“В такой ситуации психологическая дистанция не нужна”

В ситуации господства мифа о повальной коммерциализации образования в России появляются и продолжают существовать вполне “добровольческие” проекты – “летние школы”, дающие школьникам возможность получения элементов качественного образования, выведения их на дорогу, часто ведущую в науку или не менее социально важные сферы. О феномене летних школ и возможности его воспроизведения мы побеседовали с основателем Летней Экологической Школы (ЛЭШ), ее многолетним директором, а ныне - преподавателем, учителем биологии лицея “Интеллектуал”, соросовским учителем, методистом Федерального детского эколого-биологического центра Минобразования России, научным сотрудником Института теоретической и экспериментальной физики им. Алиханова Минатома России Игорем Окштейном. Интервью взяла Яна Войцеховская.

Что такое

ЛЭШ?

Технологически все выглядит достаточно просто. Порядка сотни детей - от окончивших пятый класс до окончивших десятый - вывозятся в сельскую местность, где с ними занимаются преподаватели. Занятия проходят обычно в сельской школе, рядом разбивается палаточный лагерь, в котором все и живут. С момента основания на Летнюю Школу приглашается много студентов, которые берут на себя приготовление еды, ведут факультативы и помогают преподавателям во многих других случаях.

Чтобы попасть в ЛЭШ, школьник должен пройти некоторый довольно существенный конкурс, в среднем порядка трех человек на место, примерно как в Университете. Проходит этот конкурс в феврале-апреле, а к июню подводятся итоги, и школьники, отобранные в ЛЭШ, могут готовится к Школе.

Кроме биологического сейчас есть много других отделений – гуманитарное, математическое, физическое, медицинское и социальных наук. На всех этих отделениях есть отдельный конкурс и критерии отбора у них свои. Сейчас Летняя Школа разделилась на две части – в нашей части человек 200, их них 120 – школьники, а остальные – преподаватели.

Понятно, зачем школьнику, который интересуется полевой биологией, ехать в поле смотреть животных и растения. А зачем ехать в поля и жить в палатках, чтобы изучать например, цитологию, медицину или математику?

Ну, во-первых, факультативы, явно использующие живую природу в качестве объекта. В любом случае, есть какие-то практические занятия, экскурсии, есть какие-то животные, которых надо посмотреть, исторические памятники, которые можно увидеть в округе, фольклор, который можно собирать в деревне - то есть этого всего не так уж мало.

Кроме того, существенна изоляция. Существенно, что нет родителей, которые присматривают, а есть коллектив единомышленников, который живет какой-то достаточно интересной жизнью.

На Школе очень много возможностей. Обычно бывает около 70 различных факультативов, и школьник должен для себя что-то выбрать. Это значит, что он все время должен самоопределяться, что ему интересно, а что нет. И получается, что за время Школы школьник имеет возможность довольно сильно уточнить сам для себя, что ему важно и интересно.

А есть ли какая-то проверка полученных знаний?

Еще бы! Школа идет месяц. Этот месяц разделен следующим образом. Там есть два теоретических цикла в начале, полевой цикл в середине и еще два цикла в конце. Цикл – это примерно 5 учебных дней и один выходной. В конце каждого цикла обычно сдается экзамен по пройденным предметам. Если обязательных пар две, то и экзаменов получается два. Бывают занятия, которые идут не один цикл, а два или три, но в среднем получается, что за это время школьник сдает 6-8 обязательных форм отчетности. Это нагрузка, как в сессию.

А бывает так, что дети перестают ходить на занятия, если им что-то не нравится?

Перестают ходить – это редчайшее исключение. Бывает, что школьник теряет к чему-то интерес, и в этом случае в его интересах просто переопределиться. Если какой-то курс не нравится, школьник имеет возможность буквально в первый день понять, что ему не нравится и сбежать на другой курс (конечно, по согласованию с куратором). Тогда можно увернуться от этого зачета и приобрести другой.

Но это еще не все. Материал сданных зачетов дальше может быть спрошен при собеседовании продолжающего в следующий класс. То есть, когда этот же школьник, отучившись в 5 классе, приходит поступать в 6-ой в Летнюю Школу, он опять проходит через систему собеседований, только для продолжающих эти собеседования в большой степени являются проверкой того, помнит ли он то, чему его научили. На этот счет есть шуточная поговорка “ни одна собака не уйдет необученной”, а не в шутку – все, чему школьника научили, дальше накапливается и может быть спрошено. Это система.

Ну, конечно, жизнь богаче, бывает, что для кого-то делаются какие-то исключения по общему решению, но в целом это работает именно так – случается, что школьника, пришедшего поступать в 8-ой класс, спрашивают о том, чему его учили в 5-ом, и если он вдруг этого не знает, ему приходится это специально учить.

Эта система радикально отличается как от школьной, так и от вузовской. От вузовской - тем, что не работает принцип “выучил, сдал, забыл”, потому что спросят, а потом еще раз спросят, а потом еще, и интервалы между этими “спросят” порядка года. А от школьной системы отличается отсутствием текущего контроля.

То есть школьник сам должен помнить о том, что ему нужно все это выучить, прийти на занятия?

Здесь система работает очень просто: тот, кто не помнит, просто отсеивается в первый же год, то есть больше не приезжает на Летнюю Школу. Правда, есть правило, позволяющее сделать вот что: школьник может пропустить год, не приехав на Школу, и через два года поступать как новенький, и в этом случае его не спрашивают о том, чему его учили раньше.

Что в конце концов происходит с этими школьниками, то есть куда они попадают, когда вырастают?

Львиная доля поступает в МГУ. Большая часть идет на биофак, некоторая часть – на факультет фундаментальной медицины, факультет почвоведения и факультет биоинженерии и биоинформатики. Меньшая часть идет на химфак и в медицинские вузы.

Дальше оценить сложнее, но например, количество кандидатов наук, когда-то учившихся в ЛЭШ, уже очень большое, что естественно, так как поступившие в МГУ с большой вероятностью становятся кандидатами наук. Есть какое-то количество докторов. Точнее сейчас не могу сказать, но процент остающихся в науке довольно велик. И есть определенный процент ушедших в педагогику и медицину.

Естественно, часть этих людей попала в замечательные времена с 90-ого года, когда экономически все очень ухудшилось. Значительная часть представителей этой волны просто уехала в США и Западную Европу. Сейчас, кстати, многие возвращаются. Причем все вернувшиеся так или иначе объясняют, что им там не понравилось, что работать там хорошо, а жить как-то не очень - не экономически, а психологически, что тут как-то теплее. Вернулась часть людей, там вполне успешных, ну и вернулись, естественно, люди, которые были там не очень успешны.

А существуют ли аналоги ЛЭШ на Западе? Что-нибудь известно?

Скажем так: не до такой степени. Почти нет. Был разговор, что математики то ли сделали, то ли собираются что-то похожее сделать, но тут я подробностей не знаю. Есть какие-то занятия со школьниками в Израиле, там что-то есть при Институте Вейсмана в Реховоте, но подробностей я тоже не знаю. Знаю только, что занятия со школьниками у них происходят прямо на территории Вейсмановского института. Но вообще на Западе это поразительно мало развито. По крайней мере, насколько я знаю, это не достигает такого уровня сложности, там довольно простые занятия.

Получается, что Летняя Школа – это некая система, которая отбирает школьников для вузов, для каких-то конкретных вузов…

Для элитных московских вузов. Конечно. Так исторически сложилось, никто специально этого не делал, просто преподаватели так или иначе были людьми университетскими или вокруг него собирались, а все остальное получилось само собой.

В России существуют другие летние школы?

В России такого рода школ не так уж мало. Ну, есть Красноярская летняя школа - КЛШ, которая старше, чем наша. Есть несколько летних школ в Туле, есть Летняя школа в Кирове (Вятке) и другие. Такого рода попыток (во всяком случае) проводится очень много. И есть, конечно, “Химера” – химическая летняя школа, которая ответвилась от одного и того же с нами корня. В1989 году школа называлась “Химера”, организаторами были Вячеслав Загорский и Аркадий Мушегян, а в 1990 году она разделилась на ЛЭШ и собственно “Химеру”.

Идея в любом случае состоит в том, что устраивается некоторый отбор, после чего школьники вывозятся на природу, и там им преподают разные науки. Кстати, есть интересная закономерность: каждая такая школа неизбежно норовит превратиться в микрокосм, то есть вокруг одного отделения постепенно начинают нарастать другие, к биологам добавляются физики, к математикам еще кто-то, химикам вдруг нужны биологи. В Красноярской школе когда-то были одни математики, потом появились и биологи, и химики и все прочие.

Можно ли этот опыт распространить на общую систему образования?

Это сложный вопрос. Во-первых, хороших учителей биологии совсем не так много. А это очень большое ограничение, потому что слабый учитель биологии, как правило, не очень заинтересован в активности школьников. А весь опыт летних школ так или иначе связан с тем, что школьники становятся очень активными, задают массу вопросов преподавателю, начинают сами читать книжки и так далее. Получается, что провоцирование активности далеко не всегда входит в интересы учителя. И это, я бы сказал, основное препятствие.

Следующий момент. Даже если учитель хороший, кое-что просто трудно сделать в одиночку. Ну, сколько лет один и тот же школьник может учиться биологии у одного и того же человека? Ну, два года. Ну, три. Понятно, что запасы эти исчерпываются, и либо надо своих учеников, доучив их до какого-то уровня, куда-то перенаправлять, либо надо создавать некий коллектив. Причем этот коллектив должен быть многоплановым, маленьким этот коллектив не может быть, потому что интересы у школьников разные. Вот отсюда и вытекает создание системы такого рода, похожей на Летнюю Школу.

Вот мы уже основные гвозди забили: во-первых, это должны быть сильные учителя, во-вторых, большой коллектив сильных учителей, и собственно, уже из этого понятно, что вряд ли это может быть вокруг обычной школы, это в любом случае, какой-то вуз, при котором это все осуществляется. Я думаю, что это скорее система, в которой вокруг вуза консолидируются разные общеобразовательные силы и общими усилиями вот что-то такое рождается.

Вот в таком виде, я думаю, это исполнимо, но дальше все начинает упираться в сравнительно слабый уровень обучения в периферийных вузах. Я ничего не хочу сказать плохого про какие-то конкретные вузы, но надо понимать, что при сильном вузе это возможно, а при слабом – нет. Если эти условия выполнены, то возникает масса возможностей: можно общаться с другими летними школами, обмениваться преподавателями и школьниками, можно проводить всероссийскую олимпиаду в школах. Кроме того, такое место сразу становится центром притяжения, про такую школу люди как-то узнают, можно сайт завести в Интернете.

В этом виде наш опыт, безусловно, распространим, хотя, с другой стороны, во всех известных мне случаях начинается все с одного, совершенно определенного человека, который выступает в роли энтузиаста и все это раскочегаривает. Когда система раскочегарена, оказывается, что все уже проще.

И можно твердо сказать, в каком виде это не может существовать. Если существует некий один энтузиаст учитель в каком-то отдаленном регионе, причем в месте, где рядом нет вуза, то такое сделать очень трудно, потому что коллектива там собрать не получается. В этом случае можно ориентироваться на другие формы обучения.

А как быть с тем фактом, что большинство школьников вынуждены ходить в нелюбимую школу и учить нелюбимые уроки и им часто совсем не понятно, зачем это вообще нужно делать - они не хотят учиться. Что делать в этой ситуации?

Здесь есть несколько важных психологических моментов. На Летней Школе обычно и могло бы войти в современную школу – это то, что наша система многопрофильна (некоторый аналог этому можно найти в проекте профильной школы“Полит.ру”). Это система, в которой школьник может довольно свободно выбирать профиль и желательно выбирать даже не профиль, а отдельные курсы.

Должен быть обычный школьный набор предметов. В сильной школе можно даже с сокращенными часами. А оставшаяся нагрузка добирается спецкурсами, которые школьники могут выбирать.

А вести эти курсы будут те же самые учителя?

Ну, хорошо бы их вели, кроме учителей, еще университетские специалисты или хотя бы студенты. Я понимаю, что это не везде возможно, но я бы очень это рекомендовал. Во-первых, школа сразу становится проточной системой. Это означает, что слабый учитель в ней надолго не задержится.

Во-вторых, при такой системе ни с кем не приходится мучиться, потому что сильный школьник начинает учиться у достаточно сильных специалистов, школьники послабее начинают группироваться вокруг школьных учителей, более или менее обычных, но все-таки достаточно хорошо обучающих, кто-то ограничивается минимумом, а главное, что все всё делают добровольно. От минимального среднего образования никуда не денешься, но все что сверх – можно выбирать, можно не выбирать. Главное, что при этом не получается сильного принуждения, и с дисциплиной в такой школе заведомо гораздо лучше.

То есть, нужно открыть школу для преподавания в ней студентов и работников вузов?

Да. Сделать систему, в которой такого рода начинания, как минимум, не подавляются, как максимум – активно поощряются. Понятно, что далеко не все студенты хорошо ведут занятия, но от проб такого рода в режиме кружков или факультативов точно ничего плохого не будет.

Примерно в таком режиме работает московский лицей “Интеллектуал”, в котором я преподаю биологию. Там не очень много школьников, у них бывают “дырки” между уроками в течение дня, у них есть время, когда они свободны. Но там есть большая библиотека, куда эти школьники могут пойти и взять книжку, есть зал, где они могут играть. То есть, они имеют возможность проводить время в “дырках” между обязательными занятиями. А дальше часть этих “дырок” заполняется факультативами, и факультативов таких много.

Есть еще и другая, психологическая, сторона обучения. Происходит так, что учитель в нынешней средней школе по совместительству исполняет обязанности укротителя. Это влечет за собой необходимость психологической дистанции, потому что, только внушая страх, он может держать дисциплину и заставлять детей учить свой предмет.

Это приходится делать еще и потому, что соотношение учителей и детей в школе в лучшем случае 1:20. При таком соотношении слишком мало внимания достается каждому из учеников. Для сравнения, в Летней Школе соотношение учителей и учеников 2:3 или в худшем случае 1:3. В такой ситуации психологическая дистанция не нужна. Ученик может общаться со многими учителями, а учитель – со многими учениками, получается что-то вроде сетевой структуры. При этом у всех всегда есть дело: если учитель не на занятии, он может готовить еду вместе с учениками, пойти с ними собирать ягоды или что-нибудь еще.

Конечно, увеличение количества учителей в школах создаст финансовые проблемы, но это вопрос не ко мне. Важно, чтобы психологическая дистанция между учителями и учениками уменьшалась. Я думаю, что психологически современная школа будет приближаться к Летней тем больше, чем меньше в ней будет принуждения. Надеюсь, это так и будет происходить.

См. также: