29 марта 2024, пятница, 00:22
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

08 февраля 2007, 09:55

Когнитивная революция и человек будущего

Еще недавно казалось, что дроблению наук и сужению специализации не будет конца. Но у некоторых наблюдателей возникает впечатление, что в науках о человеке на наших глазах происходит все большая интеграция. Из подходящих обломков совсем уж было расколовшихся психологии, лингвистики, антропологии, философии возникло относительно новое образование - когнитивные науки, когнитивистика. Мы побеседовали об этом, а также о судьбах психологической науки с доктором психологических наук, профессором Борисом Митрофановичем Величковским, директором Института психологии Дрезденского технического университета, ведущим экспертом Комиссии Европейского Союза в области новых и зарождающихся наук и технологий, президентом-основателем и первым президентом Ассоциации когнитивных исследований. Интервью взял Андрей Константинов.

Действительно ли в науке началась эпоха интеграции и если да, то почему именно сейчас?

Человеческому мышлению имманентно свойственна операция синтеза – на каких-то этапах истории науки преобладает аналитическое расчленение, на других – интеграция. Вспомним глобальную философскую концепцию Аристотеля или романтическую попытку синтеза естественных и гуманитарных концепций, предпринятую в первой половине 19-го века натурфилософией. Роль интегративных течений увеличивается тогда, когда становится очевидной фрагментарность результатов: дальнейшее аналитическое движение на отдельном участке не приводит более к лучшему понимания природы («природы» в широком смысле слова, включающем в себя человека и общество) и становится контрпродуктивным, не оправдывающим затрат общественных средств и индивидуального времени. По-видимому, именно такая ситуация и возникла в конце 20-го столетия. Результатом стал успех когнитивной науки.

Почему именно познание стало новым центром интеграции в науках о человеке? Как получилось, что для науки «человек познающий» стал важнее «человека переживающего» и «человека действующего»?

Ну, здесь я лично не вижу особых альтернатив. «Человек понимающий» (а не просто познающий) для меня интереснее, человека «чувствующего» или же «действующего», в особенности действующего без достаточного понимания того, зачем оно это делает.

Часто в научных моделях человек получался каким-то уж слишком рациональным. Но ведь мышление, память, восприятие реального человека часто направлены не столько на познание, сколько на обслуживание его страстей, на самооправдание и самоуспокоение, на поддержание собственных иллюзий о мире... Возникает сомнение - возможна ли когнитивная наука без «аффективной науки», возможно ли изучать познавательные процессы в отрыве от желаний, эмоций, переживаний?

Никак не комментируя тезис об «обслуживании страстей» (на эту тему полезно обратиться к работам Спинозы!), отмечу только, что в настоящее время действительно происходит объединение работ в области познавательных и эмоционально-мотивационных процессов. Последняя глава моей вышедшей в 2006 году на русском языке книги (Величковский Б.М. Когнитивная наука: Основы психологии познания. Москва: Смысл; Академия, 2006.), кстати, называется «когнитивно-аффективная наука».

Вместо индивида «классически рационального», когнитивная наука на первых порах стала, кажется, изучать индивида с «компьютерной рациональностью» - человек понимается как система механизмов и программ, распозающих и перерабатывающих информацию, он обладает оперативной памятью и долговременным хранилищем информации и т. п. Компьютерная метафора так и осталась центром когнитивной науки  или ей на смену пришли новые?

Компьютерная метафора сыграла выдающуюся роль в преодолении бихевиоризма, поскольку показала возможность продуктивных преобразований информации и контроля элементарных форм поведения на основании сугубо внутренних процессов, недоступных внешнему наблюдению. На этом, однако, ее положительная роль и окончилась. За десятилетия, прошедшие с тех пор появились новые метафоры, в основном имеющие нейрофизиологических характер: нейронная сеть, мозаика органов (модулей), различные нейрогенетические и нейрогуморальные модели. В когнитивной науке имеется, впрочем, и очень интересная социальная метафора: «Всякий человек – это маленькое королевство».

Является ли индивид адекватным объектом при изучении познания? Ведь без культуры и общения не возникает феномена человека. Или вот Интернет организует столько информационных обменов, споров, идеи стремительно распространяются, критикуются, опровергаются... Чем не гигантский познавательный орган общества?

Насколько можно судить сегодня, творческим потенциалом обладает один человек. Даже в отношении группы имеющиеся данные довольно противоречивы. Что касается Интернета, то накопление символов в цифровой форме и улучшенные возможности их обработки и передачи на значительные расстояния количественно усиливают познавательные и коммуникативные возможности человека, но отнюдь не заменяют их. Поэтому Интернет не представляет для когнитивных исследований самостоятельного интереса.

Какие центральные проблемы сейчас стоят перед когнитивной наукой, где главные точки роста?

Это сложный вопрос, на который я не смогу дать здесь сколько-нибудь полного ответа. Безусловно, усилия когнитивного сообщества сосредоточены в настоящее время, прежде всего, на дальнейшем совершенствовании методов нейровизиуализации. Этим занимаются все и уже, кажется, дипломную работу нельзя сделать сегодня в приличном университете без применения функционального магнитного резонанса (fMRI), позволяющего с высокой точностью определить, какие структуры мозга участвуют в решении той или иной задачи. Несколько в тени остаются вопросы концептуального плана, но именно они выступят на первый план, когда будет накоплено достаточное количество надежных данных.

К числу актуальных и потенциальных точек роста, как мне кажется, относится исследование когнитивно-аффективных процессов, взаимодействия речи и мышления, общей эволюционной архитектуры познавательных процессов, сознания и механизмов принятия произвольных решений, моральных эвристик, творческого воображения, генетических, нейрогуморальных и социокультурных механизмов индивидуального развития.

Когнитивная наука имеет множество прикладных аспектов, совершается ли когнитивная революция в технологиях? Чего нам ждать в ближайшей и  не очень близкой перспективе от «когнитивных технологий»?

Это тоже вопрос на несколько десятков миллиардов долларов. Одна из таких технологий, появление которой, похоже, осталось практически незамеченным российскими коллегами – это технология виртуальной реальности. Ведь виртуальная реальность со всеми ее модификациями представляет собой ни что иное, как технологию управления процессами восприятия (перцептивными иллюзиями) человека. Уже сейчас это стремительно растущая отрасль промышленности, а ведь речь идет о практическом использовании знаний о самом нижнем сегменте когнитивных механизмов.

Значительно более мощным будет эффект от внедрения знаний об организации опыта человека и о целенаправленном использовании этого опыта при решении тех или иных задач. Примером нового поколения собственно когнитивных технологий могут служить систем адаптивной поддержки человека в динамически меняющихся технических средах. Скажем, так называемые «системы-ассистенты» не только препятствуют в дорожном движении опасному приближению к вперед идущему автомобилю, но и способны временно отключить себя, если, по их мнению, у водителя возникло намерение обгона. Каждая покупка или даже просто запрос книги в интернет-магазинах позволяет определить индивидуальный профиль знаний и интересов пользователя и под этим углом зрения значительно более эффективно организовать процессы взаимодействия с ним.

Куда идет развитие средств коммуникации, можно ли сделать прогноз о будущем интернета с «когнитивной» точки зрения?

Мне не совсем понятно использование термина «интернет» в столь расширительном виде. Отвечу поэтому на ваш вопрос о будущем средств коммуникации. В серии работ выполненных моими сотрудниками и аспирантами сначала в Билефельде, а затем в Дрездене была показана возможность радикального улучшения практического взаимодействия людей, находящихся на расстоянии сотен и тысяч километров друг от друга. В основе предложенных нами решений лежит использование представления о совместном внимании (joint attention), как основе коммуникации. Техническая поддержка состояний совместно внимания обеспечивается использованием бесконтактных методик регистрации движений глаз. Этот подход позволяет снимать неопределенность столь распространенных в естественной речи дейктических компонентов («возьми ту штуковину и прикрепи ее сюда!»), а также обеспечивает возможность модулирования социального взаимодействия с помощью поддержки эпизодов контакта глаза-в-глаза.

Таким образом, развитие идет в направлении создания систем «гиперкоммуникации», не уступающим и даже превосходящим по своим возможностям прямое общение.

Существует ли когнитивная наука в России, есть ли интересные работы и открытия?

В России есть отдельные примеры блестящих разработок в области когнитивных исследований. Помимо работ по психологии и физиологии классического периода, начиная с Сеченова и кончая Анохиным, Бернштейном и Лурией, говоря о современности, следует назвать, прежде всего, кросслингвистические работы А.Е. Кибрика, открывшего общие когнитивные принципы функционирования различных языков мира, а также исследования О.И. Ларичева и его коллег по принятию решений и имплицитным знаниям. Достаточно сказать, что имплицитные, не доступные сознательному контролю знания в значительной степени определяют решения, принимаемые экспертами, например, диагностические оценки в медицине.

Что принципиально нового мы узнали о человеке благодаря когнитивной науке?

При ответе на этот вопрос надо вспомнить то состояние наук о человеке, которое предшествовало когнитивной революции. Это были представления бихевиоризма о безграничной формируемости психики человека и животных в результате воздействий извне. Научной основой таких представлений была теория условных рефлексов. Кажется, в 1950-е годы в СССР даже была даже выпущена книжка под названием «Психология интуриста с точки зрения теории условных рефлексов Павлова». 

Пожалуй, наиболее важным было открытие когнитивным подходом творческого и автономного потенциала познавательных процессов у человека. В плане теории оно обуславливает необходимость перехода к анализу соответствующих глубинных механизмов, что и составляет суть когнитивного подхода. В практическом плане оно имплицирует постоянную возможность совершения человеком, по тем или иным основаниям, ошибок. Конструируя человеко-машинные системы, нужно учитывать это обстоятельство и либо создавать соответствующий запас прочности, либо пытаться оценивать намерения человека-пользователя в каждый момент времени.

Второе открытие – это выявление отличия законов мышления человека от законов формальной логики. На протяжении практически всего 20-м века, как и в предыдущие столетия, законы логики были синонимами законов мышления (именно так, например, называлась вышедшая в 1858 году книга Буля, содержавшая описание двоичной алгебры). Две последние Нобелевские премии, полученные психологам за работы в области экономики, были присуждены как раз за выявление специфики («ограниченной рациональности») мышления человека.

Третье фундаментальное открытие связано с установлением все более полной идентичность психики и мозга. Длительное время общепринятой была точка зрения Декарта, что психика и мозг независимы друг от друга, как две принципиально различные субстанции. Позднее, во времена Вундта и вплоть до второй половины 20-го века, считалось, нейрофизиология может быть полезной только при изучении простейших сенсорных и перцептивных процессов. В настоящее время мозговые корреляты удается обнаружить даже для наиболее сложных понятий, таких как «личностный смысл». Это настоящий триумф когнитивной нейронауки.

Четвертое открытие – наметившийся прогресс в исследовании развития, прежде всего, в развитии психики младенцев и детей младшего возраста. В частности, были выявлены генетические, априорные основы целого ряда достижений, таких как восприятие пространства или, например, способность к когнитивному моделированию психики других людей, лежащая в основе процессов общения и социального взаимодействия.

Пятое открытие связано с уже упоминавшимися работами в области когнитивной лингвистики. Открытие когнитивных универсалий в функционировании отдельных языков, а также специфических форм взаимодействия мышления и речи имеют колоссальное общенаучное значения. Они не только позволяют интегрировать науки о языке в систему когнитивного знания, то и открывают путь к объяснению многих кросскультурных различий. Например, в немецком языке нет лигнвистического аспекта, позволяющего, как в случае известной английской ing-овой формы глаголов, фиксировать протекание некоторого процесса в данный момент. В результате, описывая некоторую последовательность событий, немецкие испытуемые выделяют более крупные эпизоды и значительно чаще упоминают возможный смысл этих событий, чем испытуемые, носители английского языка.

Интересно, что перечисленные открытия (их список может быть продолжен) часто представляют собой отрицание или, по крайней мере, корректировку первоначальных предположений таких основателей когнитивного подхода, как Хомский, Миллер и Найссер. Таким образом, положения когнитивной науки имеют характер рабочих гипотез. Недогматичность и преимущественная опора на экспериментально установленные факты являются замечательной особенностью ведущихся в этой области междисциплинарных исследований.

Насколько изменилось представление о человеке в связи с таким фундаментальным открытием, как межполушарная асимметрия. Можно ли говорить о некоей принципиальной двойственности человека, или о двух частях души, или о двух способах восприятия мира, переработки информации?

Межполушарная асимметрия носит множественный характер ─ их много и они различны по отношению к разным задачам и функциям. Несмотря на Нобелевскую премию Роджера Сперри, поиск сжатой формулировки, позволяющей описать природу межполушарных различий, продолжается по сегодняшний день. Поэтому я не думаю, что подобная гомункулярная трактовка (две души или два мышления ─ лево- и правополушарное) возможна.

Точно также можно было бы противопоставлять другие глобальные механизмы мозга, такие как субкортикальные и кортикальные структуры, передние и задние отделы коры или же, например, механизмы дорзального и вентрального потоков переработки перцептивной информации, расположенные, соответственно, в теменных и височных отделах коры обоих полушарий. К этой же категории, в принципе, относятся попытки противопоставить друг другу «рептильный» и «социальный» мозг, причем последний локализуют то в верхней височной борозде, то в префронтальных областях коры, то в передней поясной извилине. Все это очень увлекательно и, быть может, оправдано как риторический прием, но научная ценность таких противопоставлений ограничена.

Человек меняется вместе с технологиями. Изменит ли как-нибудь существенно современного человека, сформированного письменной культурой, графический интерфейс (говорят, он скоро станет трехмерным), виртуальная реальность, весь этот симбиоз с компьютером? Распространено мнение, что графические технологии заставляют по-новому работать наш мозг, интенсивно развивая когнитивные механизмы правого полушария.

Технологии, несомненно, меняют нас и какие-то аспекты работы нашего мозга. Об этом говорит большое количество общих наблюдений. Одним из них является загодочное исчезновение эйдетизма (детальной зрительной памяти на исчезнувшие сцены у детей) в связи с широким распространением телевидения. Имеются также подробнейшим образом зафиксированные факты различий мозговых механизмов чтения алфавитных, слоговых и логографических форм письменности.

Что касается собственно компьютерных технологий, то здесь необходимы дополнительные исследования, но у меня, например, складывается впечатление, что компьютерные игры снижают частотность дислексических расстройств. Имеются, видимо, и негативные влияния, но они малоизученны.

Фантасты, уже, кажется, убедили всех, что в будущем мы превратимся в кибер-людей или что-то в этом роде. Насколько, по-вашему, близки к реальности фантастические прогнозы о кибернетических расширениях мозга – например, об искусственных органах чувств, памяти, «улучшителе» интеллекта?

А что здесь, собственно говоря, фантастического? Homo sapience sapience всегда структурировал свое окружение, используя его как «расширение» мозга. Всевозможные зарубки, узелки и прочие «записки на манжетах», столь восхищавшие Вундта, Дюркгейма, Жане, Бартлетта, Выготского и Леонтьева, составляют материальную основу человеческой культуры, становящейся все более кибернетической, опирающейся на вычислительные возможности компьютеров. Единственное, что будет происходить в дальнейшем – это возникновение принципиально новых видов интефейсов. В начале 1990-х годов я участвовал в разработке систем управления компьютером с помощью взгляда (интерфейс «глаз-мышка»). В настоящее время около 400 пользователей во всем мире используют такие системы для эффективной коммуникации, причем, как правило, это люди с тяжелейшими расстройствами речи и моторики. Это прекрасный пример расширения функциональных возможностей мозга за счет когнитивных технологий. Но ничего фантастического, повторяю, в этом нет.

А возможно ли будет сделать видимым мир воображения человека, например, записывать сновидения?

Да, глубоко субъективный мир восприятия и, отчасти, воображения можно будет сделать видимым. Комиссия Евросоюза финансирует проект 8 ведущих университетов ЕС под названием PERCEPT (Perceptual Consciousness: Explication and Testing), который посвящен решению этой задачи. Как руководитель данного проекта, я надеюсь, что подобная визуализация части нашего субъективного опыта станет возможной еще до окончания текущего десятилетия.

Возникает, конечно, и некоторый страх перед новыми когнитивными технологиями: например, компьютер будет следить за фокусом зрения и интересами человека, давать рассчитанную именно на его желания и слабости рекламу... В общем, чем техника активнее, тем опаснее. Защита людей от умных технологий – это пока проблема фантастическая или уже есть поводы задуматься об этом?

Действительно, любое технологическое продвижение вперед может иметь как положительные, так и отрицательные последствия. Потенциальные последствия вторжения в сферу субъективных переживаний чрезвычайно серьезны. При всех европейских университетах и исследовательских центрах существуют комиссии по этике. Во всех странах ЕС имеются законы по защите данных. Такие проекты, как PERCEPT проходят очень жесткую экспертизу и организованы таким образом, чтобы исключить злоупотребления, например, использование их результатов в целях нейромаркетинга.

Существует ли проблема субъекта для когнитивной науки? Сводится ли субъект к набору когнитивных схем и ментальных репрезентаций, или тайна остается?

Конечно, такая проблема существует. Хотя мозаичная парадигма когнитивной нейронауки и вступает в конфликт с романтическим отношением к личности как к непознаваемому целому жизни человека, в практическом плане они прекрасно уживаются друг с другом. Дело в том, что когнитивные исследования экспериментальны по своей природе. Накапливаемые данные описывают усредненные показатели некоторых групп, а не отдельных индивидов. Методология работы с выборками N=1 почти не разработана. Даже если мы работаем с одним единственным индивидом, то накопление данных для статистической их обработки заставляет нас многократно воспроизводить одни и те же условия, что, разумеется, радикально меняет личностное отношение к ним. Поэтому целостное и детальное научное описание личности остается некоторым недостижимым идеалом или, если хотите, тайной.

В чем, с точки зрения когнитивной науки, источник человеческого в человеке? Например, вот эти обезьяны, знаменитые Уошо, Коко и иже с ними, которых научили языку глухонемых – они, кажется, знают больше тысячи слов, шутят, ругаются и упорно называют себя людьми. Правы ли они?

В недрах Комиссии Евросоюза есть специальный департамент стратегического научного планирования (NEST: New and Emerging Science and Technology). Поставленный вами вопрос обсуждался там пару лет назад и был признан одним из центральных нерешенных вопросов современной науки. Для предварительно анализа этого вопроса на ближайшие годы Комиссией было выделено 40 миллионов евро и создано несколько междисциплинарных исследовательских коллективов. Предлагаю подождать окончания этой работы и обсудить ее результаты году так в 2010.

В отношении лингвистических способностей нечеловеческих приматов существует множество спекулятивных предположений. Я лично знаком с самым известным из них, карликовым шимпанзе (pan paniscus) Канзи и выпустил книгу вместе с директором Центра исследований развития языка в университете штата Джорджия Дуэйном Рамбо: B.M. Velichkovsky & D.M. Rumbaugh (Eds.). Communicating meaning: The evolution and development of language. Mahwah, NJ: Erlbaum, 1996. Достижения Канзи стали возможны благодаря особой компьютерной клавиатуре, с языком глухонемых они были бы невозможны. Он научился использовать примерно двести терминов и, кажется, изобрел для них примитивную грамматику. Языковое развитие Канзи примерно соответствует развитию здорового двухлетнего ребенка. От этого этапа развития до тех примеров, которые вы приводите, все еще огромная дистанция. Вместе с тем, работы группы Рамбо и Сэйвидж-Рамбо в Атланте, как и других исследовательских коллективов (особенно интересен здесь Институт эволюционной антропологии общества Макса Планка в Лейпциге), доказывают, что многие аспекты языка совсем не являются differentia specifica человека.

Какой будет психология в XXI веке и осталось ли для неё вообще место между когнитивной наукой, нейронаукой, культурной антропологией и другими новыми дисциплинами?

Трудно сказать, но нельзя исключить перехода значительной части современной научной психологии под «юрисдикцию» каких-то новых направлений типа когнитивной науки. Лишь бы дело делалось.

Возможна ли интеграция гуманитарной, культурно-исторической, герменевтической психологии с одной стороны и естественнонаучной, когнитивной, экспериментальной психологии с другой? Нужна ли такая интеграция современной психологии?

Не только возможна, но и жизненно необходима! В научной психологии это классическое разграничение стремительно исчезает в последнее время. Например, я только что опубликовал (совместно с рядом коллег) статью в журнале Social Neuroscience. Таких журналов и конференций становится все больше в последнее время: центр исследований явно перемещается на эту в прошлом ничейную территорию.

Если я правильно понимаю, в когнитивных исследованиях классические психические функции - память, внимание, мышление, - расщепились на мало связанные друг с другом процессы: такие как семантическая и эпизодическая память, три кажется совершенно разных системы внимания... Похоже, скоро в психологии говорить на традиционном языке психических функций будет непростительным психологизмом? Каким будет язык психологии ближайшего будущего?

Да, это правильное впечатление. В ближайшие годы нам придется найти новые, более адекватные понятия, которые заменят традиционные психолого-философские категории «память», «внимание», «мышление», «воля» и т.п. Проблема заключается в гигантской культурной инерции использования таких терминов. Поэтому, скорее всего, они еще очень долго будут сосуществовать с новыми концептами.

Каковы основные различия между российской и европейской психологией? В чем причина этих различий, играют ли тут роль какие-нибудь особенности национального характера, или когнитивные особенности российского человека?

Трудный вопрос. С одной стороны, работая на Западе, постоянно и даже с некоторым удовлетворением убеждаешься в том, что все люди одинаковы, в частности, дураки и приспособленцы есть везде. С другой стороны, низкий уровень социальной гигиены и многолетняя негативная селекция позволили вырастить в отечественных условиях выдающиеся экземпляры того и другого. Если добавить специфические формы организации науки, а также крупномасштабное воровство (оно непосредственно влияет на техническую оснащенность лабораторий и кафедр), то наблюдаемые различия объясняются без ссылки на какую-либо особую национальную психологию. В других условиях россияне добиваются прекрасных результатов и работают ничуть не хуже, чем американцы, немцы или китайцы.

Почему от российской психологии часто исходит ощущение тяжелого кризиса, какой-то теоретической растерянности и усталости?

Вам, что называется, виднее. О кризисе и разрухе хорошо сказал в «Собачьем сердце» профессор Преображенский. К этому и сегодня нечего добавить.

Создается впечатление, что старые российские научные школы постепенно умирают, почти все стремятся следовать западным направлениям. Насколько велик не востребованный Западом потенциал у теории деятельности, культурно- исторической психологии?

Общества современного типа направлены в будущее, традиционные – в прошлое. Потенциал этих исторических концепций, с точки зрения западных коллег, был исчерпан еще четверть века назад. Поезд ушел и, полагаю, это хорошо знают, люди, все это время паразитировавшие на останках теории деятельности и культурно-исторической концепции. Поэтому так важно дать принципиально новый импульс этим исследованиям, продолжить их на качественно более высоком – желательно, все-таки экспериментальном, а не «вербальном» – уровне, что, судя по некоторым признакам, начинает делаться и в России.

Вы где-то цитировали Бертрана Рассела, писавшего, что в психологических экспериментах шимпанзе обнаруживают черты национального характера психологов: в американских исследованиях они проявляют бешеную активность и рано или поздно, совершив множество ошибок, наталкиваются на решение; в немецких работах обезьяны надолго задумываются и после такой паузы сразу демонстрируют правильное решение задачи. Как решали задачи обезьяны в исследованиях российских зоопсихологов?

Есть легендарное отечественное исследование, в котором дитя шимпанзе длительное время воспитывалось супругами-зоопсихологами вместе с их собственным ребенком. Исследователей вдохновляла радикальная версия культурно-исторической теории, согласно которой животное должно было бы воспользоваться социальной ситуацией развития и достигнуть, в совместной с людьми деятельности, более высокого, чем обычно, уровня интеллекта, быть может, даже овладеть элементами основанного на использовании человеческого языка дискурсивного мышления. Увы, результаты опровергли теорию, оказавшись в полной мере трагическими. Животное так и осталось животным, а вот человеческий ребенок остановился в интеллектуальном и речевом отношении на уровне двухлетки - максимально высоком уровне развития для шимпанзе.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.