28 марта 2024, четверг, 11:40
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

09 июля 2007, 23:31

"Занятия в архивах дают возможность познать вкус и азарт исследовательского поиска…"

Отечественные архивы

В 1999 году вышел первый том нового академического собрания сочинений А.С. Пушкина, задуманного в канун 200-летия поэта под эгидой Института русской литературы РАН (Пушкинского Дома). "Полит.ру" публикует интервью с доктором исторических наук и одним из авторов комментария Р.В. Овчинниковым. Исследователь расскажет об особенностях комментирования пушкинских произведений и истории создания "Истории Пугачевского бунта". Интервью предоставлено журналом "Отечественные архивы" (2007. № 3).

* * *

Десять лет тому назад, 21 мая 1997 г., вышел указ Президента Российской Федерации «О 200-летии со дня рождения А.С. Пушкина и установлении Пушкинского дня России». Среди задач, поставленных перед образованной указом Государственной комиссией, названо издание произведений Пушкина. Особое место в этом проекте отводится подготовке академического Полного собрания сочинений в 20 томах под эгидой Института русской литературы РАН (Пушкинского Дома). В 1999 г. в издательстве «Наука» вышел в свет первый том «Лицейские стихотворения 1813–1817 гг.», а в 2004 г. издана первая из двух книг второго тома «Стихотворения (Петербург. 1817–1820)». По оценке рецензентов, ни одно из прежних многочисленных собраний сочинений Пушкина не может сравниться с последним академическим изданием как по полноте текстов самого поэта, так и по объему комментариев к ним. К примеру, в 1-й книге 2-го тома собственно пушкинских текстов, с вариантами, немногим более двухсот страниц, столько же – описания рукописей, а комментарии занимают 250 страниц петитом.

В подготовке академического издания участвуют крупные исследователи, в том числе историки. К комментированию «Истории Пугачевского бунта» привлечен доктор исторических наук Р.В. Овчинников. Сегодня он гость редакции; с ним беседует главный редактор журнала Т.И. Бондарева.

– Реджинальд Васильевич! Ваш исследовательский интерес к двум взаимосвязанным темам – история народного восстания под предводительством Емельяна Пугачева и отображение этих событий А.С. Пушкиным – читающей публике хорошо известен, поскольку ряд Ваших работ издавался и переиздавался многотысячными тиражами, как, например, книга «Над “пугачевскими” страницами Пушкина»; были публикации статей и в нашем журнале. Нетрудно заметить, что работа творца с архивами (не только Пушкина, но и других – Н.С. Лескова, В.Г. Короленко) Вас интересует особо. Может быть потому, что Вы – выпускник МГИАИ, там же обучались в аспирантуре, защитили кандидатскую, в 1965–1971 гг. преподавали на кафедре археографии? И как Вы вышли на «пушкинскую» тему?

– Да, конечно, многим я обязан Историко-архивному институту, где в годы студенчества и аспирантуры приобрел навыки исследовательской работы с историческими источниками. Наставником моим был выдающийся ученый Александр Александрович Зимин, глубокий знаток истории русского Средневековья. Взыскательный ко всему, что касалось интересов науки, едко-ироничный в спорах с оппонентами, по отношению ко мне он всегда был доброжелателен, оказывал поддержку в работе и публикации статей. Наряду с разысканиями в области истории Александр Александрович занимался библиофильством и филателией, великолепно знал русскую поэзию Серебряного века; увлекался он и шахматами. Впрочем, познания его в шахматах были не столь уж глубоки, в чем я лично убедился в азартных поединках с ним. Как-то он решил теоретически подготовиться к встречам со мной: я увидел на его рабочем столе книжку мастера В.Н. Панова «Шахматы и шашки в колхозе». После знакомства с этим руководством шахматная игра Зимина заметно усилилась, и сражались мы с ним уже на равных.

Моему научному становлению как историка-источниковеда способствовали многолетние занятия в архивах. Более восьми лет я прослужил в РГАДА. После той скудости документов начала XVII в., с которой мне пришлось столкнуться при изучении восстания под предводительством И.И. Болотникова, меня поразило обилие в фондах материалов по истории Пугачевского восстания. Я принял «судьбоносное» решение посвятить себя изучению Пугачевского движения. Литература «вывела» меня на Пушкина: среди материалов, опубликованных в девятом томе большого академического собрания сочинений (Л., 1940), были напечатаны многочисленные рукописные заготовки Александра Сергеевича к «Истории Пугачевского бунта». Они являются выписками и конспектами документов из архивных дел Секретной экспедиции Военной коллегии. Дела эти по просьбе Пушкина были доставлены ему из архива Военного министерства, более двух лет (1833–1835) находились в рабочем кабинете поэта, стали источниковой основой его труда, а ныне хранятся в РГВИА. У меня на их изучение ушло много времени. Я сопоставил рукописные заготовки Пушкина и печатный текст «Истории Пугачевского бунта» с архивными документами, что дало возможность уяснить методы работы поэта с историческими источниками. Наряду с этим провел полное описание на карточках всех документов из архивных дел, побывавших в руках Пушкина (этот каталог до сих пор исправно служит мне), а также скопировал и перепечатал на машинке все те документы, которые привлекли внимание Александра Сергеевича, оставили след в его рукописях и получили отображение в опубликованных им работах о Пугачеве, в том числе в романе «Капитанская дочка» (один экземпляр этого машинописного сборника, насчитывающего 1200 страниц, я передал в Пушкинский Дом).

Навсегда останутся в памяти дни работы в читальном зале Пушкинского Дома, где меня опекал заведующий рукописным отделом Николай Васильевич Измайлов, известный пушкинист, занимавшийся также изучением работ поэта по истории Пугачевского восстания. Поначалу Измайлов распорядился выдавать мне лишь фотокопии пушкинских рукописей, но потом допустил и к автографам. С ними я знакомился в рабочей комнате рукописного отдела под бдительным присмотром одной из сотрудниц. Поразил меня внешне неприглядный вид так называемой «наборной» рукописи «Истории Пугачевского бунта». Пухлый том (до 600 листов), запятнанный типографской краской от рук работников, набиравших эту книгу в 1834 г., многие страницы, как вышедшие из-под пера самого Пушкина, так и переписанные набело писцами, имеют черновой вид, испещрены авторской правкой поэта, зачеркиваниями и вставками.

Измайлову я обязан тем, что он «продвинул» в печать первую мою книгу («Пушкин в работе над архивными документами»), во вступлении к которой лестно отозвался о моей работе. Вспоминаются многие встречи и беседы с Измайловым в его кабинете, где стояли большие шкафы красного дерева. Как-то, указав на них, Николай Васильевич заметил, что в этих шкафах библиотека Пушкина, выкупленная Академией наук у его наследников, а в той библиотеке, что находится в музее-квартире поэта на Мойке, – дубликаты.

До знакомства с Измайловым я смутно знал, что он был репрессирован по сфабрикованному Ленинградским ОГПУ в 1929–1931 гг. так называемому «Академическому делу», где главным обвиняемым проходил академик Сергей Федорович Платонов. При одной из встреч, когда речь зашла об этом деле, я спросил Измайлова, насколько хорошо он знал Платонова. Немного помолчав, он усмехнулся и ответил: «В общем-то, я неплохо знал Платонова, мы сотрудничали по службе в Пушкинском Доме, где он был директором, а кроме того я был женат на его дочери и проживал в его квартире». Нередко Измайлов рассказывал о его встречах и совместных трудах с известными пушкинистами Б.Л. Модзалевским, Б.В. Томашевским, М.А. Цявловским, С.М. Бонди и др. Около двенадцати лет (1941–1953) провел Измайлов в Оренбурге, «в том самом городе, – говорил он, – который в течение полугода осаждался пушкинским литературным героем, Емельяном Пугачевым, да так и не был взят им», высказывая сожаление по поводу того, что не удосужился посетить бывшую пугачевскую столицу в семи верстах от Оренбурга.

В последующие годы я нашел время поработать в ряде провинциальных архивохранилищ, особенно плодотворно – в Оренбургском архиве. Там мне посчастливилось познакомиться и подружиться с Сергеем Александровичем Поповым, крупным исследователем истории Оренбургского края и знатоком местных архивных фондов. Примечательна канва его биографии. По происхождению он – зырянин, уроженец Коми края, по окончании Московского университета работал в краеведческом музее в Сыктывкаре. В середине 1930-х гг. был репрессирован по нелепому обвинению в причастности к некоему националистическому заговору, к делу (мнимого, как оказалось) сообщества «Великое Суоми», и выслан на поселение в Казахстан, трудился там в республиканском историческом музее. Мобилизованный на трудовой фронт, Попов в годы войны 1941–1945 гг. участвовал в строительстве одной из гидроэлектростанций на Урале. С 1945 г. он жил в Оренбурге, работал в краеведческом музее. Наряду с музейными трудами и археологическими раскопками Попов, человек редкостного трудолюбия, много времени отдавал занятиям в местном архиве, где выявил неведомые дотоле документы о Пугачевском восстании, посещении Пушкиным Оренбурга и уральских казачьих станиц, здешних старожилах, поделившихся с поэтом своими воспоминаниями о временах пугачевщины. Продолжив разыскания, начатые Поповым, мне удалось найти в Оренбургском архиве документы с новыми биографическими сведениями о людях пугачевской поры, упоминаемых в произведениях Пушкина.

На собственном опыте я изведал, что занятия в архивах дают возможность познать вкус и азарт исследовательского поиска, испытать чувство первооткрывателя неизвестных прежде исторических фактов и явлений. А прикоснувшись к творческому процессу великого литератора, понять его, и это настоящая награда.

– Объектом Вашего комментирования является книга «История Пугачевского бунта», а как правильно называть это пушкинское произведение? Ведь в изданных в советское время собраниях сочинений поэта, в том числе и в академическом Полном собрании сочинений (в 17 томах), подготовленных известными пушкинистами, оно печаталось как «История Пугачева»?

– Это условно принятое литературоведами и издателями рабочее название, общее для трех произведений Пушкина: книги «История Пугачевского бунта» (1834 г.), записки «Замечания о бунте» (1835 г.) и статьи «Об Истории Пугачевского бунта» (1836 г.), которые публикуются в одном томе. В литературоведческих трудах, когда речь идет о книге Пушкина, ее следует, на мой взгляд, именовать не «Историей Пугачева», а упоминать под тем названием, которое проставлено на титуле первого издания книги, вышедшей в свет при жизни Пушкина, в 1834 г. в Петербурге, – «История Пугачевского бунта». Что касается происхождения этого названия, то Пушкин, как известно, представил на цензурный просмотр Николаю I рукопись книги под названием «История Пугачева». Царь его отклонил, поскольку-де такой «преступник, как Пугачев, не имеет истории», и, зачеркнув, собственноручно написал: «История Пугачевского бунта». Поэт не мог ослушаться «августейшего» цензора. Книга была опубликована под названием «История Пугачевского бунта». Пушкин привык к нему и упоминал именно его в письмах и в печати, когда речь шла об этой книге.

– Давайте напомним читателю о том, какие источники удалось привлечь А.С. Пушкину в работе над «Историей Пугачевского бунта».

– Идея создания исторического исследования Пугачевского движения возникла у Пушкина в самом начале 1830-х гг. Он изучил всю доступную ему отечественную и иностранную литературу по теме, в том числе работы русских авторов (А.А. Бибиков, Н.Я. Бичурин, А.И. Левшин, В.Д. Сухоруков и др.), запретную книгу А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», публикации официальных актов в Полном собрании законов, сочинения иностранных историков и мемуаристов (Ж.-А. Кастера, А.Ферран, А.Ф. Бюшинг и др.), переписку Вольтера с Екатериной II из собрания сочинений Вольтера. Помимо печатных изданий, привлек рукописную литературу и мемуары (записки Н.З. Повало-Шейковского, И.И. Дмитриева, хроника П.И. Рычкова) и даже записал устные рассказы современников Пугачевского восстания, отправившись в августе 1833 г. в путешествие к берегам Волги и Урала, в края, ставшие главной ареной событий Крестьянской войны 1773–1775 гг.

Кроме того, Пушкин обратился к изучению архивных документов. В феврале–марте 1833 г. под предлогом написания «Истории генералиссимуса Суворова» он получил из Петербургского и Московского отделений архива Военного министерства десять «пугачевских» книг с документами делопроизводства Секретной экспедиции Военной коллегии и военно-походных канцелярий командующих карательными войсками. Документы этого хранящегося ныне в РГВИА фонда о развитии повстанческого движения в сентябре 1773 – августе 1774 г. и мероприятиях правительства Екатерины II по организации военного подавления восстания, а также отдельные бумаги повстанческого происхождения (манифесты и указы Пугачева, предписания его Военной коллегии, распоряжения и донесения пугачевских атаманов) и протоколы следственных показаний повстанцев составили документальную фактическую первооснову пушкинской «Истории Пугачевского бунта».

Помимо изучения литературы и работы над документами Военной коллегии, Пушкин вел розыски документальных и мемуарных источников о Пугачевском восстании в частных коллекциях и фамильных архивах. В числе лиц, снабдивших его историческими источниками, были известные коллекционеры П.П. Свиньин и Г.И. Спасский, литераторы И.И. Дмитриев, И.И. Лажечников, П.А. Вяземский, Н.М. Языков, историк Д.Н. Бантыш-Каменский, владелец фамильного архива А.П. Галахов, давний приятель В.В. Энгельгардт.

К сожалению, Пушкину не удалось использовать важнейший источник – документы следственного дела о Пугачеве, поскольку оно, по словам самого поэта, было на секретном хранении «в государственном санкт-петербургском архиве, вместе с другими важными бумагами, некогда тайнами государственными, ныне превращенными в исторические материалы». Судя по этому высказыванию, Пушкин считал неразумным дальнейшее хранение под покровом государственной тайны архивного дела о Пугачеве, которое, спустя 60 лет после его завершения, давно утратило свой служебный, «оперативный» интерес и обрело статус исторического источника. К этому вопросу Пушкин еще раз обращается в своих «Замечаниях о бунте», где сожалеет, что недоступность следственного дела не дала ему возможности подробнее рассказать о самом Пугачеве и о ближайших его сподвижниках, атаманах А.П. Перфильеве и М.Г. Шигаеве, поскольку материалы следствия не читал, «не смев распечатать дело без высочайшего на то соизволения». Хотя дозволение «читать все дело» Николай I Пушкину дал через генерал-адъютанта А.Х. Бенкендорфа, который попросил даже сделать «выписку для государя». Об этом свидетельствует помета рукой Бенкендорфа на письме Пушкина. Однако самого следственного дела Пушкин так и не получил, несмотря на то что в Петербургском архиве старых дел имелась составленная в конце XVIII в. опись материалов Тайной экспедиции Сената, где значилось «В 4-х томах производимое в Москве, в Тайной экспедиции, о злодее Пугачеве и его сообщниках дело» (чиновники почему-то не смогли его разыскать, видимо, не проявляя к тому особого рвения).

В предисловии к «Истории Пугачевского бунта» Пушкин выражает надежду на то, что «будущий историк, коему позволено будет распечатать дело о Пугачеве, легко исправит и дополнит мой труд – конечно несовершенный, но добросовестный». Эти пушкинские слова воспринимаются как заповедь, как наказ поэта-историка, адресованный будущим исследователям.

– А какие источники были привлечены Вами для комментирования и в чем его суть?

– В 1999 г., когда ИРЛИ РАН привлек меня к комментированию «Истории Пугачевского бунта», других произведений Пушкина на эту тему, а также рукописных заготовок к ним, я уже имел ряд публикаций, которые могли послужить при подготовке комментариев. Кроме того, мною были учтены труды известных пушкинистов Ю.Г. Оксмана, Г.П. Блока, Н.В. Измайлова, А.И. Чхеидзе, Н.Я. Эйдельмана, Н.Н. Петруниной. В основном же комментарии опираются на показания источников (документальных, мемуарных и иных), как опубликованных в научных изданиях, так и неизданных, архивных. Источники, привлеченные Пушкиным, я уже охарактеризовал выше, здесь же скажу об архивных фондах и делах, которые остались ему неизвестными и были использованы мною при составлении комментариев.

Основной массив хранится в РГАДА, в фонде-коллекции «6-й разряд Госархива», где сосредоточены дела канцелярии Екатерины II с перепиской императрицы с военачальниками и губернаторами о подавлении Пугачевского восстания; материалы Тайной экспедиции Сената и секретных следственных комиссий с документами следствия и суда над Пугачевым, ближайшими его сподвижниками и видными повстанцами. Свое место в комментариях нашли документы и из других фондов РГАДА: канцелярии командующего карательными войсками генерал-аншефа графа П.И. Панина, Оренбургской губернской канцелярии (фонд губернатора И.А. Рейнсдорпа). В РГВИА, наряду с делами Секретной экспедиции Военной коллегии (известными Пушкину) были привлечены документы канцелярии вице-президента Военной коллегии генерал-аншефа Г.А. Потемкина, касающиеся подавления восстания в казачьих областях Дона и Поволжья. Из хранящихся в РГИА материалов канцелярии генерал-прокурора Сената князя А.А. Вяземского были взяты его донесения о производстве суда над Пугачевым и его сподвижниками, их казни. Значительное место в комментариях уделено документам, выявленным в архивах Оренбурга и Казани, ревизским переписям населения и исповедным книгам прихожан местных церквей, содержащим сведения о персонажах пушкинских произведений, а также о собеседниках поэта в дни его «пугачевской» поездки осенью 1833 г. по Поволжью и Оренбургскому краю. Само собою разумеется, что объектом комментирования стали рукописи Пушкина, хранящиеся в его личном фонде в рукописном отделе Пушкинского Дома.

Комментирование заключалось во фронтальном сопоставлении текстов Пушкина, строка за строкой, со всеми использованными им историческими источниками. Источниковедческим анализом устанавливались происхождение каждого источника, его назначение и содержание, степень достоверности, а также откуда он был заимствован Пушкиным. Отмечалось при комментировании и то, насколько точно и полно учел он в своем тексте содержание источника, как устанавливал истинность того или иного свидетельства путем критического сопоставления с параллельными известиями других источников. Обращено особое внимание на документы, вызвавшие у Пушкина наибольший интерес, например донесения крупных военачальников и администраторов с обобщенной характеристикой событий, их военной и политической оценкой. Столь же заинтересованно относился поэт к живым свидетельствам участников Пугачевского восстания и его очевидцев, протоколам допросов пленных пугачевцев, случайных попутчиков, перебежчиков и лазутчиков, показания которых изображали внутреннюю жизнь повстанческого лагеря. В комментариях нашли освещение и прочие источниковедческие и текстологические сюжеты, связанные с изучением «Истории Пугачевского бунта» и других трудов Пушкина по этой теме. Многообразие задач, поставленных и решаемых в комментариях, не могло не сказаться на их физическом объеме: они насчитывают до 600 страниц машинописи.

Может быть, чтобы читателю стало понятнее, приведете какие-либо факты, события и обозначите направление комментариев?

–Возьмем фрагмент текста Пушкина из восьмой главы «Истории Пугачевского бунта», относящийся к аресту и конвоированию Пугачева. Он открывается кратким рассказом о событиях, связанных с привозом Пугачева в Яицкий городок, где он был доставлен в секретную следственную комиссию к гвардии капитан-поручику С.И. Маврину. Источником приведенных в этом фрагменте сведений является рукописная хроника П.И. Рычкова, где содержится подробный рассказ об упомянутых событиях. Сам Рычков не был их очевидцем: он вносил в свою хронику те известия о них, которые содержались в получаемых в Оренбурге письмах от некоего капитана, служившего в Яицком городке. По нашему предположению, информатором Рычкова мог быть капитан Андрей Прохорович Крылов, автор описания обороны от пугачевских отрядов крепости в этом городке в январе–апреле 1774 г., отец поэта-баснописца И.А. Крылова. Данное описание было известно Пушкину по анонимной публикации в журнале «Сын Отечества» за 1824 г. и высоко оценено им. Известно, что капитан Крылов сотрудничал с Мавриным по дознаниям в секретной комиссии над пленными повстанцами и, несомненно, мог участвовать в следствии над Пугачевым.

Теперь обратимся к рассмотрению того, как отображены в текстах Пушкина и Рычкова конкретные события. То, что лаконично сказано Пушкиным о явившихся в Яицкий городок казаках с известием о предстоящем привозе сюда арестованного ими Пугачева, с большими подробностями изложено в хронике Рычкова, где сообщается, что с этим известием приехали два казака, хотевшие получить заверение в том, что выдача ими Пугачева будет принята во искупление их вины за участие в восстании. Рычков не назвал имен казаков (видимо, не знал), но из документов известно, что то были главари противопугачевского заговора И.А. Творогов и Ф.Ф. Чумаков. В РГАДА хранится протокол их показаний на допросе в секретной комиссии (они были допрошены Мавриным 14 сентября 1774 г., сразу же по их приезде в Яицкий городок). Казаки рассказали об участии в восстании, о том, как пришли к намерению арестовать и выдать Пугачева, привлекли к себе до тридцати сторонников и как осуществили свой замысел.

Что касается рассказа о публичном представлении плененного Пугачева на площади в Яицком городке казакам, бывшим пугачевцам, то на неточности в хронике П.И. Рычкова (а соответственно и в тексте Пушкина) указывает рапорт Маврина к П.С. Потемкину от 16 сентября 1774 г. Прежде всего, Маврин, вопреки Рычкову, пишет не об одной такой встрече, а о двух, 15 и 16 сентября. Неверно также высказывание Рычкова о том, что казаки при встрече были безмолвны и Пугачев говорил им, что они сами виноваты в нынешнем их несчастии, уличал в том, что накануне мятежа они в течение нескольких дней настойчиво уговаривали его принять имя и титул «Петра Третьего» и стать их предводителем, на что он вынужден был согласиться. Как пишет Пушкин, в ответ на эти упреки казаки, признав свою вину, «потупили глаза свою в землю». Но судя по рапорту Маврина, бывшие сообщники Пугачева громко кричали и честили его совсем «не по-царски», а как повелось в простонародье. И Маврину даже пришлось вмешаться, чтобы остановить перебранку и с трудом утихомирить казаков.

– А какие коллизии, связанные с допросами Пугачева, нуждались в комментировании?

– Сведения, приведенные в тексте Пушкина о допросе Пугачева в секретной комиссии, тоже взяты из хроники Рычкова. Между ними есть отдельные отличия, причем не только литературные, но и фактологические. Так, Пушкин не привел упоминаемые в хронике Рычкова подробности допроса Пугачева в секретной комиссии, где на первый вопрос Маврина к самозванцу: «кто он таков?», тот ответил «без всякого запинания, что он – донской казак Емельян Иванов сын Пугачев», а на вопрос: «с чего он отважился принять на себя высочайшее звание?», Пугачев дал «отзыв, всем таким злодеям свойственный», заявив, что так-де было угодно «Богу, изволившу наказать Россию чрез его окаянство».

Уникальные данные о следствии над Пугачевым в Яицком городке содержатся в хранящихся в РГАДА донесениях и письмах Маврина, большая часть которых пока еще не опубликована. При допросе, состоявшемся 15 сентября и проходившем без составления протокола, Маврин был поражен бодростью и самообладанием Пугачева, о чем сообщает в рапорте генералу Потемкину. Кстати, А.С. Пушкин отмечал «умеренность и благоразумие» Маврина, которые помогли тому взвешенно, без крайностей подойти к оценке личности Пугачева, увидеть его незаурядность, способность возглавить мощное народное движение. Правда, к подобной оценке Маврин пришел при личном общении с Пугачевым во время допросов, а до того воспринимал предводителя бунтарей с язвительной иронией. В своем рапорте Маврин кратко приводит показание Пугачева о побеге из казанского тюремного острога в мае 1773 г., об уходе на Яик, где в сговоре с сообщниками, яицкими казаками, самозванно принял на себя титул и имя «императора Петра Третьего» и в середине сентября того года стал предводителем народного бунта. На допросе были затронуты и более значимые вопросы, например о предполагаемом плане похода повстанческого войска на Москву («идти в Москву… видов не имел… Да и на что-де мне? Я и так столько людей имел, сколько для меня потребно, только люд нерегулярной»). Окажись этот документ в руках Пушкина, он наверняка не прошел бы мимо приведенных в нем откровенных, содержательных и красноречивых высказываний Пугачева и ввел бы их в свою книгу, как непременно использовал бы и протокол допроса от 16 сентября. Один из экземпляров этого протокола хранится среди документов личного архива Маврина в РГАДА. Воспринимается он как своеобразные «мемуары» Пугачева, записанные с его слов. При допросе Емельян Иванович привел биографические данные о себе, перечислил ближайших родственников, рассказал о службе в Донском казачьем войске, участии в Семилетней (1756–1763 гг.) и русско-турецкой (1768–1774 гг.) войнах. Поведал Пугачев и о том, как, самовольно оставив казачью службу, в поисках лучшей доли скитался в 1771–1772 гг. по Дону, Украине, в южных российских губерниях, Поволжье и Заволжье; подвергался арестам и заключался в тюрьму, но каждый раз бежал, обретая свободу. В показаниях Пугачева подробно изложена история подготовки им и его сообщниками казачьего восстания, начавшегося в середине сентября 1773 г. под Яицким городком и привлекшего различные слои населения юго-востока России. Освещая события восстания, Пугачев основное внимание сосредоточил на рассказе о боевых действиях главной его «армии» против правительственных войск.

– Создается впечатление, что показания Пугачева на допросах в Яицком городке у Маврина представляются Вам более откровенными и достоверными, нежели те, что были даны на последующих этапах следствия (в Симбирске и Москве)?

– Да, так оно и есть, и особенно отчетливо устанавливается при рассмотрении итогов симбирского следствия, проведенного генералом П.С. Потемкиным. Известно, что тот, ознакомившись с присланным ему из Яицкого городка протоколом допроса Пугачева, результатами следствия остался недоволен. В донесении Екатерине II он сообщил, что Пугачев при допросе у Маврина «не открыл совершенной истины». Однако этот упрек в адрес Маврина, будто бы неумело проведшего следствие, совершенно несправедлив. Когда же самому Потемкину представилась возможность продемонстрировать свой опыт в новом следствии над Пугачевым, доставленным конвойной командой А.В. Суворова 1 октября 1774 г. в Симбирск, заставить подследственного дать откровенные и полные показания о происхождении его самозванства, тайных наставниках и покровителях, задача эта оказалась ему не по плечу: он не только не достиг «совершенной истины», но остался вдали от нее. Следует сказать, что по информационному потенциалу потемкинский допрос значительно ниже проведенного Мавриным, а по некоторым показаниям и ничтожен.

Пушкину протокол показаний Пугачева на допросе в Симбирске был недоступен, не были известны ему и другие документы, касающиеся этого следствия. Несколько десятилетий спустя к данным материалам обратился замечательный мастер русской прозы В.Г. Короленко, собиравший в начале XX в. источники для исторического романа «Набеглый царь» о Пугачеве. Ознакомившись с опубликованным в 1858 г. в одном из журналов протоколом симбирского допроса, Короленко был разочарован его содержанием, негативно отозвался о методах следствия и все вымученные Потемкиным у подследственного истязаниями сведения назвал «суздальской мазней застеночных протоколов».

Тем не менее источниковедческое исследование этого документа позволило установить, что в его содержании наряду с большим числом измышлений и полуправд встречаются отдельные вполне достоверные показания, подтверждаемые параллельными свидетельствами других источников, как правительственного, так и повстанческого происхождения. Этот вопрос подробно изложен мною в книге «Следствие и суд над Пугачевым и его сподвижниками».

– А как вы оцениваете научную сторону «Истории Пугачевского бунта», в том числе степень ее достоверности?

– Научное значение «Истории Пугачевского бунта» определяется тем, что книга эта была первым в отечественной историографии исследованием, посвященным истории Пугачевского восстания. В соответствии с замыслом книги Пушкин, по собственным словам, «старался… исследовать военные тогдашние действия и думал только о ясном их изложении». И поэт, опираясь на массив документальных источников, извлеченных из архива военного ведомства, успешно решил эту научную задачу. Имеется и другая авторская характеристика рукописи, изложенная Пушкиным в черновике письма, адресованного А.Х. Бенкендорфу, но предназначавшегося Николаю I, поскольку царем решался вопрос об издании книги: «Не знаю, можно ли мне будет ее напечатать, по крайней мере я по совести исполнил долг историка: изыскивал истину с усердием и излагал ее без криводушия, не стараясь льстить ни силе, ни модному образу мыслей».

Известно, что Н.В. Гоголь, В.А. Жуковский, П.А. Вяземский, И.И. Дмитриев, В.Г. Белинский, историки М.П. Погодин и А.И. Тургенев высоко оценили научные и художественные достоинства этого пушкинского произведения. Не упоминая об отзывах последующих литературоведов, скажу, что научная сторона книги Пушкина признана такими выдающимися историками XX в., как М.Н. Покровский, Е.В. Тарле, Б.Д. Греков, Л.В. Черепнин.

Можно также сказать, что «История Пугачевского бунта» в основном достоверна по фактам, наблюдениям и выводам во всех тех случаях, когда Пушкин опирался на бесспорно достоверные документы или на истину, установленную путем критического анализа источников. Встречаются в книге отдельные ошибки, неточности и пробелы в изложении событий. Объясняются эти изъяны тем, что либо в руках у Пушкина не оказалось соответствующих источников, либо он без должной критики использовал неверные свидетельства источников или измышлений из сочинений некоторых предшественников (большей частью иностранных авторов). Но главное – талант гения позволил ему в ряде случаев реконструировать отдельные факты, не погрешив против истины.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.