28 марта 2024, четверг, 15:04
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

28 декабря 2006, 10:14

Марина Давыдова: "Хотелось бы видеть Россию составной частью Европы"

Марина Давыдова – современный решительный человек, который хочет видеть Россию составной частью Европы. Хотя бы на территории театра – той области, которая является делом ее жизни. Она проделала путь, характерный для новой России: театровед, закончивший ГИТИС и посвятивший себя научной работе, затем – журналист, театральный обозреватель национального издания и автор книги «Конец театральной эпохи», удостоенной в этом году премии Станиславского: человек, который занимается журналистикой, получает такую премию впервые. Сейчас Марина Давыдова еще и арт-директор фестиваля NET (Новый европейский театр), утверждающего в России западные ценности. Для чего фестиваль NET необходим России, Марина Давыдова поделилась с Мариной Борисовой.

Cделаем вид, будто я ничего не знаю про фестиваль NET, чтобы спрашивать с чистого листа. Мне интересно: что побудило заняться этим и зачем все это происходит?

Во второй половине 1990-х я и мои коллеги -- фестиваль был создан в 1998 году несколькими театральными критиками -- начали ездить по западным фестивалям. Попросту говоря, как и все российские люди, мы стали, наконец, выездными. И с удивлением обнаружили, что в других странах, в т.ч. странах Восточной Европы, есть целая генерация молодых режиссеров, постановки которых чрезвычайно интересны. Потом мы оглянулись вокруг себя и увидели, что у нас никаких молодых режиссеров нет. Стало ясно, что надо что-то делать. Уже существовал Чеховский фестиваль, но в то время он представлял мэтров европейской режиссуры. Целый пласт европейской театральной культуры  для России не существовал. Мы подумали, что нужно создать такой фестиваль, который бы привозил тех, кто уже  завоевал какое-то признание в Европе, но в России еще совершенно не известен. Представить новое поколение европейского театра. Поэтому решили, что наш фестиваль будет называться NET – Новый европейский театр. И долгое время слово «новый» – в этой аббревиатуре – было синонимом слова «молодой». Мы будет представлять новое поколение европейской режиссуры и, может быть, благодаря этому у нас тоже появится новое поколение. Самое удивительно, что так и случилось. Именно на рубеже 1990-х – 2000-х в русскую театральную жизнь ворвались  Серебренников, Карбаускис, Черняков, Бутусов…

Меня интересует вопрос селекции: каково соотношение отсмотренных спектаклей и спектаклей в афише? И как афиша соотносится с европейским театром? NET -- это образ Европы или все-таки – особый, избирательный образ Европы?

Конечно, избирательность присутствует. Европейский театр разный. Можно и из передовой Германии привезти совершенно традиционный спектакль, можно из Англии -- бенефисный. Но мы ездим в основном на фестивали и специальная область нашего интереса -- это такой театральный арт-хауз. Я не всегда задаюсь целью что-то выбрать, но что-то порой само попадается на глаза и потом становится частью программы. Недавно в Париже я посмотрела четыре очень интересных спектакля: Боба Уилсона, Ромео Кастеллуччи, Петера Муссбаха и Жоэля Помра, молодого французского режиссера. Последний меня особенно заинтересовал. Я не слышала прежде этого имени, хотя во Франции он уже очень известен. Я  увидела  спектакль молодого человека, который придумал новый способ рассказывания историй в театре. Новый способ театрального нарратива. Там найдено остранение, как в немом кино, когда за кадром звучит авторский голос, а на сцене ты видишь какую-то картинку. Казалось бы, совершенно простой прием, но следишь за сюжетом неотрывно. Мы уже ведем переговоры с Французским культурным центром и надеемся, что Помра к нам в следующем году придет.

А каков принцип отбора?

У любого фестиваля принцип прост: надо привезти побольше хороших спектаклей. Но у NETa всегда были эстетические ограничения,  а первое время был еще возрастной ценз -- мы привозили режиссеров не старше 40. Потом, когда первоочередная задача по омоложению российской театральной жизни как-то сама собой (а может и не без нашего участия) решилась, стало ясно, что слово «новый» не должно быль быть синонимом слова «молодой». Важнее представить то, что является новыми тенденциям в европейском искусстве. Современный театр. Не так-то просто коротко определить что это такое. Он ведь очень разный. Алхимические спектакли инженерного театра АХЕ. Формалистский минимализм Михаэля Тальхаймера. Метафорические опусы Жозефа Наджа. Нешумная «Чайка» Арпада Шиллинга. Громоподобные постановки Андрея Жолдака. Люк Бонди. Кристоф Марталер. Пина Бауш. Алан Платель. Что общего между ними? Но ведь что-то общее явно существует. Я поэтому предложила такую формулировку: современный театр -- это то, что даже при беглом взгляде на сцену опознается как современный театр. Ведь 90 процентов российского репертуара составляют спектакли, лишенные каких бы то ни было примет времени.

Как мне представляется, NET в России – это остров чужого. Спектакли, которые вынуты из европейского культурного пространства. Трудно представить, чтобы «Защита от будущего» Марталера возникла у нас: спектакль, который поставлен в Вене и играется в госпитале югендстиля, родился в той среде, в той истории. Для нас это привозное искусство, которое контрастно нашей реальности и вряд ли станет своим. Так вот: зачем нам нужен NET?

Для кого-то чужое, для меня очень даже свое. Я хочу по мере сил изменить представление окружающих  о том, что такое современный театр. Помимо культурной задачи есть еще эгоистическая – мне хотелось бы жить в стране, театр которой не является провинциальным и встроен в европейский контекст. Мне хотелось бы, чтобы Россия была естественной составной частью Европы – хотя бы в культурном смысле.

Но западные спектакли  являются частью западной цивилизации, где все другое – уровень жизни, менталитет, бытовая культура, театральный язык. В их спектаклях отражается их жизнь и их проблемы.  Для нас там много формального. Мы видим людей, которые на нас не похожи, мы наблюдаем за ними, но прожить их жизнь не можем – так зачем же на все это смотреть?

Ну, во-первых, есть два разных вида интереса в театре. А – увидеть на сцене что-то похожее, Б – наоборот: увидеть что-то непохожее. Вот Чеховский фестиваль привозит сюда спектакли японского театра Но. Он гораздо больше непохож на все, что вокруг, чем самый авангардный европейский спектакль. Тем не менее, люди ходят и смотрят. Потому что им интересно увидеть нечто абсолютно отличающееся от того, с чем они соприкасаются. Во-вторых, Россия очень уж неоднородна. Здесь есть довольно большая прослойка европейски ориентированных людей. В количественном отношении их меньше, чем не европейски ориентированных, но они есть. И может быть благодаря NETу их станет больше.

NET-2006 проходил под лозунгом «невербальный театр», спектакли игрались вне традиционного театрального пространства. Не уничтожается ли здесь само понятие «театр» -- специальное место, где происходит нечто, имеющее литературную основу, сюжет, характеры, конфликт? Зачем эта провокация?

Последнее время, как мне кажется, самые интересные явления в области театра происходят как раз на границах разных жанров, разных зрелищных форм. На границе драматического театра и современного танца, драматического театра и цирка, драматического театра и изобразительного искусства, драматического театра и музыки. Один из спектаклей нынешнего фестиваля -- «Кода» французского режиссера Франсуа Танги -- строился по музыкальным законам. Другой, английский  – «Не оглядывайся» -- был похож на огромную инсталляцию. Границы театра не размываются, они становятся шире. Одна из самых интересных и приметных тенденций последнего времени – театра художника. Долгое время – с самого момента возникновения режиссуры – все самые радикальные жесты постановщиков совершались в рамках интерпретационного театра, который очень тесно привязан к литературному первоисточнику. А сейчас мы присутствует при  рождении других форм театра: режиссер тут не интерпретатор текста, а почти демиург. Он сам сочиняет свой спектакль. Он  иногда использует какой-то текст в качестве трамплина для полета фантазии (как Жозеф Надж в «Войцеке», например), но траектория полета непредсказуема. Спектакль Наджа вроде сделан по мотивам пьесы Георга Бюхнера, но если бы мне не сказали, что это «Войцек», я бы никогда в жизни не поняла, что триггером для фантазий режиссера стал именно эта, а не какая-то другая пьеса. На самом деле это собственное сочинение режиссера -- такие театральные сноски к прочитанному тексту.

Но публика идет в театр на известную ей пьесу, где она ждет сюжет. Готова ли она к таким вольностям? Не будут ли обмануты ее ожидания?

Что касается Европы, то я всякий раз изумляюсь, сколь эстетически продвинутой является тамошняя публика. Например, авиньонская. Мне, конечно же, возразят, что Авиньон – это очень специальное место. В известном смысле так оно и есть, но на этот фестиваль приезжает не только рафинированный столичный зритель, но и жители маленьких городов Прованса. И вот этому провинциальному зрителю показывают спектакль «Асубу» того же Наджа – такое тягостное медитативное зрелище, которое идет полтора часа. Во дворе Папского дворца, замечу, идет, а это фактически стадион: огромный зал под открытым небом на 2000 мест. По-моему, этот спектакль играли семь раз. Когда я его смотрела, он шел под проливным дождем. Зонтики раскрывать нельзя, мешаешь соседу. Под этим самым дождем артисты героически играли, а зрители героически сидели: не ушел ни один человек. Наверное, еще лет десять тому назад на такой спектакль было бы сложно собрать огромный зал и в Авиньоне. А сейчас уже возможно: представления о том, что такое театр, каким он должен быть, от чего можно получать удовольствие, сильно изменились. В России несколько иная ситуация. Я с трудом представляю, чтобы у нас в зале на 2000 мест игрался этот спектакль. Не в маленьком Авиньоне, а многомиллионной Москве. Но все равно надо что-то делать, тогда все будет меняться. Когда к нам впервые приехал Боб  Уилсон с «Персефоной», зал МХАТа зиял проплешинами. А через несколько лет на его же «Игре снов» зрители уже висели на люстрах. Конечно, людей, которым интересен современный театр у нас гораздо меньше, чем в Германии. Но они есть. Мы для них и работаем.  Надеемся, что их станет больше.

Поговорим о театре в России. Как тебе кажется, его жанры развиваются по одним законам? Или опера и,  допустим, драма существуют в автономных режимах?

До недавнего времени в России опера и драма развивались параллельными курсами. Они не пересекались. Более того, театральные критики вообще крайне редко ходили в оперу. Переломный момент – появление спектаклей Дмитрия Чернякова. Помню опрос: нужно было составить топ-десятку сезона, я поставила на первое место «Похождение повесы» в Большом театре. В тот момент – в 2004, то есть совсем недавно, это у многих вызвало удивление: это же оперный спектакль, он может нравиться -- не нравиться, но какое отношение он имеет к этой топ-десятке? Я говорила, особенно представителям старшего поколения: «А вы видели «Похождение повесы?» Они отвечали: «Нет, это же опера. Зачем на нее холить?». Опера – это такое место, где люди поют, а есть еще условно называемый режиссером человек, которые делает так, чтобы исполнители на сцене лбами не сталкивались. О том, что опера может быть объектом приложения настоящих режиссерских сил, что она тоже может существовать в поле авторского театра – в России открытие последних лет. Для Европы не так. Там все давно случилось. Но сейчас, когда это открытие у нас сделано, какие-то изменения будут происходить. Думаю, еще лет пять тому назад Кирилл Серебренников на предложение поставить оперу сказал бы: «Какая опера? Зачем? Что я буду в ней делать?» А сейчас он уже  ставит в Мариинке. Все меняется на наших глазах.

Есть ли в России что-нибудь адекватное уровню NET, и, соответственно, образу театральной Европы, который NET создает в России? Появляется ли продукция, сделанная у нас нашими людьми, и при этом соответствующая западному уровню. Есть ли у нас свои Марталеры?

Очень мало. Марталеров вообще не видно, к сожалению. Их, впрочем, везде мало – он же гений. Всякий раз, когда составляем программу NET, мы думаем: ну должна же там каким-то образом Россия присутствовать! Обычно с трудом удается наскрести один-два спектакля. Но случаются и свои радости, и даже настоящие открытия. Например, Дмитрий Крымов -- одно из самых интересных явлений, которые появились в российском театре за последние два года. Самый удачный его спектакль -- «Демон. Вид сверху» -- в силу технических причин не попал в афишу. Но, конечно, должен был попасть. То, что делают он и его команда, трудно назвать драматическим театром, скорее - театром художников. Тут все рисованное может ожить, а живые люди немного похожи на кукол. Тут реальность так же изменчива, как реальность мультфильмов. Нечто похожее делал когда-то Тадеуш Кантор, но его сценические экзерсисы рождались из воспоминаний о детстве. У Крымова они рождаются из тоски по мировой культуре. Сама эта культура, однако, преломляется фантазией, очень похожей на фантазию ребенка.
Того, что можно было бы характеризовать как  Новый европейский театр, в России все еще очень мало. Но лет шесть назад его вообще фактически не было.

Значит, понемногу мы становимся частью Европы.

Ну, да. Становимся. Хотя бы потому, что все реже слышу разговоры о том, что мы намеренно привозим в Россию гнилое западные искусство, чтобы развратить русскую публику и нашу русскую духовность погубить.

Теперь вопрос про личную жизнь. Когда в последний раз ты испытала в театре – не побоюсь этого слова -- чувство волшебства?

Совсем недавно. В Израиле, на фестивале современного танца, где увидела совершенно завораживающий спектакль неизвестный мне танцевальной труппы Inbal Pinto Dance Company, который невозможно пересказать. Про добрые и злые силы. Про белых и темных, а еще и про голубых и лиловых людей, которые сплетаются в танце. Я вспоминала Баланчина с его «Драгоценностями», только это по-другому рассказано, очень современно.

А в России?

Да тот же «Демон. Вид сверху». По-моему, это самое настоящее волшебство.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.