19 марта 2024, вторник, 06:53
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

11 октября 2004, 10:48

«Желтая опасность» в работах русских националистов начала века

Три квадрата

Выход международного исторического сборника "Русско-японская война. Взгляд через столетие" приурочен 100-летию русско-японской войны и посвящен не только непосредственно реалиям войны, но и реакции на них в мире, включая отражение событий начала ХХ века в современных культурных мифах. В сборнике участвуют российские, японские, американские и европейские ученые. Книга представляет собой совместный проект Модеста Колерова и издательства "Три квадрата" и вышла под редакцией О.Р. Айрапетова.

"Полит.ру" публикует статью французской исследовательницы Марлен Ларюэль, специалиста по истории национализма в России - о том, как представляли "желтую опасность" в начале XX века. По мнению историка, миф о "желтой опасности" был распространен далеко за пределами националистических кругов, был не только политически востребован,  но и поэитизирован в философии и литературе. Речь идет об интеллектуальных кругах начала века, теории "Желтороссии" и "белом империализме".

Русско-японская война 1904-1905 годов оставила глубокий след в умах эпохи, которые пережили победу «цветного народа» над «белым» христианским как предвестие вступления в новый век. Эта проблематика повлияла на область литературы и способствовала также – в политическом плане – кристаллизации националистических высказываний в Европе: утверждение национального превосходства было приравнено к защите «белых» от «желтых» в более широком смысле. К концу XIX столетия миф о желтой опасности овладел политической мыслью Запада. Появившись в США в 1870-х[1], на волне культурного пессимизма конца века он стал общим местом европейской мысли, представляя Запад утомленным и внезапно захваченным желтой расой, с ее быстрорастущим народонаселением и степным происхождением, старый континент казался больным.

Желтая опасность была устойчивым элементом европейских страхов и значительно опережала тех, к кому относилась: это было оправданием белого империализма, которое производилось задним числом, и позволяло – в политическом плане – свести воедино, не обращая внимания на детали, все нарушения установленного порядка, поскольку желтая опасность была также и «красной опасностью» и «черной опасностью»[2]. Биологизация дискурса идентичности явилась разменной монетой: «желтые» привили европейцам социальные – революционные – болезни; желтая волна была феноменом естественным, в котором китайцы были скорее инструментами, чем сознательными исполнителями, и т.д. Итак, вырисовываются три возможные фигуры, с которыми связывалась желтая опасность: кочевник, китаец, японец. Кочевник был связан с актуализацией глубинного страха перед нашествием варваров и представлен Чингисханом, пребывающим вне истории, знаменующим собою кару небесную за грехи Запада. Китаец воплощал страх перед количеством, аморфной массой; это был символ мира, полного уловок, но одновременно способного к изощренности. Что касается японца, то он занимал парадоксальную позицию со времен революции Мейджи, превратившей Японию в самое европейское из азиатских государств, и также замышлявшую, как считалось, заговор против Запада. Это предполагало, что Азия более не является пассивной, ее видели активно воюющей и потому конкурирующей с Европой, активно входящей на сцену истории благодаря своему военному могуществу и способности к подражанию.

Позиции Запада в оценке России были двойственны: они представляли ее или элементом желтой опасности, или же плацдармом на ее пути к Европе. По мнению французских и английских националистов, Россия имела общие интересы с Китаем по вопросу использования Сибири. После 1917 года сравнение стало классическим, и большевизм часто означал орды Чингисхана. Парадоксальным образом Россия не избежала этого страха: он возник задолго до поражения 1905 года, но усилился со взятием Порт-Артура, которое пугало как начало отступления Запада. Очевидно, что это событие привело к воскрешению древних страхов и воспоминанию о господстве монголов. Россия, как и Запад, испытала это отрицательное очарование Китаем и Японией и оказалась полностью на стороне европейского подхода к азиатскому миру.

Тема «желтой опасности» всплывает и за пределами кругов сугубо националистических, так как обнаруживает себя – в поэтизированной форме – в многочисленных размышлениях интеллектуалов, поэтов и писателей эпохи. Напомним также, что философ В.Соловьев в своей поэме «Панмонголизм» (1900), как и в «Краткой повести об Антихристе» (1899) вполне явно обращается к идее азиатского нашествия на Россию и Европу. А.Белый в «Петербурге» (1913) увлеченно описывает столицу, наводненную «желтыми» личностями, которые также возвещают Апокалипсис. В то время как большая часть интеллигенции эпохи, будучи убежденной в победе России, не интересовалась войной с Японией, поэт В.Брюсов видел в ней поворотный момент национальной истории. Так же ее рассматривал и А.Блок, который вычитывал там провозвестие ужасных для России событий. Не возвращаясь к этим хорошо известным текстам[3], попытаемся здесь кратко представить реакцию русских националистических кругов на русско-японские события и эволюцию, которую она претерпела, особенно в трактовке Сибири.

Обострение славянофильской чувствительности у русских интеллектуалов

Первой сформировавшейся правой политической организацией стало Русское собрание, возникшее в 1900-1901 гг. по инициативе князя Д.Голицына. Занимавшееся вначале главным образом культурной деятельностью, движение политизируется в 1904-1905 гг.: атмосфера неуверенности, господствовавшая в России во время войны с Японией, затем революционные события в Санкт-Петербурге вынудили правую и несколько антисемитски настроенную элиту поддерживать движения явно популистские, игравшие с расовыми отношениями. Эта радикализация русских правых после поражения в войне с Японией проявилась, например, в работах С.Ф. Шарапова (1855-1911). Земельный собственник и крупный публицист, к концу века он был известен тем, что выразил обеспокоенность благородного сословия экономическим и политическим развитием империи. Склоняясь к новым славянофилам, он рьяно противостоял расовым высказываниям русских авторов, предлагая взамен более традиционное, основанное на православии, представление о нации. И тем не менее, он анализировал русско-японскую войну как проявление сознания «арийской расы, столкнувшейся с первым актом пробуждения желтого Востока»[4], что было необычным для него высказыванием.

Та же двусмысленность обнаруживается и у князя Э.Э. Ухтомского (1861-1912), человека, размышлявшего о политике России в Азии во время русско-японской войны, с 1895 г. до поражения в 1905. Он долгое время публиковал статьи, посвященные событиям в Азии, в весьма консервативном «Гражданине» своего друга князя В.П. Мещерского (1839-1914), а в 1895 году был назначен редактором почтенных «Санкт-Петербургских ведомостей», пользовавшихся авторитетом в отношении азиатских вопросов и ставших полуофициальным выражением мнений правительства о Востоке. Ухтомского, друга Витте, приближенного ко двору, экс-наставника Николая II, некоторые напрямую обвиняли в ошибочной политике России, приведшей к победе Японии: он приблизил к царю авантюриста А.М. Безобразова (1855-1931) и так или иначе поддерживал вдохновленную им воинственно настроенную партию, коммерческие интересы которой – лесная концессия на реке Ялу в Корее – привели Россию к отказу от идеи раздела континента на сферы влияния (Японии в Корее и России в Маньчжурии), что и стало поводом к войне[5].

Ухтомский утверждал, что не придавал значения идеям В.С. Соловьева о панмонголизме и поддержке их философом Е.Трубецким. «Для меня нет и не было панмонголизма, «Азии для азиатов», Японии, действительно способной направить пробуждающийся Восток против Европы»[6]. И, тем не менее, В.С. Соловьев оказал на Ухтомского большое влияние, так же как и Н.В. Федоров, с которым он познакомился во время учебы в Санкт-Петербурге. Его мнение не так четко определено, как он хотел бы это представить: Ухтомский был человеком своего времени и разделял общеевропейское настроение, интерпретировавшее происходившее как пробуждение Азии. Он был обеспокоен поползновениями Японии в направлении континента и возникновением идеи паназиатизма. Он полагал, что «расовая война между Востоком и Западом […] грозит стать признаком XX века»[7], но при этом не помещал Россию ни в один из лагерей. Он фактически отказывался выбирать между союзом с Китаем или союзом с Японией: Россия облечена миссией защитить Китай и Корею от японского вмешательства, но одновременно – заключить союз с Японией, возможно, в большей степени в надежде на господство, чем во имя какой-либо культурной близости[8].

Восприняв стереотипы своего времени, Ухтомский размышлял о Китае в исторических и культурных терминах (древнее государство, рафинированная культура, симбиоз религий и т.д.), а о Японии – в расовых. Он также верил в существование желтой расы, которую определял при помощи готовых формул, часто позитивных, но вместе с тем двусмысленных: крепость, упорство, воинственное высокомерие и т.д. В России, как и во всей Европе, Китай вызывал к жизни размышления о культуре, тогда как Япония провоцировала высказывания о расе[9]. Азия «великих цивилизаций» создавала образ скорее благоприятный, но несла на себе печать культурных стереотипов эпохи, а именно, представлений о кочевом мире, что всегда умаляло ее значение.

Перед лицом «желтой опасности»: экспансия или сдерживание?

Одним из тех, кто официально поддерживал желтый миф в Европе, был ни кто иной, как кайзер Германии Вильгельм II (1888-1918). Он знаменит тем, что после победы Японии над Китаем в 1895 г. распространил карикатурный рисунок, выполненный по его указанию, представлявший «силы Европы, символизируемые ее гениями, призванными архангелом Михаилом соединиться, чтобы противостоять буддизму, язычеству и варварству ради защиты Креста»[10]. Вильгельм II, который оказывал большое влияние на своего двоюродного брата Николая II, не колеблясь разыграл тему «желтой опасности», чтобы побудить Россию уйти с европейской сцены и обратиться в сторону Азии, дабы в борьбе с Японией овладеть Кореей, и Персией – в борьбе с Великобританией. В их переписке можно заметить, каким образом Вильгельм подстрекал русского царя: «Великая задача, которая встанет в будущем перед Россией, - поддержать процесс цивилизации на азиатском континенте и защитить Европу от наступления желтой расы»[11]. Таким образом, он настаивал на «великой роли России […] в защите Креста […] от нашествия монголов и буддизма»[12].

В России этот страх перед Азией особенно явно проявился в высказываниях военного министра А.Н. Куропаткина[13] (1848-1925). Однако его представление о желтой опасности отличалось от царского, поскольку в качестве решения он предлагал не экспансию, а, напротив, сдерживание. С 1887 г. он был обеспокоен ослаблением военного господства белого человека над цветными народами, могущество которых возрастало. Потрясенный крахом французов в алжирской пустыне, он никогда не проповедовал завоевания центральной Азии – в котором, однако, сам участвовал – и оставался пессимистом в отношении способности европейских сил обуздать кочевые народы в столь враждебной обстановке, как туркестанские степи и пустыни[14]. Куропаткин видел себя скорее прагматиком, чем идеологом цивилизаторской миссии России: он не предполагал проводить против кочевников особо жесткие меры, видя их скорее мягкими, и, старый популист, приветствовал русификацию меньшинств для демонстрации их принадлежности к большой русской семье.

Куропаткин не уставал подчеркивать неспособность России справиться с человеческой и географической массой Азии, более опасной для империи, чем для сражающейся армии: у России и так достаточно трудностей с интеграцией уже имеющегося некоренного населения и ей не нужны новые. «Страшно представить, чем станет Россия, раны, которые будут ей нанесены, потоки крови, которые потекут, огромные суммы, которые будут растрачены, если мы примем еще 400 миллионов китайцев или 300 миллионов индусов»[15]. Стратегическое видение Куропаткина ясно выражено в меморандуме о защите империи, который он подал царю в марте 1900 г.[16]. Там говорится, что за два века численность населения России выросла с 12 до 132 миллионов; наконец, когда страна достигла своих «естественных» границ, следует укреплять ее изнутри и не вынашивать более захватнических планов (за исключением традиционных в отношении Босфора и Константинополя). Следует особо сопротивляться идее оккупировать Маньчжурию и вступить в Индии в союз с Великобританией, так как обеим империям угрожает их некоренное население.

Куропаткин воспользовался термином «желтая опасность» только несколько лет спустя после того, как сложил с себя полномочия военного министра, в работе «Россия для русских. Задачи русской армии» (1910)[17]. Вплоть до 1905 г. он довольствовался расплывчатыми фразами вроде «желтого наплыва» или «цунами» и разоблачением заговора династии Цинь с целью мирного заселения Маньчжурии и Монголии. Как и его соотечественники, он находился под впечатлением так называемой колонизации амурского региона: китайские мигранты «монополизировали торговлю, они составили большинство наемных рабочих на строительстве железных дорог и постройке зданий, они везде предлагают себя в качестве прислуги, и дело в конце концов закончится тем, что земледельцы и арендаторы с желтыми лицами заменят русских крестьян»[18]. У Куропаткина, однако, было больше почтения к Японии, чем к Китаю, особенно после поездки 1903 года, когда в качестве особого посла Николая II он был послан разъяснить позицию России по важному вопросу о Маньчжурии и Корее.

Его страх перед Азией только увеличился после поражения русских. Язык автора «России для русских» становится весьма националистическим, и на сей раз он открыто разоблачает желтую опасность и представляет события 1905 года в апокалиптическом духе, как первые фазы неравного боя, в который вступает христианство перед угрозой нового монгольского ига. Китайская революция 1911 года и падение династии Кинг усилили его предчувствие неизбежности конфликта «между белой и желтой расами»[19], о котором он писал в своей последней книге «Русско-китайский вопрос» (1912). Здесь он призывал Россию образовать санитарный кордон между собой и нестабильным Китаем, установив контроль за регионами степей и пустынь, каковыми являлись Хинган, Монголия и Маньчжурия. Таким образом, представление русской власти о желтой опасности формировалось по западной модели и отличалось от нее только ощутимой близостью этой угрозы. Далекий от победоносных высказываний Европы о цивилизации, Куропаткин выявил сомнения одной из партий российской элиты относительно способности империи повернуться лицом к «подъему» Азии. Продвижение России не переживалось как событие безусловно позитивное и ни в коем случае не означало возможности причастности государства европейскому миру.

«Желтые», конструктивный элемент нового крайне правого крыла

Тема желтой опасности равным образом станет ключевым элементом крайне правого дискурса, возникшего после1905 г.[20]. Он в большей степени будет выстраиваться вокруг «желтого» вопроса, чем вокруг «еврейского», или соединит эти два элемента в понятии одного общего врага, окружившего Россию с Востока и Запада. Современные события воспринимались как знак пробуждения желтых народов и их древней злобы против Европы: если Китай репрезентировал агрессивную массу, то Япония была воплощением думающей головы, цель которой – «внедрение желтой культуры во всем мире под японским началом»[21] и изгнание европейцев из Азии. Русские правые отличались, однако, от своих западных коллег вниманием к пространствам Сибири, которая была символом крестьянской русскости, сопротивлявшейся западническим тенденциям европейской части России и оказавшейся первым рубежом на пути азиатского мира. Высоко превознося победу «креста над драконом»[22], ядро крайне правой партии, "Союз русского народа", предлагал анализ, расшатывающий идеологические основания идеи желтой опасности.

Все авторы, близкие к крайне правым кругам, переняли аргумент премьер-министра П.А. Столыпина в пользу крестьянского заселения Сибири: малочисленность населения там следует увеличить, чтобы не допустить переполнения чужаками после строительства железной дороги до Амура. Желтая опасность родилась на самом деле из веры в некую природу, которая не выдерживает пустоты и выплескивает избыток из одного пространства в другое: речь идет о форме естественной катастрофы, неизбежной, так как она вызывается физическими законами. Если Европа трепещет при виде внезапной желтой опасности, но может ограничить «поток» приезжающих строгой политикой по вопросу эмиграции, то России, из-за тысяч километров общих границ, следует опасаться вторжением мягкого, тихого на вид[23]. Приводились также и экономические аргументы: русский капитализм, еще слишком молодой, чтобы сопротивляться своему конкуренту с Запада, может реализовать себя только в Азии. Россия включалась – насильно или по доброй воле – в конструкцию «Азии для азиатов, потому что она должна была, благодаря своим территориям в Сибири и за ней, обеспечить себе доступ к китайским и японским рынкам»[24].

В центре этих обсуждений стоял вопрос колонизации Сибири. По мнению правых, современная Россия не обладала достаточной степенью осознания территории, не знала эффективного способа колонизации земель, которые были даны ей природой и историей. Она оказалась неблагодарным наследником своих предков-казаков, которые сражались за господство на Дальнем Востоке, позволила «маленькому варварскому государству»[25], такому как Япония, угрожать себе и вернула ему острова Сахалина после поражения в 1905 году. Крайне правые призывали крестьянские массы направиться в сторону Сибири и образовать "«сибирское царство"[26]. "Союз русского народа" в лице П.Ухтюбижского рисовал образ богатых сибирских земель, с приемлемым климатом и многообещающими недрами. В каждом из добровольно выражавших желание уехать туда он видел достойного последователя казачьих завоеваний Ермака, сознающего важность своего поступка для выживания отечества перед лицом нового «монгольского наплыва»[27]. По мнению В.М. Пуришкевича (1870-1920)[28], одного из лидеров этой партии, Россия не располагала колониями в западном смысле слова, и Сибирь представляла собой «коренную русскую землю»[29].

Сталкивались различные мнения. А.А. Панов, например, предлагал России выбор: остаться в границах до Байкала и оставить остальную территорию Японии или продать США концессию на строительство железной дороги на Дальнем Востоке в обмен на пользование ресурсами региона, либо решиться наконец проводить решительную политику колониализма, чтобы избежать наплыва японцев в Приморье со стороны Сахалина. Ф. Духовенский полагал, что разрешением ситуации желтой угрозы может быть лишь завоевание Китая Россией, которое завершит его вековую экспансию в Азии. Поглотив[30] Срединную империю, Россия окажется в границах, так сказать, естественных, созданных Тихим и Индийским океанами с одной стороны и массивом Гималаев – с другой. Тем, кто полагал, что Россия уже истощена и обескровлена завоеваниями в Центральной Азии и не сможет распорядиться таким пространством, Духовенский отвечал, что могущество России состоит именно в ее способности впитывать чужеродные элементы: разве она не уберегла свою русскую сущность, несмотря на татар, поляков и казахов?

Крайне правые надеялись, таким образом, увидеть Сибирь развивающейся вместе с Россией в условиях так называемого соединенного сопротивления евреев и революционеров. Желтая опасность раздваивалась, она подходила к России не только со стороны Азии, но и с Запада: «желтые» и «красные» были синонимами, они вместе составляли заговор против России в надежде развязать вооруженное восстание, которое началось бы в Сибири. Русские левые давали преимущество чужакам империи: коренное население, в особенности кочующие казаки и малые народы Сибири, еще обладали самыми плодородными землями в ущерб русскому крестьянству, испытывавшему «голод по земле». «Народности, которые были нам покорны, обогатившись и откормившись за наш счет, теперь недовольны и мечтают от нас отделаться»[31]. Таким образом, желтая опасность дала выражение страху перед мировым врагом: евреи, революционеры, пришлые меньшинства Европы, силы Запада и азиатские государства составляли в действительности только одного врага, окружившего Россию с Запада и Востока и проявляющегося через чужие народы или русских пролетариев.

Двусмысленности теории Желтороссии

В правом лагере возникает и парадоксальная идея «желтой России». Ее основатель, И.С. Левитов, писатель и этнограф Сибири, намекал на «желтую Россию» с 1901 года, но сформулировал это как четкое понятие - Желтороссия - только после поражения в войне с Японией. Это понятие было любопытным, но ложным образом проанализировано Миланом Онером[32], однако его неверная интерпретация обнаруживает двусмысленность термина Желтороссия и его двойной принцип, согласно которому «желтые» одновременно присоединялись к России и исключались из нее. Левитов предлагал освободить часть территории России между Байкалом и Тихим океаном от замкнутости и устроить там русскую колонию, открытую для Китая. «Под Желтороссией я понимаю пространство, в котором русский элемент смешивается с желтой расой, особенно то, которое простирается от Байкала к Тихому океану. Это пространство как бы изолировано от России и имеет с ней нечто общее»[33]. Такое разделение государства позволило бы, согласно Левитову, ограничить желтый поток в Европу и использовать китайское население, которое окажется под русским господством в районах Амура и Уссури. Подпитанная этой колонией, Россия, призванная к великому будущему, сможет создать в Маньчжурии зону, открытую для мировой торговли, противопоставить себя Японии на континенте, и даже овладеть «желтым Босфором» - Формозой[34].

Желтороссия позволит, таким образом, уйти от фактора незначительности русского присутствия в регионе Приморья в условиях сильного демографического давления Маньчжурии. Эта колония, которая могла бы сдержать «наплыв» желтой расы, стала бы русским эквивалентом Шанхая или Гонконга. Британская модель оставалась одним из главных ориентиров Левитова: принципы содружества (Commonwealth) и местного самоуправления, данного коренному населению, отказ от ассимиляции и т.д., - все это должно было «Амур и Уссури преобразовать в русскую Индию»[35]. В отличие от ситуации на севере Америки, где власти опасались количества новых граждан азиатского происхождения, России не о чем было бы беспокоиться, поскольку эмигранты лишались всех гражданских прав. Позиция Левитова была сложной: он верил в желтый заговор против Европы и в то, что Япония направляла тайный союз желтой расы, но рассматривал миграцию китайцев как позитивную в том случае, если она поддавалась управлению. Он также утверждал, что желтое движение, создавая конкуренцию, угрожало в большей степени индустриальному Западу, чем крестьянской России.

Однако идея Желтороссии не сводилась к простому созданию экономической колонии: в ней обнаруживалась определенная двусмысленность в отношении русских к Азии. Левитов не уставал проводить смелые сравнения. «Это пространство нельзя называть Россией в строгом смысле слова […] Это в большей степени желтая Россия. У нас есть белая Россия, малая Россия и т.д., почему бы не быть желтой России?»[36]. Очевидно также, что Белоруссия и Украина рассматривались как составная часть «тела» русского народа, а не просто государства; должна ли была и желтая Россия находиться в таком же режиме отношений с русским центром? Не означало ли географическое положение империи (благодаря ее сибирским территориям) признания некоторого азиатства страны? Создавала ли желтая Россия, существовавшая по ту сторону Байкала, нечто вроде зеркала, в котором отражалась европейская Россия, выявляя ее скрытое азиатское лицо? Левитов утверждал, что она будет «мерилом столкновения двух рас»[37].

Вслед за Левитовым крайне правые стали называть Дальний Восток Желтороссией в надежде доказать, что миграция китайцев или корейцев, а также проводимая ими политика не приведут к их властной позиции в этом стратегическом регионе. Позиция крайних националистов по отношению к теории Левитова остается неясной: одни разоблачали миф о проницаемости границ по линии Байкала и отказывались оставить Приморье Китаю[38], другие, напротив, пытались придать замыслу сибирского писателя новое направление. Так, анонимный автор брошюры «Китай или мы» предлагал организовать торговлю рабами-китайцами в России: каждая губерния управляла бы потоком китайских семей, которые распределялись бы среди русских крестьян для эксплуатации в сельском хозяйстве. Крестьяне обладали бы правом даровать им жизнь или смерть; автор даже предлагал вариант таблицы цен на этот человеческий товар[39].

Из этого схематичного анализа вытекает двойной вывод. Как значительная европейская единица, Россия, подобно своим западным соседям, использовала миф о желтой опасности, позволявший оправдать колониальное господство, якобы в целях развенчания союза желтых-евреев-красных. Эта тема открывала перед Россией логическую возможность сравнивать себя с любым европейским государством: она представляла собой власть белую и христианскую, распространяющую благотворное влияние цивилизации среди варварских народов. Приверженцы идеи желтой опасности придавали большое значение восточным владениям империи, но этот интерес формировался «от противного»: Россия для них бесспорно оставалась силой «белой», и ее отношение к «желтому» миру – тем же, что на Западе. Азиатская тема присутствует в мысли русских националистов XIX века, но не исследуется, в отличие от некоторых современных ей литературных течений или наследующих ей теорий нации (например, евразийство) как новая возможная формулировка национальной русской идентичности. Если теория Левитова, кажется, оставляет возможность для неоднозначного представления о встрече русского и китайского миров, то взгляд русских националистов после событий 1905 года был предельно ясным: господствовать в Азии и рассматривать ее территориально как «свою» ни в коем случае не означало принять ее в плане идентичности.

Перевод с французского Н.Н. Сосна


[1] Калифорния долгое время была отрезана от остальной части США и избегала подсобных рабочих. Желтый миф родился во время мощного продвижения к Тихому океану новых американских мигрантов, искавших работу. Также в Австралии присутствие китайских рабочих, занятых особенно в строительстве железных дорог, было вдруг дурно оценено. Decornoy J. Péril jaune, peur blanche, Paris, Grasset, 1970, p. 269

[2] Savelli D. Le péril jaune et le péril nègre, éléments pour une représentation de la France et de l’Allemagne chez V. Soloviev et A. Biély, in Dmitrieva K., Espagne M. Transferts culturels triangulaires France-Allemagne-Russie, Philologiques V, Paris, MSH, 1996, p. 257-272.

[3] Об этом см. Nivat G. Russie-Europe, la fin du schisme, Lausanne, L’Age d’homme, 1993, 810 p.; Nivat G. Vers la fin du mythe russe. Essais sur la culture russe de Gogol à nos jours, Lausanne, L’Age d’homme, 1982, 403 p.; Savelli D. L'asiatisme dans la littérature et la pensée russes à la fin du XIXe siècle, thèse de IIIe cycle, sous la direction de Wladimir Troubetzkoy, Université de Lille III, 1994, 503 p.

[4] Шарапов С.Ф. С Англией или с Германией? М., 1908. С. 8.

[5] В Санкт-Петербурге столкнулись две партии: одна осторожная (Витте, Победоносцев, Куропаткин и министр иностранных дел Ламсдорф), готовая отказаться от Кореи, а другая воинствующая, включавшая Николая II, великого князя Александра Михайловича, Плеве и, главное, Безобразова, который добился от царя титула Государственного секретаря комиссии по делам на Дальнем Востоке. Полную библиографию см. в Schimmelpenninck van der Oye D. Toward the Rising Sun. Russian Ideologies of Empire and the Path to War with Japan, Dekalb, Northern Illinois University Press, 2001, p. 329.

[6] Ухтомский Э.Э. Перед грозным будущим. К русско-японскому столкновению. СПб, 1904. С. 7.

[7] Ухтомский Э.Э. Из китайских писем. СПб, 1901. С. 25.

[8] "Азиатские народы, которые не будут разбужены нами, станут для России опасностью еще большей, чем враги с Запада» (Ухтомский Э.Э. К событиям в Китае. Об отношении России и Запада к Востоку. СПб., 1900. С. 85).

[9] См., например: Ухтомский Э.Э. «Из китайских писем», или «Перед грозным будущим. К русско-японскому вопросу».

[10] Письмо Вильгельма II Николаю II от 16 сентября 1895 (Correspondance entre Guillaume II et Nicolas II, 1894-1914, Paris, Plon, 1924, p. 296).

[11] Письмо Вильгельма II Николаю II от 26 апреля 1895г. (Ibid., p. 9).

[12] Письмо Вильгельма II Николаю II от 10 июля 1895г. (Ibid., p.12).

[13] Куропаткин начал свою карьеру в Туркестане и, будучи отмечен за храбрость, смог поступить в Военную академию России. Затем он долго пробыл во Франции, где отличился в Сахаре и получил Орден Почетного Легиона. Когда его снова отозвали в Туркестан, он быстро сделался правой рукой генерала Скобелева и приблизился к генерал-губернатору Туркестана К.П. фон Кауфману, который отправил его во время восстания 1876 г. вести переговоры с Якуб-беком. После этого он сопровождал генерала М.Д. Скобелева на Балканы в 1877-1878 гг., затем вернулся, чтобы участвовать во взятии Геок-Тепе в 1881. В 1897 Николай II назначил его военным министром; он командовал русскими армиями во время конфликта с Японией. После поражения он ушел в отставку, написал несколько публицистических работ о русской армии и вновь вернулся в Туркестан во время восстания 1916 г. Более подробно см. посвященную ему главу в Schimmelpenninck van der Oye D. Toward the Rising Sun, p. 82-103.

[14] Куропаткин А.Н. Очерк движения русских войск в среднюю Азию: Военная беседа, исполненная в штабе войск гвардии и петербургского военного округа в 1885-1887 гг. СПб., 1887. С. 105.

[15] Куропаткин А.Н. Заметки к рапорту Николаю II 8 февраля 1900; цит. по: Schimmelpenninck van der Oye D. Toward the Rising Sun, p. 90.

[16] Куропаткин А.Н. Меморандум Николаю II, 14 марта 1900, Ibid., p. 101.

[17] Куропаткин А.Н. Россия для русских: задачи русской армии. СПб., 1910. Т. 3. С. 252.

[18] Куропаткин А.Н. Меморандум Николаю II, 15 октября 1903, цит. по: Schimmelpenninck van der Oye D, op. cit.

[19] Куропаткин А.Н. Русско-китайский вопрос. СПб, 1913. С. 27.

[20] Идея «желтого» также интересовала некоторых социалистов, как например, С.Н. Тавокина, который не видел в ней никакой реальной опасности, а напротив, появление в мире нового пролетариата.

[21] Ухтюбижский П. Русский народ в Азии. СПб., 1913. С. 75.

[22] Пуришкевич В. Послесловие // Ухтюбижский П. Русский народ в Азии. СПб, 1913. С. 85.

[23] Те, кто говорил о желтой опасности, чувствовали., что в их пользу свидетельствует увеличение числа китайцев на русском Дальнем Востоке вопреки закону 1910 года, ограничивающему привлечение не граждан, и рассматривали их как пятую колонну Китая, которая крадет работу у русских и несет ответственность за нестабильность, установившуюся в городах региона. См. в этой связи: Дятлов В. Миграция китайцев и дискуссия о «желтой опасности» в дореволюционной России // Вестник Евразии. 2000. № 8. С. 63-89.

[24] Клейнборт Л. Русский империализм в Азии. СПб., 1906. С. 47.

[25] Панов А.А. Грядущее монгольское иго. СПб., 1906. С. 5.

[26] Ухтюбижский П. Русский народ в Азии. С. 22.

[27] Там же. С. 11.

[28] Пуришкевич, крупный земельный собственник из Бессарабии, стал одним из идеологов ведущей политической партии крайне правой ориентации, основанной в конце 1905 года, "Союза русского народа". Он имел поддержку царя, в армии и среди некоторых высших функционеров, вплоть до поддержки движения верноподданными массами. Крупный оратор и полемист, Пуришкевич хотел дискредитировать Думу и сосредоточился, в частности, на присутствии евреев в университетах. С 1908 года он вступил в разногласия с коллегой Дубровиным, сблизился с союзами аристократов и в конце концов возглавил "Союз архангела Гавриила". Он принял участие в заговоре против Распутина и умер в 1920 году на юге России, присоединившись к белому движению.

[29] Пуришкевич В. Послесловие // Ухтюбижский П. Указ. соч. С. 94.

[30] Духовенский Ф. Желтый вопрос // Русский вестник. 1900. Декабрь. С. 747.

[31] Китай или мы. Курск, 1904. С. 22.

[32] Милан Онер у истоков этого движения видит князя Э.Э. Ухтомского, тогда как идея принадлежит исключительно Левитову. Он видел в ней призыв к сплавлению России с Азией, хотя и проповедовал радикальный разрыв между белой Россией и желтым миром. Что касается князя Ухтомского, то он выступал за «белую Азию» и воспринимал буддизм как «арийскую» религию.

[33] Левитов И.С. Желтороссия как буферная колония. СПб., 1905. С. 109.

[34] Левитов И.С. Желтый Босфор. СПб., 1903. С. 86.

[35] Левитов И.С. Желтая Россия. Доклад. СПб., 1901. С. 50.

[36] Там же. С. 24.

[37] Левитов И.С. Желтороссия как буферная колония. С. 109.

[38] Неизвестный автор. Желтая опасность // Русский вестник. 1901, июль. С. 199-202.

[39] Кажется, что и Левитов не был лишен рабовладельческих настроений: «Бог дал нам египетских рабов, которые добровольно предлагают нам свои услуги, так почему бы не воспользоваться ими?» (Левитов И.С. Желтая Россия. С. 50).

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.