Адрес: https://polit.ru/article/2005/05/31/tristan/


31 мая 2005, 11:05

Тристанов комплекс

27 мая в Мариинском театре в Санкт-Петербурге открылся XIII международный фестиваль искусств "Звезды белых ночей". Из всех искусств для фестиваля важнейшим является опера. Центральным событием первых фестивальных дней стала премьера оперы Рихарда Вагнера "Тристан и Изольда" в постановке Дмитрия Чернякова. За дирижерский пульт встал главный пропагандист творчества Вагнера в постсоветской России Валерий Гергиев.


Канонический список вагнеровских опер включает десять названий (три ранних оперы - "Феи", "Запрет любви" и "Риенци" - звучат только по большим праздникам и постановочной традиции не имеют). Из них в Мариинке за последние несколько лет были поставлены семь: "Парсифаль", "Летучий голландец", "Лоэнгрин" и четыре оперы тетралогии "Кольцо нибелунга". "Тристан и Изольда" стал восьмым пунктом вагнерианского списка Валерия Гергиева.

Говорить сегодня о том, будто бы Вагнер недоступен певцам из России, уже нельзя. Несколько удивленный интерес, который вызвала за рубежом постановка "Кольца", доказывает, что из продукта для внутреннего употребления петербургские постановки Вагнера превращаются в часть мирового процесса. Тем не менее "Тристан" стал для театра сложным препятствием.

Почему именно "Тристан", а не "Тангейзер" и не "Нюрнбергские мейстерзингеры"? Наверное, во многом потому, что Гергиеву осенью предстоит провести в серию спектаклей в Парижской опере. Постановка в Мариинке - одновременно и трамплин в освоении нового репертуара, и место, куда потом дирижер принесет свой накопленный в зарубежных театрах опыт. Два года назад перед Зальцбургским фестивалем Гергиев так же "обкатывал" в Петербурге "Турандот", и эта постановка стала для театра одной из самых успешных за последние сезоны.

"Тристана и Изольду" поставил москвич Дмитрий Черняков. Для него это уже третья работа в Мариинском театре. Событием, пусть и не всеми принятым с восторгом, стала его версия "Сказания о невидимо граде Китеже", увидевшая свет четыре года назад. Режиссер (и одновременно художник, как правило сам оформляющий свои постановки) вошел в число любимцев критики, стал лауреатом множества премий, причем не только за оперные, но и за драматические постановки, в театрах столичных и провинциальных - случай для отечественного театра с достаточно жесткой "системой амплуа" уникальный.

Непременной чертой постановок Чернякова стала актуализация сюжета. Мифического или исторического времени действия для режиссера не существует. 70-80 годы XX века, империя, изнывающая под собственной тяжестью - универсальный хронотоп поставленных им спектаклей.

"Тристан" в этом отношении не стал исключением. Первое, что бросается в глаза, когда поднимается занавес - мерцающий монитор компьютера. Изольда плывет не на романтическом паруснике, а на современном военном корабле, в капитанской каюте (форменный пиджак Тристана чуть позже обнаружится висящим в шкафу). Постановщик настолько увлекается перефразированием легенды, что во всех случаях, когда в тексте упоминается меч, вместо него фигурирует пистолет. С этим можно и поспорить, благо военно-морской антураж позволяет найти более соответствующее духу произведения холодное оружие. В остальном первый акт оперы может служить примером удачной модернизации: король Марк, которому посватана Изольда, остался королем, корабль - кораблем, а судьба, к которой плывут герои - судьбой, ее не обманешь в любую историческую эпоху. Мучительный экстатизм музыки едва позволяет досидеть финальную сцену первого акта до конца и заставляет выбежать из театра в поисках глотка свежего воздуха.

Подводные камни оказались спрятаны во втором, сухопутном акте. Унифицированная современная гостиница; горничная с пылесосом, убирающая номер перед появлением новых постояльцев. Таким предстает место, в котором развернется одна из самых знаменитых и точно уж самая протяженная любовная сцена в истории оперного искусства. Изольда гасит свет, и на этот условный знак приходит Тристан. И дальше режиссеру предстоит одна простая проблема: убедить зрителей, что безумно влюбленные друг в друга современные мужчина и женщина, ровесники сексуальной революции, оказавшись вдвоем в гостиничном номере, могут битый час разговаривать о дне и ночи, о зовущей смерти и прочих туманных материях, так и не дотронувшись друг до друга. Это прежде всего режиссерская задача, она может быть решена только через внутреннее состояние актеров, никакие внешние приемы здесь не помогут. Недавно придуманный для Парижской оперы режиссером Питером Селларсом и художником Биллом Вайолой прием, когда внутреннее содержание диалога Тристана и Изольды выплеснуто на огромные плазменные экраны, а сами исполнители остаются в буквальном смысле слова в тени - редкое исключение.

Как и большинству представителей современной режиссерской генерации, Чернякову непривычно и неуютно работать с актерами. Он скорее придумает внешнюю деталь, выражающую эмоцию, чем добьется от исполнителя "проживания" ситуации; его метод можно назвать не чувственным, а аналитическим. К любовной сцене Тристана и Изольды аналитика оказалась неприменима. Страх полностью довериться музыке - своеобразный "тристанов комплекс" современной режиссуры.

Еще одной проблемой в этом комплексе становится ситуация с вокалистами. В театре не оказалось тенора, способного спеть одну из самых сложных партий мировой оперы. Есть Изольда, и даже не одна. В двух премьерных спектаклях приняли участие Лариса Гоголевская и Милана Бутаева. Даже если исключить из списка Бутаеву и считать ее гастролершей, есть еще Ольга Сергеева. Кто споет Тристана, кроме приехавшего из Праги Сергея Лядова - еще вопрос. Да и Лядов второй подряд спектакль допевал "на честном слове", убрав в сложнейшем втором акте голос до предела; даже Гергиев, редко делающий скидку своим певцам, призвал в этот момент оркестр немного приглушить звук.

"Хотя мне и не дано было никогда испытать счастье любви, я все же хочу поставить памятник этой красивейшей утопии", - писал Вагнер о "Тристане и Изольде". Быть может, красивые утопии - это пока не наш жанр.