28 марта 2024, четверг, 11:27
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

23 ноября 2007, 08:01

«У истоков Европейского университета»

В Петербурге в ночь на 28 октября на сорок восьмом году жизни умер Олег Кен. Умер во сне, скоропостижно, от острой сердечной недостаточности.

Смерть Олега Кена стала потрясением, прийти в себя, смириться с этим ударом для многих оказалось очень трудно. Прошли сутки, трое, неделя, другая – думать, писать и говорить о его смерти по-прежнему невероятно тяжело.

Такая ранняя смерть – в сорок семь лет – на самом пике интенсивной самореализации, в самом расцвете сил и возможностей. Прекрасный, умный, добрый, красивый и такой необходимый стольким людям человек. Такого таланта, благородства и душевной щедрости …

Потрясение и отчаяние соединилось с острым, отчетливым осознанием масштаба Личности, масштаба Ученого. И масштаба потери. Исчезла одна из «самых высоких точек нашей окрестности», и без того плоской во всех смыслах, и «весь пейзаж изменился» (так сказал об уходе Юрия Левады Борис Дубин, и год спустя его слова с полным правом можно повторить, говоря о смерти Олега Кена).

Но писать об Олеге Кене трудно не только из-за горя утраты. Он не любил общих слов, был очень точен в акцентах и словоупотреблении, лаконичен и при этом абсолютно раскован в своих текстах. И от других требовал этого. Его отличала безупречная интеллектуальная честность в исследованиях и абсолютная порядочность в жизни. Способность во все сказанное вносить смысл, не важно, будь то лекция, застольная беседа, выступление по радио, короткий разговор на ходу при случайной встрече или обсуждение проекта – одно из удивительных свойств Олега Кена. Но о себе говорить он всегда избегал. Скромность, до чрезмерности порою, – еще одно из его качеств.

Олег Николаевич Кен - выдающийся российский историк, доктор исторических наук, автор трудов по политической истории России ХХ века, истории межвоенного двадцатиления, истории международных отношений СССР в 1920-е-1930-е годы, истории советского государственного аппарата, истории Польши, истории политических репрессий.

1 ноября, когда Олега Кена хоронили, по словам Бориса Комиссарова, с ним «пришло проститься практически все историческое сообщество Петербурга». Историки хоронили «будущее», «завтра российской исторической науки», как говорили многие из них, люди разных поколений и институций. «Авторов и профессоров такого уровня в России больше нет». Вместе со своим коллегой и соавтором Александром Рупасовым Олег Кен является «ведущим специалистом в мире по вопросам соотношения внешней и внутренней политики СССР двадцатых и тридцатых годов». О невосполнимой потере для исторической науки говорят и пишут в России (в газете «Дело» Дмитрий Травин), в США, пишут в Швеции, во Франции и Польше. Именно в Польше, давней и неукротимой любви и страсти Олега Кена, появились первые некрологи. Польские историки начали собирать сборник трудов об истории российско-польских отношений памяти Олега Кена…

Как пишет Борис Львин, у Олега Кена «не было мелких, проходных текстов. Любая рецензия, заметка, черновик, комментарий - все представляют собой самостоятельную научную ценность, все буквально искрятся напряженной мыслью». Тем не менее, Олега Кена, «историка мирового уровня, сочетавшего невероятную эрудицию с пронзительной интеллектуальной честностью», многим еще только предстоит открыть. Его наследие пока известно не так, как должно быть, исходя из уровня глубины, точности и интеллектуального блеска его работ.

Опубликованы пять монографий, несколько десятков статей и рецензий. Тираж книг ничтожно мал, статьи можно найти в основном, в Интернете. Многие тексты только готовятся к изданию или переизданию, огромная часть наследия – еще не опубликована. Изданные книги Кена практически сразу попадали в разряд «букинистических изданий». Например, книга О.Н.Кена и А.И.Рупасова «Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами. Часть 1. 1928-1934» (СПб.: Европейский Дом, 2000. Тираж 800 экз.) и уже тем более его труд, опубликованный на нескольких языках «Коллективная безопасность или изоляция?: Советская внешняя политика и Польша, 1930-1935» (СПб.: Европейский Дом; Петербургкомстат, 1996).  

Есть с десяток курсов, которые он успел прочитать студентам и аспирантам. Но еще больше тех, которые лишь собирался читать, о которых мечтал, составлял, прописывал. Например, парадоксальный уже по своему названию курс «1945». Когда его спрашивали: «Где?» Он отвечал: «Везде. 1945 год на планете».

Не знаю, читает ли кто-нибудь историю Польши также блестяще и увлеченно, как это делал Олег Кен? Одну из лекций его польского спецкурса весны 2007 года мне посчастливилось слушать. Аудитория была полна под завязку, этот необязательный, факультативный спецкурс выбрали себе около сорока студентов. Олег Николаевич читал уже вторую лекцию о «Солидарности». Я проклинала себя за отсутствие диктофона – записать все, что он успевал сформулировать, поспеть за ним пером, воспроизвести его фразу было невозможно. Формат его лекции предполагал включение всех мыслимых каналов восприятия, зрительного напряжения – лекция была спектаклем, пульсирующим, интенсивным. Она включала полный спектр историографии темы. Профессор Кен все время что-то показывал через проектор, включал музыку, песни польских бардов... Он стремился представить все возможные формы источников от устных интервью с советскими диссидентами о восприятии «Солидарности» до секретных документов Политбюро ЦК КПСС. При этом никогда он не сомневался в объеме читаемого, все давал по максимуму. И лишь приговаривал: «Что-нибудь да останется».

Его студенты и аспиранты открыли «В контакте» сообщество его памяти, пытаются собрать все возможные записи его лекций и даже просто реплики и фразы.

Есть составленная Кеном и неопубликованная 900-страничная хрестоматия по истории новейшего времени для студентов вузов. Именно к Олегу Кену за несколько дней до его смерти обратилась Татьяна Павловна Андреевская, главный методист Петербурга по преподаванию истории в средней школе, с просьбой написать учебник по новейшей истории России для старшеклассников. Теперь такого учебника, написанного Кеном, не будет.

Самыми полными на сегодняшний день источниками для будущей библиографии Олега Кена являются уже упомянутый блог Бориса Львина и личный сайт историка. Сайт http://www.olegken.spb.ru/ начал разрабатывать в сентябре этого года старший сын Олега Кена, Войцех. 

Целью составления биографии Олега Кена до сих пор никто не задавался, и это вполне понятно. Сам он мыслил ее лишь в «настоящем времени». Его «настоящее время» исчислялось им самим с «1 ноября 2005 года» и умещалось в одну строчку: «профессор кафедры всеобщей истории Российского государственного педагогического университета им. А.И.Герцена». За этой датой - ключевым и знаковым не только для Олега событием его жизни - стояло очень многое. Он не просто вернулся в свою Альма-матер, в «ХХ корпус» в качестве профессора. А был он очень преданным учеником, верным своим учителям, прежде всего доценту этой же кафедры Елене Александровне Андреевской. Как он ни бежал от ненавистной  административки, на которой он задыхался, жадно стремясь лишь к преподаванию и науке, ему очень скоро пришлось возглавить эту кафедру.

И кафедра, а за нею, и весь факультет - все вокруг ожило. На кафедре появилась не просто секретарь (месячный оклад 3700 р., найти человека было проблемой, но Кен с этим справился), а душевная и заботливая помощница, с теплыми булочками и живыми растениями. Здесь кончились интриги, до ночи засиживались аспиранты, забурлила научная жизнь. На факультете с появлением Кена «официально появились древние языки» и «научные семинары», проекты международных конференций. Тут всерьез взялись за студентов и аспирантов, прекратились прогулы, вдруг всех поголовно увлекла учеба, оживилось СНО . Новый завкафедрой, как «свежий ветер», внес, вдохнул и укоренил тут какой-то иной уровень всего. Внес саму жизнь и смысл. И теперь не только его студенты и аспиранты, но и доценты во главе с деканом занимают одну из первых позиций в списке тех, кого осиротила смерть Олега Кена… 

Олег Николаевич Кен родился 13 марта 1960 года в Орске, на Южном Урале в семье выпускников филологического факультета пединститута. Вскоре после рождения второго сына родители расстались. Дети остались с матерью, и отцом для них фактически стал ее отец, Николай Генрихович Кен. С 1947 года он жил в Орске, в месте своей ссылки.

В последние годы Олег Кен работал над пятитомным собранием документов и материалов по операции «Бывшие люди» на материалах архива УФСБ по Петербургу и Ленинградской области. Сначала вместе с Никитой Ломагиным, потом один. Он подготовил к изданию первый том этой серии, немного успел написать о начале массовых репрессий в Ленинграде после убийства Кирова (несколько статей опубликованы в газете «Дело» в номерах 403-406 за январь-февраль 2006 года). Олег всегда был безотказен для нас, Научно-информационного центра «Мемориал». Но при всем этом никогда не рассказывал о своих семейных гулаговских корнях.

Николай Генрихович Кен (1914, Харьков – 2001, Санкт-Петербург), как следует из его анкеты, этнический немец, с середины 1930-х работал в «Центральном военном аппарате» (анкета составлена им собственноручно, хранится в архиве Санкт-Петербургского общества «Мемориал» с 1993 года, но обнаружена была мною уже после смерти Олега). С июня 1937 анкетные данные Николая Кена, а также арест его начальника, комкора Р.П.Эйдемана, председателя Центрального Совета Осоавиахима СССР , расстрелянного по «делу о военно-фашистском заговоре в РККА», предопределили его судьбу. В 1938-м, попав под разнарядку «немецкой операции НКВД», он был арестован, после нескольких месяцев Бутырской тюрьмы отправлен в Вятлаг. В 1947 году Н.Г.Кен был отправлен в ссылку в Оренбургскую область, куда вскоре к нему приехали из Москвы жена с дочерью. Воспоминания о жизни и годах заключения Николая Кена начинаются словами: «Писать начинаю по настоятельной просьбе Олега. Он, как совесть, стоит передо мной и требует — пиши»…

В 1979 году семья Кенов перебралась в Ленинград. Олег, студент Орловского педагогического института, перевелся на истфак герценовского педагогического. Свою преподавательскую деятельность он начал в 1980 году, будучи еще студентом. Весной 1982 он – блестящий выпускник – вместо аспирантуры, куда он получил направление, полтора года прослужил писарем во внутренних войсках в Пятигорске. Вернулся в Ленинград в конце 1983, и до начала 1990-х  преподавал историю в средних школах Ленинграда. В 1990 защитил кандидатскую диссертацию по теме «Великобритания и европейская безопасность (1933-1935 гг.)».

Начало 1990-х отмечено появлением новых возможностей для проведения исследований в западных и  открывшихся российских архивах, а также формированием новых независимых научных центров. В Петербурге таким центром стал учрежденный в 1994 году Европейский университет

Более десяти лет своей жизни Олег Кен отдал Европейскому университету, оставаясь до конца декабря 2006 года его бессменным ученым секретарем.

Из некролога коллектива ЕУ СПб: «Имя Олега Кена неразрывно связано с историей Европейского университета в Санкт-Петербурге. Олег Николаевич стоял у истоков Европейского университета в Санкт-Петербурге, входил в группу его организаторов, затем много лет работал ученым секретарем, читал лекции на факультете истории, защитил докторскую диссертацию.

Его заветной мыслью, увы, оставшейся нереализованной, была идея создания открытого семинара Европейского университета в Санкт-Петербурге, посвященного обсуждению итогов 20 века – своеобразного центра притяжения ученых разных специальностей, заинтересованных в более глубоком осмыслении опыта недавнего прошлого.

В последнее время он с успехом возглавлял кафедру всеобщей истории РГПУ имени А.Н.Герцена, но при этом не порывал связи с Европейским университетом.

Талантливый историк, исследователь, глубокий, умный и тонкий человек, остро переживавший несовершенство окружающего нас мира – таким запомнится Олег Николаевич знавшим его коллегам.

Вопреки известным словам одного диктатора, незаменимые люди есть. Лакуну, созданную уходом Олега Николаевича, невозможно заполнить».

«При отсутствии структур гражданского общества» в современной России Олег Кен остро ощущал свою личную и всего научного, экспертного сообщества в целом ответственность за «артикуляцию общественных потребностей». Способный точно уловить и сформулировать «ожидания эпохи», живо ощущая время, успевая все концептуально осмысливать, Олег Кен мастерски писал о событиях современности. Он был добр и всегда обнадеживал, оставлял нам шанс вспомнить о своей «незаурядной способности к созидательной самоорганизации», начать «самостоятельно артикулировать свои интересы, проявить волю и вернуть государство на его законное историческое место».

Однако, главным своим «достижением» Олег Кен считал семью - жену Веру и сыновей Войцеха и Даниила. Дом, «раздвижной и прижизненный», был фундаментом, основой существования, источником тепла, любви и нежности. Genius loci дома Олега и Веры, образом этого «мира идеализма» был «Портрет жены историка» кисти Таисии Афониной, все двадцать три года их совместной жизни провисевший над столом Олега Кена...

Из слов друзей и коллег Олега Кена

Борис Фирсов, почетный ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге: Нет Кена. И это невозможно осмыслить… Слова, которые я пытаюсь мучительно подбирать, вовсе не от неумения говорить. В этих словах я хотел бы выразить прежде всего мое восхищение перед Олегом. Восхищение его талантом дружбы десяти с лишним лет. Это был блистательный историк. Он уже много сделал для истории, но он бы обессмертил нашу историческую науку. Я хочу выразить свою и моих коллег по университету благодарность за неоценимый вклад в строительство, в создание, в деятельность Европейского университета, где он был одной из самых важных, ключевых фигур.

Я хочу выразить свое непреходящее удивление совершенно уникальным набором качеств, которыми он обладал. Он обладал принципиальностью и, я бы сказал, не российской даже нравственностью. Носителей нравственности сегодня с трудом можно найти, как ни пытайся. Он им был.

Я восхищался тем, как он умеет чувствовать и понимает других людей…

Мы дружили. Как ни странно, в этом чувстве мужской дружбы и привязанности так и не признались друг другу. Он, наверное, стеснялся, а я тоже как-то не решился ему об этом сказать.

Я хочу выразить нашу общую скорбь и боль Вере, Войцеху, Дане. Хочу вас заверить, что столько, сколько мы живы, мы будем помнить нашего Олега, вашего мужа и отца.

Повторю то, с чего я начал: нет Кена. И не будет. С этим чувством абсолютно невосполнимой утраты я покидаю это место…

Лазарь Хейфец, доктор исторических наук, доцент факультета международных отношений СПГУ: Олег был счастливый человек. Главным достижением он считал своих детей. Мы смотрим сейчас на них и понимаем, что он был прав. Другие его достижения – его книги – останутся надолго. Надолго останутся его друзья. Он умел дружить, он умел приходить во время на помощь. И никогда не ждал за это никакой благодарности. Он был удивительно верным учеником. Его трепетное отношение к его учительнице, Елене Александровне Андреевской – это, наверное, образец для многих из нас. Я не верю, что все мы сможем так относиться к своим учителям, как это делал он. Память об Олеге навсегда останется с нами. Если мы сможем сделать для других то, что он делал для нас, наверное, это будет главной памятью о нем.

<…> Началась наша дружба с того, что нас свела Елена Александровна, попросив меня выступить рецензентом на его кандидатской. И когда Олег переступил порог моего дома с диссертацией, я сначала восхитился молодым и красивым мужчиной, а потом диссертацией, которая тогда была не кандидатской, конечно, а докторской, по большому счету. Потому что то, как он уже тогда проникал в проблемы, и язык, и глубина, - вполне было на докторскую. А потом они с Сашей [Рупасовым] мне оказали высочайшее доверие. Я испытал счастье, когда редактировал их книгу, блестящую книгу, с которой они начали серию своих больших, глубочайших исследований. Я может быть, сейчас отниму хлеб у своего сына, который написал на сайте, что «у российской исторической науки больше нет будущего». Я с ним согласен. Таких, как Олег, мало, практически нет. И то, что он ушел, лишило будущего историческую науку. Буквально за десять дней до сегодняшнего дня, в позапрошлый четверг, мы с ним сидели на Екатерининском канале в кафе. Он написал мне отзыв на мою диссертацию. И  говорили мы не о диссертации, не о науке, а о детях. У Олега и Веры прекрасные дети. И это самое главное, что он сделал в жизни. И я очень надеюсь, что они будут всегда помнить и пытаться соответствовать тому стандарту, которым он сам был. Светлая ему память.

Никита Елисеев, литератор: Когда-то в юности Олег, а у него были своеобразные эстетические вкусы, очень любил такие странные стихи: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели…» По отношению к нему это, с одной стороны, неправильно, а с другой стороны, правильно. Потому что он других-то жалел. А в силу удивительных причин себя не жалел. И вот это сочетание жалости к другим, готовности помочь другим и безжалостности по отношению к себе, было одной из самых симпатичных черт Олега. Потому что это был самый волевой человек, которого я когда-либо видел. Это была воля самая настоящая. И когда эта воля соединялась с настоящей человечностью, добротой, готовностью слышать другого, как тут уже говорилось, это поражало и привлекало к нему. Он был очень обаятельный, красивый, большой, стремительный и сильный человек…

Ольга Рубинчик, филолог, ахматовед: Я хочу сказать Олегу, что мы, друзья его юности, все очень любили его, безумно. Мы всегда чувствовали, что Олег - верный друг, по-настоящему верный… Он был очень красивый, благородный и редкостно умный. Он обладал очень широким умом, не умом специалиста, это был какой-то настоящий, высокой пробы ум… Еще он был неравнодушным. Вот уж чего в нем не было – равнодушия. Он кипел от гнева, и он по-настоящему радовался. И Верочка говорила, что сейчас, когда были выборы в Польше, он чуть ли не плясал от радости, потому что выбрали тех, кто казался ему боле достойным. Его по большому счету все волновало… <…> Это было очень характерно для Олега и очень нехарактерно для сегодняшнего времени. И он был невероятно серьезным, при том, что он был очень тонко чувствующим человеком. Он создавал, формировал собою масштаб всей жизни, не только его собственной и его семьи, но и всех окружающих. Когда мы собирались дружеским кругом, и часто все легко переходило в треп, просто не получалось настоящего общения, он всегда задавал какой-то тон, при котором этот треп был невозможен, и общение было настоящим. Он всех видел, он всех слышал, умел каждому задать вопрос с подлинной заинтересованностью. И действительно при нем жизнь обретала какой-то настоящий, подлинный масштаб. И спасибо ему за это. И я думаю, что это останется с нами и передастся и уже передалось сыновьям. Спасибо, Олег.

Владимир Барабанов, декан факультета социальных наук Российского государственного педагогического университета имени А.И.Герцена: Мне очень трудно говорить... Олег Николаевич пришел на кафедру в очень трудный период, и мы, все его коллеги, возлагали большие надежды на то, что он сможет укрепить кафедру, что он сможет сам реализоваться со своими коллегами. И я, честно скажу, до сих пор не верю, что так трагически оборвалась его жизнь. Буквально на взлете. Потому что огромные планы, которые он вынашивал, они были интересными. Огромный потенциал, который он нес в себе… Ощущать теперь, что многое может не состояться в связи с его таким уходом, это обидно. У него было одно очень важное качество. Он никогда не смотрел на жизнь с точки зрения бюрократического подхода. В его натуре, в его восприятии окружающего не было вот этого бюрократизма. Он был очень искренним человеком, далеким от каких бы то ни было интриг. Когда он сталкивался с интригами, он чувствовал свою беспомощность и детскую растерянность. Такие люди ценны, потому что они не умеют лгать, они всегда являются такими, какие они есть на самом деле. И этот чистый человек всех нас осиротил. И это сиротство мы будем ощущать на факультете очень долго. И я думаю, это будет касаться всех, кто так или иначе соприкасался с ним. Мне хочется пожелать родным, чтобы они смогли пережить эту утрату. Это конечно очень тяжело и горько. И еще хочу пожелать, чтобы сыновья были достойны своего отца. И я думаю, так оно и будет. А память о нем сохранится в сердцах его друзей, коллег, его учеников. У него было много учеников. И к своему преподавательскому труду он относился столь же трепетно, как и к труду ученого. Поэтому мне хочется пожелать, чтобы земля ему была пухом, и чтобы вечная память была о нем в наших сердцах.

Татьяна Кудрявцева, доцент кафедры всеобщей истории факультета социальных наук РГПУ им. А.Н.Герцена: Мы говорим тут одни и те же слова. Слова восхищения Олегом Николаевичем и невозможности понять, смириться с мыслью, что Олега Николаевича больше нет. Сиротство у каждого – свое, но самое большое, конечно, у семьи. Сиротство и у коллег, учеников, друзей – у них тоже сиротство. Тут уже коллеги с кафедры всеобщей истории говорили, и я не буду повторять, что значит уход Олега Николаевича для кафедры. Я хочу сказать, что для меня Олег Николаевич был олицетворением в каком-то смысле будущего. Вот такого цивилизованного европейского будущего, за которое моя родина, Россия, столько перенесла в XX веке. Это исследователь европейского уровня, это преподаватель европейского стиля, это администратор все того же европейского стиля. Я имею ввиду все самое лучшее, что в этом европейском стиле есть. В то же время это потрясающая душевность, которая как раз свойственна России. Вот сочетания такого европейского уровня и душевности я другого человека не знала. Мне казалось, и я думаю, что студенты это чувствовали. Достаточно было просто показать Олега Николаевича и сказать: смотрите, вот это то, ради чего стоит жить здесь, ради чего стоит переживать какие-то напасти. Вот когда у нас все будут такими, тогда и наступит светлое завтра. И для меня здесь самое страшное, что мы хороним наше будущее. Не прошлое, а будущее…

Вы знаете, он всего два года работал на факультете. Меньше года заведующий кафедрой. Но сколько сделал за это время Олег Николаевич, он нас всех объединил. Тут говорили, что Олег Николаевич пришел в очень сложный момент, было полное ощущение, что остались руины. У нас была непростая ситуация, люди близкие хорошо ее знают. И казалось, в лучшем случае, тихо застыть в некой такой стагнации и так просуществовать. Оказалось – нет! Мир новый распахнулся. Он нас всех действительно сделал одной семьей: сотрудников, аспирантов, студентов. Не знаю, заметили вы или нет, сегодня было очень много молодых. Они просто стеснялись, они не говорили в морге. Но там естественно было. Я думаю, им тоже много хотелось всего сказать, может быть, кто-то еще преодолеет свою стеснительность и скажет. У нас действительно образовалась кафедра с большой буквы. Это вот не только преподаватели и студенты, а некий единый живой организм. И теперь представьте себе. Что этого единого живого организма лишили одновременно и сердца и головы. Как жить?..

Николай Вахтин, ректор Европейского университета в Санкт-Петерубрге: Олег был рядом много лет. Говорить невозможно... В это нельзя поверить. Никогда не думал, что мне придется его хоронить. Единственное, что я могу сказать, я надеюсь, что годы, которые он провел в Европейском университете, были не худшими годами в его жизни. Работать с ним было удовольствием. Человек необыкновенного ума и таланта, человек абсолютной порядочности и очень редкого качества - неравнодушия. Олег никогда не оставался равнодушным, он всегда переживал за то дело, которое делал, а делал он его классно. Хочу сказать его детям: отец оставил вам большую редкость, большое сокровище – право им гордиться… Олег, мы будем тебя помнить. Нас здесь много, но, к сожалению, не все, кто хотел бы и смог приехать. Я хочу передать всем слова соболезнования от всего Европейского университета, от наших попечителей. Вечная память.

Алексей Алексеев, аспирант 1 курса: Олега Николаевича я узнал два года назад. Работать с ним было очень интересно. С ним можно было спорить, соглашаться, не соглашаться, просто так, тупо сидеть на лекциях – у него это не проходило. Он действительно учил тому, чему многие просто не придают значения. Он учил нас иметь и уметь высказывать свое мнение. Если мы не будем думать, мы будем никем. И Олег Николаевич учил нас думать, а только думающий человек может стать настоящим специалистом. Это было очень заботливый человек, которому не наплевать было на своих студентов, на своих аспирантов. Он всегда заботился о тех, кто находился в его ведении. Так получилось, что наш курс выпускников магистров стал единственным, который вышел из-под его руководства. И это очень печально, что так получилось. Я думаю, что те, кто учился у Олега Николаевича, не забудут его преподавательской работы никогда, не забудут, каким талантливым, профессиональным и заботливым человеком он был… На нас сейчас лежит большая ответственность, огромная ответственность. Я просто понимаю, что придется очень много сделать…

Татьяна Ханина, аспирантка 1 курса кафедры всеобщей истории: Мы начали в магистратуре, он нас выпустил из магистратуры. Наши больнее всех переживали то, что его нет. И первые узнали именно мы. Потому что ночью нам позвонил один из его аспирантов. И люди звонили с разных концов мира и просто рыдали, потому что в это невозможно поверить. Ощущение, что это какая-то ошибка. Мы видели его на заседании кафедры во вторник. А в воскресенье мы уже узнали, что его нет. В магистратуре было человек 20, а по кафедре защищалось семь человек. Он нам читал курсы «Методика преподавания истории», «История Западной Европы», «Философия истории»… У меня, как и у многих наших аспирантов, наверное, нет права испытывать те эмоции, которые мы испытываем с его уходом. По какой-то случайности так получилось, что из всех нас, студентов, первая узнала я. И все эти люди, которые мне звонили, произносили такую вещь, которая, наверное, должна быть произнесена вслух. У всех нас руки очень сильно опускаются от того, что его нет. Потому что еще во вторник мы сидели и смотрели на него на живого и слушали эту зажигательную, нельзя сказать по-другому, речь о том, что нас ждет в аспирантуре. Сколько открытий должно быть там сделано. И вся та аспирантура, которая обычно принята в этой стране, это самое маленькое, нас ждет гораздо больше. Он собирался читать нам несколько курсов, которые, наверное, никто больше не читал, ни на каких факультетах. Он собирался помогать нам. И вот насчет будущего исторической науки, все, кто слышал, что Олега Николаевича нет, и все, кому я и мои друзья говорили, что руки опускаются и кажется, что ничего невозможно делать просто. Невозможно что-то продолжать делать после этого. Кажется, что все это ненужно и как вообще можно жить после того, что его нет, и все говорили только одно: надо продолжать это делать, потому что ведь он в нас верил. Когда он пришел, мы били на первом курсе магистратуры. Я не могу сказать, что у нас самый лучший курс на этом факультете, но у нас очень много талантливых ребят. И люди, которые защитились в магистратуре, на защите которых он сидел и он говорил, он слушал, эти люди вышли из магистратуры и пошли проступать в аспирантуру, пошли поступать в другие вузы с верой в себя, с верой в то, что они могут исследовать, могут открывать новое. Он дарил какую-то потрясающую веру в себя. Хотелось это все делать, и виделся смысл в этом всем. Этого не принес нам ни один преподаватель за все четыре года до этого. Ни один. Простите меня, Борис Николаевич [Комиссаров]. Ни один не принес такого смысла в этих исследованиях. И все, кто слышал о том, что его нет, все говорили, что теперь мы будем это делать ради него. Ради его памяти и ради того, что он в нас верил. Невозможно себе представить, что эти предзащиты, что эти заседания кафедры, что они будут проходить перед другими людьми. Когда мы в понедельник собрались на кафедре, каждую минуту казалось, что открывается дверь, и сейчас он войдет. Простите меня… Я думаю, все меня поддержат в той мысли, что мы действительно осиротели. За те несколько лет, которые он провел с нами, он сделал нас семьей. Сейчас мы остались без него. Наверное, не понятно, почему? Мы вроде бы чужие ему люди, мы знали его всего два года, эпизодически, на лекциях. Но это столько нам дало. Он столько внимания уделял каждому человеку, самому простому, который, может быть, и не готов к этому несчастному экзамену, этому несчастному зачету. Но к каждому был так внимателен, так чудесно человечен, бесконечно человечен. Я думаю, что, действительно, невозможно прожить долгую жизнь, так отдавая всего себя. Просто, наверное, именно из-за того, что он был так человечен, он так быстро ушел. И я боюсь и не допускаю до себя эту мысль, что мы все тоже в какой-то мере виноваты, что он так рано ушел. Ведь все подходили к нему с какими-то вопросами, все требовали от него что-то объяснить, что-то рассказать. Никто никогда не думал о том, сколько у него времени, сколько у него сил? Есть ли у него силы? И он никогда не отказывался. Никогда. Ни разу я не слышала, чтобы он сказал: «Извините, потом». Он всегда оставался и всегда тратил время на нас. Это просто неописуемо. Но вот поверите или нет, но здесь тоже осталась его семья. То есть вот за эти два года мы тоже стали его семьей. И на самом деле все эти люди, и не только те, кто здесь сейчас, но и те, кто сегодня работал и не смог прийти, все чувствуют себя сиротами. Мне кажется, что самое главное: будущее исторической науки, это громко будет сказано, но оно в нас. Потому что он очень много в нас оставил. Он оставил в нас вот это стремление идти дальше. И мы сейчас все это переживем, у нас не будет выбора это не пережить. Но у нас останется смысл – зачем это все делать. И все это будет в какой-то степени, лично для меня, именно для него. Потому что лучшего преподавателя я не видела. И лучшего человека я не встречала никогда Но это мое уже личное. Это удивительно. Спасибо Вам. Я хотела сказать Вам, Вера Дмитриевна, именно спасибо, что Вы были для него. Ведь семья – это самое главное для человека. Если бы не Вы, его бы не было такого чудесного. Он бы не мог успевать все, что он успевал. И то, что у него были Вы то, что у него были такие сыновья, это все давало ему возможность трудиться, работать и делать все то, что он делал. Поэтому спасибо вам огромное за него. Я больше не могу говорить…

Ольга Щеглова, старший научный сотрудник Института истории материальной культуры РАН: …. Все начинается с детства, с юности. Это стены педагогического института, и Олег сюда навсегда вернулся… Много лет назад, аспиранты слушайте и мотайте на ус, на филологическом факультете педагогического института учились самые симпатичные, самые яркие, самые красивые, самые интересные девочки. А на историческом факультете, соответственно, самые умные мальчики. Именно поэтому получилось так, что мальчики с исторического факультета сделали правильный выбор. Но не только они. А также он один из моих одноклассников. И таким образом, два параллельных потока на этой почве соединились. И дальнейшую нашу взрослую жизнь мы прожили параллельно. Когда я стояла на кладбище, я поняла, что я могу сказать одно слово. Одно слово… Это слово – идеалист. Дело в том, что это главная для меня характеристика Олега, для вас – Олега Николаевича. Вот удивительно, насколько человек сохранился идеалистом в лучшем смысле этого слова. И при этом он сумел полностью себя реализовать. Можно вспомнить, как он начинал, был одним из первых в Европейском университете. Ничего подобного раньше в Питере не было. И то, что на его докторской диссертации, на автореферате написано, что она подготовлена «инициативно». То есть никаких там тебе долбающих макушку начальников по этому поводу не было. И то, что вокруг себя он создал вот этот удивительный мир, в котором жили и вы, жили и мы. И то, какая у него Вера и какие у него мальчики. И в них это тоже живет чрезвычайно органично. И очень хочется, чтобы здесь, откуда человек выходит в жизнь вот такой, и куда возвращается таким, чтобы преобразовать все вокруг себя все, очень хочется, чтобы то, что делается в этих стенах, все это сохранилось. И я не могу сказать: «был идеалист». Я могу сказать только в настоящем времени. И знаете что, я сейчас расскажу одну вещь, потому что ее обязательно вспомнят, не одна я. В семейном альбоме моих друзей есть фотография, сделанная на их свадьбе. Там рядом случайно оказались мальчик и девочка. И любые, кто посмотрит на эту фотографию, сразу скажут, вот здесь вот, в этой ауре идеализма они останутся надолго. Они прожили всю жизнь вместе… Это потрясающий совершенно кадр, с которого начинается жизнь, и в котором уже все записано. Вот так мне все это представляется сейчас…

Обсудить статью

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.