29 марта 2024, пятница, 03:25
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

19 мая 2006, 15:21

Системная благотворительность

Полит.ру публикует статью преподавателя факультета политических наук и социологии Европейского Университета в Санкт-Петербурге, профессора питерского филиала Высшей школы экономики Даниила Александрова (см. также его публичную лекцию "Ученые без науки. Институциональный анализ сферы", статью "Наука и кризисы XX века: Россия, Германия и США между двумя мировыми войнами") об истории и различных институциональных дизайнах "большой", системной благотворительности, отношениях крупного бизнеса, его фондов и общества. Статья впервые опубликована в журнале "Top-manager" (СПб) в 2001 году, поэтому ряд российских примеров выглядит уже анахронизмом, но ее базовый материал и исследовательский подход являются существенным для нового содержательного, не схематичного обсуждения важнейшей темы социальной "прописки" бизнеса в обществе. Публикацию статьи предваряет дополнение, написанное Даниилом Александровым специально для нынешнего обсуждения в Полит.ру.

Благотворительность и налогообложение. (Дополнение к статье о системной благотворительности)

Вся история американского законодательства в области налогов на благотворительность проходила в русле борьбы за то, чтобы с одной стороны дать новые поблажки, а с другой стороны обременить благотворительные организации сложными системами контроля, не позволив им использовать какие-то схемы, при которых они на самом деле занимались бы прибыльным бизнесом.

Значение налоговых льгот для становления системной благотворительности сильно преувеличено. Первые крупные американские фондов – Пибоди, Карнеги, Рокфеллера и Сейдж – были созданы до принятия первого федерального закона 1913 года, давшего налоговые поблажки при передаче части доходов благотворительным организациям. После этого закона можно было отдавать до 15 % личного годового дохода на благотворительные нужды, освобождая эту сумму от налогов. Этот же закон освобождал образовательные, религиозные, научные благотворительные организации от налогов на доход, конечно, накладывая на эту учреждения определенные обязательства заниматься исключительно образовательными, религиозными, научными или благотворительными целями.

До 1910 года по статистике было основано 146 различных благотворительных фондов. Большей частью это были небольшие фонды, не сравнимые по масштабом с учреждениями Карнеги. Тем не менее, цифры показывают, что желание завещать деньги на благое дело или даже передать их при жизни, никак не были связаны в начале с надеждой на освобождение от налогового бремени. Более того, общая статистика роста денег, принадлежащих фондам, никак не показывает резкого роста объемов средств, выделяемых на благотворительность после 1913 года, хотя, конечно, число фондов и их суммарные активы продолжали все время расти.

Следующим законом, который сыграл свою роль в развитии фондов, был акт о доходах 1950 года, касавшийся как личных, так и корпоративных доходов, и призванный ограничить возможности фондов быть организациями, просто укрывающими деньги предпринимателей и корпораций от налогов. В дальнейшем новые правила о доходах благотворительных организаций были приняты в 1969 году в рамках нового федерального закона о налогах. После этого акта организация и деятельность фондов стала особенно сложным, запутанным и трудоемким процессом. С 1969 года первый совет, который адвокаты дают богатым людям, обратившимся за консультацией по организации фонда: “Не надо этого делать” – современное законодательство США требует очень много доказательств того, что фонд действительно является благотворительной организацией и дает деньги только на благотворительные цели. Но тем не менее акт 1969 года, по-видимому, повлиял на развитие благотворительности только в том смысле, что стало меньше возникать небольших фондов.

Показательна история Фонда Форда, основанного в 1936 году. Фонд был зарегистрирован как местная филантропическая организация в штате Мичиган. Вначале фонд обладал акциями компании Форда, основатель который передавал в фонд все, что можно было вывести из-под налогов. Таким образом, фонд, и это было характерно для многих американских фондов, созданных крупными предпринимателями в 30-е годы, служил дополнительной организацией, в которой хранились акции компании. В ряде случаев фонды создавались для того, чтобы предупредить недружественное слияние – акции передавались в благотворительную организацию, статус которой не позволял ей как-либо ими оперировать, а членами совета фонда становились члены семьи, управлявшей компанией.

Попытки американского законодательства запретить продажу и оказание взаимных услуг между благотворительными организациями и материнскими компаниями, которые их породили, в целом не имели успеха. Под давлением предпринимательского лобби даже в акте 1950 года подобного рода трансакции не были запрещены. Они были ограничены просто формировкой “at arm's length”, то есть “на расстоянии вытянутой руки”, подразумевая под этой предельно туманной формулировкой, что фонды не должны участвовать в сложных цепочках операций в интересах материнских кампаний. Именно в 1950 году фонд Форда вышел на арену системной благотворительности в национальном и мировом масштабе. Наконец в 1969 году новый закон о налогах полностью запретил фондам хранить финансы в акциях материнской компании. После этого акта фонд Форда был вынужден продать все акции кампании Форда и вложить деньги в другие бумаги.

Так постепенно фонд Форда, равно как и некоторые другие благотворительные учреждения, созданные со своими целями, стал современной благотворительной организацией. Теперь это один из крупнейших фондов в США, ведущий огромную и полезную благотворительную деятельность в самых разных направлениях по всему миру от Нью Йорка до Рио де Жанейро и от Москвы до Пекина.

В частности, фонд Форда выполняет важнейшую функцию по борьбе с социальным злом во всех его формах, таких как нищета, безработица, неграмотность, фанатизм – программы фонда по экономическому и социальному развитию и поддержанные ими проекты учат людей и местные общины самим справляться с социальными проблемами. И, конечно, такой подход более надежен в долгосрочной перспективе, нежели просто раздача денег нуждающимся. Имея истоки своего богатства в успешном менеджменте промышленности, фонд учит людей успеху через правильный социальный менеджмент. Можно думать, что это более перспективное применение капиталов Генри Форда, нежели им нашлось бы в федеральном правительстве США, забери оно в свое время все эти деньги в виде налогов.

В этой поучительной истории проявилась характерная неторопливость США в развитии законов, регулирующих бизнес. Противники фондов, а, по сути – противники нечестной бизнес-игры, не сумели остановить волну создания фондов. Пусть на начальных этапах эволюции американских фондов многие предприниматели, в отличие от Оливии Сейдж или Эндрю Карнеги, действовали из соображений личной выгоды, но именно наличие выгоды делала для многих привлекательным организацию фондов. В свою очередь, появление множества фондов, в конечном итоге привело к росту и расширению системной благотворительности. Все деньги, которые Форд в начале уводил от налогов в фонд, в конечном итоге все равно сторицей вернулись обществу.

Системная благотворительность: инвестиции в человека. (Текст статьи 2001 года)

Опыт американских филантропов показывает, что благотворительная деятельность требует приложения таких же менеджерских и предпринимательских талантов, как и обретение капитала, и так же подчиняется общим социально-экономическим законам, как всякая свободная предпринимательская деятельность.

Основы

Благотворительность, в основе которой лежат крупные суммы, и агентами которой выступают специально для этого предназначенные учреждения – в дальнейшем в этой статье она будет называться “большой” или “системной” благотворительностью, – в разных странах имеет свою историю и специфическую культуру, на появление которой влияет множество факторов. Часто принято говорить о влиянии протестантизма на культуру благотворительности и на филантропию в целом, но этот фактор не является определяющим.

Америка, в которой особенно развита крупная системная благотворительность, с организацией огромных фондов, специально созданных для управления этими благотворительными финансами, представляет собой своего рода исключение среди других стран, преимущественно протестантских по своей культуре. Даже при беглом сравнении видно, что в Европе протестантские страны не развивают частную системную благотворительность в таких масштабах, как США. Если религиозная этика сказывается на общем отношении к проблемам милосердия и благотворительности отдельных людей, не обладающих большими средствами, но готовых отдать свои деньги с гуманными целями, то на появлении системной благотворительности она сказывается незначительно.

В целом Европа отличается от США не столько религиозной этикой, сколько другими историческими традициями, в частности семейные финансы там имеют более долгую историю и укоренены в традициях. Как заметил один из адвокатов, работающих одновременно в Америке и Европе, европейские бизнесмены, в отличие от американских, при планировании финансов думают на много поколений вперед. Тем самым, в Европе менее склонны отдавать все свои деньги на благотворительные цели, чаще стараясь оставить все деньги в семье, даже при отсутствии прямых наследников. Важны здесь и многие другие факторы, в частности, скорость экономического развития. В США, опыту которых и посвящена по преимуществу эта статья, к концу XIX века аккумуляция капитала происходила стремительно, чего не было в Европе. Если такая быстрая аккумуляция богатства в частных руках и была когда-либо в Европе, то это было в Британии времен индустриальной революции. К началу XX века, когда стали складываться такие стратегии большой благотворительности, как организация фондов, в Европе, в отличие от Америки, уже не было столько "шальных денег" и такого количества "новых богатых".

Есть и другие факторы, влияющие на традиции. Например, если в Америке в конце XIX века баснословно богатые американцы считали своим долгом основать новый университет на пустом месте, который получал в конце концов имя своего основателя (к примеру, Университет Дюка или Университет Вандербильта,), то в Англии мы не увидим новых университетов, основанных на частные деньги. Приглядевшись более внимательно к тому, как устроен знаменитый Кембриджский университет, мы увидим, что в нем колледжи, основанные в исторически недавнее время на частные деньги и носящие имена своих благотворителей. Этот пример хорошо показывает, что в Европе благотворителям часто кажется более престижным присоединиться к какому либо традиционно знаменитому учреждению, чем создавать свое новое.

В этом смысле среди американских предпринимателей конца XIX века царил дух американских пионеров, осваивавших территории, основывавших города, открывавших новые пространства, отнимавших их у индейцев и заселявших их белыми поселенцами. Эти предприниматели, создававшие новые предприятия на пустом месте, так же относились к созданию новых университетов, музеев, библиотек и благотворительных фондов. Этот дух индивидуального предпринимательства, заметно присутствующий в большой благотворительности, в наиболее яркой форме выражен в США, а не в других странах. Поэтому имеет смысл обратиться к американской истории, чтобы увидеть подробности того, как предпринимательский импульс реализовывался в благотворительной деятельности.

Пионеры благотворительности

Наиболее знаменитыми благотворителями конца XIX – начала XX века в Америке – имена их известны всем – были Эндрю Карнеги и Джон Рокфеллер. Однако история большой благотворительности в то время не ограничивается этими именами. С самого начала в США можно выделить три стратегии большой благотворительности: накопление ценностей с последующей их передачей в общественное пользование, основание функциональных просветительских учреждений и основание благотворительных фондов.

Первая стратегия приводила к возникновению общественных музеев и библиотек. Богатеи Америки собирали коллекции картин или старинных книг и потом передавали их обществу под управлением специальных попечителей. Наиболее яркий пример такого рода –железнодорожный магнат Хантингтон, который, можно сказать, построил всю Южную Калифорнию. Он был баснословно богат и часть своей жизни посвятил собиранию живописи и повсеместной скупке старинных книг, поскольку считал, что Америке не хватает английского культурного наследия времен Шекспира и ранее. В результате сложилась одна из лучших в мире и заведомо лучшая в Америке библиотека старинных английских изданий. Библиотека эта вместе с музеем находится в специально построенном здании в центре огромной усадьбы около Лос-Анджелеса и доступна публике.

Вторая – основание университетов и публичных библиотек, то есть просветительских учреждений, которые сразу находятся в управлении людей, поставленных ими заведовать. Так появился на свет знаменитый Стенфордский университет, полное название которого – Университет Лиланда Стенфорда младшего. У строителя железных дорог в Северной Калифорнии Лиланда Стенфорда и его жены был единственный сын, трагически погибший в студенческом возрасте. Решив, что лучшее, что они могут сделать в память сына, это основать хороший университет, чета Стенфордов отправилась на восточное побережье в старинные классические университеты Америки, в частности, в Гарвард, чтобы посоветоваться, как можно это сделать. При встрече с ректором Гарварда они спросили его: “Сколько необходимо денег для того чтобы построить университет размером с Гарвардский, начинив его полностью аудиториями, оборудованием и снабдив его преподавателями?” Несколько ошеломленный ректор после раздумья назвал огромную по тем временами сумму, и в комнате раздался возглас жены Стенфорда: “Мы можем это сделать, Лиланд, мы это можем!” Так и случилось. Недалеко от Сан-Франциско, в том районе, который теперь вокруг Стенфорда стал знаменитой Кремниевой долиной – центром информационно-технологического развития, был построен университет, ставший в конечном итоге один из крупнейших и самых знаменитых университетов Америки.

Параллельно со школами, колледжами, университетами, библиотеками и музеями, основанными на частные деньги, стали появляться специальные организации для управления деньгами в благотворительных целях. Механизм был тот же самый, что и при основании музея – создание “благотворительных трастов”, в которых группа попечителей распоряжалась деньгами. В начале обычно это были небольшие деньги и локальные цели. Первый благотворительный фонд создал сразу после войны Севера и Юга Джордж Пибоди, бизнесмен-янки, до этого основавший ряд музеев. Его фонд был направлен на улучшение образования американском юге. Историки считают, что именно под влиянием примера Пибоди Джон Рокфеллер в 1902 году выделил специальные деньги для создания аналогичного фонда. В этом направлении и стала развиваться системная благотворительность.

С самого начала большая благотворительность оказывается полем, в котором возможна конкуренция предпринимателей. Пусть их бизнесы охватывали разные сегменты рынка – они конкурировали в пространстве предпринимательского престижа: кто круче – банкир Вандербильт или основатель нефтяной компании Рокфеллер, кто из них всех – наиболее выдающийся предприниматель? Таким же полем конкуренции стала область благотворительности. Конечно, между собой конкурировали и основатели университетов – кто даст на университет больше, чей университет будет лучше: Вандербильта, Дюка или Рокфеллера? Тот же дух соревнования за успех перешел в сферу создания фондов.

Вначале появились узконаправленные фонды: это и Рокфеллеровская санитарная комиссия, предназначенная для борьбы с болезнями на американском Юге, и Фонд Карнеги по улучшению преподавания. В итоге, самим предпринимателям стало ясно, что правильнее было бы создавать большие фонды с единым менеджментом, нежели множить специализированные фонды. Точно также как логика бизнеса приводила их к созданию крупных холдингов или трастов, так и здесь, в области благотворительности они стали создавать крупные корпорации с диверсифицированными интересами. Недаром главный фонд Карнеги, основанный в 1911 году, назывался “Корпорация Карнеги в Нью-Йорке”.

Одним из интереснейших фондов того времени, который следовало бы исторически поместить впереди “Корпорации Карнеги”, был Фонд Рассела Сейджа, основанный вдовой крупного американского финансиста, Оливией Сейдж. Жена презирала своего мужа, который был возможно не очень чистоплотным бизнесменом, семейная жизнь их была тяжелой, а когда в 1907 году Оливия унаследовала все деньги мужа, она, решив никогда ими не пользоваться, создала специальный фонд для помощи бедным. Он был сочетанием формы бизнес-организации с деятельностью социальной направленности.

Развитие фондов несомненно шло в атмосфере конкуренции между их основателями, вышедшими на новый рынок – рынок благотворительности, где возврат инвестиций происходил в символической форме престижа. Карнеги и Рокфеллер несомненно соревновались в том, чьи деньги будут более успешно потрачены.

Филантропия и общество

Одной из основных идей Эндрю Карнеги было создание нового научного учреждения, которое он был готов передать в ведение государству. Беда была в том, что выделяемые для этого финансы оказались в бондах свежеиспеченного монополиста – Американского стального треста (US Steel Trust). В ситуации, когда политики Америки боролось с засильем монополий в жизни страны, правительство понимало, что будет очень трудно принять дар Карнеги так, чтобы это не было символическим одобрением новой монополии. Чтобы не обидеть Карнеги и принять правильное решение, его пригласили на завтрак с президентом в Белом доме, после которого было решено, что Институт Карнеги станет исключительно частным и правительство к нему не будет иметь никакого отношения.

Это было действительно важное историческое событие – прецедент, образец, по которому далее строится традиция. Прими правительство этот дар Карнеги, возможно, последующие филантропы были бы более склонны создавать учреждения совместного управления, выделяя лишь средства и предоставляя возможность федеральному правительству на их деньги строить национальное достояние под федеральным управлением. В тот момент история пошла другим путем, и, соответственно, такой традиции не сложилось.

Надо сказать, что подобно тому, как общество и политики того времени критиковали самих американских магнатов, они критиковали и их фонды. Первая волна критики была популистской и вся состояла в том, что фонды – это просто вложение нечестно нажитых денег, которые теперь обеспокоенные совестью магнаты, возвращают в общество, но при этом возвращают их таким образом, что разрушают саму американскую демократию. Ведь вместо того чтобы отдать их народу, они создают новые корпорации, которые будут управлять этими деньгами!

Сенатор Уолш, возглавлявший одно время комиссию Сената США по промышленным отношениям, все время твердил, что филантропические организации являются манипуляторами общественного порядка, что они – лишь маска, за которой скрываются промышленные интересы магнатов. Возглавляемая им комиссия вызывала на ковер и Рокфеллера, и Карнеги, и бывшего сенатора Гугенхайма, основавшего свой фонд, пытаясь как бы остановить процесс развития системной благотворительности. По словам Уолша, благотворительные тресты представляли угрозу обществу, позволяя благодаря огромным деньгам влиять на общественное мнение и общественные представления совершенно неправомочно, вне демократических институтов Америки.

Благотворительность как приложение предпринимательского таланта

Отчасти сенатор был прав – фонды оказывали большое влияние на общество и были выразителями интересов их основателей. Но как показывает история, это лишь пошло на пользу США и другим странам, в которых действовали американские фонды. Именно инициатива фондов и выделенные ими деньги обеспечили огромные санитарные изменения в Америке и других странах: улучшение здоровья населения на юге США, борьба с малярией, брюшным тифом и желтой лихорадкой – заслуги фондов Рокфеллера.

Другой важный аспект деятельности фондов был в том, что они не просто облегчали жизнь городской бедноты или разрешали городские проблемы путем вложения денег в улучшение жизни – они развили исследования, которые вскрыли множество проблем в городской жизни. Современные формы общественного опроса и социологических исследований, как мы их знаем, были созданы благодаря поддержке американских фондов.

Фонды, особенно Корпорация Карнеги, также сыграли огромную роль в поддержке мирного процесса после Первой мировой войны и создании послевоенного мирового порядка, который вырабатывался медленно и с трудом. Хотя национальные правительства готовы были участвовать в этих процессах, как со всякими правительствами и бюрократическими организациями, достигнуть общих решений по финансированию тех или иных инициатив было очень трудно. Фонды сыграли здесь огромную роль, подставляя плечо новым инициативам или создавая их сами.

Фонды стали мощной стратегией организации благотворительности еще и потому, что позволяли своим основателям, если и не всегда прямо управлять их деятельностью, то по крайней мере направлять ее в ту или иную сторону. С музеями и университетами это было невозможно, и потому фонды оказались более привлекательны для крупных промышленников и финансистов.

Собиратель живописи при жизни может наслаждаться самим процессом коллекционирования и красотой своего собрания – это служит своего рода отдыхом от того бизнеса, которым он занимался ранее, как это было с Хантингтоном. Создатель университета сразу отдает его в распоряжение профессоров и совета попечителей, который будет избирать ректора. И даже если основатель будет председателем совета попечителей, его или ее возможность руководить университетом очень ограничена.

Так, вдова Стенфорда, прожила долгую жизнь и всячески пыталась руководить "своим" университетом, но ей это не удавалось, кроме редких случаев. Например, однажды она добилась увольнения профессора, упорно высказавшего публично политические взгляды, которые были ей не приятны. Это спровоцировало общенациональный скандал с протестами против насилия капиталистов над свободой образования.

То, что именно этот скандал был столь знаменит, показывает, что во всех остальных случаях в частных университетах их основатели или их потомки никогда не вмешивались в жизнь университета даже до такой степени. В результате для таких благотворителей самореализация в области бизнеса находилась в одной части их жизни, а благотворительность, связанная с передачей нажитого богатства обществу – в другой.

Не то было с фондами, и в этом отношении Рокфеллер и Карнеги задали тон и стиль управления. В частности, Карнеги был председателем “Корпорации Карнеги” со времени основания до дня своей смерти. И именно в области того, на какие международные проекты давать деньги, Карнеги принимал решения сам, конечно, вместе с советниками, которые у него работали. Рокфеллер старший сам не всегда глубоко вникал в деятельность своих фондов, но тем не менее, некоторое время председателем совета фонда был его сын Джон Рокфеллер младший. По крайней мере именно предприниматели следили за тем, кто будет главным менеджером фонда, тщательно подбирая управленцев и советников, так же как они делали это в своих промышленно-финансовых корпорациях.

Фонды были новой формой реализации предпринимательских талантов, которые были у этих людей. Карнеги сперва строил мосты, железные дороги, организовывал сталелитейную промышленность, а затем стал организовывать благотворительность и международную деятельность с той же силой и с той же вдумчивостью, с какой он занимался всеми предыдущими формами бизнеса. Через все прошедшее столетие от той эпохи до наших дней крупную благотворительность отличает именно то, что она в той или иной форме оказывается реализацией, пусть иногда и посмертной, тех целей и задач, которые ставит сам основатель такого благотворительного фонда. Это хорошо видно на примерах фондов, как многих американских, так и того российского, который существовал у нас до 1917 г.

Первый фонд в России

Российские предприниматели были известны своими благотворительными традициями, но в большинстве случаев это были деньги, вкладываемые ими непосредственно в какие либо благотворительные организации или художественные мероприятия. Это были театры, приюты, больницы, или, наконец, учебные заведения. На деньги московского золотопромышленника А.Л. Шанявского был основан в Москве народный университет его имени, а на деньги, собранные от частных жертвователей В.М. Бехтеревым в Петербурге был создан Психоневрологический институт, фактически ставший еще одним университетом в городе. Однако интересен другой пример.

В России в самом начале века параллельно с деятельностью Карнеги и Рокфеллера в Америке был создан благотворительный фонд, поощрявший развитие науки и техники. По инициативе московского купца и предпринимателя Христофора Семеновича Леденцова для управления его завещанным капиталом – 2 миллиона рублей, что было огромной суммой в 1907 году – было создано специальное Общество содействия успехам практических наук и практических применений имени Леденцова. Члены общества выбирали совет, который назначал экспертные комиссии, распределявшие деньги, получаемые обществом по процентам с капитала: 90 % доходов от капитала шли по уставу на цели Общества и 10 % - на организационные расходы Общества. Леденцов сам обратился с такой идеей к московским ученым первый раз в 1903 году и до его смерти в 1907 году они вместе успели разработать концепцию такого общества. В 1911 году в нем было 8 экспертных комиссий, которые раздавали деньги на различные исследования. Множество крупных русских ученых, в том числе и Иван Петрович Павлов получали деньги на исследования.

Таким образом, в России есть своя традиция работы фондов. Интересно, что это общество работало точно так же, как позднее работали американские фонды: в общество подавались заявки, которые рассматривались экспертными комиссиями, выбирались достойные заявки на утверждение, передавались совету общества, и тот подписывал выдачу грантов.

Гуггенхайм и Макартур: вера в возможности человека

Эпоха Карнеги и Рокфеллера заложила основы системы благотворительных фондов, и система эта просуществовала в том виде, как описано выше, почти до наших дней. За это время возникло множество американских фондов, в том числе и такие знаменитые, как фонд Гуггенхайма и фонд Макартуров, известные в России – фонд Гуггенхайма сейчас работает с Эрмитажем, а фонд Макартуров имеет московский офис. Оба эти фонда интересны, как примеры того, почему богатые люди дают деньги на системную благотворительность и как по-разному они направляют деятельность этих фондов при жизни и потом и после своей смерти.

В основе учреждения Фонда Гуггенхайма лежала та же глубоко личная мотивация, как и в случае со Стенфордским университетом – у сенатора Саймона Гуггенхайма умер сын только что окончивший школу, и семья, разбитая горем, решила увековечить память сына, в честь которого и был назван фонд, основанный в 1925 году. Важно при этом то, что Гуггенхайма-отца были совершенно специфические идеи по поводу того, на что должны идти деньги. Гуггенхайм хотел, чтобы деньги его фонда служили развитию и распространению знания, пониманию окружающего мира и пониманию красоты – формулировку "appreciation of beauty" можно понять и как "признательность за красоту" искусства и окружающего мира, ту красоту, которой не успел насладиться его сын. По мнению сенатора этим целям в наибольшей степени соответствовала поддержка ученых и художников, которые могли бы, благодаря своему творческому потенциалу, каждый сам по себе, самостоятельно развивать то или иное направление науки или искусства.

Здесь налицо с одной стороны идея поддержки культуры в целом, особенно художественной культуры, а с другой стороны – уверенность в том, что такая художественная культура создается отдельными людьми, в которых силен интеллектуальный и творческий дух, а не учреждениями, в которых эти люди могут работать или выставляться. Именно поэтому среди деятельности Фонда Гуггенхайма важнейшее место занимают стипендии для профессионалов во всех областях от физики до живописи.

Если внимательнее взглянуть на Фонд Гуггенхайма, то станет понятно, что движет этой организацией. Даже если его менеджеры не говорят об этом прямо, они все равно так рассказывают о своей работе, что слушатель понимает – они заняты своего рода инвестиционным бизнесом. По сути, Фонд занимается инвестициями в культурную сферу таким образом, чтобы успехи тех людей, которые получили стипендии, возвращали фонду эти вложения – конечно, не деньгами, а славой, репутацией и общим ощущением, что деньги потрачены не зря. Менеджеры Фонда всегда переживают, тем ли ученым и художникам дали они деньги, и каждого успешного стипендиата, который прославился после того, как получил стипендию Гуггенхайма, они записывают на свой счет.

Джон Дональд Макартур, основавший свой фонд, имел несколько иное представление о благотворительности, и фонд Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров соответственно получил другое направление. Джон Макартур сделал состояние в области страхового и девелоперского бизнесов. Его деятельность в области бизнеса началась всерьез в 1928 году, когда ему было 30 лет, и на скопленные деньги он купил небольшую страховую компанию. К моменту смерти в 1978 году он был одним из трех самых богатых людей Америки того времени. В разное время он был собственником 12 страховых компаний. В 63 года он обратился к торговле недвижимостью и городскому развитию – девелопменту – во Флориде, владел множеством строительных компаний, торговых центров и самыми разнообразными бизнесами из разных областей: отелями, телевизионными станциями, банками.

Кэтрин Макартур сама была замечательным менеджером и участвовала во всей предпринимательской деятельности как главный финансист. С самого начала их совместной жизни она занималась бухгалтерией, в то время как Джон управлял развитием бизнеса. Именно ей принадлежали многие разработки в управлении финансами страховых кампаний мужа. Когда в 1978 году Джон скончался и возник фонд Макартуров, она одним из членов совета директоров.

Джон Макартур никак не предписывал задачи основанному им фонду. Напротив, ему не нравились попытки бизнесменов диктовать благотворительным фондам то, чем они должны заниматься. Когда фонд возник в 1978 году, совет директоров сформулировал направления, деятельности, постаравшись определить те проблемные области, в которых сфокусированная программа грантов – иными словами, прицельные инвестиции – могла бы принести заметную пользу. С того момента совет директоров и менеджеры фонда все время стараются развивать новые программы и искать новые области приложения усилий, где фонд мог бы внести изменения в жизнь людей.

В настоящее время фонд Макартуров – один из 10 крупнейших фондов Америки с активами в $4 млрд. Он распределяет гранты не менее, чем на $150 млн. ежегодно. Две крупнейшие программы, по которым осуществляется распределение средств – это программа “Глобальной безопасности и устойчивого развития”, которую мы знаем в России: решение проблем безопасности, охраны природы, национальных меньшинств и т.п.; и программа “Развитие человека и сообществ” (Human and Community Development): борьба с неравенством за счет расширения возможностей людей участвовать в экономической жизни, укрепление местных сообществ и их ресурсов, забота о детях и возможностях их развития. Это инвестиции в человека – в возможности людей самим бороться с трудностями и несправедливостями жизни.

Фонд Гуггенхайма и фонд Макартуров дает примеры разных стратегий их основателей. Одни организаторы большого бизнеса стремятся к тому, чтобы фонды реализовывали их собственные идеи, в том числе после их смерти руками экспертов и менеджеров. Другие доверяют все дело с самого начала менеджерам и экспертам, специализирующихся на работе в большой благотворительности.

Менеджмент фонда

Менеджеры и эксперты играют в фондах такую же решающую роль, как и в других формах бизнеса. Все фонды устроены более или менее одинаково. Каждый имеет совет директоров или совет попечителей, который управляет фондом в целом. Совет принимает стратегические решения о распределении денег внутри фонда на различные программы, утверждает основные расходные статьи в фонде. Если фонд небольшой, то совет утверждает и более детальные решения.

Совет директоров или попечителей в благотворительной организации – это добровольная, неоплачиваемая работа. В советы входят деятели бизнеса, или деятели других фондов, ученые; чаще всего – и те, и другие, и третьи. Образцовый совет директоров фонда включает крупного адвоката, известного своим интересом к тем или иным проблемам, которыми занимается фонд, представителей мира бизнеса, - и активно действующих, и тех, кто уже на покое и занимается только благотворительностью, - а также деятелей из других фондов. Скажем, хорошо оплачиваемый вице-президент одного фонда, может заседать в совете директоров другого в качестве волонтера.

Под управляющими менеджерами, как то президент, один или два вице-президента по нескольким программам, а также финансовый директор фонда, работает несколько менеджеров, которые отвечают за отдельные программы, отдельные направления деятельности. Все эти люди рекрутируются обычно среди интеллектуальной элиты того или иного направления в зависимости от интересов фонда. Как правило многие в результате становятся профессиональными менеджерами в области благотворительности.

Таких менеджеров американский историк науки Роберт Коулер назвал "научными партнерами", говоря о сотрудниках фонда Рокфеллера, управлявшими деньгами на научные исследования. Именно они формулировали направления, в которых готовы были поддерживать науку и вместе с учеными вырабатывали стратегии научной политики. С помощью денег фонда Рокфеллера эти менеджеры управляли развитием американской и мировой науки и при том с небывалой успешностью.

Всем известны современные научные, промышленные и финансовые успехи биотехнологических фирм. Их успех основан на достижениях современной научной дисциплины, которая называется “молекулярная биология”. И пример этой науки оказывается самым ярким примером успешного менеджмента в области благотворительности для науки. Сам термин “молекулярная биология” для обозначения новой дисциплины был впервые применен менеджером Фонда Рокфеллера, который заведовал программами медицины и биологии, Уорреном Уивером, и ему, можно сказать, принадлежит инициатива создания этой области науки. Уивер был профессор-физик, нанятый президентом фонда, чтобы возглавить новые программы по развитию естественных наук. Он счел правильным сконцентрировать деньги на междисциплинарных исследований там, где физические и химические методы будут применяться к наукам о жизни и к медицине. И именно благодаря деньгам фонда Рокфеллера создавалась вся современная молекулярная биология и молекулярная генетика.

Традиционные каналы распределения денег на науку и образование очень инертны и редко направляют деньги на новые рискованные направления, которые могут не оправдаться. Когда в Америке и Европе государство и научный истеблишмент полагали, что совершенно не обязательно давать деньги на рискованные научные игры, именно Фонд Рокфеллера обеспечил развитие новых научных направлений в той области, которая потом обернулась успешными биотехнологиями. В послевоенной Германии такую же роль выполнил фонд Фольксвагена – бюджетные организации в Германии давали много денег на науку, но не рисковали давать денег на физико-химические методы в биологии и медицине. Труд по созданию этой области, которую мы знаем теперь как не только научно плодотворную, но и предпринимательски выгодную, взял на себя Фонд Фольксвагена.

Фонды, основанные предпринимателями, которые сами по себе в своем бизнесе готовы были нести предпринимательские риски и принимать важные стратегические решения, создавая новые области предпринимательской деятельности, оказались хорошими продолжателями дела своих основателей. Их менеджеры искали новые идеи и были готовы рисковать, вкладывая деньги в сферы науки и политики, в успех которых верили, будь то международные идеи, социальные и политические исследования или сугубо научные работы в области естественных наук и медицины.

Как очевидно, цепочка обучения менеджменту тянется от основателей фондов до ученых, получавших от фонда деньги. Президенты и советы фондов, подбирались самими основателями, из таких людей, которые были готовы заняться управлением доверенных им денег в том же предпринимательском духе. Они уже в свою очередь подбирали таких же ученых в качестве менеджеров программ, а те раздавали деньги тем ученым, которые могли соответствовать требованиям нового менеджмента науки. В конечном итоге предприниматели приучали ученых жить не на постоянное жалованье от университета, а на то, что называется грантами. Эта стратегия полностью себя оправдала.

Именно благодаря новому поколению ученых и программистов, ставших бизнесменами, описанная выше система работы фондов начинает меняться в последние лет пять.

Hi-Tech-благотворители

Новое поколение американских филантропов-мультимиллионеров, предпринимателей, выросших на высокотехнологическом бизнесе, так называемых “хай-тек-благотворителей”, вывело системную благотворительность на новый этап развития.

Особенность этого поколения с его особыми стратегиями состоит в том, что они сделали деньги в достаточно молодом возрасте в очень короткие сроки. Кремниевая долина в Калифорнии и пригород Сиэттла Редмонд, где находится компания Microsoft, заполнены миллионерами, которыми еще нет сорока. Многие из них уходят из той сферы деятельности, в которой они сделали свои миллионы, решив, что сделали все, что могли в этой области и теперь должны найти себя в другой. Известен случай, когда программист, ставший миллионером в фирме Microsoft, бросил программирование и поступил в медицинскую школу, сказав, что решил все программистские задачи, которые хотел. Он заработал деньги, которых ему хватает для жизни, и теперь он хочет найти какую-то новую область, в которой будет полезен людям, где сможет самореализоваться другим путем.

Так или иначе, молодые бизнесмены, сколотив огромный капитал на взрыве высокотехнологичного бизнеса, существуют в культуре системной благотворительности, в которой все крупные предприниматели создавали фонды для того, чтобы управлять своими деньгами в благотворительных целях. И, естественно, молодые благотворители в бизнесе hi-tech – не исключение. Они также дают огромные деньги разным благотворительным организациям, в том числе и тем, которые они учреждают сами.

Важное отличие от ситуации предыдущих десятилетий, поразившее Америку, в том, что эти люди с большими деньгами молоды и энергичны. Они пришли в благотворительность не на закате лет, когда их основным делом было бы создание благотворительных стратегий и организаций, которые после их смерти выполняли бы поставленные задачи. Эти люди сами готовы управлять своей благотворительностью. В известном смысле, мы возвращаемся на этом этапе к эпохе великих филантропов Рокфеллера и Карнеги, когда последний сам управлял своей благотворительной корпорацией.

Надо сказать, что эта эпоха новых больших денег в благотворительности также характеризуется новым острым соревнованием между филантропами в области того, кто из них создаст наиболее успешные программы. В этом смысле очень характерны отношения Тэда Тернера и Билла Гейтса. Когда Тернер принял решение об оплате части американского долга ООН, он прямо говорил журналистам о том, что на новых богатых людях Америки лежит ответственность за решение множества международных и американских проблем, которые они могли бы решить своими деньгами. Американские журналисты восприняли это замечание однозначно – Тернер, не называя имен, указывает на новых молодых hi-tech предпринимателей, в первую очередь, на Билла Гейтса.

Билл Гейтс, конечно, ответил на этот вызов брошенный ему не только Тернером, но и журналистским сообществом, которое охотно подхватило эту идею. Он не просто стал давать деньги на благотворительность, но создал свой собственный огромный фонд. Он носит название “Фонд Билла и Мелинды Гейтс” и является крупнейшим фондом в мире, распределяющим гигантские суммы. Естественным образом основные стратегические решения этого фонда принимаются в узком кругу людей, которые управляют фондом. В этот круг входит сам Билл Гейтс, его жена Мелинда, и два со-президента фонда: отец Гейтса – Билл Гейтс старший, и Пэтти Стоунсайфер, бывшая коллега Гейтса по Microsoft.

Пэтти Стоунсайфер работала в Microsoft с 1988 по 1997 год, когда в возрасте сорока лет и будучи мульти-миллионером, она ушла с поста старшего вице-президента кампании, чтобы заниматься чем-то новым и проводить время со своими двумя сыновьями. "Я оставила замечательную работу по одной причине – из нее ушла страсть. Мое эго и чувство возбуждения были удовлетворены, но у меня уже больше не было страсти в отношении тех проблем, с которыми я сталкивалась каждый день. Я была как жонглер – управляя проектами, бюджетами и людьми – и моя единственная задача была не уронить шары." – говорила Пэтти, и ей можно верить. Как только возникло новое дело, потребовавшее новой страсти, она вернулась в большой бизнес – бизнес благотворительности. Дружеские отношения с Гейтсом сохранились, и когда он решил создать свой мега-фонд, то обратился к ней как классному профессиональному менеджеру.

Фонд Гейтса – очень яркий пример, когда крупнейший предприниматель сохраняет за собой полную возможность определять все стратегии своего фонда. Но другие современные молодые доноры стремятся действовать таким же образом, и сейчас мы входим в новую эпоху благотворительности, и мы даже еще не знаем, чем она будет характеризоваться. Возможно, новые фонды потеряют характер сугубо благотворительных организаций и в станут похожи на бизнес-корпорации, подобные тем, в которых работают их основатели. Возможно, некоторые новые филантропы, подобно Карнеги, оставят свой бизнес и обратятся целиком к филантропической деятельности, применив в этой сфере все те навыки и стратегии бизнеса, которые они реализовывали раньше, и это безусловно всколыхнет устоявшуюся систему. О том, что будет гадают современные исследователи, которые проводят исследования, собирая информацию и проводя интервью с новыми благотворителями. Ясно одно: вспышка богатства на основе высоких технологий на много лет вперед закладывает новые тенденции развития системной благотворительности.

Российская благотворительность: зарубежные инвестиции

Как уже говорилось, в благотворительности, также как в предпринимательстве, действуют простые законы: необходимо получить максимальную прибыль от вложенных денег. Просто в благотворительности эта прибыль нематериальна и не имеет никакого отношения к бизнесу благотворителя. Как известно, наибольший возврат обеспечивают новые рынки, чем отчасти объясняет высокое внимание благотворителей к России.

Примером здесь может служить известный благотворитель Джордж Сорос. Его благотворительность совершенно искренняя: он действительно хочет вложить часть своих денег в развитие науки, образования и культуры в Восточной Европе и бывших стран СССР просто для того, чтобы эти области человеческой жизни процветали в постсоветском пространстве. Вопрос только в том, почему он выбирает эти страны для того чтобы с таким усердием и настойчивостью вкладывать деньги в науку и культуру. К этому есть много причин. Сам Джордж Сорос родом из Венгрии и судьбы всего региона близки ему уже по этой причине. И история большой благотворительности показывает, что такие личные и даже романтические причины, надо принимать всерьез и не искать попусту за ними надуманных тайных целей. Предприниматели и финансисты такого масштаба часто сочетают жесткость и идеализм – эти обе стороны помогают друг другу.

Но помимо личных есть и очевидные социальные причины. Одна из них состоит в том, что выделенные деньги на науку или образование в России возвращаются сторицей – не деньгами, конечно, а научными достижениями, успехами профессоров и студентов в образовании, наконец, добрым словом. Если в Америке для того, чтобы оставить заметный след на поле благотворительности, нужны миллиарды, то в тех странах, где благотворительность еще не развита, достичь тех же или даже больших результатов можно меньшими деньгами, появившись в этой области первым.

Здесь также действует механизм полностью аналогичный экономическому. В одних областях мира, для того чтобы поддержать научное развитие или образовательные учреждения, нужно вложить очень много денег, поскольку велика конкуренция и стоимость продукта, включающая зарплаты профессоров, ренты, технологическое обеспечение. В других областях работа профессоров стоит, может быть, и не так дорого, а образование очень ценится, однако же образование это неразвито до такой степени, что вкладывать в него можно до бесконечности, не видя ощутимых результатов. В этом плане Россия является прекрасным местом для благотворительности, где филантропы могут увидеть замечательные результаты всех более-менее разумных вложений, которые они делают. Это один из факторов, которым Россия привлекательна для международных благотворительных организаций.

При этом проблематика зарубежной благотворительности в России аналогична проблематике привлечения инвестиций. С одной стороны, некоторые инвесторы или же благотворительные организации не решаются войти в Россию и начать вкладывать в нее деньги, поскольку не понимают правил игры и боятся перемен тех правил, которые есть, а другие, напротив, стараются быть первыми, и, несмотря на все возможные риски, стараются оставить свой след. В данном случае это будет след людей, которые хотят создать что-то новое или поддержать тех, кто создаст что-то новое на их деньги, то новое, что может останется на века в области искусства, науки или социальной жизни и то, что с благодарностью будет нести на себе память и имя дарителей.

Российская благотворительность: внутренние инвестиции

Если в США благотворительность стоит на пороге новой эпохи, российская благотворительность находится еще в самом начале своего развития. Россия находится там же, где была Америка в эпоху, когда Карнеги и Рокфеллер еще не основали свои фонды. Карнеги необычайно ревностно заботился о развитии школ и библиотек, особенно в тех регионах, которые были интересны ему в промышленном отношении, где он проводил железные дороги и строил металлургические компании, добывал уголь. Теми же чертами по преимуществу характеризуется благотворительность крупных корпораций в нашей стране. Нефтяные магнаты заботятся о социальных условиях в самых разных отношениях в тех регионах, в развитии которых они заинтересованы. Это естественный процесс, как развития благотворительности, так и развития бизнеса.

На этом фоне есть только начатки организованной благотворительности в виде корпоративных фондов. К примеру, Фонд имени Вернадского содержится на деньги Газпрома, однако это не является значимой деятельностью в масштабах этой крупнейшей газовой компании. Наиболее интересный пример в современной России это, конечно, фонд Владимира Потанина. Это первый в России классический фонд большой благотворительности, который на наших глазах начинает свою работу, вырабатывает свои собственные стратегии и практики и учится технологиям филантропии: как организовывать конкурсы, как создавать и осуществлять программы.

Понятно, что развитие благотворительности в России будет тесно связано с новым частным богатства и будет иметь выраженные индивидуальные черты. У нас много людей преуспевших в бизнесе и уже имеющих крупные состояния, и многие из них очень молоды. Поэтому от них можно ожидать – в том числе и при создании фондов – такого же отношения к благотворительности, какое было у раннего Карнеги или же у современных американских благотворителей, получивших деньги в области высоких технологий. Эти люди, если и будут создавать благотворительные фонды, то станут внимательно следить за тем, как они управляются, а на стратегическом уровне будут управлять ими сами. Это тоже будет естественный этап развития и его надо будет только приветствовать.

Надежды на развитие системной благотворительности в России есть именно потому, что у нас немало людей, которые обладают крупными состояниями и являются сильными предпринимателями и талантливыми менеджерами. Крупная системная благотворительность – это не дело коллективных образований, таких как корпорации или общества. Большая благотворительность – дело отдельных больших людей, сделавших имя и деньги в предпринимательстве.

Именно с этим принципом связано то, что система личных фондов развита в Америке больше, чем в Европе. В Европе часто капиталы более размыты в виде совместного владения многими людей относительно небольшими пакетами акций. Решения же о передаче капиталов новому благотворительному фонду для вложения денег в науку, образование, медицину или искусство более склонны принять отдельные люди, обладающие состояниями, нежели группы людей, каждый из которых владеет частью этого состояния. Даже если группы людей будут выдавать деньги на благотворительные цели, они естественным образом – не потому что эти люди хуже других, а потому что такова динамика групповых решений – будут отдавать деньги на более надежные, проверенные цели, на гораздо менее рисковые стратегии. Только отдельные люди, которые принимают решения за себя и свои собственные средства, могут принимать свободные решения, открывающие новые области деятельности.

В отношении современных миллионеров и миллиардеров из области высокотехнологичного бизнеса исследователи употребляют выражение “венчурный благотворитель”. Это выражение верно и для Карнеги, и для Рокфеллера, и для молодых предпринимателей Кремниевой Долины в настоящее время. И можно надеяться на то, что в России с ее быстрой аккумуляцией капитала в частных руках тоже появятся такие же венчурные благотворители, которые откроют для себя и для общества в целом новые области и направления благотворительной деятельности в сфере социальной помощи и политики, поддержки ВУЗов, развития искусства, науки и медицины.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.