Россия-2006: ситуация

Мы публикуем резюме нового регулярного вторничного "Открытого семинара "Полит.ру", созданного для обсуждения позиции и содержания экпертного круга и сообщества "Полит.ру". Данный текст содержит следы полемики, дискуссии, различных реплик, но никакая фраза или тезис в нем не могут быть однозначно соотнесены с кем-то из участников или с мнением редакции. Отдельные линии, позиции и оппозиции, возможно, найдут отражение в других жанрах и формах работы. Резюме показывает содерждательное движение всего обсуждения, работу "коллективного колумниста", которая будет продолжена в следующих семинарах. Открытый семинар 28 марта был посвящен непосредственному, самому общему обсуждению актуальной (общественно-политической) ситуации. Участники (кроме собственно "Полит.ру") – Арсений Рогинский, Андрей Зорин, Д. А. Пригов, Илья Пономарев, Ольга Лобач.

1. Метафора ситуации. Российскую историю часто описывают в метафоре природных циклов: у нас зимы длинные, а лета короткие. Сейчас, очевидно, наступает зима, но с неизбежностью наступит весна, и к ней надо подойти пусть и в “авитаминозном” состоянии, но способными двигаться. При этом заморозки у нас не очень суровые, нынешний режим в России - и даже в Белоруссии - не слишком злоупотребляет прямым насилием, он манипулятивно-соблазнительный, удерживается на грани, соблюдая временный социальный баланс. Мы живем, как У-Янус из “Понедельник начинается в субботу” Стругацких: день проживаем вперед, а потом перескакиваем на день назад. “Национальные проекты” - это в чистом виде “ускорение”, бессмысленная интенсификация, мы еще не раз будем перескакивать назад. Поэтому общественная и политическая жизнь достаточно невнятна, в ней сложно самоопределяться политикам, общественникам, СМИ, иметь сколько-нибудь ясную позицию, а определения типа “власть-оппозиция” уже точно ничего не описывают.

2. Пример растерянности. В России, к счастью, есть большое количество мало зарабатывающих активистов из разных регионов, которые на протяжении последних 10-15 лет старались делать какие-то “добрые дела”: например, организовывать общественные приемные для оказания юридической помощи отдельным людям, помогать беженцам и т.п., то есть занимаются общественной деятельностью. Общее настроение этих людей, усугубляющееся в течение последних лет, описывается словом “растерянность”. Раньше они инстинктивно что-то делали, и было ощущение, что это хорошо. Но это ощущение потеряно. Имеет место абсолютное непонимание того, что происходит в стране, в какую сторону следует двигаться. Нет понимания пути, утрачены авторитеты, развился подчас даже какой-то цинизм, критика идеалов. В этой среде сейчас идут ожесточеннейшие споры вокруг исламского терроризма, вокруг Белоруссии и т.д.. Там арестовано уже не два, не три, пятьсот человек, включая известных и знакомых людей, в России увеличивается не очень яркое и публичное, но вполне эффективное давление на общественные организации. Как реагировать на происходящее? Кричать про кровавый режим – неэффективно, да и неверно.

3. Язык описания. Ощущается недостача в позиции интеллигенции – если понимать интеллигенцию как группу, которая вырабатывает язык понимания того, что происходит (в истории, в современности), для всего общества. Понятно, через что транслировался этот язык в России – сначала в литературе, потом эту роль стали выполнять СМИ. Сейчас образовалась лакуна, т.к. СМИ меняют форму подачи информации, часть старых профессий начинает вырождаться до обслуживания технологических задач. Вообще-то язык описания в современной культуре возникает только в одном месте – в академических монографиях, в обществоведческих науках, которые нам одно время подменяла русская литература и импорт накопленных в западной культуре представлений. Однако эти представления (как набор либеральных тезисов, так и идеология права) плохо коммуницируются в современной России: по поводу конкретных нарушений справедливости, прав и правды понятно, но в качестве идеи слишком слабо. Можно по-разному относиться к общественной полемике в Перестройку, но тогда были люди, выполнявшие идеологическую функцию: “об этом следует думать так”. Сейчас позиции из того времени, да и из 90-х, будут проигрывать реальности.

3. Технологические идеологии. При этом нельзя сказать, что идеологической работы в стране вообще нет. Не бывает, чтобы огромное количество текстов, маркирующихся как идеологические, были, а идеологии не было. Чтобы понять наличные идеологии, не нужно строить сложные схемы анализа, достаточно читать: “суверенная демократия”, “энергетическая сверхдержава” и т.д. Содержание очень простое, ничего тут мудреного нет, по большей части – это оправдание государственного воровства (а не построение идеологии движения, “модернизации”, “реформ”, “справедливости”, “преемственности” или “прожектерства”, “самоопределения страны” и т.п.). Конечно, интересно анализировать остаточное содержание данных тезисов, которое нельзя описать как технологическое обслуживание больших интересов (“воровства”), оно имеет отношение к исторической реальности страны, но не это – главное. В этом смысле ничего нового нынешняя российская власть не придумала, здесь нет никакой уникальной национальной специфики и “особого пути”. Во все века - и сегодня в Нигерии или Венесуэле - практика государственного воровства легитимируется таким же точно способом, через более или менее специфическую “национальную идею”.

4. Пределы временной стабильности. Существенный вопрос для прогнозов: какой слой элиты можно подкупить с помощью коллективного “воровства”. Вероятно, в ситуации современной ресурсной обеспеченности очень большой слой активных людей можно подпустить к распределению ресурсов чрез государственные механизмы. По большому счету, противниками такого рода идеологий “оправдания воровства” могут являться люди, которые по каким-то причинам не крадут. Причин может быть две: либо они не хотят, либо им не разрешают. Тут тоже возможны варианты: кому-то сегодня не разрешают, а завтра его допустили, и он стал сторонником “национальной идеи”; кто-то сегодня не хотел, а завтра все-таки решился – об этом в русской классической литературе много написано. Можно ли этому противостоять? Трудно. На что надеяться? Не на что. Но внутри элит неизбежно будет ужасный конфликт, потому что аппетиты всегда растут, и в конце концов им придется вступать в конфликты в условиях ограничения ресурсов. Есть позиции, что политическая активность переносится на улицы, но это не очевидно. Очевидно, что она переносится внутрь административного торга за ресурсы, под ковер, и оттуда в конечном счете “грохнет”. Управлять кризисами можно лишь до известных пределов (начало второй чеченской войны, “дело ЮКОСа”) и в условиях ресурсной избыточности, используя неподдельные настоящие общественные запросы, “большие идеи”.

5. Точки развития. Можно ли на это повлиять, нужно, интересно ли на это влиять? Не очень. Подковерная часть политики может быть полезна с точки зрения аналитического прогноза ближайшего кризиса, но содержание будущего кризиса не будет определяться распределительными группами: идеологии воровства не годятся для ситуации больших конфликтов, где играют соразмерные “большие идеи”, в том числе и примитивные и опасные. Поэтому область первого ближайшего интереса – это общественная активность вне процесса распределения, охватившего большую часть общества.

6. Запрос на общественную со-организацию. Сейчас во всех городах стали появляться группы людей, которые задают вопрос: “А как нам организоваться?”. Имеется в виду запрос на организации вокруг защиты чего-то своего. Это точки кристаллизации вокруг непосредственных интересов. В Перми их даже посчитали: если два года назад таких групп было 6, то уже за первые три месяца этого года их возникло около 15. Например, защита своих гаражей, которые хочет снести власть, причем люди будут биться за это до конца. Внимание масс-медиа по инерции приковано к политическим партиям, к их лидерам, которые реально уже в этой стране ничего не решают, - если что-то организуется, то уже помимо них, по законам административного баланса и торга. Интересно было бы искать лидеров, артикулирующих свою позицию, как раз в среде самоорганизующихся групп.

7. “Свой” интерес. Специфика новой социальной ситуации в том, что речь идет не об идологизированных группах, а о группах, связанных с широко понятой частной собственностью, “своими” интересами. Иногда люди борются за то, чтобы разбить сквер неподалеку от своего дома, это происходит в разных городах России. В регионах эти группы активнее, как раз Москва привыкла к обширным политическим демонстрациям, а там - иначе. Но и в Москве это возможно, например, на фоне резкого подорожания жилья: те люди, которые накопили деньги и еще полгода назад были готовы через ипотеку покупать себе жилье, сейчас уже не могут это сделать. Но на улицу люди выходят, когда у них что-то отнимают, а не когда им не дают что-то приобрести (льготы, ЖКХ, автомобили).

8. Границы “своего”. Является чрезвычайно продуктивной тема границ “своего”, т.е. того, что провоцирует какие-то социальные движения. Есть невнятность происходящего, люди запутались: с одной стороны, есть нефть, она как будто ничья, и когда ее воруют, то это вроде нормально; с другой стороны, есть льготы, они чьи-то, и когда их пилят – люди выходят на улицу. То же и с автомобилистами: за водителя Щербинского выступили все-таки относительно немногие (но все-таки выступили), меньше, чем по вопросу о правом руле, где речь шла непосредственно о “своем”. Но таких блоков “своего” в стране очень много и становится больше. Граница проходит между “трофейной территорией”, где все “ничье”, государственное и бюджетное распределение, и землей, где наметилось движение к идейному оправданию защиты “своего”, а не распределения “ничьего”. Собственно, исторический шанс состоит в том, чтобы попробовать к следующему большому конфликту, необходимости модернизации прийти с опорой на самостоятельных граждан, ориентированных на защиту “своего”. Понятно, что и “Единая Россия” и прочие партии пытаются “поддержать”, надстроиться над этим движением, но неэффективно работать в языке “использования” (“голосуйте за нас”): настоящие интересы легко отличают искренние, связанные с жизнью идеи от фуфла.

8. Описательная гипотеза. В России сейчас сложился консервативный, антимодернизационный консенсус. И у него есть не ситуативная, а достаточно глубокая причина. Если провести рискованную историческую параллель, то у нас сейчас ситуация накануне 1917 года, но при этом царь договорился с крестьянами против помещиков. И, как основной класс уходящего общества, так и группы власти заинтересованы в статус-кво. А то, что находится между ними, – различные социальные силы, заинтересованные в модернизации, - практически отсутствуют в публичной политике. Сейчас, в очень приблизительной схеме, у нас отмирает советское индустриальное общество, но, получив допинг в виде высоких цен на нефть, мы имеем очень большой слой людей, зависящих от институтов этого общества и заинтересованных в их консервации. Власть от этого питается, опирается на эти силы и мешает движению вперед. Чем дольше это продолжается, тем сильнее маргинализируются те силы, которые заинтересованы в модернизации, тем сильнее они вытесняются в окружающее пространство. Но собственно язык и идейные основания класса, заинтересованного в модернизации, и есть самая интересная задача, если она не будет решена, то в следующем кризисе сыграют наиболее завиральные большие идеи, связанные с очередной попыткой модернизации за счет зависимого (от распределения) населения, т.е. за счет насилия.

9. Позиция. Наиболее интересный тип СМИ сейчас – “СМИ-кухня”, на котором кристаллизуется новое мировоззрение, апеллирующее к классу людей, заинтересованных в модернизации, не связанными с идеологиями распределения, большими мифологиями 90-х и мифологиями консервативных сословий. Собственно, в этом одна из причин удач “Публичных лекций” - в поиске ясных тезисов для класса, точно заинтересованного в модернизации, класса “информационного общества”, активной интеллигенции, нового бизнеса и др. Здесь есть проблема отхода от остатков больших идей 90-х, так или иначе отработанных в оправдании “воровства”, здесь точно не пройти срез склейку общего мифа - мол, если ты за защиту гаражей, значит, ты “либерал”, или “коммунист”, или “государственник”. Было бы правильно создавать сообщества поверх пристрастий к тем или иным “большим идеям” на общих основания культуры, уважения чужого интереса и шанса новой модернизации без массового государственного насилия. Понятно, что здесь будут острые различия, но различия должны проявиться от живого содержания, а не от идейного догматизма. Поэтому так интересны язык защиты новых интересов, точки очевидного общекультурного консенсуса, новые лидеры, люди, чьи этические, идейные, идеологические основания равны их жизни. Такие люди есть, хотя их немного, но без них любая “большая идея” – опасный обман.