29 марта 2024, пятница, 09:54
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

17 марта 2008, 11:48

Если вот так плохо играть, то скоро привыкаешь к мысли, что это и есть – «наше»

 Во время демонстрации сериала «Диверсант. Конец войны» (Первый канал) мы начали собирать вопросы режиссеру Игорю Зайцеву. К сожалению, он не успел на них своевременно ответить, уехал на съемки фильма «Каникулы строгого режима». Наверстываем сейчас.

Олег Попов: В основном, люди спрашивали – планируется ли продолжение «Диверсанта»?

Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)
Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)

Игорь Зайцев: Относительно подобных проектов, режиссер ничего не планирует и не может планировать. Продюсеры оценивают результаты последней работы и делают выводы. Фильм стал чемпионом на канале по рейтингам за год и по продажам DVD. Скорее всего, продюсеры не упустят возможности развить этот успех, хотя я думаю, что в качестве продолжения лучше было бы полнометражную картину для кинотеатра... А может быть,  и то и другое – фильм + 4 серии для телевидения.  Думаю, что в кинотеатры люди уже обязательно на такой фильм пойдут. И не важно даже, кто его будет снимать, потому что  - раскрученное имя, и тема, и эти герои. Думаю, что грех этим не заниматься.

Олег Попов: А тебе бы хотелось этим заниматься?

Игорь Зайцев: Да, если повезет с классным сценаристом. Действие, вероятно, будет происходить в Аргентине.

Олег Попов: Есть такая история?

Игорь Зайцев: Дело в том, что в последних сериях они уезжают на задание в Аргентину. Новое задание связано с Аргентиной. В конце фильма они забирают пленных немцев, за которых дали выкуп немецкие родственники. Нацисты в конце войны бежали в Латинскую Америку, многие осели в Аргентине. Оттуда родственники дали заказ, чтобы выкупить из плена человека. И наши герои были представлены в качестве исполнителей заказа. Таким образом, они легально попадают в Аргентину. А под этой крышей, получают новое задание -  наверняка оно будет связано с тем, что нужно найти нацистских преступников, которые скрываются в Аргентине. Короче говоря, чтобы нашло их возмездие. Если, конечно, как обещание - эта история сбудется, я думаю, ей страшно интересно заниматься… Кирилл Плетнев здорово танцует. Представляю, что это такое было бы, если бы на аргентинское танго ставить! Предположим, завязана история новая, которая начинается с танго. И  какой-то сквозной, новой линией... Все осложняется тем, что это уже не война, а мирная жизнь. Может быть очень интересно.

Олег Попов: Какая разница между съемками сериала и полнометражного фильма?

Игорь Зайцев: Точно знаю одно - вот ты в течение года делаешь сериал - скажем, наснимали 190 дней - 10 серий по 50 минут. Сколько получается, 500 минут? Получается, что за год ты снял 5 полнометражных фильмов.

А когда снимаешь полнометражное кино, ты сосредоточен только на нем. И у тебя есть возможность, ну, по крайней мере, надежда, что ты можешь делать его более интересным. Да, надо сказать, что сравнивать «Диверсанта»  с полнометражным фильмом не очень корректно, потому что там, может быть, и не все равноценные были серии, но это, все равно, десять художественных фильмов по качеству съемки, по затратам, по  картинке, по количеству снятых кадров, по эффектам и так далее, и так далее, и так далее.

Здесь ведь, в общем виде, в чем проблема? Эпизод в сериале отличается от эпизода в большом кино, потому что сериал все-таки ориентирован на диалог, на разговор, поскольку он опять же ограничен деньгами, возможностями, ну и вообще форматом. Это кино для телезрителя. Телезритель может отвлечься, пойти подкрепиться или там посмотреть рекламу, снова пережить, что было до того, он в любое время может включиться и успеть понять, что произошло за время, пока он отвлекался. А в кино для кинозрителя, конечно, все должно быть совершенно по-другому. Важно ответить на вопрос, почему это я вообще должен пойти в кинотеатр. Зачем? Вот чего я там увижу такого, что не увижу дома в телевизоре? Что такое зрелищное кино? Это кино, когда человека, как на американских горках, сажают в вагонетку. Он купил билет, садится, а ему говорят, - ну, вы сейчас так поедете, будьте любезны, что обо всем забудете! Мама, держи меня! И вот этот весь путь, эти все круги, которые наматывает вагонетка, он сидит и не успевает даже опомниться. Он только кричит и переживает. Приехали - он вздыхает и выходит. То есть вот в кино  - есть такая возможность. А в телевидении нет этой возможности.

И большая разница – где и как показаны фильмы. Если вот суперуспешнопрокатанные американские фильмы показывают по телевидению  - смотрятся они проигрышно, потому что они, как нам кажется, что-то уж мельтешат очень сильно. Тебе кажется, что это как-то неразборчиво. Все это так и несется, так и подпрыгивает, и ты ни черта не успеваешь понять!

Ну еще, конечно, есть  и такая специфика -  вот телеизображение - какого размера самые большие домашние телевизоры? Это совершенно другое восприятие, другая идеология вообще, другой подход, иначе строится кадр, его наполнение. Насколько, например, крупным может быть план? В телевизоре без крупной головы вообще невозможно, иначе душит, потому что маленькой головы тебе не достаточно, тебе хочется получше её разглядеть. А в фильме для кинотеатра - если ты снимаешь человека очень крупно, долго,  - это, наоборот, трудно выдержать, это страшно специальное! Это только для каких-то задач используется - когда, например, нужно показать пот на его лице, слезы или, не знаю, слюни, или как он жрет  противно, понимаешь? Совершенно специфика другая. Вот, не знаю, ответил или нет?

ОП: Труднее снимать полнометражные ленты, чем телесериалы?

Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)
Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)

Игорь Зайцев: Нет. Кажется, что технологически -  это интереснее. Это первое. И второе -  это совершенно другой способ рассказывать, потому что тебе очень важно за 2 часа внятно рассказать историю. На телевидении у тебя есть 10 серий, и ты рассказываешь постепенно - сейчас я вам расскажу вот это, потом вот это и вот это. Совершенно другие законы,  другой ритм, деление на части, композиция и так далее, и так далее. Просто другое.

Хотя наши сериалы и, скажем американские сериалы - тоже не одно и то же. Там совершенно другой подход. Да и наши бюджеты, даже самые-самые, те, которые у Первого канала, и тех проектов, которые там продюсирует Спилберг, не похожи.

ОП: А, если бы у наших продюсеров были бы такие же большие деньги, можно было бы снять американский сериал в хорошем смысле?

Игорь Зайцев: Я думаю, что все зависит от того – есть история или её нет, потому что до сих пор не видел такую историю, чтобы сразу забегать и всех трясти - вчера читал такую историю, обалдеть можно! То есть, пока этого нет, ну и разговаривать, собственно, не о чем. Ну, чего там говорить? Лучше давай о своем и о чужом. Есть сериалы американские, проходят с фантастическим успехом по всему миру. У нас купят права на них и не могут ни одному каналу продать, канал говорит: пардон, это не наш формат. Менталитет, восприятие настолько различны. Зато мы делаем матрешек. Есть вторая проблема, наш рынок очень сильно развивается. Просто колоссально развивается. Говорят, что сейчас на «Мосфильме» в запуске картин в 2-3 раза больше, чем Советский Союз выпускал в лучшие годы. Сериалы, мини-сериалы, кино независимое, всякие производители. Поэтому спрос на специалистов очень крутой, а специалистов нет. По большому счету, невозможно закрыть все позиции: в том числе сценаристов, режиссеров, операторов, всех. А как с этим у американцев? Вот, скажем, есть знакомые операторы американцы. Он привозит свое демо, говорит: я снимаю малобюджетное кино: 5 – 7 миллионов. Но когда ты смотришь его демо, ты понимаешь, что определенный фундамент есть у них всех. Если сейчас появится Джек Николсон в кадре, я не удивлюсь. Качество изображения, да, само качество картинки не оставляет никаких сомнений в том, что это качественное, очень качественное кино. Если говорить о технологиях -  это проблема собственно реализации, она в специалистах, в освоении профессии, и в таком здоровом фундаменте, в представлении о планке, ниже которой нельзя опуститься. У нас нет этого ориентира. Ну смотрим, «мыло» идет - ну ничего история. Там мы, может быть, плачем, там смеемся. А как это снято? Нет качественных параметров. И так уже очень давно. Первый канал когда-то проводил фокус-группы. Показывают людям предварительно, вот изображение, снятое на цифру, а вот это  - на пленке. Аудитория отвечает – а мы не понимаем разницу. А продюсеры, тем не менее, говорят, нет, мы будем приучать, нет, мы будем снимать на пленку. И поднимают профессиональную планку, да, технологическую планку. Когда коллеги смотрят и говорят, о, это кто у вас так здорово делает? А если этого нет - то ощущение,  будто ты находишься даже не понятно где, на заре телевидения, может быть, послевоенного телевидения. Картинка - как мыло - такого качества.

И дальше, собственно, проблема актерской школы. Это просто невероятная проблема. Просто невероятная. Кто что может? Какими средствами люди играют? Как мы ими пользуемся? Я иногда думаю, если вот так плохо играть, то скоро привыкаешь к мысли, что это и есть – «наше». Что мы такие плохие и есть, как вот они плохо играют. Мы начинаем верить в это, привыкаем к этому, помогаем им нас же обманывать, и уровень зрительский, самосознание, самооценка опускается и опускается. Мы говорим, ну мы такие же, как и они -  эти старушки, старички, которые прикидываются плохо. Фундаментальная школа отсутствует. Нет ориентира: это хорошо, а вот это плохо. И это проблема. Это технологическая штука, там, на конвейере она есть. Вот проходит ОТК, да, технологический контроль – проверяют - это нормальная кружка, нормальный телефон и так далее. А в кино у нас этого не происходит - потому что это ВНУТРЕННИЙ критерий продюсеров, технологов, которые собственно и производят этот продукт. У нас ориентируются на – «съедят и так»

А отсюда формируются собственно вкусы и культура потребления вот этого, этого, этого, этой еды. И при этом масштабы потребления растут. Это приносит настоящие деньги - прокат импортных картин, и наших. На сегодняшний день, насколько мне известно, в стране 1030 экранов. А к лету уже будет 1300. В Америке их 4500. Представляешь себе разницу?! Всего ничего. Где мы находимся, какие у нас темпы! И цены на билеты такие же. Я думаю, что, по сравнению, скажем, с кинореволюцией в Европе, когда американцы просто обрушили их рынок, мы вообще находимся в каких-то удивительных условиях, поскольку наша публика продолжает ходить на российское кино. Бывают, конечно, сильные провалы. Там 1 – 2 – 3 фильма неудачных и все – «это русское кино? нет, мы не пойдем». Но сейчас тенденция, в общем, очень, очень не плохая. «Ирония судьбы-2» по сборам в первую неделю и по итогам года занимала отличные места в мировом прокате. И что? Прибыль у нас от кино случается, а бизнеса нет, потому что не отлажен механизм.

Вот собственно – инвестиции в кино. Как это происходит? Какие риски? Как это потом раскручивается? Как это потом смотрится? Как справедливую конкуренцию устроить, ну и так далее? То есть, как такового, бизнеса нет, потому что все равно – успешные по сборам картины - это исключение, порядка 80, а то и все 90% картин, которые выходят для кинопроката, они все убыточны. Это вранье, если кто-то говорит, по-другому! Расчет простой. Сборы должны превышать бюджет в 3 раза, чтобы инвесторы, продюсеры просто вернули свои деньги. Поскольку сборы делят с кинотеатрами, с прокатчиками и вкладывают в рекламу. 2 миллиона стоит фильм в производстве. Значит, 6 миллионов надо заработать, чтобы отбиться. Ну, примеры есть. Все открыто, можно посмотреть

ОП: У нас настоящих цифр же никто не показывает? Ни бюджет, ни сборы.

Игорь Зайцев: Но это игры, понимаешь. Причем, все знают друг про друга, кто, на чем играет.

ОП: А в Европе как?

Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)
Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)

Игорь Зайцев: А там совершенно другая ситуация. Мы поехали на Берлинский фестиваль, потому что нам предложили поучаствовать в международном проекте. Фильм такой  - дети для того, чтобы решить проблему родителей, решили ограбить банк. Сценарий слабый, почти его и нет. Партнеры из Прибалтики. Они говорят, вот мы такую втулку собираем. Вот австрийцы дают нам деньги и актеров. Им бы деньги выделило государство и Евросоюз еще дает. И потом, значит, там еще есть и другие прибалтийские страны. А там Германия, возможно, возьмет в прокат. Это подход, при котором о бизнесе никакого вообще не может быть разговора, для них это просто момент самореализации и самоудовлетворения, потому что на какое-то время они решат свои частные материальные проблемы, ну и творческие, наверно. То есть год – полтора они будут заниматься этим кино. Эти деньги они никому не должны возвращать, потому что Евросоюз принял решение, что несколько десятков грантов в год надо просто раздавать. Колоссальные бюджеты расходуют только для того, чтобы европейское кино, как некое занятие, не угасло совсем. А вдруг на этой волне возникнут какие-то новые имена - Ларс фон Триер или еще кто-то вдруг да произрастет? Деньги в итоге возвращать не надо. Ну, тогда делай честно то, что тебе действительно интересно, то, что хочется сделать. А здесь сценарий не соответствует таким параметрам, это не артхаус, в хорошем смысле. Собственно, почему Берлинский фестиваль является одним из оплотов киноиндустрии? Да потому, что это фестиваль артхаусного кино. То есть самое важное на нем - это самовыражение художественное, европейское самосознание и все в этом роде. Что собственно, как знамя, и проносится. Это же не Канны. Вот, и нам предлагают в таком проекте, скажем, поучаствовать. А у нас уже нет такого фонда, который даст на развитие - ну берите там, сколько надо, просто сделайте какое-то кино, да и ладно - главное, чтобы что-то выделывали, чем-то были заняты, чтобы не курили гашиш и не выпивали по дороге. У нас этого уже нет. В этом смысле мы пошли уже дальше - если привлекаем деньги, то это деньги инвестора, который хочет понимать, что он за эти деньги получит, где будет прокат и так далее. А поскольку они не задумываются об этом - мы находимся совершенно не в равных условиях и говорим им: спасибо, и удачи! Дай Бог вам здоровья! Ну и уезжаем. Потому что при всем некоммерческом характере те проекты, которые нам предлагают, абсолютно лишены всяческой поэзии.

ОП: То есть в этом и подобных случаях беззаветность дающего есть, а ответственности принимающих пожертвования – нет?

Игорь Зайцев: Да, то есть вот мы понимаем, за сколько мы теоретически можем продать. Вот там грань невозврата, нельзя дороже делать, потому что это не купят. И тогда уже мы строим свою жизнь. Если это, кроме хоть какого-то коммерческого успеха, принесет еще творческое вдохновение, и станет интересным, это будет замечательно.

ОП: Ты же хотел снять свой некоммерческий фильм «Способы гибели от холодного и огнестрельного оружия»?

Игорь Зайцев: Будет время, будут возможности, я сниму такой фильм. Вот ты знаешь, я долго, долго об этом думал. Я решил, что я за 10 дней сделаю кино сам, потому что пилот у меня уже есть. Раньше он мне представлялся, как андеграунд, такой артхаусный проект, а сейчас я все-таки буду выруливать, чтобы он имел какие-то коммерческие нотки, потому что я хочу пробиться с этим проектом. Я очень хочу его сделать. То есть если бы мне сказали, вот есть деньги…

ОП: Евросоюза, которые не надо возвращать.

Игорь Зайцев: Да, да, которые не надо возвращать, я бы сказал, давайте их сюда, я буду делать вот это сам, быстро. Как Гегель, выберу свой путь там. Совершенно понятно, что Евросоюз поступает правильно. Так и надо. Вот просто нам с ними сложно друг друга понимать

ОП: Мне кажется, они уже в этом смысле успокоились, потому что у нас, как говорится, рынок развивающийся - есть, куда расти. А они на себя махнули рукой, будто у них рынок конченый.

Игорь Зайцев: Телевидение-то развивается. Кино для телевидения там развивается и в тех же прибалтийских странах.

ОП: Вот девочка тебе задает вопрос: «Мне 14 лет. И я давно решила, что пойду учиться во ВГИК на режиссера игрового кино. Родители говорят (14 лет, давно уже решила), что кинорежиссер – бедная профессия, и что никто тебе не даст денег, чтобы снять хорошее кино, и что буду подрабатывать, снимая мелкие, дешевые картины. И еще то, что хорошим режиссером можно стать, только если есть знакомые или родные, работающие в кино, которые могут продвинуть тебя. Это правда?».

Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)
Игорь Зайцев (фото Наташи Четвериковой)

Игорь Зайцев: Ты же знаешь, что я не учился ни в каком ВГИКе. И вот если бы у меня папа был большим кинорежиссером, тогда бы я раньше начал снимать. И, наверно, больше бы денег уже заработал. Но это совершенно ни о чем не говорит, - кто знает, как бы жизнь сложилось? Родителей не выбирают. Я точно знаю, что девочка или там мальчик или там дядя старенький, если заниматься чем-то хочет, он и будет этим заниматься. Важно только, чтобы он точно понимал, что это желание его не 10-минутное.

ОП: Нет, а тут про это и разговор. Ей 14 лет, она хочет стать режиссером игрового кино, но уже внутренне согласилась с тем, что хорошее кино не получится, а придется снимать дешевые картины. Ну, и нормально.

 

Игорь Зайцев: Видимо, просто родители у нее богатые. И, видимо, другую судьбу уготовили. У меня дочь, ей 22 года, она сказала: «Папа, я хочу во ВГИК. Ты можешь мне помочь?». Я сказал: «Я могу помочь тебе устроиться во ВГИК». Хорошая тема. Но продолжил я так: «Ты не пойдешь во ВГИК, потому что а) ты – молодая, а б) прежде, чем учиться во ВГИКе, ты должна закончить экономический вуз». Она сказала: а зачем? Я говорю: «Ты должна понять, как устроена жизнь, потому что кино, если ты будешь им заниматься, устроено как любая структура, которая производит какой-то продукт. Если ты этого не поймешь, потеряешь время даром. Пять лет проучишься, и будешь пытаться самовыразиться, а на это кто-то должен тратить деньги, на твое самовыражение. Если у тебя есть богатые родители, кто-то дает тебе деньги -  да самовыражайся на здоровье!» Самовыражение художника и некие коммерческие интересы, это, казалось бы, ну совершенно несопоставимые вещи. Но вот только в поиске их симбиоза или в поиске их союза – что-то может получиться.

ОП: Но во ВГИКе пытаются и чему-то творческому учить?

Игорь Зайцев: Нет, конечно. Там учат технологии. Существуют разные институты. Важно -  есть или нет на сегодняшний день там преподаватель, мастер. Я опять - о стандартах. У меня папа работал главным экономистом на заводе «Стандарт». Он мне говорит, сынок, главное – есть стандарт или нет. Мы не можем эту деталь делать. Пока не утвержден стандарт, мы даже не можем понять, хорошая она или плохая. Вот то же самое. Стандарт образования  - у нас нет этого понятия. Есть в институте сейчас человек, который заработал имя своим опытом, своей практикой? Предположим, Хотиненко есть? О, пойдем к Хотиненко. Это – имя. Его имя стало стандартом, он обеспечил его фильмами, которые сделал. Но…

ОП:  Но можно найти мастера и вне института.

Игорь Зайцев: А можно помимо, да, но качество образования  - всегда очень разное. Вот это проблема колоссальная. Я тут недавно смотрел фильм про карате. Японцы изучают карате. И фильм о самых лучших учениках, которые получают право учить сами. И мастер говорит им: знаете, какая самая большая проблема? Какая? Вы представляете, сколько карате лет? Очень много. Проблема самая простая. Каждый новый ученик, трактуя, по-своему азы, приемы, пытается при передаче обогащать их собой. Это самое страшное, что может быть. Наша задача, - говорит сенсэй, старик, - чтобы ничего не было изменено ни в одном приеме, ни в одном движении, ни в одном положении рук. Ну, и тем более в философии, которая является базой для этого. Это самая большая проблема, потому что школа, некий институт – это то место, где есть совершенно точные знания. Не важно, в данном случае -  технологии или художественные ремесла, которые один человек – учитель  - может передать другому. И это бытует в определенных приемах, которые можно сформулировать, написать, записать и передать, как предмет, которым, как инструментом можно работать. Как говорит мастер?  Талант – это совсем другое. Переданное знание может быть обогащено талантом ученика. Талантливый ученик потом этим инструментом сможет пользоваться искуснее своего мастера в сотни и тысячи раз. Но как только он получил этот прием, он уже умеет, может уже передать эти приемы другому. Они как бы названы. Они как бы не материальные, но существуют. Они объективно существуют. Это не какая-то эфемерная штука. А если тебе учитель рассказывает про свое кино, как он его делал, какой смешной был там случай - вот подъезжает лошадь, и у нее седло падает - ну, все ржут и 5 лет проходит незаметно для тебя. Ну, что я могу понять из этого опыта? Что надо вспомнить какую-то свою, смешную историю, когда я, например, споткнулся? А в чем моя профессия? Вот это надо для школы, для любой школы - передать прием от одного к другому. Если этот человек, который может передавать, находится не во ВГИКе, а в каком-то другом месте, но способен научить -  можно уйти к нему. Ты – мастер, я – подмастерье. Пришел к тебе и учусь.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.