Смысл закона и путь законника
На днях довольно заметная группа старых диссидентов, математиков, логиков, поэтов и других замечательных людей собралась, чтобы отметить 80 лет со дня рождения Александра Сергеевича Есенина-Вольпина – человека достаточно многогранного, чтобы быть коллегой большинства присутствующих.
Ученые рассказывали о вкладе юбиляра в основания математики и матлогику, поэты из Рязани – о том, как там помнят, издают и изучают не только Есенина-отца, но и Есенина-сына. Говорили, конечно, и об историях из диссидентского прошлого, о том, что именно Есенин-Вольпин стал первым в советском общественном движении, кто обратил внимание на существующие законы, отнесся к ним по-настоящему всерьез.
Еще в конце 1950-х, внимательно изучив советское законодательство, Есенин-Вольпин стал консультировать привлекаемых по политическим делам. В 1960-е годы эта практика расширилась, в самиздат была даже пущена написанная юбиляром в 1968 или 1969 году "Памятка для тех, кому предстоят допросы".
Но главное было в самой идее, пропагандируемой среди знакомых и незнакомых, – пытаться требовать соблюдения существующих в стране законов – как бы ни относиться к существующим строю, властям и прочим деталям: “Между собой мы вольны говорить как угодно по этому поводу, а вот пускай судья скажет: на закон я плюю, закон пишется для дураков”.
Лозунг “Уважайте Советскую Конституцию” (Есенин-Вольпин говорит, что он бы написал - “соблюдайте”) на знаменитой демонстрации 5 декабря 1965 года – результат вольпинского просвещения. Из того же ряда – составленное им “Гражданское обращение”, инициировавшее сам митинг:
“У граждан есть средство борьбы с судебным произволом, это — “митинги гласности”, во время которых собравшиеся скандируют один-единственный лозунг “Тре-бу-ем глас-но-сти су-да над...” (следуют фамилии обвиняемых) или показывают соответствующий плакат. Какие-либо выкрики или лозунги, выходящие за пределы требования строгого соблюдения законности, безусловно являются при этом вредными, а возможно, и провокационными и должны пресекаться самими участниками митинга. Во время митинга необходимо строго соблюдать порядок. По первому требованию властей разойтись — следует расходиться, сообщив властям о цели митинга”.
Речь шла о необходимости сделать суд над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем гласным.
Известно, что именно эти “законнические” подходы Есенина-Вольпина легли в основу изначальной методологии отечественного правозащитного движения. Правда, уже на рубеже 1960 – 70-х гг. в самиздате возникали дискуссии: достаточно ли простого наложения подобной схемы на реальность или нужно разрабатывать механизм, траекторию максимально безболезненного перехода к обществу, которое сможет жить по законам, быть более свободным и т.д. Проблема была реальной и ее неразрешенность наложила свой отпечаток на характер дальнейших событий.
Менее очевидна судьба наследия Есенина-Вольпина сейчас. Имея массу тактических схем и даже – реже – стратегические наработки, мы во многом утратили метод выбора средств. В ответ на вопрос о степени законности того или иного шага можно вполне откровенно услышать лукаво подмигивающее: “Ну, вы же понимаете…”
Нам объясняют, что вовсе не надо почти ни для чего менять Конституцию – достаточно скорректировать ее понимание. Вполне либеральные политики для спрямления пути позволяли и позволяют себе обходиться с законами достаточно вольготно.
И такая пропаганда правового нигилизма действием не может не приносить свои плоды: на место советскому сочетанию красивой правовой демагогии и достаточно сильно расходящейся с ней социальной практики, ситуации, в которой можно было хотя бы надеяться на некоторый шанс продавить реализацию официально провозглашаемых прав и свобод, приходит общество вполне публичного подмигивания: объяснения, почему тот или иной социальный закон просто не может быть выполнен – примеряясь к “подлости жизни”, почему новые принципы формирования Совета Федерации ровно в той же степени соответствуют Конституции, что и старые, и т.д.
Именно в этой ситуации подход Есенина-Вольпина становится в каком-то смысле актуальнее, чем он был в момент возникновения. Он может стать одним из базовых средств на пути к повышению честности. Причем, если сам Есенин-Вольпин достаточно жестко разделял политическую борьбу и правовую, то в нынешних условиях в этом отпадает необходимость – “законничество” должно быть императивом политического действия.
Итак, закон надо понимать так, как он написан (понимаю всю герменевтическую некорректность данного утверждения), а значит - выполнять его. А если очень не нравится - менять. Тем более, что сейчас за изменение законодательства можно и нужно бороться вполне открыто.
Считаете, что государство не способно выполнить взятые на себя обязательства? Объясните это и срочно работайте над изменением законов, по которым они государством взяты.
Настаиваете, чтобы с учетом специфики ситуации в Чечне и вокруг нее действовали не в полной мере все права и свободы, которые даны всем гражданам России? Нет проблем – создайте специальную юридическую базу и далее основывайтесь на ней.
Хотите, чтобы партия, которую поддерживает президент, имела преимущества в предвыборной агитации? – Так и напишите в законе.
Конечно, все это не очень удобно. Потому, что придется неоднократно доказывать эту самую невозможность выполнения социальных обязательств тем, кто будет подавать идеи, откуда все же взять необходимые деньги. Потому, что как бы ни были в соответствии с каким-нибудь новым гипотетическим статусом расширены полномочия силовых структур в Чечне - они будут четко обозначены, а не зависимы от абстрактного понимания специфики ситуации. Потому, что избирателям все-таки придется объяснять, зачем именно “партии власти” нужна фора на выборах. Да и сама эта фора будет четко и жестко оговорена.
Ну и самое главное неудобство – пока изменения не приняты, придется соблюдать те законы, которые существуют.
Обсудите в соцсетях
