28 марта 2024, четверг, 21:08
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

10 октября 2005, 17:13

Падчерица Букера

Короткий список Букера, обнародованный в конце прошлой недели, свидетельствует не о лучшем в крупной прозе минувшего года, а о пристрастиях данного жюри и изгибах его коллективного подсознательного.

Вещи, выходящие за пределы ограниченного понимания «высокохудожественности» (термин, который неоднократно использовали Василий Аксенов и Алла Марченко в ответах на вопросы, — так и слышалось в pendant этого слова нечто о «маловысокохудожественном» в литературе) и реализма («приоритет живой жизни», как сформулировало жюри в своем пресс-релизе), были исключены.

Но сначала, как мы помним, были исключены (без обсуждения и подчас абсолютно необъяснимо) более половины выдвинутых номинаторами на премию произведений, среди них такие романы, как «Клеменс» Марины Палей,  финалистки премии Ивана Петровича Белкина (за повесть «Хутор» — «Новый мир», 2004, № 9) и, кстати, финалистки одного из предыдущих «русских Букеров» (за роман «Ланч», который был опубликован в саратовской «Волге»).

Палей отличается конфликтным литературным поведением (см. ее «премиальную» белкинскую речь — «Знамя», 2005, № 7), но это совсем не повод для выдворения за дверь. Букеровское жюри — не педсовет. В своих комментариях при обнародовании там длинного списка жюри упирало на то, что изгнанию подверглись те, кто козырял бы в дальнейшем — своей номинацией. В сердцах читаем?

Ну да ладно. Сильно облегчив себе работу при помощи первоначального усекновения (напомнившего о любимой пословице тов. Сталина — лес рубят и т.д.), жюри сформировало список, который предоставлял много весьма интересных и неожиданных финальных композиций. Но победила тяга к «грубому, зримому», «живой жизни», «живому слову, которое проработано очень крепко», к «значительной прозе со значительным героем» и, как было отдельно замечено, означает «неприятие прозы, которая выражает ситуацию экзистенциального тупика».

То есть ни Кафка, ни Музиль, ни Джойс, ни Пруст через строгое наше жюри не прошмыгнули бы! Ни за что.

А еще жюри позиционировало себя как национально весьма озабоченное. Председатель, Василий Аксенов, подчеркнул, что приоритет отдавался именно русскому роману — непонятно как отделенному от европейского, по месту жительства, что ли, — но тогда сам Василий Павлович, проживающий в Биаррице, неправильного Букера в прошлом году получил. По поэтике — так русский роман все-таки произошел от европейского; а если опять подсознание — компенсация места проживания? Цитирую: «Мы хотели выбрать те романы, которые ищут форму именно русского романа». Я бы не удивилась, услышав это от В. Бондаренко или Ст. Куняева. Да и то — вряд ли бы это ими было вслух сказано, ибо тогда и «Капитанскую дочку», и «Евгения Онегина», и «Мертвые души» (поэма!), и «Героя нашего времени» (сборник повестей!), и «Бедных людей», не говоря уж обо всем «русском» Набокове, Газданове, и многое другое пришлось бы исключить. Скажут: остался бы Тургенев. Но и он, как, впрочем, и Гоголь, и Достоевский, в неправильных местах проживал, создавал свои романы. (Правда, член жюри Евг. Ермолин выступил с яростным ниспровержением прозы М. Палей из-за ее не менее яростного идейного ниспровержения русской жизни, повседневной прежде всего — см. «Новый мир», 2005, № 10).

Но интрига жюри шла не только в сторону русскости и «толщины» (об этом тоже сказал Аксенов: ну не в палец же толщиной… мол, роман должен быть толстым). Интрига шла и в сторону… типа того, что Россия должна прирастать Сибирью. И вот уже в списке — два романа Романа Солнцева. У меня только один вопрос по этому поводу: почему не три? И как теперь жюри будет выбирать — между тем Солнцевым и этим? Еще одно: интрига шла в сторону усреднения, «стрижки» газона так, чтобы не высунулся кто поярче тех, на ком (по тем или иным причинам) остановился «зрак» коллективного литературного бога (т.е. заменяющих его жрецов). Так не попал в список Михаил Шишкин. Василий Аксенов простодушно до чрезвычайности объяснил, почему: «Шишкин — высокохудожественный (ей-богу, именно так: записала с голоса. — Н.И.) писатель, но если бы мы его включили, то он уж точно победил бы. Шишкин достоин бóльшего, чем Букер». Нет комментариев.

А так — без конкуренции победит другой. И мы знаем имя этого человека.

Алла Марченко гневно изгоняла из списка, как она выразилась, «букеровскую тусовку» — видимо, имея в виду тех, кто уже в «списке Букера» побывал (в другие годы). Но что тогда сказать об Анатолии Наймане? Его же тексты, и то, что посильнее довольно вялого «Каблукова», неоднократно попадали в букеровские списки.

А какой список — без молодых? Нужен был жюри писатель молодой и о «живой жизни» пишущий. Выбрали Дениса Гуцко — по сравнению с его первой, полной «свидетельских» показаний, прозой (почти non-fiction) — роман «Без пути — следа» спотыкается, и даже в слове (!) — та же Алла Марченко заключила, что роман «плохо отредактирован». Но если текст нуждается в плотной редакторской опеке, в пригляде и в серьезной помощи, вплоть до исправлений (не справился в «Дружбе народов» редактор Леонид Бахнов, недоработочка вышла), то какой же из такого автора финалист? Да и вообще — можно ли о таком  тексте рассуждать, имея в виду лавры? За «содержание», что ли, будем теперь премии давать, за правильную прописку (лучше всего — в провинции), за идейность и «отображение жизни»?
О Елене Чижовой. Тоже знакомая по «списку Букера» (ее роман «Лавра», лучшего качества, чем «Преступница», но тоже не шедевр — в позапрошлом году засветился в финале (все к вопросу о «тусовке»). И Олег Ермаков ведь тоже там был — только с отличным романом «Знак зверя», не удостоенном лавров; теперь он представлен слабым романом «Холст», которому и «Знамя», Ермакова открывшее, «закрыло» страницы). Итак, получается, что трое (sic!) из шести, повторяю, каждый второй — из «букеровской тусовки», выражаясь языком члена жюри.
Не выдержал далекий от литературных интриг Владимир Спиваков — музыкант рассказал, и подробно, какой роман из прочитанного произвел на него впечатление самое сильное, но в голосовании, естественно, один голос победить не мог. Наивный Спиваков! Сразу видно, что не писатель.

На вручении премии Таормина Анна Ахматова, по ее же рассказу, записанному Л.К. Чуковской, шепнула Твардовскому: «Уронила бы меня нянька в детстве, не было бы всей этой петрушки». Нянька «уронила» премию Букер при родах, когда вместо лауреата Петрушевской («Время ночь») получился лауреат Марк Харитонов («Линии судьбы, или Сундучок Милашевича»). А когда нянька уронит, то родовая травма сказывается всю жизнь: ребенок рискует остаться инвалидом. Сильнейший сразу был отодвинут в сторону — дабы дать дорогу более слабому. Но что хорошо при входе в метро, то плохо при входе в литературную премию, по «спискам» которой трудно будет себе представить движение литературы конца/начала века. Как  невозможно это сделать по спискам «сталинских» лауреатов: большинство имен (и соответственно произведений) безнадежно канули в воды той самой Леты. Удивительную книгу (редкий экземпляр!) я обнаружила в себя в домашней библиотеке, называется она «Выдающиеся произведения литературы 1951 года» («Советский писатель», Москва, 1952, составитель С. Бабенышева, тираж 30000 экз.). Книгу открывает образцово-клишированное, пафосное предисловие К. Симонова — это сборник «статей о книгах» С. Злобина, В. Лациса, В. Василевской, Я. Галана, Дм. Еремина и др. И где они?

Решение о премии (любой!) не может в принципе быть абсолютно справедливым: ее все-таки присуждает не Бог, а люди, обязанные сохранять интеллектуально-литературную честность и не придумывать себе уловки. Хотя само устройство, сам механизм премии выстроен так, чтобы можно было постараться достичь объективности. Единственное разрешение этой коллизии — учреждение новой, своей премии. Если где сегодня у нас и победила демократия, то именно в литературе: публикации, книги, журналы и особенно премии (шесть «шолоховских», три — имени Льва Толстого, несколько «фадеевских» и т.д., всего — за несколько сотен зашкаливает) свидетельствуют об этом. Но история, увы, повторяется почти везде одна и та же: не пущать «особенных» и «выдающихся», пользующихся вниманием критики и - весьма квалифицированных читателей, добавлю. Плюрализм мнений, сменное жюри, а возвращаемся к эстетическим критериям давно и навсегда, как казалось, утраченного соцреализма: значительный герой, жизнь, «сибирское» слово…

Итак, премия у нас — факт, но не литературной, а экономической жизни одного отдельно взятого писателя. Она никак не влияет на тиражи и упорствует в своем игнорировании читателя. Премия вроде бы должна компенсировать (так или иначе) потерю статуса писателем — но если решение жюри противоречит литературному качеству, то премия ничего не компенсирует, а только компрометирует.

Что?

Изящную словесность, о существовании которой члены жюри постарались забыть, лицемерно делая вид, что озабочены возвращением русской литературы в ее традиционное русло.
В свое время знаменитый позже как режиссер Владимир Иванович Немирович-Данченко, ко всему прочему автор репертуарных, но не имевших никакой литературной ценности пьес, отдал присужденную ему Грибоедовскую премию Чехову (за «Чайку»). Не берусь утверждать, взял ли ее Чехов или нет, полагаю, что нет, — но поступок Владимир Иванович совершил правильный.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.