Адрес: https://polit.ru/article/2004/11/10/sparhomenko/


10 ноября 2004, 19:06

"Политика приняла формы, не подлежащие публичному описанию"

Сергей Пархоменко работает в российской политической журналистике с самого начала 1990-х годов. В 1995-м году он создает журнал "Итоги". Вынужденный оставить пост главного редактора с уничтожением медиа-империи В. Гусинского в 2001 году, Пархоменко становится основателем и главным редактором «Еженедельного журнала», которым и руководит до 2003 года. В настоящее время Пархоменко ведет еженедельную авторскую программу на радио «Эхо-Москвы». В январе 2004 он вошел в комитет «2008: Свободный выбор», одна из целей которого – «добиваться того, чтобы в 2008 году в России президент был выбран, а не оказалось, что срок правления действующего продлен — на время или навсегда». Только что Сергей Пархоменко создал и возглавил книжное издательство, получившее название «КоЛибри». Первой книгой издательства стали «Кладбищенские рассказы» Григория Чхартишвили. О перевоплощении журналиста в книгоиздателя и «превращениях», происходящих в России, с Сергеем Пархоменко побеседовал Филипп Дзядко.

Вы хорошо известны как человек, скажем так, медийного пространства, как редактор прежнего журнала «Итоги». В последнее время Вы становитесь активным деятелем и пространства политического. Сегодня, возглавив издательство, Вы фактически переходите на культурное поле, становитесь культуртрегером?

Нет, я не становлюсь, конечно, культуртрегером. Во всяком случае, я совершенно не ставлю перед собой этих задач. Просто есть чрезвычайно интересный опыт деятельности,  который я, в силу сложившихся обстоятельств, хочу применить в книжной индустрии. Мне это очень интересно, тем более, что эта отрасль быстро развивается. И не только в прямом смысле, скажем, коммерческом. Здесь также существует некоторая потребность людей: люди с интересом  следят за тем, что происходит, они об этом разговаривают. В отличие, например, от политической прессы, которая очень страдает от того, что оказалась на обочине общественного интереса и сознания. Кроме того, я хотел бы подчеркнуть, что мои нынешние занятия ни в коем случае (подчёркиваю: ни в коем случае) не отменяют того, чем я занимался раньше. Так, политической журналистикой или, скажем, политической аналитикой я буду продолжать заниматься. Что же касается моей политической деятельности, то она очень условная. Да, я член "Комитета 2008", но я не считаю себя политическим деятелем или человеком, который занимается политикой хоть сколько-нибудь профессионально. Эта работа идёт, что называется, на общественных началах. И это вполне осознанное решение.

Если говорить о сугубо прикладной стороне дела, то у меня накопился некий профессиональный опыт. Этот опыт имеет существенную ценность. Сегодня я не могу применить свой опыт в той отрасли, в которой я это делал раньше в  силу ряда политических и экономических обстоятельств. Я ищу другую отрасль, в которой этот опыт мог оказаться полезным. Такой отраслью оказалось книгоиздание.

А в чем заключается этот интерес к издательскому делу?

Возможности политической журналистики, во многих смыслах этих слов, сокращаются. Прежде всего, в связи с тем, что сама политика в России превращается во что-то другое. Политическая журналистика есть не что иное, как метод наблюдения  за какими-то процессами, которые разворачиваются в стране. Но если эти процессы разворачиваются всё более и более подспудным  образом, если публичная политика постепенно уступает место политике сугубо аппаратной, политике, похожей на то, что происходило здесь в советское, причём в самое унылое, брежневское время, - то эти сомнения совершенно не случайны! Политика  на деле принимает те формы, которые, будучи сами глубоко не публичными, совершенно не подлежат публичному описанию. Из политики последовательно выталкиваются яркие, значимые личности - выясняется, что никакой политике они не нужны. Понятно, что это обмеление политического процесса неизбежно влечёт за собой и «уменьшение осадки» политической журналистики, постольку, поскольку она плывёт по этой реке.

Кроме того, - надо было с этого начать, - государством несомненно предпринимаются очень мощные усилия, ещё и искусственные, для того, чтобы по возможности избавиться от политической журналистики, как отрасли информации. Мы видим большие успехи в этом направлении в области телевидения. Целые каналы, по существу, лишаются информационной составляющей. Полностью изжит прямой эфир, наличие которого как инструмента чрезвычайно важно для политической журналистики. На телевидении довольно жёстко отслеживаются и отсеиваются неугодные люди. Это не имеет отношения к реальному развитию политических событий, это делается директивным образом. Этот процесс постепенно всё больше и больше затрагивает пишущую журналистику. История со сменой главного редактора «Известий», - это пример, но не более чем пример. Понятно, что это тенденция. Здесь мы наблюдаем процессы, в результате которых происходит естественное сокращение поля деятельности политического журналиста.

Всё это имеет свои последствия, и политическая журналистика в России сейчас находится в очень печальном состоянии. Она, действительно, переживает время глубокого кризиса. И совершенно не случайно мы видим людей, которые начинают в этой ситуации, казалось бы, играть какие-то заметные роли в политической журналистике. Довольно часто эти люди малопрофессиональные и довольно примитивно относящиеся к своему делу. Это прямым образом связано с ситуацией, которую я пытался тут описать.

И какой, по-Вашему, выход из этой ситуации?

Тут выход очень прост. Нам не обойтись без общественной поддержки, прежде всего, без той силы, которая способна вынести обратно эту отрасль из кризиса, как бы вверх. Все изменилось бы в этой сфере, если бы к ней появился острый и массовый общественный интерес. Этот интерес очень важен.

Интерес к политике?

К политической журналистике - назовём это так. Но этот интерес к политической журналистике есть действительно не что иное, как взаимоотношения между обществом и политической сферой в целом, политическим классом. Люди должны перестать удовлетворяться той политической ситуацией, которая есть в стране. Тогда их перестанет удовлетворять и та политическая журналистика, кторая есть. Это всё связанные вещи, части единого процесса. До тех же пор, пока российское общество к последовательному уничтожению и демонтажу демократических механизмовотносится достаточно индифферентно, в нём трудно будет вызвать искусственный интерес какими-то там политическими анализами. Я имею в виду механизм выборов, механизм вообще волеизъявления народа, институт независимости суда, институт свободы слова и так далее. Когда же российское общество в массе своей заинтересуется этими событиями и убедится, что эти события реально влияют на повседневную жизнь людей, на их уровень жизни - вот тогда и интерес к политической журналистике естественным образом вырастет снова.

Понятно, что нам предстоит довольно длительный период такого постепенного выращивания заново многих демократических, политических и общественных институтов, которые сейчас либо отмирают, либо уничтожаются намеренно. Должно пройти какое-то время, пока это произойдёт. Книга и книжная индустрия вполне способны сыграть свою роль в этом. Я хочу применить опыт и достижения массовой журналистики и журнальной индустрии в книжном деле.

Как книга, которая во много раз более инерционна по отношению к современным событиям, может успешно соперничать с политической журналистикой?

А она не может и ни за что не будет с ней соперничать. Точно так же, как бессмысленно еженедельным журналам соперничать с телевидением, газетам - с информационными агентствами и так далее. Всякая информационная отрасль играет свою роль, и успех этой деятельности во многом объясняется тем, насколько спокойно и серьёзно люди относятся именно к этой роли, не пытаясь влезть в чужую нишу или отнять у кого-то чужую добычу.

Точно также с книгами, - книга ни в коем случае не может пытаться заменить собою прессу. Это совершенно иная сфера человеческой деятельности. Другое дело, что она может сыграть важную роль в развитии общественных настроений, формировании общественного мнения, в подготовке общества к восприятию каких-то достаточно важных и достаточно оперативных событий, в  подготовке общества или отдельных  групп, существующих  в обществе, к принятию каких-то важных решений, связанных, в том числе, и с политическими событиями. И чрезвычайно важно, чтобы здесь не было никакой суетливости, - нельзя, например, пытаться издавать в книжном формате тексты, по существу газетные или журнальные.

Книга должна развивать публику, - назовём это так. Книга должна углублять интерес и вкус людей, по возможности многих людей, к разным важным и интересным элементам окружающего нас мира. Если это происходит, то человек с развитым интересом, развитым вкусом и развитым пониманием становится гораздо более восприимчив к разного рода абсолютно конкретным решениям, ситуациям, потребностям и так далее… Он просто сложнее и интереснее мыслит. Книга играет здесь чрезвычайно важную роль!

На какую культурную нишу вы претендуете в своей издательской ипостаси?

На Западе сегодня существует очень мощная индустрия, выпускающая такого рода литературу. Нельзя сказать, что в России этот рынок не развит, тем более, если говорить о количественных показателях, числе выходящих книг и так далее. Здесь вполне неплохие показатели по сравнению со всем остальным российским рынком. Другое дело, что он развит очень неравномерно: есть какие-то отрасли, какие-то тематические ответвления, какие-то группы, которые развиты чрезвычайно. Например, очень много всякого военного, всего, что связано с милитаризмом. Есть книжки замечательные, есть книжки ужасные и есть книжки совершенно великолепные - на любой вкус. Всё, что связано с оружием, его историей, военным искусством, разными битвами, военной формой, армиями, полководцами и так далее. Вот этого сколько угодно. Чрезвычайно много литературы, связанной с автомобилями, довольно много литературы биографического характера. Но если приглядеться - везде есть дыры.

Кроме того, мы знаем, что хороший и успешный западный журналист, у которого дела идут хорошо, может написать книжку про то, чем он занимается. Если он пишет у себя в газете о рынке сельскохозяйственной продукции - он напишет интересную книгу о рынке сельскохозяйственной продукции. Если он пишет о футболе - он напишет книжку о футболе. Если он пишет о политике - он напишет книгу о политике. Это естественное продолжение его журналистских усилий, это часть профессии и часть профессионального успеха. В России же это не так. К сожалению, пока нет такого естественного рефлекса у российской журналистики. За исключением всего нескольких примеров, не всегда удачных, мы видим, что журналисты пока не считают это частью своего профессионального долга. Объяснение здесь очень простое: они не видят на это большого спроса. И, видимо, это тот самый случай, когда спрос должен быть подстёгнут предложением. Должен появиться некоторый выбор для того, чтобы у читателя появился вкус к такой литературе. Может быть, тогда читатель начнёт искать соответствующие книжки. Тут одно помогает другому.

Что станет для Вас критерием успешного решения указанных общественных задач?

У издательства есть очень простые критерии – это критерии коммерческие. Если книги находят спрос, значит, усилия не пропадают зря. Что касается общественных задач, то их следует понимать  косвенно. Никто не изображает из себя просветителя, который хочет задвинуть что-то в массы и возжечь там огонь. Мы ведь ясно видим вокруг следы общественной апатии, мы видим картину безразличия, картину такого легкомысленного пофигизма в том, что касается утраты важных демократических институтов. Таким образом, обратная картина будет для нас картиной успеха. Когда люди начнут задумываться о том, что им не хватает чего-то важного, когда они начнут сокрушаться о том, что у них отнимают что-то важное, когда они начнут протестовать против этого, когда они начнут выражать своё несогласие и свою неготовность просто так расстаться с чем-то, тогда их жизнь станет менее примитивной. Ведь существует целый ряд возможностей выразить своё мнение. Например, создать какого-то рода общественные организации, сформировать какие-то важные общественные институты в виде партий. Или, например, правильным образом голосовать на выборах до тех пор, пока это возможно и вне зависимости от того, кто и как оказывает давление на эти выборы и искажает их результаты.  Всё это должно произойти само собой, а не по распоряжению начальства.

Когда грузинское общество не захотело больше существовать в том виде, в котором оно существовало, оно нашло способ сообщить об этом окружающему миру. Я не хочу, чтобы что-то подобное произошло в России, хотя там, в конце концов, не произошло ничего страшного. Там не раздалось ни единого выстрела, и никто не пострадал. И не зря это назвали «революцией роз». Мне бы, конечно, не хотелось никаких революций и переворотов. Просто когда общество хочет что-то кому-то сказать, оно находит самую верную, адекватную и ясную форму для этого. Обычно это невозможно не заметить.

Что Вы можете сказать про новую книжку Елены Трегубовой «Прощание кремлевского диггера»?

Книжка Трегубовой показалась мне написанной через силу. Мне кажется, что после первой книги автору было совершенно не о чем писать. Такого ощущения у меня не было при чтении первой книги. Тогда я думал, что автор был полон всяких идей и сил. А вторая книга всё-таки вымученная. Я хорошо представляю себе картину, как издатель стоит перед писателем и выжимает из него ещё десять страниц. Это вымученное произведение, от которого я не получил совсем никакого удовольствие.

Вы согласились бы опубликовать это произведение?

Эту вторую книжку - ни за что! Первую напечатал хотя бы потому, что она очень похожа на автора. Я давно знаю этого автора просто как человека. Первая книга по-своему симпатична, в ней есть много трогательного, много наивного, и эта наивность тоже представляет собой, несомненно, большую ценность.

Какие еще работы такого же формата Вы бы назвали?

Пример книги Трегубовой может служить хорошей иллюстрацией к тому, о чём я говорил. Я бы сказал, что в первой книжке Трегубовой есть только одна беда. Эта беда заключается в том, что такая книжка единственная в своем роде. Если бы таких книжек было бы пятьдесят, или двадцать или хотя бы пять, - написанных про то же самое разными людьми с разных позиций, в разных интонациях, в разных манерах - то тогда бы каждый из нас мог бы выбрать то, что ему больше нравится. Несомненно, кто-то скажет, что ему больше нравится книжка Трегубовой. А кто-то выбрал бы другую книжку.

Однако тот факт, что эта книга одна на рынке, что она  совершенно одна торчит на этой поляне таким расхристанным кустом, приводит ко всяческим заблуждениям и перекосам по поводу этой книги. Одни начинают относиться к ней слишком серьёзно, другие начинают слишком нервно на неё реагировать, третьи начинают ею возмущаться, четвёртые начинают ею восхищаться. Она вообще-то ничего такого не стоит - ни возмущений, ни страха - ничего. Это одна книжка среди многих других. Это та самая ситуация, в которую мне хотелось бы вмешаться и которую мне хотелось бы изменить.

Какие книги последних лет показались Вам общественно значимыми?

Я считаю, работа, проделанная Григорием Чхартишвили, в целом является общественно значимой. Это чрезвычайно важная в социальном плане работа. Он занимается как раз тем, о чём я говорил. Он поднимает вкус и расширяет потребности читателя. Я думаю, он не ставит перед собой такой задачи. Трудно представить себе человека, который садится за письменный стол со словами: «Сейчас я буду прививать вкус»! Но, тем не менее, это так и происходит. Его книги действительно оказали очень существенное влияние на состояние рынка, то есть, на состояние публики. Чхартишвили действительно поднял планку выше, и это чрезвычайно важно и полезно.

Существует ли перспектива политического управления книжным направлением?

Конечно, перспектива эта существует всегда. Мы видим, что люди, которые находятся у власти сегодня, довольно примитивно и грубо понимают свою профессию, своё политическое дело. Они считают, что всё должно быть под прямым и непосредственным контролем. Они не верят в то, что какая-либо отрасль человеческой деятельности на основе саморегуляции и своих внутренних процессов развития может произвести что-нибудь полезное для общества. Эти люди считают, что за всем должен следить начальник. Я думаю, что рано или поздно книжная индустрия должна обратить на себя их внимание. Боюсь, что это внимание не будет особенно благотворным. Тем более что это уже происходит. В Министерстве печати есть ряд чиновников, которые постепенно укрепляются в своей уверенности, что их задача заключается в осуществлении контроля. Это нормальное и вполне естественное чиновничье устремление. Но ровно настолько же и вполне естественно для людей, на которых распространяется этот надзор, сопротивляться этому надзору и контролю. Без этого не обойдётся. Вопрос в том, какие формы примет это противостояние, будет ли оно цивилизованным или оно примет форму конфликта хозяйствующих субъектов, которое известно чем у нас заканчивается.

Что Вы скажете по поводу разговоров о «новой цензуре»? Я имею в виду такие случаи, как запрещение книг, посвященных наркотикам, издательства «Ультра-Культура» и новыми условиями освещения террористических актов по телевидению?

Цензура ни в какой форме не имеет права на существование. Цензура прямо и недвусмысленно запрещена Конституцией Российской Федерации. Что касается этих ограничений, то они возможны в том случае, если установлены законом и если законодатель разумен. Например, наше антинаркотическое законодательство – это очень яркий пример неразумности законодателя. Законодатель совершил грубую ошибку, что случается. Он трактовал пропаганду наркотиков ошибочным образом. Возможно, что это просто профессиональный прокол тех людей, которые готовили законопроект, или какое-то их недопонимание, или слабое владение русским языком. Я могу напомнить, что по действующему российскому законодательству пропагандой наркотиков является описание способов их употребления и мест их добычи. То есть, я могу сколько угодно писать о том, что нет ничего прекраснее дури и что уколоться – это главное человеческое счастье. И это не будет пропагандой наркотиков. Но если я напишу про то, из каких растений получаются наркотики, какие инструменты необходимы для их применения или про то, что на углу улиц Иванова и Петрова стоит бабушка и продаёт марихуану – это будет пропагандой наркотиков. Роль законодателя здесь состоит в том, чтобы быстрее исправить эту ошибку.

Такие же ровно ошибки существуют и в других уложениях. Наиболее классический пример - это ограничение на освещение террористических актов. Если на улице стоит камера и эта камера работает в прямом эфире, то люди, которые осуществляют какие-то антитеррористические действия, просто должны быть информированы об этом. И они должны отдавать себе отсчёт в том, что эта камера работает в прямом эфире. Они не должны бегать перед этой камерой, и они не должны стоять перед этой камерой и произносить что-то важное и секретное. Они должны понимать, что это важное и секретное транслируется в прямой эфир. Это их работа, и они должны профессионально выполнять эту работу. Когда они допускают профессиональные ошибки или просто грубо прокалываются, они начинают искать виноватого. И довольно часто виноватыми оказываются журналисты, которые стоят рядом. Люди, занимающиеся антитеррористической деятельностью не должны ни на кого сваливать свою ответственность, в том числе и на прессу.