, побудила Кулова согласиться выступить вторым номером в «тандеме» с Бакиевым[30]. В свою очередь, Бакиев пообещал, что он назначит Кулова премьер-министром и расширит его должностные полномочия. Элитам, это позволило быстро решить, кого следует поддержать на предстоящих выборах, и таким образом разрешило политический кризис. СМИ и другие административные ресурсы активно подключились к поддержке коалиции Бакиев — Кулов, которая на выборах президента в июле 2005 года, согласно официальным данным, сумела набрать внушительные 89 проц. голосов[31].

После интенсивного торга с Куловым и парламентом[32], избранным еще до «революции тюльпанов», Бакиев к концу 2006 года сумел обеспечить себе достаточно широкие полномочия президента-патрона. Это позволило ему отказаться от своих послереволюционных обещаний, сместить Кулова с поста премьер-министра и предложить новый вариант конституции, усиливающий власть президента. Затем он распустил старый парламент и назначил новые выборы — уже по новым правилам — на декабрь 2007-го. Согласно одному из новых положений, которое было якобы призвано смягчить раскол между Севером и Югом, для прохождения в парламент партиям требовалось не только преодолеть 5-процентный барьер на общенациональном голосовании, но также набрать как минимум 0,5 проц. голосов в каждом регионе страны. Однако это ограничение преградило путь в парламент самой популярной оппозиционной партии «Ата-Мекен», которая, согласно официальным данным, не сумела набрать 0,5 проц. голосов в Оше — оплоте южанина Бакиева, тогда как по всей стране ее результат составил более 8 проц. голосов[33]. С учетом того, что СМИ активно подыгрывали партии Бакиева «Ак-Жол», последняя получила 71 из 90 мест в парламенте[34]. Как и ранее в Грузии, после революции, совершенной во имя демократии, в Киргизии начался активный процесс рецентрализации власти.

Эта тенденция к послереволюционной автократизации в странах с институтом патронального президентства становится особенно очевидной при сопоставлении этих стран с Украиной, которая из всех государств, переживших «цветные революции», единственная действительно осуществила демократический прорыв. На первый взгляд может показаться, что это противоречит логике патронального президентства, представленной выше, но это — неправильная трактовка. Украина — единственная страна, в которой «цветная революция» разрушила институты патронального президентского правления. Иначе говоря, Украина добилась демократического прогресса не потому, что в конце 2004 года Ющенко победил в борьбе за освободившийся пост президента, но именно потому, что он не победил. Эти выборы создали в стране патовую ситуацию, выйти из которой удалось только тогда, когда Ющенко согласился на ослабление президентской власти (через конституционные реформы) в обмен на отказ Януковича от претензий на президентство и его согласие на проведение третьего тура выборов[35]. В новой системе уже парламент, а не президент выбирал премьер-министра. При этом глава кабинета получал достаточно широкие полномочия, которые можно было использовать в качестве действенного противовеса президентской власти в политических конфликтах. Такое разделение власти лишает президента возможности стать главной силой, определяющей направление коллективных действий элит, поскольку элиты, недовольные президентом, могут переориентироваться на парламент и премьер-министра. Таким образом, при Ющенко элиты оказались не в состоянии вновь построиться «в одну шеренгу», даже после того, как он назначил главой своего Секретариата известного своей жесткостью Виктора Балогу. При таком разделении власти Янукович сумел одержать победу на парламентских выборах в марте 2006 года и летом того же года вернулся на пост премьер-министра. Поскольку власть правительства усиливалась, постепенно вторгаясь в сферу полномочий президента, противникам Януковича (и прежде всего Юлии Тимошенко) удалось заставить президента провести новые выборы, по итогам которых премьер-министром стала сама Тимошенко, даже несмотря на то, что партия Януковича получила больше голосов.

Таким образом, Украина стала единственной страной, пережившей «цветную революцию», демократический статус которой, по оценкам Freedom House, остается неизменно «свободным» и не претерпел серьезного ущерба после нового раунда выборов[36]. И хотя некоторые объясняют острую политическую конкуренцию в Украине существующим расколом между Востоком и Западом, не следует забывать, что Кучма в 1999 году сумел победить в западных регионах страны, и то, что явное деление Кыргызстана на Север и Юг не помешало его возвращению к автократии, так что в конечном счете Бакиев без особого труда сумел установить свою власть и на Севере, и на Юге. Конечно, наличие крупных групп с различной самоидентификацией в пределах одной страны имеет значение, но в целом именно институты патронального президентства определяют, как именно они влияют на политическое развитие той или иной страны.

Заключение

Российские выборы 2007—2008 годов гораздо больше напоминают выборы, проходившие в эти же годы в Грузии и Киргизии, нежели в Украине[37]. Главное различие между Грузией и Киргизией, с одной стороны, и Россией — с другой, состоит в том, что в России те, кто находился во власти, никогда не теряли контроль над системой патронального президентства. Это придает кремлевской группировке своеобразный ореол непобедимости, который дополнительно укрепляет и без того высокий рейтинг Путина, а также его способность определять ожидания элит относительно политического будущего России – и тем самым удерживать власть в своих руках, обеспечивая передачу власти избранному им преемнику[38]. Сейчас некоторые наблюдатели видят в Дмитрии Медведеве человека с более демократическими взглядами, нежели Путин, и питают надежду на то, что он откроет новую эру либерализации. Конечно, нельзя полностью исключить, что политической воли одного человека может оказаться достаточно, чтобы изменить систему, однако следует помнить, что сама система способна оказывать очень сильное сопротивление и стремиться в противоположном направлении.

Опыт стран, переживших «цветные революции», показывает, что в большинстве постсоветских государств для подлинной демократизации чаще всего недостаточно просто появления лидера, провозглашающего приверженность демократическим идеалам. Демократизация, с гораздо большей вероятностью, происходит в результате институциональных изменений и создания по-настоящему эффективной системы сдержек и противовесов, которая уничтожает самую суть политики патронального президентства, построенной по принципу «победитель получает все». Те, кто стоит у власти, иногда могут быть лично заинтересованы в создании такого баланса сил, особенно если они не уверены, что могут положиться на тех, кому после их ухода достанутся огромные президентские полномочия. Именно так поступил Кучма, который еще до начала избирательной кампании 2004 года сам предложил передать часть президентских полномочий парламенту Украины. В тот момент оппозиция отвергла это предложение — возможно, потому что надеялась провести на главный пост в стране своего кандидата. Если бы и другие президенты-патроны поступали таким образом вместо того, чтобы пытаться расширить собственные полномочия, то на пространстве бывшего СССР у демократизации было бы больше шансов, а революции, наоборот, стали бы менее вероятными[39].


[1] Hale H. Regime Cycles: Democracy, Autocracy, and Revolution in Post-Soviet Eurasia // World Politics. 2005. Vol. 58. No 1. Oct. P. 133—165.

[2] О разновидности этих режимов см.: Мельвиль А.Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций // Полис. 2004. № 2.

[3] Относительно «фокальных точек» и коллективных действий см.: Schelling T.C. The Strategy of Conflict. Cambridge, MA: Harvard Univ. Press, 1980.

[4] См.: Афанасьев М. Н. Клиентелизм и российская государственность. М.: Московский фонд общественных наук, 1997.

[5] Один из примеров такой скандальной передачи по каналам государственного телевидения — это демонстрация в 1999 году голого «человека, похожего на Генерального прокурора Юрия Скуратова», в компании проституток.

[6] Hale H. Why Not Parties in Russia? Democracy, Federalism, and the State. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 2006.

[7] Johnson J. A Fistful of Rubles. Ithaca, N. Y.: Cornell Univ. Press, 2000; Treisman D. Why Yeltsin Won: A Russian Tammany Hall // Foreign Affairs. 1996. Vol. 75. Sept./Oct.

[8] Kolmakov S. The Role of Financial Industrial Conglomerates in Russian Political Parties // Russia Watch. 2003. No 9. Jan. P. 16.

[9] Matsuzato K. All Kuchma’s Men: The Reshuffling of Ukrainian Governors and the Presidential Election of 1999 // Post-Soviet

Geography and Economics. 2001. Vol. 42. Sept.

[10] Darden K. Blackmail as a Tool of State Domination: Ukraine Under Kuchma // East European Constitutional Review. 2001. Vol.10. Spring/Summer.

[11] См.: Погребинский М. Как Украина шла к «оранжевой революции» // «Оранжевая революция»: Версии, хроника, документы / Под ред. М. Погребинского. Киев: Отима, 2005.

[12] В данной статье мы для простоты пользуемся терминами «группировка» или «группа», хотя в действительности различия во взглядах или интересах внутри элит, о которых идет речь, совсем не всегда проявляются именно в групповой форме и не всегда служат основой для объединения. См., например: Макаркин А. Российские элиты и кремлевские «атомы» // Pro et Contra. 2007. № 4—5. С. 19—29.

[13] Выступление А. Шмелёва на «круглом столе» «Перспективы авторитаризма в России». См.: Отечественные записки. 2007. № 6. С. 41—61, особ. с. 55.

[14] Shvetsova O. Resolving the Problem of PreElection Coordination: The 1999 Parliamentary Election as Elite Presidential “Primary”// Elections, Parties and the Future of Russia / V. Hesli, W. Reisinger (eds). N. Y.: Cambridge Univ. Press, 2003.

[15] См. также Hale H. Democracy or Autocracy on the March? The Colored Revolutions as Normal Dynamics of Patronal Presidentialism // Communist and Post-Communist Studies. 2006. Vol. 39. No 3. Sept. P. 305—329.

[16] Выдрин Д., Рожкова И. В ожидании героя: Еженедельник года перемен. Харьков: Изд-во «Канком», 2005. С. 19.

[17] Погребинский М. Указ. соч. С. 116; Выдрин Д., Рожкова И. Указ. соч. С. 227.

[18] Слабошпицький М. Пейзаж для помаранчевої революцiї. Київ: Ярославів Вал, 2005. С. 84, 86–89; интервью автора с Александром Петиком, начальником Главного управления по внутренней политике Киевской городской госадминистрации, 11 август 2005 г.

[19] Александров А. Наследство политического долгожителя // Эхо планеты. 2001. 31 августа — 6 сентября.

[20] Fairbanks Ch. H., Jr. Georgia’s Rose Revolution // J. of Democracy. 2004. Vol. 15. Apr.; Kandelaki G. Georgia’s Rose Revolution: A Participant’s Perspective // United States Institute of Peace Special Report. 2006. No 167. July; Post-Election Interim Report. 2003. Nov. 3—25. OSCE/ODIHR Election Observation Mission, Georgia, Parliamentary Elections 2003, 2003.

[21] RFE/RL Newsline. 2005. Mar. 16; Mar. 22; Kurmanbek Bakiyev becomes Kyrgyz Prime Minister and Acting President // Times of Central Asia. 2005. Mar. 25; Marat E. Kyrgyz Crisis Reaches Bishkek—Rumors Suggest Akayev Has Fled Country // Eurasia Daily Monitor. 2005. Mar. 21.

[22] RFE/RL Newsline. 2005. July 12.

[23] Более подробно о природе таких подковерных баталий пишет Алексей Макаркин. См.: Макаркин А. Указ соч.

[24] Georgia: Extraordinary Presidential Election. 4 Jan. 2004. OSCE/ODIHR Election Observation Mission Report. ODIHR, Warsaw, 2004. P. 1—2 (last accessed March 16, 2006).

[25] Fairbanks Ch. H., Jr. Op. cit.

[26] RFE/RL Newsline. 2005. Jan. 19.

[27] Fuller L. Georgian Authorities Rule out Concessions to Opposition. End Note in RFE/RL Newsline. 2007. Nov. 5.

[28] Puddington A. Freedom in Retreat: Is the Tide Turning? Findings of Freedom in the World 2008.

[29] RFE/RL Newsline. 2005. Jun. 10.

[30] Gazeta.Kg. 2005. Jun. 30.

[31] Kyrgyz Republic Presidential Election 10 July 2005. OSCE/ODIHR Election Observation Mission Final Report. Warsaw, 2005 (last accessed February 8, 2008).

[32] За редкими исключениями: например, сын и дочь Акаева были лишены своих мест в парламенте, хотя оба утверждали, что победили.

[33] RFE/RL Newsline. 2008. Jan. 3.

[34] 24.kg. 2007. Dec. 20; The Kyrgyz Republic— Pre-Term Parliamentary Elections, 16 Dec. 2007. Statement of Preliminary Findings and Conclusions. OSCE/ODIHR Election Observation Mission, 2007.

[35] Christensen R., Rakhimkulov E., Wise Ch. The Ukrainian Orange Revolution Brought More Than a New President: What Kind of Democracy Will the Institutional Changes Bring? // Communist and PostCommunist Studies. 2005. Vol. 38. June.

[36] Puddington A. Op. cit.

[37] О трудностях российской оппозиции в эпоху Путина см.: Гельман В. Политическая оппозиция в России: вымирающий вид? // Полис. 2004. № 4. С. 52—69.

[38] См.: Фурман Д. Е. Наша политическая система и ее циклы // Свободная МысльХХI. 2003. № 11. С. 9—30.

[39] В принципе, нельзя исключить и другие пути отказа от института патронального президентского правления, например, если Медведев захочет и сможет ликвидировать неформальные механизмы государственного управления в стране. Об этом см.: Силаев Н. Модернизация мощи // Эксперт. 2008. 3—9 марта. С. 22—26.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.