29 марта 2024, пятница, 18:08
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

13 февраля 2007, 06:00

Польские радикалы у власти

Московский Центр Карнеги

В 2005 году президентские и парламентские выборы в Польше привели к победе Леха Качиньского и консервативной партии «Право и справедливость». Так, после серии поражений, неудач и скандалов, длившейся на протяжении более десяти лет, радикальные силы все-таки смогли одержать победу. «Полит.ру» публикует статью Александра Смоляра «Польские радикалы у власти», в которой автор предлагает свое объяснение сложившейся ситуации, а также дает прогноз будущего политического, экономического, общественного развития Польши и ее места в мире. Статья опубликована в последнем номере журнала «Pro et Contra» (2006. № 5-6), издаваемого Московским Центром Карнеги.

Данная публикация представляет собой переработанный вариант статьи Александра Смоляра (Aleksander Smolar) «Radykałowie u władzy» из сборника «Какая Польша? Чья Польша?» (Jaka Polska? Czyja Polska? Diagnozy i dyskusje / Pod. red. Piotra Kosiewskiego. Warszawa: Fundacja im. Stefana Batorego, 2006). Публикуется с любезного разрешения Фонда Стефана Батория.

Основные политические течения в Польше
После краха коммунистического режима в Польше удалось провести ряд серьезных преобразований в политической, экономической и социальной сферах. Для многих постсоветских стран польский опыт послужил примером мирного переходного периода. Единственным слабым звеном оказалось формирование системы политических партий, которая и по сей день оставляет желать лучшего. В самом начале преобразований, после 1989 года, на политическом поле доминировал один блок (созданный вокруг движения «Солидарность» в значительной степени при участии профсоюзных активистов этого движения), который включал в себя множество разнообразных политических течений: от левых социалистов до консервативных, католических, националистически настроенных групп. Это мощное политическое объединение, одержавшее победу на выборах 4 июня 1989-го, самим фактом своего существования вызвало стагнацию в коммунистическом блоке, состоявшем из членов бывшей Польской объединенной рабочей партии (ПОРП), преемницей которой стала Социал-демократия Республики Польша (СДРП). Движение «Солидарность» достаточно быстро распалось вследствие внутренних конфликтов и противоречий, возникших из-за трудностей переходного периода. В результате образовалось большое число партий, которые впоследствии меняли свой характер, состав и название. Во время последних выборов осенью 2005 года на политической сцене самыми влиятельными оказались две партии, которые ведут свое происхождение от антикоммунистической оппозиции и «Солидарности»: «Право и справедливость» (ПиС) братьев Качиньских (в настоящее время Лех Качиньский — президент Польши, а Ярослав — премьер-министр) и «Гражданская платформа» (ГП), лидеры которой Дональд Туск и Ян Рокита. ПиС — консервативная партия власти, в которой очень сильны элементы популизма и национализма. ГП — партия либерально-консервативной направленности. Партия братьев Качиньских вместе с двумя другими небольшими партиями — популистской «Самообороной» и правой националистской, католической «Лигой польских семей» — составляет правящую коалицию Польши. Левое крыло представляет Союз левых демократов (СЛД), который вырос из ПОРП. По сравнению с прошлыми выборами, на которых СЛД получил 40 проц. голосов, на этот раз за него проголосовали лишь 10 проц. избирателей. Таким образом, расстановка политических сил в Польше характеризуется нестабильностью и своего рода асимметрией.
Поскольку за последние 17 лет названия политических партий довольно часто менялись, в статье они почти не упоминаются. Гораздо важнее понять различие между двумя основными политическими и интеллектуальными течениями в Польше. Одно из течений включает в себя радикальные, псевдореволюционные партии, в современной политической жизни представленные партией братьев Качиньских. Эти партии стремятся нарушить непрерывность политического процесса и как можно скорее избавиться от всего, что унаследовано от коммунистического прошлого. Другое течение — умеренные партии, которым свойствен прагматизм и которые ставят себе целью мирное преобразование Польши путем достижения консенсуса.

Хотя мало кто предсказывал, что выборы 2005 года приведут к доминированию радикальных сил (см. выше подверстку о раскладе сил в польской политике) в польской политике, едва ли можно назвать подобное развитие событий случайным. Этому способствовал ряд факторов. Но для понимания современной ситуации следует прежде всего обратиться к периоду до 1989 года, к конфликтам того времени и дебатам о стратегии перемен. И ко времени самих перемен.

Начнем с вопроса, который позволит выявить смысл и значимость прошлогодней победы партии братьев Качиньских: почему в 1990-е польские радикалы проиграли сражение за модель трансформации страны? Фактически они пришли к власти уже после ее завершения. В Польше уже давно свобода, демократия, гарантии прав человека, рыночная экономика, политический и информационный плюрализм. Страна явно тяготеет к Западу. Многое можно критиковать, но одно остается неизменным: фундамент для Новой Польши, и причем солидный, был заложен уже давно! И сделали это умеренные противники радикалов.

До нынешнего прихода к власти радикалы управляли страной менее полугода — в 1992 году, когда премьер-министром Польши был Ян Ольшевский. В общественном сознании сохранилась память о грубых попытках люстрации: многих лидеров Польши, включая Леха Валенсу, публично обвинили в том, что они являлись агентами тайной полиции; в печати были опубликованы десятки имен из числа руководителей страны. В результате парламент проголосовал за отставку правительства Ольшевского. С победой братьев Качиньских радикалы пришли к власти по-настоящему.

Напрашивается следующий вопрос: что же произошло, если после серии неудач и поражений они все-таки смогли одержать победу? И последний вопрос, на который мы постараемся дать ответ: какой проект политического, экономического, общественного устройства, какое место Польши в мире они обещают?

 

Соглашение «круглого стола» и польская трансформация

Переход от однопартийной системы к демократической произошел в Польше мирным путем. Ключевым событием, которое сделало возможным подобный мирный переход, стал «круглый стол» — переговоры между властью и представителями движения «Солидарность», начавшиеся в феврале 1989-го. Польша стала первой страной социалистического блока, приступившей к осуществлению мирного «демонтажа» советской системы. В результате не вполне демократических выборов [1], состоявшихся в июне 1989 года, было сформировано правительство; его возглавило движение «Солидарность», незадолго до того получившее законный статус. Следствием этого стала радикальная трансформация политических институтов и органов местного самоуправления.

На смену погрязшей в хаосе и гиперинфляции централизованной плановой экономике приходила рыночная. Новая система возникала в условиях усиливавшегося экономического кризиса, политического хаоса, дезинтеграции центральных и региональных институтов. Параллельно наблюдались резкое падение реальных доходов, стремительный рост безработицы, возникновение нового общественного неравенства и растущее чувство угрозы и опасности. Следствием нараставшего напряжения стало разрушение политического консенсуса, который поначалу объединил — в вопросе о реформах — победившую «Солидарность» с силами коммунистического режима, вынужденными занять оборону. Сложившаяся ситуация радикальным образом поделила лагерь «Солидарности».

Формировавшееся правое крыло «Солидарности», члены которого вскоре начали выступать против выбранного курса перемен, выдвигало обвинения в адрес «круглого стола» (этот термин «правый» употреблен здесь в смысле непримиримости к какому бы то ни было «сожительству» с бывшими коммунистами; польские правые представлены главным образом консервативными католическими и националистическими силами). Одни видели в нем заговор элит, другие — близость и крепнувшую общность интересов членов ПОРП и леволиберальной части «Солидарности». Отвергая подобную интерпретацию «круглого стола», я готов согласиться с тем, что взаимное признание сторон — участников переговоров сыграло важную роль в выборе модели трансформации. Оно позволило достичь значительных успехов, но в то же время стало причиной многих существенных слабостей польских реформ.

Во всех случаях перехода от диктатуры к демократии путем мирных переговоров договор заключают умеренные правящие силы и демократическая оппозиция, те, кто — по обе стороны баррикад — в состоянии отказаться от стратегии конфронтации, от принципа «чем хуже, тем лучше». Элементом соглашения всегда является маргинализация наиболее радикальных группировок в собственном лагере. Так было и в Польше. Радикалы с обеих сторон стали политическими маргиналами.

Важным аспектом взаимного признания (опять-таки как обычно бывает при передаче власти путем переговоров) была гарантия безопасности бывшим сотрудникам тоталитарного режима, отказавшимся от прежних взглядов. Подобная гарантия предусматривала, что их не будут преследовать за грехи «партийного прошлого» и лишать имущества, хотя это в значительной мере дискриминировало демократические партии. Еще одним следствием стало негативное отношение к чисткам и люстрациям, то есть к систематическому и узаконенному отстранению первых лиц бывшего режима и их агентов от должностей во властных структурах, — в отличие от того, как это произошло, например, в бывшей ГДР или Чехии. Многие влиятельные польские политики считали, что те, кто добровольно сдал полномочия, не должны подвергаться преследованиям.

На выбор, сделанный элитой «Солидарности», в чьи руки переходили бразды правления, повлияло и твердое представление о том, какие именно из стоявших перед Польшей проблем следует решать в первую очередь. Члены умеренного крыла говорили о будущем, о необходимости реформ, о проблемах управления государством, о борьбе за место Польши в Европе и мире, об обеспечении ее безопасности, — а не о прошлом. Проблемы, унаследованные от прошлого, должны были утратить актуальность в результате проведения реформ в области экономики, политики, управления и общественной жизни.

Самым значительным следствием договоренности, достигнутой в ходе «круглого стола», можно считать соглашение о смене государственного строя. Посткоммунистические левые силы, возникшие на обломках ПОРП, нередко позволяли себе чрезвычайно грубые критические высказывания в адрес своих противников, но никогда не подвергали сомнению основные — демократические и либеральные — положения принятого курса перемен. С другой стороны, умеренные силы неизменно подтверждали, что деятели предшествовавшего режима могут на равных участвовать в политической, экономической и общественной жизни. На деле это зачастую фактически обеспечивало им привилегированное положение, поскольку по сравнению со своими соперниками, в чьих руках оказалась власть, они обладали известными преимуществами — с точки зрения профессиональной биографии, социальных контактов, квалификации и положения в обществе. Прежние знакомства и связи облегчали им продвижение по карьерной лестнице или, по меньшей мере, сохранение привилегированных позиций.

 

Трансформация глазами радикалов

У радикалов с самого начала были иные приоритеты, нежели у представителей умеренного крыла, и иное видение перемен, необходимых для успеха польской революции. Условием развития по-настоящему демократического государства, рыночной экономики и налаживания отношений с Западом для них было уничтожение следов коммунистического господства и сведение счетов с прошлым. Одни осуждали «круглый стол» (например, бывший премьер Ян Ольшевский), другие (сегодняшние премьер и президент Ярослав и Лех Качиньские) признавали, что он открыл перед страной новые перспективы, но считали, что договоренности следовало расторгнуть, когда рушилось советское господство в регионе; по их мнению, не следовало соблюдать условия соглашений, подписанных неравными сторонами. Отстранение от власти представителей прежнего руководства и лиц, подозреваемых в пособничестве режиму, должно было стать непременным условием радикального переустройства страны.

Через пару лет Ярослав Качиньский рассуждал о том, чтò нужно было сделать осенью 1989 года: «Следовало перейти в наступление и добить коммунизм в Польше. Это неизбежно приводило к необходимости скорейшей окончательной отмены договоренностей «круглого стола». Надо было приступить к решительным действиям, запретить деятельность ПОРП и взять власть над аппаратом принуждения в свои руки, арестовать руководителей органов безопасности и партийных деятелей, опечатать архив Центрального Комитета, МВД и Министерства национальной безопасности. Необходимо было без промедления остановить процесс адаптации номенклатуры и приступить к возвращению награбленного имущества» [2].

Для радикалов остатки коммунизма были источником как внешней, так и внутренней угрозы: несмотря на распад СССР, создававшиеся десятилетиями связи не были разорваны. Они приобрели, по мнению радикально настроенной части «Солидарности», скрытые, зачастую криминальные формы и представляли прямую угрозу демократическим переменам и государственному суверенитету. Радикалы раньше, чем представители умеренного течения, заговорили о необходимости вступления в НАТО, видя в этом защиту от Востока.

В ситуации, возникшей после подписания соглашения «круглого стола», стали слышны мнения тех, кто, подобно Ольшевскому, считал, что, «может статься, мы являемся свидетелями не окончательного поражения коммунизма, а лишь его очередного кризиса» [3]. Полугодом раньше Ольшевский высказывался в том же духе, выступая в Сейме: «Сегодня народ ждет от нас ответа, решительного ответа на вопрос: когда же наконец Польша избавится от коммунизма? Мне бы очень хотелось, чтобы утверждение Высоким Сеймом предложенного мною состава правительства означало начало конца коммунизма в нашей стране» [4].

Эти слова прозвучали спустя два с половиной года после выборов 4 июня 1989-го, после крушения мира диктатуры, после проведения радикальных рыночных реформ. Это было, разумеется, после падения Берлинской стены, развала Советского Союза и окончания холодной войны!

Оценка радикалов остается неизменно жесткой. В июне 2006 года Ярослав Качиньский заявил на съезде своей партии: «В Польше было построено посткоммунистическое государство классического образца, можно сказать, что был создан посткоммунистический монстр. Монстр, в котором общественными привилегиями обладает номенклатура, которая быстро преобразовала их в преимущества политического характера, в средство возвращения отобранной власти...» [5].

Сведение счетов с прошлым, по замыслу радикалов, должно было предотвратить возникновение опасного симбиоза коммунизма и капитализма, демократии и посткоммунистической мафии. В последние годы такие понятия, как «сговор» и «мафиозные структуры» доминируют в речи представителей партии братьев Качиньских. В этих выражениях они описывают политическую жизнь Польши, в которой, по их мнению, главные роли достались бывшим сотрудникам госаппарата, агентам спецслужб, обычным гангстерам и «паре сотен» представителей интеллектуальной и артистической «лже-элиты», отстаивающей враждебные, антипольские интересы. Радикалы всё меньше говорят о наследии ПНР и всё больше об  ответственности тех, кто правил Польшей после 1989-го. С целью обнародовать правду о последних 16 годах постоянно формируются всевозможные специальные парламентские комиссии. Недавно была также создана специальная антикоррупционная полиция.

Для радикалов важным аргументом в пользу решительной декоммунизации и люстраций были соображения морали и стремление к справедливости. Чтобы провести черту между прошлым и настоящим, нужно было восстановить традиционную систему ценностей, отделить правду от лжи, разобраться, где добро, а где зло. Необходимость проведения нравственного и правового суда над прошлым, по мнению радикалов, объясняется еще и политическими причинами. И этот аргумент для наших рассуждений является ключевым. Радикалы считали, что общество может смириться с высокой ценой реформ — безработицей, ростом нищеты и социального неравенства, общим ощущением нестабильности и утратой ориентиров в мире новых правил и институтов — только в том случае, если реформы будут встроены в более широкий контекст восстановления справедливости.

Недавно Ярослав Качиньский вспоминал, что в начале 1990-х в либеральной среде многие испытывали искушение прибегнуть к жестким методам для осуществления модернизации экономики. Это действительно так. Достаточно вспомнить Стефана Киселевского, писателя и журналиста, одного из ведущих либералов того времени, который был уверен, что невозможно обойтись без антисоциалистической диктатуры, которая «за уши затащит народ» в капитализм. Подобные суждения, в более мягкой форме, можно найти в многочисленных высказываниях либеральных политиков времен оппозиции в 1980-х годах и начале  990-х.

Концепция Ярослава Качиньского была в корне иной: «Создавая «Соглашение Центр» (предыдущая партия братьев Качиньских, основанная ими в 1990 году и имевшая значительное влияние в начале 1990-х), мы исходили из следующего представления о состоянии общества: людей не нужно успокаивать, поскольку это приводит к апатии, но им необходимо что-то дать, потому что они испытывают чувство огромного экономического и нравственного дискомфорта. Таким образом, с одной стороны, ...следует организовать широкое движение за реформы в области приватизации... А с другой стороны, сегодня нужно как можно быстрее предложить обществу что-либо из области морали, поскольку существует ряд неэкономических причин общественного разочарования и неудовлетворенности» [6].

Радикалы понимали, что в критический переходный период едва ли возможно улучшить условия жизни людей. Поэтому они обратились к истории, нравственности и справедливости, но прежде всего — к политике. Они верили, что именно здесь найдут способы компенсировать те крупные издержки, которые пришлось понести обществу.

 

Почему радикалы проиграли?

Радикалы проиграли битву за модель польской трансформации и оставались на политической обочине более 10 лет. Партия братьев Качиньских «Соглашение Центр» практически прекратила свое существование. Лех Качиньский ушел из политики. Его брат, идейный лидер лагеря радикалов, был к этому близок. Исчезли с политической сцены и другие представители радикального крыла начала 1990-х годов.

Почему они так долго оставались в тени? От ответа на этот вопрос зависит, по меньшей мере, частичное понимание механизмов возвращения на большую сцену партии братьев Качиньских в 2005-м.

Причиной их маргинализации было прежде всего несоответствие их идей и стратегии, и даже языка настроениям в обществе того времени. Ярослав Качиньский сам говорил об  этом в недавнем интервью: «В 1993 году мы провели социологическое исследование восприятия нашей программы обществом. Число тех, кто адекватно воспринимал наши взгляды, было ничтожно» [7].

Радикалы начинали понимать, что в политике им уже нет места. И не из-за преследований, о которых они столь охотно рассказывают сегодня, и не из-за дискриминации в СМИ. Основной причиной стало отсутствие общественной поддержки. Общество хотело покоя, боялось конфликтов, сведения счетов, столкновений. У людей и так хватало проблем.

В 1996-м Ярослав Качиньский выступил в прессе с публичной «исповедью». Он признал, что его объединение совершило несколько больших ошибок, а движение, одним из создателей которого он являлся, вышло из-под контроля своих лидеров: «Антиваршавские настроения выродились в провинциализм, враждебное отношение к элите и интеллигенции». Он выразил сожаление, что динамика событий подталкивала его единомышленников к антиевропейским идеям и настраивала против либеральных экономических реформ Лешека Бальцеровича [8].

Радикалы проиграли, поскольку, по существу, у них не было ни одного предложения, как решить экономические проблемы страны. Их стратегия неуклонно приводила к конфликтам, к срыву трансформации или, по крайней мере, к ее затягиванию. А тем временем то, что правым радикалам казалось невозможным без революционных политических изменений, «умеренные» смогли воплотить в жизнь. Они сумели обеспечить в стране ощущение безопасности по отношению к внешнему миру и осуществить внутреннюю трансформацию системы, в первую очередь экономическую, при сохранении общественного спокойствия.

Избрав путь мирных перемен и приложив значительные усилия для достижения внутреннего согласия, Польша обеспечила себе внешнюю безопасность и в корне изменила свое геополитическое положение благодаря сотрудничеству с НАТО, США и Европейским союзом. Если говорить о международном положении Польши и ее влиянии, то в начале текущего десятилетия она достигла максимума своих возможностей и обрела вес в мировых делах. Война в Ираке (противником которой я был и остаюсь) послужила, тем не менее, укреплению связей Польши с США и косвенным образом упрочила ее положение как в регионе, так и в Европе. Вступление в Евросоюз было осуществлением многовековой мечты о присоединении Польши к европейскому цивилизационному центру. Успехи в области переустройства общества и наступательная внешняя политика сделали из Польши не столько лидера в регионе (к чему необдуманно стремится часть ее политической элиты), сколько пример для подражания для многих стран бывшего соцлагеря. Роль польских политиков во время украинской «оранжевой революции» подтвердила разумность курса, проводимого с 1989 года, его дипломатическую гибкость, а также способность польского государства оказывать влияние на политику Евросоюза.

Кроме того, не оправдались опасения, что Польше не удастся, как говорил Ральф Дарендорф [9], пройти через «долину слез» трансформации, избежав политической радикализации. Считалось, что в противном случае Польше неминуемо грозил народный бунт. Почему эти предсказания оказались безосновательными? Ведь и в посткоммунистических странах, и на Западе многие обозреватели считали, что невозможно одновременно проводить рыночную реформу экономики и политическую демократизацию.

Ход рассуждений скептиков можно кратко изложить следующим образом: экономические преобразования несут с собой существенные издержки для больших социальных групп: безработицу, нищету и страх перед завтрашним днем. Ощутимых положительных изменений можно достичь лишь спустя длительный срок. В то же время демократия с самого начала предоставляет возможность самоорганизации тем, кому угрожает экономическая и социальная деградация. Они могут препятствовать переменам политическими методами, не говоря уже об угрозе стихийного народного сопротивления.

В такой ситуации, казалось бы, должно произойти столкновение демократического принципа равенства гражданских прав с силами рынка, способствующими сохранению неравенства и нарастанию чувства несправедливости. Причем социального взрыва можно было ожидать именно в Польше, где работники крупных предприятий, заплатившие самую высокую цену за модернизацию, — это те же, кто стоял у истоков «Солидарности» и непосредственно содействовал падению прежнего режима. Ощущение силы смешивалось у них с ощущением несправедливости — смесь на первый взгляд гремучая.

Приведем два пессимистических прогноза, сделанные в тот период. Известный американский социолог Адам Пшеворский писал в 1992 году: «Представляется вероятным циклический процесс, в котором периоды авторитарного правления будут сменяться непродолжительными периодами народовластия, экономическая неэффективность которого будет приводить к поражению демократического режима» [10]. Он также предсказывал, и был в этом не одинок, что Польша и другие страны региона присоединятся к отстающему с экономической точки зрения Третьему миру, а вовсе не к развитым странам со стабильной демократией [11]. Пшеворскому вторил британский философ Джон Грей, примерно в то же время написавший, что «человеческая и общественная цена перехода к рыночной экономике для большинства посткоммунистических стран настолько велика, что безумием было бы предполагать, будто такой переход может произойти в рамках либерально-демократических институтов» [12]. Грей признавал безусловный приоритет трансформации государства, установления порядка, воспитания уважения к праву и договору. В этом он не отличался от либералов того времени в самой Польше, которые с разной степенью откровенности заявляли о том, что не верят в возможность осуществления принципиальных изменений в рамках демократии. Либералы видели решение в технократической — с помощью рынка — или же силовой переориентации политики.

Радикалы стояли примерно на тех же позициях. Как недавно признался Ярослав Качиньский, одним из «оснований проводимой нами политики» было убеждение в «грядущей всеобщей забастовке» [13]. Однако от либералов их отличала уверенность в том, что противоречия между экономической и политической трансформацией можно преодолеть, если предложить обществу объединительную идею в виде радикальных политических мер, направленных против представителей прежнего режима.

Почему же вопреки прогнозам радикалов, многих либералов и многочисленных западных специалистов сторонники умеренного курса все-таки смогли осуществить задуманные реформы и довести польскую трансформацию до конца, причем мирным путем? Почему не произошло фатального столкновения логики рыночных изменений с логикой демократии? Назовем вкратце несколько разных по значению факторов.

  • Исходным капиталом реформаторов был упадок предшествующего режима. Обретение полной независимости от Советского Союза и быстрое формирование демократических институтов рождали чувство коллективного успеха у значительной части поляков, готовых дорого заплатить за перемены.

  • Успеху реформаторов во многом способствовал и падение веры в социализм, которая, согласно результатам исследований, в середине 1980-х была еще достаточно сильна. То, что «реальный социализм» себя скомпрометировал (применением насилия, бедностью, пустыми полками, гиперинфляцией) было на руку реформаторам. По существу, на протяжении всего десятилетия либерализм удерживал монополию на рынке идей. За пределами элиты он не вызывал энтузиазма, однако политические противники либералов не могли предложить ни одной достойной альтернативы.

  • Важным первоначальным капиталом, пусть и быстро растраченным из-за высокой цены трансформации и конфликтов в лагере «Солидарности», был авторитет ее самой и ее лидеров: Леха Валенсы, Тадеуша Мазовецкого, Яцека Куроня, Бронислава Геремека, Адама Михника.

  • Существенную стабилизирующую роль сыграл посткоммунистический Союз левых демократов, который отказался от господствовавшей в Польше коммунистической идеологии и поддержал политику коренных реформ. Выбрав демократию и свободный рынок, СЛД ограничил мобилизационные возможности противников реформ и сумел смягчить сопротивление тех групп, которые испытывали ностальгию по ПНР. За это, однако, пришлось дорого заплатить: данные группы поддержали курс реформ во многом оттого, что польская коммунистическая номенклатура, присоединившись к демократическому лагерю, не только не потеряла в статусе, но и упрочила свое благосостояние.

  • Значительную роль в ослаблении сопротивления и недовольства сыграл относительно низкий уровень общественных ожиданий. После краха «реального социализма» места утопическим мечтаниям уже не было. Люди воспринимали перемены с неохотой, злобой или надеждой, но чудес от власти не ждал никто.

  • Немаловажным фактором сохранения социальной и политической стабильности был страх перед насилием. Во всех странах бывшего соцлагеря, даже там, где цена, заплаченная за перемены, была выше, чем в Польше, все серьезные столкновения, восстания и гражданские войны возникли на почве национальных, этнических и религиозных конфликтов, а отнюдь не общественных или политических.

  • Важнейшим фактором, обеспечивавшим стабильность перемен в Польше, было институциональное «врастание» Польши в евро-атлантический мир. Надежда на «возвращение в Европу» влияла на общественное настроение и даже на мышление радикальных элит. Польские политики отдавали себе отчет в том, что, кроме собственного народа, у них есть еще и другие экзаменаторы: ЕС и правительство США, Всемирный банк и Международный валютный фонд, Европейский банк реконструкции и развития и Совет Европы. Для того чтобы Польшу приняли в элитарные клубы, нужно было стабилизировать деятельность рыночных и демократических институтов, соблюдать гражданские свободы и демонстрировать уважение к правилам тех международных организаций, в которые Польша стремилась вступить.

  • В 1989 году большинство поляков соглашались с Тадеушем Мазовецким, который заявил, что следует отказаться от любых «экспериментов» в пользу «испытанных на Западе рыночных институтов». Подражание Западу давало ощущение безопасности и склоняло людей к поддержке предлагаемых решений. Поляки хотели переориентировать свою страну с Востока на Запад и желали, чтобы она сама как можно быстрее стала Западом. Это во многом оправдывало перемены и способствовало стабилизации ситуации.
 

Реформы в политическом вакууме

Мы подошли к наиболее неоднозначным причинам успеха польской трансформации. Парадоксальным образом успеху реформ способствовали атомизация общества, отчуждение от государства и — шире — от публичной сферы. Это было наследие в первую очередь ПНР, но также и более далеких времен, когда шли войны и велась борьба за разделы Польши. Низкий уровень доверия у поляков, их слабая организованность по сравнению с другими европейскими государствами (что доказывают европейские сравнительные исследования 2002 года [14]) во многом стали причиной неспособности принимать коллективные решения, направленные против перемен.

В сочетании с чувством страха, которое испытывали люди, пребывавшие в постоянном поиске хлеба и работы, а также с ощущением, что нет никакой альтернативы новой демократии и рыночной экономике, это приводило к диффузии конфликтов и их частичной нейтрализации. Парадоксально, но демократические институты устояли именно потому, что наша демократия не справлялась со своей важнейшей функцией — представлять общественные интересы.

Еще одним фактором, способствовавшим процессу коренных изменений, была деполитизация процедуры принятия решений, неразвитость политической сферы. Проект реформ был принят не в результате широкого общественного обсуждения, согласования интересов различных социальных групп и конфронтации политических сил, а вследствие волюнтаристской политики отвечающих за модернизацию элит, которых консультировали западные специалисты. Несмотря на то что формально решения правительственные институты носили демократический характер, в реальности решения, исходившие от них, нередко принимались без учета общественного мнения и контроля со стороны политических сил. Деполитизация основополагающих политических решений проявлялась и в том, что любые принятые меры всегда объяснялись либо экономической необходимостью и железной «логикой развития», либо требованиями наших западных партнеров.

Таким образом, польская трансформация оказалась успешной не только из-за общего чувства радости от восстановления как индивидуальных, так и коллективных прав человека после краха советской системы, не только благодаря авторитету новых элит или преклонению перед Западом и зависимости от него, но также и в результате нейтрализации политического поля, атомизации, демобилизации и отчуждения общества. Констатировать этот факт малоприятно, но политика — не та область, где творят добро, а та, где пытаются найти путь наименьшего зла. Это, прежде всего, область выбора: какую цену для достижения поставленной цели вы готовы заплатить? И, как правило, чем значимее цель, тем выше цена. После 1989 года цель была грандиозна, а цена неизбежно высока. Сегодня среди многочисленных критиков III Речи Посполитой трудно найти тех, кто может адекватно соотнести цену, которую пришлось заплатить, с целями и результатами политики того времени.

 

Успех и цена

Польская трансформация была большим успехом со всех точек зрения: экономической, социальной, внутри- и внешнеполитической. Но в любом случае лишь сегодня, по прошествии 15 лет, можно по-настоящему оценить, чего стоили эти перемены и каковы их слабые стороны. Конечно, имели место и серьезные ошибки, и случаи злоупотребления властью. По сравнению с западными демократиями наше государство слабое и незрелое, а гражданское общество находится в зачаточном состоянии. О политическом классе лучше и не говорить. Коррупция, как и в большинстве слабых государств, приобретает угрожающие масштабы. Мы должны пройти долгий путь, прежде чем станем похожими на страны с более благополучной историей и более эффективным общественным устройством.

Несмотря на то что предложения радикалов относительно реструктуризации государства, экономики и общества несли в себе опасность, вопросы, которые они ставили, не были лишены оснований. Трансформация стала, по существу, как отмечал польский социолог Ежи Шацкий, «революцией формирующегося имущего класса» [15], практической реализацией известного призыва Франсуа Гизо: «Обогащайтесь!» (“Enrichissez-vous!”). Весьма любопытной иллюстрацией можно считать девиз первой приватизации: «Узнай силу своих денег!» или же лозунг предвыборной кампании умеренной партии «Демократический союз» (в которую входили все видные политики 1990-х): «Экономика прежде всего!». Они отчетливо показывали уязвимость и мыслительные горизонты элит периода трансформации.

Опросы того времени доказывали, что, согласно общественному мнению, перемены были на руку предпринимателям, верхушке «Солидарности», коммунистической номенклатуре и священнослужителям. В проигрыше оказались главным образом рабочие и крестьяне.

Реализованная индивидуалистская модель перемен — а была ли альтернатива? — способствовала разобщению народа, давала преимущества индивидуальной стратегии преодоления трудностей. Не было ни одного предложения — а могло ли быть? — по коллективному проекту модернизации и всенародного выхода из «реального социализма». В подобной ситуации неизменно должны были победить риторика ностальгии, обращения к безопасному прошлому с его относительным равенством (когда за все несло ответственность государство), а также, говоря словами Стивена Холмса, популистский «параноидальный нарратив»: «они» (власть имущие) «нас» предали, обокрали, лишили всего.

Риторика ностальгии способствовала двукратному возвращению во власть (в 1993 и в 2001 годах) посткоммунистических левых сил из СЛД. Риторика обвинений упрочила влияние таких популистских деятелей, как Стан Тыминьский (который до выдвижения своей кандидатуры на пост президента в 1990-м, был совершенно неизвестен широкой публике) и Анджей Леппер (лидер партии «Самооборона Республики Польша» и вице-премьер нынешнего правительства), а также сделала возможным приход к власти братьев Качиньских. В значительной степени этому помогло и то обстоятельство, что левые себя морально скомпрометировали, а партия братьев Качиньских прибегла к традиционной для левых критике либерализма.

 

Возвращение радикалов

Возрождение радикализма в последние годы можно связать в первую очередь с тем, что часть общества разочаровалась в переменах и демократии. Очередные (действительные либо сфабрикованные) разоблачения вызвали настоящую нравственную революцию среди значительной части граждан, окончательно разрушив тем самым имидж правящих левых. В глазах многих это послужило доказательством правоты радикалов, которые предложили полякам риторику борьбы за «право и справедливость» против «красных», погрязших в коррупции элит. Маргинальность прежних объединений Качиньских была воспринята как свидетельство их честности, несгибаемости, принципиальности.

Такого рода изменения происходили, как это ни парадоксально, параллельно с ростом положительной самооценки поляков. В 2005 году количество удовлетворенных своей жизнью достигло максимального показателя за последние десять с лишним лет [16]. Условия и качество жизни улучшились практически во всех социальных группах. Вопреки распространенному мнению, расслоение общества не усиливается. Слабеют опасения, связанные с возможной потерей работы. Идея европейской интеграции становится все более популярной. Польша перешагнула отметку в 50 проц. населения со средним достатком по стандартам ЕС.

Но если все так хорошо, то почему же все так плохо? Именно в то время, когда у Польши после ее вступления в Евросоюз появились все основания, чтобы праздновать столь значительное по своей важности событие (которое стало возможным благодаря усилиям и жертвам предыдущих 15 лет), начался период неуверенности и сомнений в правильности пути, избранного в 1989-м. Эти сомнения нашли выражение в том, что к власти пришли радикалы с их черным, катастрофическим видением Польши как «коммунистического монстра». Вероятно, положительные изменения в частной сфере сделали более острым восприятие того, что считалось злом в сфере публичной.

Уровень доверия по отношению к политикам, политическим партиям, правительству, парламенту и демократическим институтам стал снижаться уже в 1997 году. Ранее наша демократия пользовалась более широкой поддержкой: в 1992-м за нее высказывались 24 проц. граждан, а пять лет спустя — целых 60 процентов [17]. Однако атмосфера хаоса, сопровождавшая период с 1997 по 2001 год, когда правительство возглавлял премьер-министр Ежи Бузек, плохо продуманные и плохо распланированные во времени реформы, анархия в правящем лагере и постоянные скандалы — все это привело к тому, что число удовлетворенных демократическими переменами стало стремительно уменьшаться.

Наряду с недоверием к конкретным институтам и политическому классу до недавнего времени существовало убеждение, что демократия сама по себе представляет ценность. Но к концу 2005-го лишь 45 проц. опрошенных [18] видели в демократии оптимальный способ правления, в то время как 40 проц. считали, что власть в руках сильной личности предпочтительнее демократии [19]. Половина польских граждан разделяла мнение, что демократическое устройство не имеет никакого отношения к их собственной судьбе и устремлениям.

Эти данные позволяют понять, почему на выборах победили «Право и справедливость» братьев Качиньских и оппозиционная либерально-консервативная «Гражданская платформа» — партии, которые по-разному относились к экономическому либерализму, но одинаково радикально осуждали «прошедший период» польской демократии и заверяли в том, что улучшат государство, будут бороться с коррупцией и обеспечат торжество честности в общественной жизни.

Польша все еще бедная страна, но уже нет той пропасти, которая отделяла ее от высокоразвитых держав. Она идет тем же путем, что и они, и только от самих поляков зависит, куда и как быстро мы придем. Сегодня достижения последних 16 лет воспринимаются как очевидное прошлое, которое приняли и с которым смирились. Однако на первый план вышло разочарование, что «на этом все закончилось». Ведь демократия, Европа, рынок и НАТО, вместе взятые, не решают проблем безработицы и нищеты, слабого коррумпированного государства, различных проявлений несправедливости и социальных болезней — всего того, что сопутствует трансформации. Нечувствительность к проблемам времен коммунизма (о чем так долго говорили) привела — на фоне неудач польского правительства под руководством премьер-министра Лешека Миллера — к популярности радикалов. Ведь нравственная революция не вырастает из сопоставления выгод и затрат, из предварительной оценки того, окажется ли баланс положительным. Ее питают чувства несправедливости и обиды.

Риторика радикалов не содержала ответов на вопросы, которые могут возникнуть в будущем, она была лишь созвучна боли и обидам минувших лет. Радикализации способствовало бездушие технократического языка, безнаказанное обкрадывание государства как правыми, так и, в первую очередь, левыми. Ультраправые отвечали на это популистской демагогией и риторикой о необходимости возрождения национального единства, укрепления государства и выполнения обязательств по отношению к гражданам. Они говорили, что нужно реабилитировать политику и уделять внимание патриотическому воспитанию, которое вернет людям чувство собственного достоинства и гордости за свою страну.

 

Заключение

Смена власти в результате выборов осенью 2005 года завершает важный этап в развитии польского государства. Закончилось переустройство системы.

Происходящие в Польше политические изменения привели к совершенно иному восприятию ее за границей. Раньше Польшу считали лидером перемен и ставили в пример другим странам. Теперь она служит примером скорее негативным. Анализируя высказывания политиков из правящего лагеря, которые оправдывают смертную казнь, демонстрируют полное неуважение к сексуальным меньшинствам, а также на основании других проявлений нетерпимости можно заключить, что демократия под угрозой. Сейчас больше говорится, чем делается. Несомненно, идеал порядка, которым руководствуются представители нынешней власти, очень далек от либерально-демократического устройства. Они выступают за демократию, в которой правящее большинство значительно меньше ограничено в своих действиях либеральными институтами, отстаивающими права человека и меньшинств, чем это должно быть в соответствии с западными стандартами. Правящие партии неоднократно вступали в конфликт с такими институтами, как Конституционный суд, независимый Центральный банк, ставили под угрозу независимость и авторитет наиболее видных правозащитников, ученых, журналистов, интеллектуалов, врачей. Вместе с тем до настоящего времени радикалы всегда уступали, как только встречали сопротивление извне или сталкивались с резким осуждением со стороны общественности. Часто можно слышать рассуждения, в которых преувеличивается угроза, нависшая над демократией, главенством права и рыночной экономикой, и при этом используется риторика, свойственная тем, кто ныне правит Польшей.

Приход радикалов к власти во многом был делом случая. Этому способствовали окончательная компрометация партии левых, распад и исчезновение с политической сцены партии умеренных, а также оппортунизм и радикализация либералов из «Гражданской платформы». Однако важно не упустить из виду и то, что это было отдаленное следствие трансформации. Это был счет, выставленный польской «перестройке» той частью общества (к ней относятся старшее поколение, малообразованная часть населения, жители сел и небольших провинциальных городков), которая понесла наиболее серьезный урон и которая менее других была готова к свободе.

Принимая во внимание последнее, можно говорить об  угрозе подобных процессов и для других посткоммунистических стран. И это не только гипотеза. По сути, схожие процессы идут сейчас в Словакии (см. ниже подверстку «Что общего между процессами в Польше и Словакии?»), хотя там победили популисты левого толка. За последние восемь лет пребывания у власти действительно демократических сил страна добилась прекрасных, заслуживших всеобщее одобрение результатов. Словакия стала одной из первых стран Центральной и Восточной Европы, где произошли серьезные изменения. Однако сегодня ею правит не менее непредсказуемая коалиция, чем в Польше: премьером является Роберт Фико — лидер левопопулистской партии «Смер», в коалицию входят националистическая Словацкая национальная партия (SNS) во главе с Яном Слоте, который стал известен благодаря своим чрезвычайно резким антивенгерским и антицыганским высказываниям, а также партия Владимира Мечьяра — премьера в 1994—1998 годах, при котором Словакия подвергалась жесткой критике и изоляции со стороны Европейского союза и НАТО за несоблюдение стандартов демократии.

Что общего между процессами в Польше и Словакии?

1. И в той, и в другой стране происходящие политические изменения вызваны усталостью, разочарованием, страхами, возникшими в результате долгого процесса перемен, который потребовал от нации больших затрат. Очевидных успехов трансформации оказалось недостаточно.
2. В обеих странах партии, которые непосредственно осуществляли проект национального переустройства, изжили себя. Потеря ими влияния, а также слабость государства и общественных механизмов контроля привели к расцвету коррупции. Следствием этого стала своего рода нравственная революция в определенной части общества: разочарованные и потерявшие интерес к переменам люди полностью разделяли радикальную риторику популистских демагогов, направленную против элит. Харизматические лидеры пробуждали в этой аудитории чувство причастности к немногочисленной группе граждан, обеспокоенных сложившимся положением дел.
3. Процессы горизонтальной интеграции общества при помощи развитой системы демократических партий, объединений и неправительственных организаций, которые свойственны странам с сильной демократией, в Польше и Словакии были незначительны. Это послужило соблазном к созданию вертикальной интеграции, присущей популизму, и одновременно включило ее механизмы, а именно выстраивание непосредственных связей между харизматическими лидерами и массами. В условиях нестабильности демократических процедур и институтов это ненадежный и, как правило, недолговечный, но вместе с тем мощный механизм вовлечения пассивных масс в политический процесс.
4. Фактором, который парадоксальным образом способствовал возникновению сегодняшней популистской угрозы, стал Европейский союз. В подготовительный период Брюссель осуществлял жесткий контроль за странами, стремившимися вступить в ЕС. Возможность их вхождения в Евросоюз определялись четкими политическими и экономическими условиями (Копенгагенские критерии). Именно по этой причине в 1990-е годы Словакии пришлось ждать несколько лет, прежде чем она смогла встать в один ряд с другими странами-кандидатами. Это касалось и членства в НАТО. Ведь управляемая в те годы авторитарным политиком Владимиром Мечьяром, Словакия не отвечала требованиям, выдвигаемым как ЕС, так и НАТО.
Однако ситуация изменилась, как только бывшие соцстраны, в том числе Польша и Словакия, вступили в Европейский союз: у ЕС больше не было инструментов, с помощью которых он мог бы контролировать страны, ставшие его полноправными членами. Это стало очевидным уже в начале нынешнего десятилетия, когда в австрийский парламент прошла ультраправая, популистская партия Йорга Хайдера. Новые радикальные элиты осознают это в полной мере. Они также понимают, — и в этом вершина парадокса — что Евросоюз фактически придает их власти стабильность. Например, Польша будет получать от ЕС более 60 млрд. евро в течение ближайших шести лет. Этими средствами станут распоряжаться новые элиты, а следовательно, можно предположить, что если они проявят умеренность и умение разумно расходовать полученные средства, то смогут рассчитывать на дальнейшую поддержку общества. С другой стороны, вполне вероятно, что они будут добиваться нейтрализации общественного сопротивления не всегда адекватным, но до сих пор достаточно действенным методом, встраивая современные представления в традиционную систему ценностей, опирающуюся на понятия национализма, католицизма, общественной солидарности. Безусловно, это не единственная альтернатива, но на данном этапе даже решительные противники действующей власти не могут исключить такое развитие событий.
 

Примечания

[1] Выборы в Сенат Польши проходили демократическим путем, а в Сейм — нижнюю палату польского парламента — лишь 35 проц. депутатов были избраны в ходе подлинно демократических, конкурентных выборов; остальные 65 проц. были включены в состав нижней палаты списком, составленным ПОРП и двумя небольшими партиями-сателлитами.

[2] Czas na zmiany: Z Jarosławem Kaczyńskim rozmawiają M. Bichniewicz i P.M. Rudnicki. Warszawa, 1993. S. 26.

[3] ŁAW: Zwalczać aż do zwalczania całkowitego // Gazeta Wyborcza. 1991. 8 апр.

[4] Exposé premiera Jana Olszewskiego // Rzeczpospolita. 1991. 23 дек.

[5] Kaczyński J. Musimy przyspieszyć w Polsce // Gazeta Wyborcza. 2006. 5 июня.

[6] Nowa Polska czy jeszcze stara [Тереза Тораньска беседует с Ярославом Качиньским ] // T. Torańska. My. Warszawa, 1994. S. 110.

[7] O dwóch takich... Alfabet braci Kaczyńskich: Rozmawiali M. Karnowski i P. Zaremba. Kraków, 2006. S. 219.

[8] Rzeczpospolita. 1996. 26 февр.

[9] Dahrendorf R. Reflections on the Revolution in Europe. L.: Chatto & Windus, 1990.

[10] Przeworski A. Democracy and the Market: Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. N.Y.: Cambridge Univ. Press, 1991.

[11] Ibid.

[12] Gray J. From Post-Communism to Civil Society: The Reemergence of History and the Decline of the Western Model // Social Philosophy and Policy. 1993. Vol. 10. No. 2. Summer.

[13] O dwóch takich... S. 170.

[14] Europejski Sondaz Spoleczny. 2002. Wyniki Badan. Warszawa: IfiS PAN. Исследования проводились в 20 европейских странах.

[15] Szacki J. Polish Democracy: Dreams and Reality // Social Research. 1991. Vol. 58. No. 4. P. 712.

[16] См., в частности: Diagnoza społeczna 2005: Warunki i jakosc zycia Polakow / J. Czapinski, T. Panek (eds). Warszawa, 2006.

[17] Kolarska-Bobińska L. Czy Polacy polubią demokrację? // Gazeta Wyborcza. 2006. 7 апр.

[18] Ibid.

[19] Данные опросов польского Центра изучения общественного мнения CBOS (www.cbos.pl).

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.