28 марта 2024, четверг, 15:49
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

25 июля 2005, 14:30

Заметки администратора на полях высоцковедения

Последнее время часто отмечается падение популярности творчества Высоцкого по сравнению, например, с 1980-ми годами. Однако анализ современных журнально-газетных заглавий и подзаголовков показывает, что ежедневно как минимум один раз для названия материала используются различные строки песен Высоцкого. Подобная востребованность существенно превосходит аналогичную востребованность творчества других поэтов ХХ века. В день 25-летия со дня смерти Владимира Высоцкого "Полит.ру" публикует статью Андрея Крылова, заместителя директора Государственного культурного центра-музея В.С. Высоцкого, "Заметки администратора на полях высоцковедения", в которой автор развенчивает устоявшиеся заблуждения относительно толкования некоторых мест в текстах Высоцкого, а также указывает на ранее неизвестные аллюзии и реминисценции. Впервые статья была напечатана в журнале "Вопросы литературы" (2002. № 4).

Должность заместителя директора Государственного культурного центра-музея по музейной и научной работе отнюдь не располагает к собственному исследовательскому творчеству. Львиную долю рабочего времени приходится использовать на поиски бумаги, мебели и необходимой аппаратуры; на чтение входящей почты, на писание всевозможных писем и прочих бумаг; на ремонт компьютеров и на общение со стихотворцами, которые либо непременно хотят увидеть напечатанными свои стихи «памяти Володи», либо требуют выслушать «хотя бы» с десяток своих песен «в русле творчества» великого барда. Правда, у заместителя директора есть и более интересные обязанности: организация научных конференций и чтений, подготовка музейного ежегодника, планирование текущей исследовательской работы. Но творчество «меморируемого лица» (так в казенных документах зовется человек, в память о ком музей создан) все равно не отпускает...

ОЧЕНЬ ДОЛГОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ

Первым о «малограмотности» Высоцкого в части знания истории русской литературы, разбирая песню «О фатальных датах и цифрах», написал еще в 1987 году литератор А. Бобров (известный в узких кругах «тоже» как исполнитель сво­их стихов под гитару). Тогда он не замедлил поделиться своими «находками» с читателями, вложив весомую лепту в кампанию дискредитации «коллеги» по «стихам под ритмическую основу».

Кто кончил жизнь трагически, тот — истинный поэт,

А если в точный срок, так — в полной мере:

На цифре 26 один шагнул под пистолет,

Другой же — в петлю слазил в «Англетере»...

(«О фатальных датах и цифрах»)

Процитировав (с искажениями, кстати) эту песню по публикации в «Дружбе народов», автор статьи иронически вопросил: «Тоже в 26?»[1] Сначала руки зачеса­лись написать ответ автору «риторического» вопроса, но вскоре пришла иная мысль: зачем объяснять  о ч е в и д н о е?!

Однако с годами оказалось, что смысл строки неочевиден не только пионеру этой темы. Прошло время, и тезис об ошибке в рассматриваемой песне стал «общим местом»[2]. Между тем произведение это является чуть ли не одной из  с а м ы х  п р о р о ч е с к и х  песен поэта. В один ряд с ней можно поставить лишь «Корабли постоят...» со словами «вернусь... не пройдет и полгода»[3], обыгранными разными авторами уже не раз.

Главной ошибкой (но не Высоцкого, а авторов, пишущих на эту тему) явля­ется то, что все они вслед за Бобровым отождествляют «коварные» цифры, пере­численные в песне,  с  к о л и ч е с т в о м  прожитых лет.

Действительно, «Маяковский лег виском на дуло», не дожив до 37-ми; да, верно, «на этом  р у б е ж е  легли и Байрон, и Рембо»: первый тоже не дотянул до этой черты, а второй не прожил и месяца после своего 37-летия. И Лермонтов «шагнул под пистолет» в 26.

Но у Высоцкого нигде не сказано, что еще один поэт «слазил в петлю в “Англетере”» — в 26 лет. Все указанные (и не указанные здесь) сочинители под «гипнозом» слов об отсроченных «концах поэтов» игнорируют авторскую под­сказку: «Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр...», даже вынесенную в заглавие песни.

В тексте иначе: «На цифре 26...» Как известно, Есенин погиб 28 декабря 1925 года. Иными словами — накануне Нового года, номер которого кончается... на цифре 26. (Справедливости ради надо отметить, что еще в 1991 году все-таки была обнародована верная интерпретация процитированного четверости­шия[4], но, как видим, многими она осталась не замеченной.)

И вовсе не 37-летие Пушкина, состоявшееся в мае 1836 года (аж за восемь месяцев до гибели), подразумевал Высоцкий, когда писал о поэте, который «подгадал себе дуэль» в 37-м году (ХIХ столетия). Именно этот  к а л е н д а р н ы й  г о д,  в котором «поэт поэтов» не прожил месяца, оказался для него роковым. Скорее всего, этот  н о м е р  года, ставший через век последним для м н о г и х российских поэтов, имел в виду Высоцкий.

Конечно, нам могут указать на еще одну «ошибку», если скажут, что 26 и 37 — не цифры, а  ч и с л а.  Однако предлагаем оставить подобные придирки дру­гому «ревнителю» — автору книги о детских годах Энгельса, литератору В. Бушину, который в подобном роде рецензировал когда-то каждую новую рабо­ту Булата Окуджавы. Мы-то понимаем, что Высоцкий использует слово цифра не в качестве математического термина, а — в разговорном, расширительном его тол­ковании.

Остается констатировать, что Высоцкий продолжает «мстить» тем, кто чи­тает его невнимательно. А возвращаясь к пророчествам, напомним, что из жизни поэт ушел 25 июля 1980 года — накануне «цифры 26».

ОБ ОДНОМ СПОСОБЕ СМЫСЛОВОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ФРАЗЕОЛОГИЗМОВ

Я тебя одену в пан и в бархат,

В пух и прах и в бога душу, вот.

Будешь ты не хуже, чем Тамарка,

Что лишил я жизни в прошлый год.

(«Катерина, Катя, Катерина!..»)

Во второй строке этого четверостишия мы можем наблюдать интереснейшее явление, заключающееся в переносе слушателем (и персонажем? автором?) значе­ния одного фразеологизма на другой.

Некоторые словари однозначно трактуют первое из использованных здесь Высоцким (и выделенных нами) устойчивых выражений: в пух и прах — очень сильно, нещадно, совершенно, окончательно, полностью, насовсем (разбить, раз­громить, разругать, раскритиковать, разнести)[5].

Однако авторы  б о л ь ш и н с т в а  существующих словарей приводят и другое значение той же фразеологической единицы: очень нарядно, пышно, бога­то, роскошно, изысканно (разодетый, расфранченный; одеваться, наряжаться; ра­зодеться, расфрантиться и т. п.)[6].

В то же время второе выражение в том же стихе — в бога душу (в бога и в душу; в три господа бога) — встречается в русском языке (точнее: встречалось до Высоцкого) лишь в одном значении — циничного ругательства, сквернословия[7]. Ср. также в другой его песне:

Я ж те ноги обломаю, в бога душу мать!

(«Что же ты, зараза...»)

То же бранное выражение встречаем в рассказе В. Шукшина «Космос, нерв­ная система и шмат сала». В других его произведениях В. Елистратов находит следующие родственные модификации: в гробину вашу, в кровь; твою в креста мать; в душу [душеньку]; в крестителя; в святителя мать; в господа мать; в три господа душу [бога] мать и другие; отсюда и выражение материться в бога[8]. А. Флегон регистрирует еще два эвфемизма того же смысла: в бабушку и в бога ду­шу мать; и в бога, в Христа[9].

Если решать задачу интерпретации интересующей нас строки Высоцкого с помощью элементарной логики, то первый вывод, который лежит на поверхности, - основные значения приведенных фразеологизмов, хоть и принадлежат одному смысловому ряду («отругаю»), с контекстом процитированного четверостишия  н е  с о ч е т а ю т с я.

Таким образом, нам ничего не остается, как механически подставить во фразу Высоцкого противоположные значения двух образных выражений. В ре­зультате получим примерно следующий ее «перевод»: «Я тебя роскошно одену и обматерю так, что ты будешь выглядеть хорошо». Ведь не хуже, чем Тамарка оз­начает «хорошо» — как минимум.

Однако такой «перевод», во-первых, тоже лишен элементарной логики, а во-вторых, согласитесь, не соответствует нашему пониманию пропетого / прочитан­ного. Весь «синонимический» ряд, выстроенный Высоцким,  п о н у ж д а е т  нас к восприятию словосочетания в бога душу как элемента того же смыслового поля, что и остальные элементы строфы.

Во-первых, начало строфы «готовит» слушателя / читателя к иной трактовке рассматриваемого фразеологизма: «одену в пан и в бархат» — тоже означает «роскошно» (панбархат — дорогой материал). Во-вторых, и последние два стиха (из процитированной строфы) не дают нам возможности трактовать слова в бога  душу в истинном — негативном — смысле.

К тому же отметим «неверное», раздельное произнесение героем сорта ма­терии: в пан и в бархат. Оно вовсе не свидетельствует о малограмотности урки, произносящего этот текст, а  может являться и следствием языковой игры в речи персонажа. А тогда мы вправе подозревать его иронию и во второй строке, то есть говорить о том самом сознательном  п е р е н е с е н и и  с м ы с л а,  о ко­тором было сказано в начале.

Впрочем, отделить в этом тексте (как и во многих других сочинениях Вы­соцкого) иронию персонажа от иронии автора довольно сложно. Да и нужно ли?

«ДО ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ, ДО КРЕСТА»

Здесь, как и во многих строках у Высоцкого, соседствуют два фразеологиз­ма-синонима, но отличает этот случай от большинства других то, что оба эти вы­ражения — авторские.

Сначала остановимся на их общем смысле. Безусловно, он восходит к вы­ражению до гробовой доски, которое имеет синонимы: до конца дней; до последнего дыхания [издыхания], до последнего [предсмертного] вздоха; по гроб жизни [дней]; до гроба; до <самой> могилы[10].

Все они, по сути, означают одно — «всю жизнь, до самой смерти»:

Мне судьба — до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты (а за ней — немота),

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что — не то это вовсе, не тот и не та!..

Первое (из зарегистрированных) употребление устойчивого выражения у последней черты К. Душенко относит к 1903 году (стихотворение К. Бальмонта), однако источником его вхождения в язык считает заглавие романа М. Арцыбашева, написанного десятилетием позже[11]. Последняя черта — это, несо­мненно, та, за которой «дальше — тишина», то есть черта = край, на котором хо­чется «хоть немного еще» постоять. Таким образом, здесь слышатся и другие фра­зеологизмы: на краю гибели — «в непосредственной близости от смерти»; на краю [у края] могилы [гроба] — «в состоянии, близком к смерти»; смертный [последний] час — «время непосредственно перед смертью, кончиной»[12]; подводить [подве­сти] черту — «заканчивать какое-либо дело, подводить итоги (о выводах, результа­тах)»[13].

Однако в нашем примере этот авторский фразеологизм у с и л и в а е т с я  другим. Выражения до гроба, до могилы передают, как справедливо утверждает Ю. Гвоздарев, «временные отношения через деталь характерного атрибута погре­бения... путем метонимического переноса значения»[14]. Потребность «авторизовывать» слово привела Высоцкого к тому, что обычные для таких случа­ев «атрибуты погребения» (гроб и даже могилу) он заменяет на могильный крест. И тем самым он хоть на минуты, но продлевает срок несения взваленных на него с у д ь б о й  (или им самим?) о б я з а н н о с т е й  «убеждать и доказывать». Имен­но в связи с этой трудной долей авторское выражение до креста, на наш взгляд, имеет еще один смысловой нюанс, тесно связанный с другими, не названными в тексте фразеологизмами — нести <свой> крест («терпеливо, безропотно перено­сить все страдания, которые связаны с тяжелой судьбой»[15]) и тяжелый [тяжкий] крест («о тяжелой доле, трудной судьбе»[16]).

КАК ДЕЛАЮТСЯ НАУЧНЫЕ ОТКРЫТИЯ

Ни в коем случае не претендуя на сравнение масштаба наших находок с от­крытием известного ученого, пострадавшего от упавшего на голову яблока, сакцентируем внимание читателя лишь на аналогичном способе исследований.

Источники аллюзий и реминисценций, о которых здесь пойдет речь, помог­ли найти коллекционирование всевозможных цитат Высоцкого в нашей речи. Не­давно один из постоянных авторов ежегодника «Мир Высоцкого», издаваемого Музеем, принес вырезки с такими цитатами и заголовками. Среди других прине­сенных газетных материалов был такой, который назывался «Но лишь одно меня тревожит». Ничего не подозревая, я согласился с тем, что, возможно, источником этого названия является финал известной песни 1969 года:

Да, правда — тот, кто хочет, тот и может,

Да, правда — сам виновен, бог со мной,

Да, правда, — но одно меня тревожит:

Кому сказать спасибо, что — живой!

Сотрудница книжных фондов понесла статью к себе в отдел, чтобы сверить наличие ее с вырезками в соответствующей заветной папке. Но, проходя по длин­ному музейному коридору, она неожиданно для себя пропела продолжение заго­ловка, оказавшегося поистине народной песней из давнего кинофильма с участием Утесова:

Но лишь одно меня тревожит,

Унося покой и сон,

Когда влюблен...

Сердце, тебе не хочется покоя...

Годом позже написания песни с рефреном «Скажи еще спасибо, что жи­вой» — в 1970-м — Высоцкий назвал своей любимой песней великую «Священную войну», автором слов которой тоже считали В. И. Лебедева-Кумача.

Как видим, оказалось, что это не единственная ниточка, связывающая двух поэтов. С той лишь разницей, что в оригинале у Лебедева-Кумача процитирован­ная выше строка звучит несколько по-иному: «Но лишь одно из них (ласковых имен. — А.К.) тревожит».

Однако не исключено, что, как и многие советские граждане, Высоцкий не знал авторов окружавших его массовых песен и потому не связывал две из них, процитированные на этой странице, как между собой, так и с именем известного поэта-песен­ника.

На описанный случай удивительно похож другой, который почти повторил ситуацию, отразив ее, правда, зеркально. При разборке принесенных кем-то выре­зок с цитатами из песен Булата Окуджавы я споткнулся на заголовке «И когда на­ши девушки сменят шинели на платьица?». Соображая, в какой же конверт поло­жить новую вырезку, признаюсь, я какое-то время перебирал в уме военные песни Окуджавы, пока не понял, что эта строка принадлежит... Высоцкому:

А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,

И когда наши кони устанут под нами скакать,

И когда наши девушки сменят шинели на платьица...

(«Песня о новом времени»)

Просто чье-то подсознание, выделив сосредоточенные в строке слова: де­вушки, платьица, шинели и даже знакомый по песне «А мы швейцару...» (1957) об­раз наши девушки, прочно связало ее с именем другого автора военных (а точнее, антивоенных) песен. Впрочем, последнее словосочетание характерно именно для Окуджавы, и не только для раннего:

А где же наши женщины, дружок...

 («Песенка о солдатских сапогах», 1956—1957.)

И плачут наши сестры, как Ярославны, вслед...

(«Прощание с Польшей», 1964—1965.)

Но и для более позднего (наши девушки просто продолжали взрослеть вместе с автором):

И наша жизнь, и наши дамы, господа!..

(«Еще один романс», 1979.)

Обнаружение нечаянной и, как видим, вполне объяснимой ошибки в одно мгновение сделало очевидной связь «Песни о новом времени» Высоцкого, напи­санной на рубеже 1966 и 1967 годов, с песней Окуджавы, и в частности — вот с этой:

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:

вместо свадеб — разлуки и дым,

наши девочки платьица белые

раздарили сестренкам своим...

Ведь песня Высоцкого вступает в прямой диалог с песней «До свидания, мальчики» (1958), вернее, она — о том новом времени, о котором говорится у Окуд­жавы:

Вы наплюйте на сплетников, девочки.

Мы сведем с ними счеты потом.

То есть — «когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется». Об этом потом и напоминает Высоцкий:

Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!

И в данном случае уже неоспоримо, что Высоцкий не только м о г  з н а т ь,  но и  з н а л  раннее творчество своего (по его же определению) «духовного отца».

Однако наша история не закончилась на этой находке. Судьбе было угодно, как и в происшествии с упавшим яблоком, доказать неслучайность описанного со­бытия. Когда записки, которые вы читаете, были уже в редакции, другой собира­тель подарил нам две папки вырезок того же рода. В той, где были бережно отсор­тированы статьи с заголовками из Окуджавы, лежала... точно такая же вырезка, названная по строке Высоцкого — «И когда наши девушки сменят шинели на платьица?» из еженедельника «Мегаполис-экспресс» (еще того, не желтого) за 1991 год.

С точки зрения теории вероятности — результат стопроцент­ный: два чело­века, знающих бардовскую классику наизусть и решивших сохранить одну и ту же вырезку с «высоцким» заголовком, независимо друг от друга приписали эту цитату Окуджаве.

Руководствуясь исключительно своим подсознанием.

«ПЕСНЯ О ВОЛГЕ»

Десять лет назад А. Кулагин довольно точно обнаружил корни «Песни о Волге» Высоцкого в романах «В лесах» и «На горах» П. И. Мельникова-Печерского[17]. При этом он привел ряд цитат, явившихся, по его мнению, источни­ками реминисценций в песне, из описаний Нижегородской ярмарки и из других (прозаических) фрагментов романов. Отзвуки той давней статьи есть и в моногра­фии Кулагина[18]. Ничуть не оспаривая сути статьи, дополним изложенные в ней на­блюдения — своими, подтверждающими выводы исследователя.

В романе «На горах» (ч. 1, гл. 5) Кулагиным осталась незамеченной одна из народных песен, которые щедро разбросаны по страницам дилогии. При­ведем зачин этой, как она названа в книге, «путевой бурлацкой песни»:

Как споем же мы, ребята, про кормилицу,

Про кормилицу про нашу, Волгу-матушку,

Ах, ну! Ох ты мне! Волгу-матушку.

Мы поплавали по матушке и вдоль и поперек,

Истоптали мы, ребята, ее крэты бережки.

Ах, ну! Ох ты мне! Ее круты бережки...

Вполне вероятно, что некоторые образы, которые Высоцкий использовал для  с в о е г о  зачина, могли перекочевать именно отсюда. Сравните:

Как по Волге-матушке, по реке-кормилице...

О том же говорят и круты бережки, которые у Высоцкого упоминаются во всех трех припевах:

Справа — берег стелется,

Слева подымается.

Берега отвесные...

За крутыми тянутся

Берега пологие.

Но все перечисленные образы вполне можно отнести и к общеупотреби­тельным в подобных случаях, то есть навеянным ассоциациями первого ряда. Для примера вспомним песню с тем же названием, что и у Высоцкого (того же, кстати, Лебедева-Кумача), образца 1937 года:

Словно тучи, печально и долго

Над страной проходили века,

И слезами катилася Волга —

Необъятная наша река...

Незадаром Степан с Емельяном

Вниз по Волге водили челны...

Много песен над Волгой звенело...

Пусть враги, как голодные волки,

У границ оставляют следы...

Ну чем не «Долго в воды пресные/ Лили слезы строгие...», «Вниз по Волге плавая...», «Волга песни слышала...», «Вся вода исхлестана пулями врагов...»? Един­ственное, что смущает, так это чересчур оптимистический настрой песни Лебедева-Кумача (напрочь отсутствующий у Высоцкого):

...Прежде песни тоска наша пела,

А теперь наша радость поет...

Под счастливой советской звездою

Хорошо и работать, и жить —

и тому подобное «верноподданничество».

Говоря о стандартном наборе образов такого рода сочинений, можно вспомнить и народную песню «Вниз по матушке по Волге...», в которой тоже речь идет о «крутом бережечке».

Действительно, песен про Волгу было пропето много, и набор реалий в них зачастую один и тот же. Однако продолжим рассмотрение «путевой бурлацкой», приведенной в романе Мельникова-Печерского.

Дальше, с третьей строфы, в ней перечисляются названия городов — Кост­рома, Плес, Кинешма и Решма, а также многие другие:

Исходили мы на лямке все ее желтыя пески,

Коли плыли мы, ребятушки, от Рыбной к Костроме.

Ах, ну! Ох ты мне! Как от Рыбной к Костроме.

А вот город Кострома — гульливая сторона,

А пониже ее Плёс, чтоб шайтан его пронес.

Ах, ну! Ох ты мне! Чтоб шайтан его пронес.

Напомним для сравнения начальный стих третьего куплета Высоцкого:

Что-то с вами сделалось, города старинные...

 (В связи с этой строкой, в частности, мы бы не стали привязывать песню Высоцкого к определенному городу и называть ее «нижегородской».)

Как видим, отзвуки старинной песни присутствуют почти в о  в с е х  стро­фах текста Высоцкого.

Романист привел 11 куплетов песни бурлаков, и в каждом упомянуто один-два старинных города. Авторская сноска, данная здесь же, на наш взгляд, проясняет еще одну строку Высоцкого, а именно начальный стих второго — о с ­т а в ш е г о с я — куплета, пока нами в связи с народной песней не упоминавше­гося:

Волга песни слышала хлеще, чем «Дубинушка»...

Казалось бы, самая знаменитая песня, которую могла с л ы ш а т ь  Вол­га, — это, безусловно, и есть сама «Дубинушка». Ведь какая песня  п о е т с я  на  Великой русской реке, как не бурлацкая? А из таковых любой русский однозначно по поверхностной ассоциации сразу назовет одну, самую знаменитую, то есть... «Дубинушку». Та же ассоциация возникла и у Высоцкого. Однако какой смысл вложил поэт в слово хлеще? Есть ли он (смысл) вообще? К какой такой песне мы можем отнести эти слова: хлеще, чем «Дубинушка»?

Вот как комментирует приведенную им «путевую бурлацкую» Мельников-Печерский: «В ней больше чем трем стам местностей от Рыбинска до Бирючьей косы (ниже Астрахани на взморье) даются более или менее верные приметы».

Данный комментарий поистине поражает. Не мог не впечатлить он и Вы­соцкого. По всей вероятности, именно эту песню — из более чем двух сотен (!) ку­плетов — Высоцкий счел более значительной, чем та, которую обессмертил вели­кий Шаляпин.

ОТКУДА «РАСТУТ СТИХИ»?

Ответ на поставленный в заголовке вопрос всегда очень интересен. Действи­тельно любопытно, ч т о отложилось в памяти автора, с какими его впечатлениями переплелось, чтобы в итоге все это, сдобренное талантом, вылилось в любимые нами произведения. Впрочем, как представляется, исчерпывающего ответа (из-за участия в процессе творчества подсознания) не мог бы дать и сам автор. Не менее увлекателен и поиск ответов на этот вопрос. Некоторые истоки текста лежат на поверхности, и обнаружить их можно сравнительно легко. Например, одна из ран­них песен Высоцкого «У меня было сорок фамилий...» имеет такой варьируемый рефрен:

...Обо мне не напишут некролог

На последней странице в углу.

...Не поставят мне памятник в сквере

Где-нибудь у Петровских ворот.

...Все равно меня не отчеканят

На монетах заместо герба.

Очевидно, что корни этого текста надо искать в песенных стихах Геннадия Шпаликова:

...Не будет утром траурных газет,

Подписчики по мне не зарыдают,

Прости-прощай, Центральный комитет,

Ах, гимна надо мною не сыграют.

...............................................................

Страна не пожалеет обо мне,

Но обо мне товарищи заплачут.

(«Ах, утону я в Западной Двине...»)

Этот шедевр своего собрата не только по песенному, но и по другим облас­тям искусства Высоцкий знал наизусть, пел и даже оставил потомкам на пленке в своем исполнении. А следовательно — любил.

Хотя не надо исключать из числа претекстов этого же сочинения Высоцкого и еще более раннюю фольклорную песенку «Жора, подержи мой макинтош», один из куплетов которой начинается так:

Пусть обо мне романы не напишут...

Бывают и опосредованные межтекстовые связи. Для примера приведем строфу из песни еще одного коллеги Высоцкого по жанру — Александра Галича:

...Я ж пути не ищу раскольного,

Я готов шагать по законному!

Успокой меня, неспокойного,

Растолкуй ты мне, бестолковому!

(«Вот пришли и ко мне седины...»)

Казалось бы, налицо скрытая цитата из Дениса Давыдова:

... Успокой меня беспокойного,

Осчастливь меня несчастливого!

(«Я люблю тебя — без ума люблю!..»)

Однако следует признать, что выделенная курсивом строка попала в песню Галича не из процитированного стихотворения, а тоже из фольклора — из роман­са А. Варламова на эти стихи Давыдова. И доказать, что одно слово в ней изменил не сам Галич, легко. Именно так (неспокойного) она чаще всего звучит в у с т н о м,  п е с е н н о м  варианте, так обычно и печатается в песенных сборниках:

Успокой меня неспокойного,

Осчастливь меня несчастливого!..

(«Успокой меня неспокойного...»)

Этот романс (эти его строки), кстати,  п о е т  героиня киноповести Галича «Верные друзья».

Так что, как видно из последнего примера, подобные текстуальные сближе­ния далеко не всегда свидетельствуют о  п р я м о й связи позднейшего произведе­ния с текстом-предшественником.

Другой случай — песня Юрия Визбора на слегка измененные стихи Яросла­ва Смелякова, также сохранившаяся среди фоно­грамм, напетых Высоцким:

Постелите мне степь,

Занавесьте мне окна туманом,

В изголовье поставьте

Упавшую с неба звезду...

(«Если я заболею...»)

Не исключено, что через полтора десятка лет она аукнулась в образе из пес­ни «О конце войны»:

Подушка из свежей травы в головах.

Хотя здесь связь обоих текстов не выглядит столь бесспорной.

Вот и в следующем примере, на котором хотелось бы заострить внимание читателя, перекличка не так очевидна, но она довольно любопытна.

Известный сказочный цикл (1966—1967) Высоцкого включает «Песню-сказку о нечисти». Используя близкие нам реалии и современный язык, коротко сюжет этой песни можно передать следующим образом. Для передела сфер влияния — «чтоб творить им совместное зло потом», или, как говорят, для разруливания си­туации, забив стрелку, встретились две криминальные группировки. Одна — мест­ная, Муромская, во главе с Соловьем-разбойником; другая — пришлая, из другой республики: «от их был Змей трехглавый и слуга его — Вампир». Как иногда бы­вает в подобных случаях, сходка, к вящему удовольствию законопослушного насе­ления — «мужика, купца и воина» - закончилась взаимным истреблением сторон:

Билась нечисть грудью в груди

и друг друга извела...

А началось, казалось бы, с пустяка — с демонстрации залетными своей кру­тизны:

Змей Горыныч взмыл на древо,

ну — раскачивать его:

«Выводи, Разбойник, девок, —

пусть покажут кой-чего!

Пусть нам лешие попляшут, попоют!

А не то я, матерь вашу, всех сгною!»

Именно эта строфа заставляет перенестись из современности почти на сто­летие назад, ко времени театра «Кривое зеркало», поставившего вскоре после сво­его открытия пародию на оперу — под названием «Вампука, невеста Африкан­ская». В этом спектакле, который его непосредственный участник Николай Евреинов назвал «перлом театральной пародии», была и такая сцена. Царь эфиопов Страфокамилл, «занимая трон и хлопая повелительно в ладони», требует зрелищ:

Итак, продолжим наши игры!

Певцы пусть нам споют,

Пусть пленницы пррроропля-я-я-я-шут[19].

Такой предмет как история театра, в числе прочего подразумевает знание Высоцким, выпускником мхатовской школы, репертуара «Кривого зеркала». Тем более, что название спектакля стало нарицательным и употребляется в теат­ральной среде как синоним неестественности, манерничанья. С другой стороны, кому как не Высоцкому, начинавшему свое песенное творчество именно с пародии и травестии, естественно было обратить внимание на эту знаменитую постановку из эфиопской жизни. Более того, в своих рассказах о театральных традициях Та­ганки (например, о спектакле Московского театра Сатиры «Последний парад», в котором звучало несколько его песен[20]) он иногда пользовался оторвавшимся от первоисточника термином вампука.

Так, может, в памяти Высоцкого отложилась и процитированная сцена, пре­ломленная в дальнейшем в сказке про патриотичных ведьмочек, не захотевших признать власть самозванного пахана «из заморского из лесу»?..

НУЖНА ЛИ БУКВА Ё?

А кстати: преломленная или преломлённая? Думаю, не только некоторые школьники, но даже взрослые участники телеигры «Пойми меня» не всегда пра­вильно прочтут это слово, употребленное в финале предыдущей новеллы.

Чего греха таить, в начале XXI века со знанием родного языка у нас боль­шие проблемы, и мы даже слышим (или слышым?) всерьез произносимые ученые речи о необходимости предельно упростить его, узаконив, к примеру, написание жы и шы. (Кстати, недавно в одной из московских газет я на самом деле прочел: «у Мишы».)

Откуда что берется? Ну, про слово начать нам рассказывать не нужно, это мы все помним и справедливо связываем с концом империи. А как верно — проведенной или проведённой? Забытье или забытьё? Все ли при чтении вслух сразу разберутся?

Мне могут возразить: но ведь когда возможно двоякое прочтение, ё должно непременно присутствовать. Так ведь не присутствует, точнее — не всегда. А судьи кто? От кого зависит эта факультативность? От тех же людей, которые и сами час­тенько говорят  н е  т а к. (О языковых ошибках на нашем телевидении не написал только ленивый или неграмотный, и даже книжку самых смешных высказываний издали.)

Как вы думаете, почему в средствах массовой информации слово осужден­ный (с ударением на второй слог) вытеснило его правильную форму: осуждённый? «Благодаря» милицейскому жаргону — ответят мне. А откуда оно взялось в нем? От отсутствия буквы ё — есть единственный ответ. Недавно по телевизору видел в титрах это слово. Как его должны читать те, кто не очень знает,  к а к  надо?

Особо сложно — с именами собственными. Например, упоминавшийся нами Мельников-Печерский или Печёрский? Не будем здесь говорить о фамилиях во­все малоизвестных. А вот населенный пункт — Берёзовка или Березовка? Как мо­лодой человек, читающий современный журнал, должен узнать, что столица Швейцарии — это Берн, а современный философ Эрик — Бёрн (даже на обложке одной из книг его фамилия — без пресловутых точек)? Каким образом вчерашний (или сегодняшний) школьник может определить, что писатель Деблин — это Дёблин, а Гессе — это так и будет Гессе (пиво-то — «Гёссер», и это благодаря рекла­ме знает каждый телезритель).

Да что там молодые люди или даже пожилые — послушайте всё то же наше телевидение. На днях, например, с бывшего голубого, а ныне многоцветного экра­на один из дикторов новостей сообщил о пожаре в Москве «на Садовой-Самотёчной улице». А по другому каналу уважаемый академик, комментируя вы­боры президента РАН, рассказал об их подоплёке.

Так или иначе, но в 2000 году, не дожидаясь реформ, в альманахе «Мир Вы­соцкого» большинством голосов членов редколлегии было решено явочным по­рядком реабилитировать букву ё, восстановив ее в правах. К чему я призываю на будущее и журнал «Вопросы литературы»[*].

Однако тут же приведу пример и «в пользу» общепринятого ныне написа­ния. Вот как отсутствие буквы ё помогло в текстологическом исследовании. В од­ном из городов необъятной России нашлась фонограмма песни Высоцкого, текст которой дотоле был известен лишь в качестве чернового автографа. Надо для справки сказать, что часть поэтических произведений Владимира Семеновича дошла до нас исключительно в рукописном варианте. Однако находки случаются и поныне: бывает, что стихи меняют свой статус. Не далее как в том же 2000 году, через двадцать лет после гибели поэта и барда, Благотворительный фонд Высоц­кого приобрел для Музея дотоле неизвестную магнитофонную ленту, «превратившую» стихотворение «Зарыты в нашу память на века...» — в песню[21].

На то же звание  о т к р ы т и я  претендовала и новая находка. То, что песня всплыла вдалеке от обеих столиц, соответствовало качеству фонограммы: все сло­ва можно было разобрать, но десятая или пятнадцатая перезапись отразилась на чистоте звучания. (Даже сегодня многие авторские фонограммы поэта изве­стны собирателям и исследователям либо в урезанном виде, либо в таком — многократ­но переписанном, с наложением всевозможных щелчков, шумов и помех.) Иными словами, прежде чем пленка попала в круг коллекционеров, она проделала долгий путь по магнитофонам людей, не обремененных задачей «собрать всё». В пользу открытия говорило и то, что на обнаруженной ленте звучал текст, немного отличавшийся от черновика, а подобные доделки как раз характерны для творческой лаборатории Высоц­кого.

Признаюсь, даже мне, работающему с голосом Высоцкого тридцать лет, хоть и не безоговорочно, но стало казаться, что найденная фонограмма потребует изменений в печатающемся тексте. Ведь очевидно, что по времени она сделана  п о с л е  написания черновика, а значит, мы должны, следуя изменившейся автор­ской воле, публиковать более поздний вариант.

Смущало, правда, одно несколько странно произнесенное слово, которое, впрочем, трудно было инкриминировать исполнителю, так как «ошибку» вполне можно было отнести на счет дефекта соответствующего участка магнитофонной ленты. Песенка касалась одной советской общепитовской традиции и кончалась такой строфой:

...Объявлен рыбный день — о чем грустим!

Хек с маслом в глотку — и молчим, как рыбы.

Не унывай: хек — семге побратим...

Наступит птичий день — мы полетим,

А упадем — так спирту на ушибы!

(«Муру на блюде доедаю подчистую...»)

В качестве последней проверки музейный хранитель эталонных фонограмм Высоцкого решил сверить новую запись с другой — сделанной в начале 80-х годов одним молодым человеком, приехавшим в Москву покорять местные театральные подмостки. (Молва гласила, что он — из-за сходства его голоса с голосом Высоц­кого — чуть ли не получил от Ю. Любимова приглашение играть на Таганке Гам­лета. На той же волне узнаваемости он впоследствии закончил театральный вуз, записал несколько дисков  с в о и х  песен, снимался в кино и даже, если не ошиба­юсь, получил звание заслуженного.)

Пользуясь своим тембром голоса, сильно походившим на голос Высоцкого, подражатель сделал магнитофонную запись тех самых не напетых бардом стихо­творений, подобрав к ним нехитрый аккомпанемент. Но в 80-х специалисты все же легко отличали пленки с голосом «шансонье всея Руси» от растиражированного новодела. Тогда и мысли не было принять подделку за оригинал. Однако с тех пор записи, погуляв по России, поистерлись...

Так вот, однозначно идентифицировать две фонограммы (хорошую и плохую) одного и того же имитатора помогло именно то слово, которое моло­дому человеку, выросшему вдали от столичного коммунистического «изобилия», видимо, совсем не было известно.

Не унывай: хек — семге побратим... —

спел он оба раза.

Так отсутствующее ё уберегло высоцковедение от ошибки, а музейных ра­ботников, соответственно, от позора.

С тех пор я и не знаю: стоит ли заступаться за почти выброшенную из наше­го языка тридцать третью букву — ту, что с точками наверху?

МОИ ПОХОРОНА

Эта песенка довольно известна, несмотря на то что нечасто исполнялась Высоцким в публичных концертах и прожила в его репертуаре недолго. Название она имеет двойное: «Мои похорона, или Страшный сон очень смелого человека». И начинается она так:

Сон мне снится — вот те на:

Гроб среди квартиры,

На мои похорона

Съехались вампиры...

Согласно второму ее заглавию, вся песня представляет собой пересказ ноч­ного кошмара:

Очень бойкий упырек

Стукнул по колену,

Подогнал — и под шумок

Надкусил мне вену...

Текст песни полон, как в те времена говорили цензоры и осторожные редак­торы, неконтролируемого подтекста и нежелательных аллюзий:

И почетный караул

Для приличия всплакнул —

Но я чую взглядов серию

На сонную мою артерию:

А если кто пронзит артерию —

Мне это сна грозит потерею...

Однако из стихов не ясно, чем оправдывается вынесенная в заголовок ха­рактеристика героя: «...очень смелого человека». Ведь речь о смелости в стихотво­рении заходит только один раз:

Я ж их мог прогнать давно

Выходкою смелою —

Мне бы взять пошевелиться, но

Глупостей не делаю...

И то: здесь, скорее, говорится не о наличии смелости, а о ее отсутствии. Во всяком случае — об осторожности и о боязни:

...Что, сказать, чего боюсь

(А сновиденья — тянутся)?

Да того, что я проснусь —

А они останутся!..

Только ли об иронии второго заглавия можно в связи с этим говорить? Ав­торские комментарии, предваряющие песню, до нас не дошли...

Возможность неожиданной интерпретации как малопонятного названия, так и самого этого текста дает реплика Высоцкого, брошенная им в зал на одном из выступлений махрового 1971 года — сразу после исполнения новой тогда песни. На пленке эта фраза записана на фоне громко звучащих аплодисментов, и потому, скорее всего, в зале ее слышно не было:

— Так что они все спят, эти люди храбрые[22].

О СТРОЧКАХ-ЛАБУШКАХ, ПЕСНЯХ-ЛАБУШКАХ И КНИЖКАХ-ЛАБУШКАХ

Одна из коллекций, которой гордится Музей Высоцкого, — это собрание самиздатских книг поэта. В 70—80-х годах почти каждый собиратель его магнито­фонных записей стремился перепечатать тексты всех песен и переплести все это в своеобразный сборник, осчастливив заодно и нескольких своих друзей. (Напомню молодым, что в 70-е и пишущая машинка, о которой Галич пел: «“Эрика” берет четыре копии», — в семье была редкостью, а домашних компьютеров тогда просто не существовало.) В целом собрание подобных свидетельств времени говорит о масштабах любви к поэту, об огромной человеческой потребности в его творчест­ве, ощущаемой в тот период  з а м а л ч и в а н и я. Однако сейчас обратим внима­ние на одну частность.

Так как записи были, мягко сказать, не всегда отменного качества, то и строчки, разобранные со слуха, встречались в таких «домашних» подборках очень даже забавные. Мне, например, запомнилось песенное стихотворение «Натянутый канат», помещенное в одной из таких самодельных книг. Вместо строчек:

Закричал дрессировщик, и звери

Клали лапы на носилки...

там было напечатано:

Закричал дрессировщик из двери,

Кладя лапы на носилки.

И сейчас то и дело приходится слышать: «Вот в двухтомнике написано, что стихотворение печатается по единственной известной фонограмме, а я еще с детст­ва помню другой вариант...» Иногда такие детские воспоминания, которые боль­шей частью являются плодом устойчивости  п е р в о г о  в п е ч а т л е н и я,  ста­новятся поистине на уровень авторского текста. Например, помню такую несуще­ствующую (или не обнаруженную в записях до сих пор?) рифму из «воспоминаний» о парижской зарисовке Высоцкого:

...Мы с тобой в Париже

Нужны как зайцу грыжа.

По просьбе редактора журнала «Юность» в 1980 или 1981 году, еще до вы­хода официального сборника «Нерв»[23], мне пришлось вычитывать гранки одной статьи, которая, кстати, тогда так и не появилась в печати по причине общего за­прета на публикации о Высоцком. В той статье цитировалась неопубликованная тогда еще песня «Пожары», написанная для кинофильма «Забудьте слово смерть», но так в него и не попавшая. В песне — кстати, редкость для Высоцкого — разго­вор шел о Гражданской войне:

...Седок — поэт, а конь — пегас.

Пожар померк, потом погас, —

А скачка разгоралась.

В упомянутых гранках первая строка выглядела так:

Седок — поэт, огонь — пегас...

До сих пор не без содрогания живо представляю себе образ поэта, сидящего верхом на... пламени.

В 1999 году один из коллекционеров магнитозаписей издал сборник, в кото­ром, в частности, опубликовал расшифровки собранных им комментариев Алек­сандра Галича к своим песням. Сама книга, к сожалению, несмотря на огромную по объему работу, проделанную составителем, научной ценности не представляет, однако один фрагмент ее претендует на введение в текстологию авторской песни нового термина. Галичевский текст, предваряющий «Песню о несчастливых вол­шебниках», заканчивается в книге фразой: «Это тоже из песен-лабушек». Такая за­гадочная фраза не заинтересовала нелюбопытного редактора, которого, по-видимому, смутило ударение, стоящее в последнем слове: мол, составитель знает, что печатает, а наш язык так богат, что всех слов и не упомнишь...

Очень теплое, ласковое и симпатичное на слух слово лабушка удалось найти в третьем выпуске «Словаря русских говоров Карелии»: означало оно — коровью лепешку, или, точнее, коровий помет. Несложно догадаться, что Галич, хоть и лю­бил народное словцо, не стал бы называть  т а к  свои песни, которые считал своим  г л а в н ы м  делом.

В действительности его фраза звучит на цитированной фоно­грамме по-иному: «Это тоже из песен-ловушек». Ловушками автор называл свои стихотворе­ния, которые имели неожиданный финал, — как, к примеру, в анекдоте. Так что этим красивым словом в нашем случае скорее можно назвать работу самого пуб­ликатора, не понимавшего, что он печатает.

С тех пор я про себя называю слуховые ошибки такого рода — лабушками. После двухлетней апробации предлагаю этот термин и для всеобщего употребле­ния.

О «ПРИПИСКАХ» В ВЫСОЦКОВЕДЕНИИ

Часто исследователи продолжают (вслед за Б. Окуджавой) приписывать Вы­соцкому изобретение термина «авторская песня», хотя он (термин) уже в 1965 году был в общем употреблении — тогда, когда Владимир Семенович им еще не поль­зовался. Как убедительно доказала И. Соколова, Булат Шалвович лишь неверно интерпретировал слова журналиста В. Надеина из его статьи в журнале «В мире книг»[24].

А каких только Высоцкому не приписывали песен! Еще при его жизни, в 1968 году, «знаменитые» ныне авторы «Советской России» Мушта и Бондарюк ци­тировали в качестве его сочинений тексты Ю. Кукина и Ю. Визбора. И это неуди­вительно: к тому времени только шел процесс выделения авторской песни из более широкого русла — песни самодеятельной, и голоса «магнитофонных певцов» неспециалисту было трудно идентифицировать. Кстати, Высоцкого с тех пор и до сего времени журнали­сты иногда преподносят как автора визборовских поистине крылатых фраз вроде "зато мы делаем ракеты и впереди планеты всей". Уже в постперестроечное время в авторских сборниках Высоцкого не раз печатали произведения и Алешковского, и Анчарова, и Шпаликова, и многих других[25]. Торопливые иссле­дователи публиковали под именем Высоцкого даже палиндромы из рукописи, най­денной в его архиве, но написанные не его рукой. После публикации еще двух тек­стов, написанных рукой Высоцкого, выяснилось, что они являются переводами из Шиллера, переписанными из книги, и к нашему автору отношения не имеют. Дру­гие «первооткрыватели» выставили на свой интернетовский сайт рисунки некоего В. Высоцкого «Из польского альбома», опубликованные аж в 1959 году, а потом эти картинки перепечатали уже в печатном издании — в материале, посвященном Дню рождения поэта.

Самой стабильной является легенда, которая приписывает Высоцкому «загробные» стихи, начинающиеся словами «Спасибо друг, что посетил последний мой приют...». Не проходит «и полгода», как к очередному дню памяти поэта ка­кая-нибудь из местных газет преподносит читателям эти «не публиковавшиеся ра­нее стихи Высоцкого». Из свежих небылиц — публикация в «Комсомолке», в кото­рой сообщалось о неизвестном тексте поэта, посвященном В. Корчному, и при этом цитировалась песня... Леонида Сергеева[26]. (Ранее в книге Корчного те же сти­хи публиковались как анонимные.)

Все, о чем мы сейчас говорили, происходит в основном от некомпетентности издателей. Но есть ошибки и иного рода — те, которые не обнаруживаются «на глаз».

Поклонникам творчества Б. Окуджавы известна одна такая ошибка патри­арха жанра:

Антон Палыч Чехов однажды заметил,

что умный любит учиться, а дурак учить.

Скольких дураков в этой жизни я встретил!

Мне давно пора уже орден получить...

В действительности Чехов не сам придумал эту пословицу, а лишь перепи­сал ее в свою записную книжку, услышав от кого-то или найдя у В. И. Даля[27].

Есть нечто подобное и в высоцковедении. Наша цель — обратить внимание читателя на одну такую  в о з м о ж н у ю  «приписку».

С легкой руки кого-то из друзей поэта по печатным изданиям пошло гулять выражение, приписываемое Высоцкому: «Если утону — ищите меня вверх по тече­нию». Как характерное, оно проникло даже в газетные заголовки[28].

Не так давно одна из центральных газет рассказала историю уникальной судьбы фронтовика Екатерины Деминой (Михайловой), единственной в истории Российского флота женщины — морского пехотинца[29]. Е. И. Демина ушла на фронт в 17 лет. Автор статьи пишет (видимо, со слов самой героини): «Уже позже, когда Екатерина Михайлова воевала в батальоне морской пехоты, моряки-десантники, зная ее упрямый, егозистый характер, говорили: “Катюша, если уто­нешь, мы тебя против течения будем искать”».

Так что не исключено, что Высоцкий, так же как и Чехов, через много лет после Великой Отечественной войны употребил услышанное где-то и понравив­шееся ему точное и емкое выражение.

ОТ ГРИБОЕДОВА К ВЫСОЦКОМУ

Сейчас нередко приходится читать и слышать рассуждения о том, что, дес­кать, популярность Высоцкого упала. Не спорю, по сравнению с его же собствен­ной посмертной славой 80-х — да, уменьшилась. Но может быть, стоит судить об этом в сравнении с востребованностью творчества других поэтов XX века? Так ли уж популярны в народе Блок, Маяковский, Мандельштам, Цветаева, Пастернак, Ахматова?..

Избегая красивых слов о том, что песни Высоцкого нужны нам и по сей день, обратим внимание на те самые журнально-газетные заглавия, которые берут свое начало из песен барда (о них уже шла речь выше). Такого рода употребление поэтических строк в отечественной печати — лишь малая часть случаев их быто­вания, позволяющих сделать выводы о том, какие слова стали крылатыми в полном терминологическом смысле этого выражения, а какие «не встали на крыло», а так и остались единичными цитатами «к месту» и «к слову». Заголовки (сюда же мы относим подзаголовки, названия рубрик, а также подписи к фотографиям и ка­рикатурам) — самый афористичный из всех способов цитирования, и кроме того, они легче всего поддаются выявлению.

Здесь еще важна одна оговорка: для наибольшей достоверности результатов имеет смысл говорить лишь о тех материалах, которые по тематике и содержанию далеки от имени самого поэта. Проще говоря, все рассматриваемые нами статьи — не о Высоцком, и более того: по своему содержанию они  н и к а к  не касаются его личности и творчества[30].

Какие же строчки поэта чаще всего пригодились нашей четвертой власти на рубеже двух веков? Чем пополнил Высоцкий наш живой язык? Тема слишком об­ширна, потому скажем лишь о важнейшем и характерном.

Статьи о борьбе с производством «левого» алкоголя и о последствиях его употребления называют в основном строчками из «Милицейского протокола»; ав­торы статей о наркомании используют словосочетание «уколоться и забыться» из «Письма в редакцию телевизионной передачи «Очевидное — невероятное» из сумасшедшего дома — с Канатчиковой дачи». Строка «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков» из той же песни повсеместно используется для статей на поли­тические темы. Стабильно остаются в употреблении строки: «Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам...»; «А в ответ — тишина»; «Нет, ребята, все не так, все не так, как надо»... Ни разу за два года не нашелся оптимистический заголовок, встречавшийся ранее, — «Кто сказал, что земля умерла?».  Исчез из употребления другой, популярный в начале 90-х: «Было время — и цены снижали...». Стало меньше ностальгических заглавий, построенных на основе стиха «Где мои семна­дцать лет?», зато по-прежнему популярностью пользуется другой — из той же пес­ни о Большом Каретном: «Где мой черный пистолет?» (о темах таких материалов нетрудно догадаться).

Песня «Спасите наши души» явилась источником для полутора десятков заго­ловков материалов о гибели и поднятии нашей подводной лодки. Простор для вы­бора журналистам, пишущим о Чечне, дают военные песни Высоцкого. Давно уже девизом нашего общества стала строка «Где деньги, Зин?» (таких заголовков за 2000 и 2001 годы нашлось более 30-ти). Зато только в течение по­следних лет сверхпо­пулярным стал фразеологизм, ведущий свое начало от названия песни Высоцкого «Прерванный полет»: заголовки, основанные на нем, встретились более 50-ти раз за два рубежных года. Строчка «Идет охота на волков, идет охота» породила около 80-ти обнаруженных Музеем за рассматриваемый срок заголовков! Большинство ав­торов статей трансформируют строчку применительно к теме, указывая  с в о й  предмет охоты — от клещей до «людей Бен Ладена».

Как и в предыдущие годы[31], наряду с «Охотой на волков» лидируют в «параде» те заголовки, что заимствованы из песен, звучавших в кинокартине «Вертикаль». Трансформированные строчки из «Вершины» — «Здесь вам не рав­нина, здесь климат иной» и «Чтобы страховка не подвела» — попадаются в сред­нем раз в два месяца каждый. Заглавий, основанных на конструкции «Если друг оказался вдруг...», за два неполных года нашлось около 50-ти. И это только один стих «Песни о друге», а всего в названиях статей используется б о л е е  п о л о в и н ы строк этого текста. По схеме «Лучше гор могут быть только горы» из финальной песни фильма за «отчетный период» построено  более полусотни  заголовков. Заме­тим также, что все приведенные здесь цифры — предварительные. По опыту, зна­чительная часть заголовочных цитат обнаруживается не сразу, а в течение сле­дующего после их публикации года.

Какие еще темы и события двух прошедших лет вам запомнились? Поверьте на слово, все они в той или иной газете хоть однажды названы строкой Высоцкого. Конечно, в этой заметке нет возможности перечислить даже все песни, строки из которых на стыке веков используются в заголовках, — что уж тогда говорить о самих строчках! Но самое главное, что количество таких цитат последние три года довольно стабильно: работники Музея Высоцкого только в московской прессе от­слеживают не менее  30-ти случаев в месяц. Иными словами, столичные журна­листы выносят «высоцкие» выражения в заглавия своих материалов е ж е д н е в н о  и даже, бывает, не по одному разу в день. (Почему мы тут можем гово­рить с уверенностью только о столичных изданиях, думаю, понятно: иногородние публикации поступают в Музей лишь из отдельных регионов и нерегулярно.) Аб­солютным чемпионом здесь является «Комсомольская правда»: ее журналисты прибегают к строчкам Высоцкого еженедельно. Всего же  в  з а м е ч е н н ы х заголовках зарегистрированы цитаты и образы из более чем 160-ти песен Высоцкого — из более трети им спетого.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть о б ъ е к т и в н о с т ь  при­веденных здесь данных: все случаи цитирования принадлежат не нам, а очень мно­гим людям — авторам множества статей в десятках газет и журналов. Кроме того, в прессе сплошь и рядом встречаются еще и литературные цитаты внутри повест­вования, в эпиграфах, в кроссвордах. Ими озаглавливают как книги, так и главы в них. А еще произведения Высоцкого мы то и дело слышим по радио и телевиде­нию, наконец, цитируем в нашей повседневной разговорной речи.

Кто-то по-прежнему считает, что Высоцкий устарел?

[1] А. Б о б р о в, Отвоевать духовное пространство! — «Дон», 1987,  № 6, с.154.

[2] Из последних публикаций см.: В. Ч и б р и к о в, «Поэты ходят пятками по лезвию ножа...». — «Известия», Самара, 3 октября 2000 года. О той же «ошибке» написано и в одной из статей, поступивших в редакцию «Мира Высоцкого» в 2001 году.

[3] Здесь и далее курсив в цитатах мой. — А. К.

[4] А. С к о б е л е в,  С. Ш а у л о в,  Владимир Высоцкий: мир и слово, Воронеж, 1991, с. 47. Здесь указывается на «совпадение возраста Лермонтова с возрастом ХХ века в момент гибели Есенина».

[5] См., например: Н. М. Ш а н с к и й,  Е. А. Б ы с т р о в а, В.  И.  З и м и н, фразеологические обороты русского языка, М., 1988, с. 39—40; «Словарь образных выражений русского языка», М., 1995, с. 210.

[6] «Фразеологический словарь русского языка». Под ред. А. И. Молоткова, М., 1986, с. 372;  В. П. Ж у к о в,  А. В. Ж у к о в, Школьный фразеологический словарь русского языка, изд. 3-е, М., 1994; Р. И. Я р а н ц е в, Русская фразеология. Словарь-справочник, М., 1997, с. 508—509; А. М. М е л е р о в и ч,  В. М. М о к и е н к о, Фразеологизмы русской речи. Словарь, М., 1997, с. 554—556.

[7] См.: «Фразеологический словарь русского литературного языка». Под ред. А. И. Федорова, М., 1995, с. 30.

[8] В. С.  Е л и с т р а т о в, Словарь языка Василия Шукшина, М., 2001, с. 25, 36, 37, 45, 54, 55, 92, 180, 332.

[9] А. Ф л е г о н, За пределами русских словарей, [M.], 1993, с. 45.

[10] См., например: «Фразеологический словарь русского яыка», с. 145, 120, 121, 154, 204, 250.

[11] К. В. Д у ш е н к о, Словарь современных цитат, М., 1997, с. 20.

[12] «Фразеологический словарь русского языка», с. 211, 515.

[13] А. К. Б и р и х,  В. М. М о к и е н к о,  Л. И. С т е п а н о- в а,  Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник, СПб., 1998, с. 625.

[14] Ю. А. Г в о з д а р е в,  Рассказы о русской фразеологии, М., 1988, с. 59.

[15] Р. И. Я р а н ц е в,  Русская фразеология. Словарь-справочник, М., 1997, с. 252.

[16] «Фразеологический словарь русского литературного языка», с. 261.

[17] A. B. К у л а г и н, «Нижегородская» песня Высоцкого. — «Сюжет и время». Сборник научных трудов. К семидесятилетию Г. В. Краснова, Коломна, 1991.

[18] А. В. К у л а г и н,  Поэзия B. C. Высоцкого. Творческая эволюция, М., 1997. с. 151—152.

[19] Цит. по: Н. Н. Е в р е и н о в,  В школе остроумия. Воспоминания о театре «Кривое зеркало», М., 1998, с. 101.

[20] См. концерт 14 марта 1976 года.

[*] Этот вопрос в данный момент в редакции дискутируется. — Ред.

[21] B том же году песня была опубликована на одноименном (или — одноимённом?) компакт-диске.

[22] См. концерт 17 декабря 1971 года.

[23] Надо особо отметить, что украшением музейного собрания самиздата является этот сборник — переписанный от руки.

[24] «...Для определения своей работы Владимир Семенович... нашел иную характеристику... внедренное им в употребление “авторская песня” звучит как-то свойственнее [чем французское “шансонье”]» («В мире книг», 1982, № 5, с. 74, 75). Подробнее см.: И. А. С о к ол о в а, Формирование авторской песни в русской поэзии (1950—1960-е гг.). Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук, М., 2000.

[25] Подробнее об этом см., например: Вл. Н о в и к о в, Ка-ра-ул! «Высоцкий» — псевдоним Галича, Визбора и т. д. — «Сегодня», 18 сентября 1993 года.

[26] В. К о р ч н о й, Высоцкий посвятил мне песню. Но петь ее боялся. Беседовал Д. Стешин. — «Комсомольская правда» (Московский выпуск), 23—30 марта 2001 года.

[27] См. соответственно: А. П. Ч е х о в, Собр. соч. в 12-ти томах, т. 10, М., 1956, с. 490; «Пословицы русского народа». Сборник, М., 1957, с. 439.

[28] Р. Р о ж д е с т в е н с к и й,  «Вверх по течению». Беседовал Б. Шеватов. — «Труд», 16 апреля 1987 года.

[29] М. М а м е д о в а, А мы, брат, из морской пехоты. Есть на войне профессии, которые не терпят женского рода. — «Труд», 28 апреля 2000 года.

[30] В данном материале использованы таблицы найденных заголовков 2000—2001 годов, подготовленные автором совместно с А. Алешиным.

[31] О ситуации прошлых лет см. раздел «Крылатые слова», в альманахе «Мир Высоцкого. Исследования и материалы», вып. IV, М., 2000.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.