29 марта 2024, пятница, 14:08
TelegramVK.comTwitterYouTubeЯндекс.ДзенОдноклассники

НОВОСТИ

СТАТЬИ

PRO SCIENCE

МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ

ЛЕКЦИИ

АВТОРЫ

06 января 2004, 13:26

Память. Памятник. Мемориал.

Новое Литературное Обозрение

Статья социолога Алексея Левинсона «Память. Памятник. Мемориал», впервые опубликованная в журнале «Декоративное искусство» (№ 11 за 1989 год), посвящена историческим, социальным и государственным проекциям памяти. Этот текст готовится снова выйти в свет в издательстве «Новое литературное обозрение» в составе большого сборника работ исследователя.

Память

Есть слова, всеобщая приверженность к которым в какой-то момент становится столь сильной и очевидной, что может считаться признаком времени. Для нашего времени, примеряющего на себя и название конца века, и имя начала эпохи, одним из таких слов-чемпионов будет слово «перестройка». И если это так, если импульс динамизма, изменения и сдвига столь сильно выражен, стоит задуматься над тем, что едва ли не такое же учащение употреблений произошло со словом «память». Понятие устойчивости и преемственности, выражаемое этим словом, кажется малоуместным в ситуации перестройки - широко распространившихся настроений переменить жизнь, уйти от прошлого и т.п.

Впрочем, та же память подсказывает нам, что подобный парадокс в нашей истории встречается не впервые. У нее (нашей истории) вообще сложные отношения с историей же или, по-другому говоря, - с категорией прошлого. Идеи отбрасывания прошлого и, напротив, его присвоения и чередуются, и соседствуют в нашей истории. Декреты об охране памятников синхронны с уничтожением архивов, упразднением учебного предмета «история», а потом борьба с «историей царей» всего через какие-то двадцать лет сменяется в науке и искусстве культом исторических предков, вроде князя Юрия Долгорукого, царя Ивана, императора Петра I.

А взять этап, который теперь (для контраста с нынешним) зовут периодом застоя. Для него это имя, быть может, даже не так подходит, как для утверждавшейся тогда властями картины прошлого. Это была воистину целая эпоха, на протяжении которой история оставалась неизменной. Тем, кто отвечал за картину прошлого, предъявляемую обществу государством, удалось добиться того, чтобы для целого поколения эта картина оставалась неподвижной. Если кому-то кажется, что историческая картина и должна по смыслу быть неизменной, такой, «как в действительности все было», то предложим ему вспомнить, что по крайней мере до того периода ни одной версии или картине исторического прошлого так долго сохраняться не удавалось.

Давление на прошлое, характерное для обсуждаемой сейчас эпохи, вызвало, кроме протеста «из-под глыб», еще и поверхностные, «дозволенные» реакции. Одной из них явилась волна мемуаров. Эта «литература памяти» сначала питалась энергией несказанного или говоримого между строк, потом ее утратила, но приобрела инерцию жанра. Тогда оказалось, что иметь воспоминания - дело столь почетное, что и фигуре, отмеченной самым большим в государстве числом знаков почета, они не лишни.

Что ж, мемуары политических деятелей, глав государств - дело обычное там, где фигуры эти - не сакральные. У нас же, вспомним, Ленин оставил лишь хранимое в тайне «Завещание», Сталин - «Краткий курс истории…», Хрущев - устные и запрещенные воспоминания. Так что почин с тремя книжками, изданными от имени Брежнева, - дело для нас беспрецедентное. (Книжки, кстати сказать, были написаны теми, кто их писал, с явным стремлением принести как можно менее вреда. История в них не полемична, но анемична, пуста, не агрессивна. И на том спасибо.) А лет через 10, возможно, зайдет речь и о мемуарах простых людей - как элементе памятника-комплекса «Мемориал».

Другой способ вытеснения прошлого (или его заклинания?) представляли юбилеи, пяти- и шестидесятилетия всего и вся. Совокупность густо расставленных во времени юбилеев была своего рода реализацией давнишнего плана монументальной пропаганды, только выполненной во вкусе 1970-х - а потому на словах и в словах. Вместо временных гипсовых монументов и памятников 1920-х воздвигались гораздо более дорогостоящие и грандиозные, но совсем уж «монументальные» образно-символические конструкции из призывов и речей, торжеств, кумача. Юбилей как памятник, эфемерида монументальная, сам - памятник эпохи.

Наконец, третьей формой реализации запрещенной памяти было «ретро». Не пытаясь договориться с теми, кто так плодотворно дискутировал об этом понятии, укажу лишь на социологическую его проекцию. Разумея под «ретро» прежде всего смысловые знаки принадлежности к одновременно «довольно старому» и «безусловно милому», отметим всеобщее приятие этих смыслов и ценностей «милой старины». В этом приятии обществом черточек его собственного прошлого примечательно отсутствие межгрупповой полемики, остроты, пафоса учреждения и становления, разве что маленький упрек самим себе: ну как же мы могли забыть такой милый мотив (взор)! «Ретро» для нас интересно именно тем, что оказалось (в лице стилевых признаков, принадлежащих вещам, декору, шрифтам, музыке, моде и пр.) общепринятым, то есть принятым на уровне общества в целом. Такая способность быть принятым обществом в целом характерна для памятника.

Над этим историческим «вечным покоем», а точнее, где-то за рамками этой картины писалась другая история. Там, за этими рамками, сперва на машинке, а потом в зарубежном издательстве вышел первый сборник «Память». Для нашей нынешней темы наиболее существенным является сам факт использования этого слова для названия сборника. Как и все его содержание, это название было средством борьбы и протеста против такого настоящего, подкрепляемого такой картины прошлого. Заранее обреченный быть под запретом, сборник принял имя, которое было в тот момент острополемичным, политически-скандальным. «Не думайте, что все всё забыли. У нас есть память, и мы можем рассказать о ваших делах то, что вы надеялись спрятать от общества, заставить забыть» - вот вызывающий смысл внешне нейтрального названия немногих выпусков, изданных С. Рогинским при участии Л. Богораз.

Слово «память» благодаря этому новому оттенку полемичности сделалось своего рода экспрессивом. Оно приобрело еще и «общественное звучание», а значит - ценностную и стилевую окраску, и как пароль стало переходить от одних групп к другим.

Памятник

Пути эти шли под спудом, так сказать, «государственных форм воспоминания». Точно так же, от группе к группы, передавалась и идея сохранения прошлого собственными силами, идея охраны памятников и ценностной реабилитации русской старины.

В малоотчетливой форме туристического паломничества на бедный Север (полемически противопоставленный «мещанскому» курортному Югу), в собирании брошенной утвари в разоренных домах и брошенных икон в разоренных церквах (что противополагалось покупке «вещей» или сувениров в магазинах) содержались, как позже выяснится, и смысл, и протест, и потенциал большой силы. Между группой, которая тогда в одиночестве пестовала ценность этой брошенной жизни и этих заброшенных памятников, а также группой, которая читала и поддерживала первое поколение писателей, еще не называвшихся «деревенщиками», но именовавшихся «новомирские авторы», было если не полное, то очень значительное совпадение. Было оно между нами и теми, кто читал и поддерживал тем самым «Память» и другие бесцензурные издания.

Разгром «Нового мира», как впоследствии и многократный разгром бесцензурных изданий, репрессии и высылка их авторско-издательского состава причинили обществу значительный вред. Устранение силы, предлагающей ныне решения для стоящих перед обществом проблем, не ускоряет, как утверждали иные, а замедляет движение общества.

Была частично репрессирована, а главным образом подавлена и заглушена немногочисленная группа, в рамках которой осуществлялась чрезвычайно важная для судеб всего общества работа. Из тех ценностных композиций, о которых говорилось выше, там постепенно выстраивалась новая ценностная программа, новая сумма целей общественного развития.

В большой мере эта работа шла в формах раскрытия и осознания прошлого, введения в оборот утаиваемой истории. О продуктивности такой работы мы можем судить по нашему сегодняшнему дню. Все половодье исторической информации, литературы из столов и с полок и т.п., составляющее актуальное содержание культуры десятков миллионов, которое явилось им сегодня, во всех значимых чертах и структурах заготовлено именно тогда и именно этой группой. Но когда часть намеченного ею начала распространяться по кровеносной системе общества, пригнутая к земле изначальная новомирская интеллигенция была уже не в состоянии обеспечить свойственную ей универсальность и широту подхода, сочетание космополитичности с любовью к отечеству и, наоборот, отказ от сочетания этой любви с ксенофобией и поисками врагов.

Это же надо сказать о движении за охрану памятников. Оно, быть может, стало самой первой формой относительно массового неофициального канала социальной активности. Сейчас, когда так называемых «неформальных» каналов много и немало поводов для их формирования, стоит задуматься над тем, что самое первое сравнительно массовое движение оказалось связанным именно с реставрационно-охранительной деятельностью, с памятниками и памятью. В его рядах тоже немало читателей «Нового мира» (только нынешнего), а также журналов вроде «Нашего современника». Российскому «обществу» с XIX века привычно делиться на придерживающихся казенно-официальной линии и старающихся обособиться от нее, а в другом сечении - на западническо-либеральную и почвенно-охранительную части. Каждый из периодов нашей истории в момент его протекания может быть охарактеризован через ту или иную комбинацию этих наложенных друг на друга разделений. И что самое важное для нас сейчас, каждый период - теперь уже как период или эпизод прошлого истории - также получает свою трактовку с каждой из этих по меньшей мере четырех непременно существующих в обществе позиций. Какая из них в каждом данном случае окажется преобладающей - дело конкретной ситуации, того самого, что называется соотношением сил. Но траектория движения культурных образцов всегда одинакова. Так сказать, «левый нижний» квадрант этой схемы является инноватором и интродуктором. Вводя в обиход и оборот культурные образцы, новые трактовки прошлого, новые определения и новые понятия, например, такие, как «память» (в обсуждавшемся смысле), эта группа обречена встречаться в дальнейшем с этими своими изделиями, претерпевшими весьма значимые трансформации в обиходе и обороте иных групп, иных квадрантов данной схемы. Так произошло со словом «память». Полемический заряд, вложенный в него группой-интродуктором, обеспечил ему запас социальной инерции, чтобы добраться до «противоположного угла» и оказаться в руках группы с ориентациями, противоположными исходной группе. О движении «Память» - в связи с темой памятника - надо сказать, что оно в не меньшей степени обязано своим возникновением перестройке, нежели сохранению отечественной традиции правоконсервативных движений с шовинистической, фундаменталистско-популистской ориентацией. То, что мы называем перестройкой, есть, помимо всего прочего, процесс внезапного, так сказать, осиротения огромных масс людей. Лишившись не только «отца народов», но и уверенности в патерналистской опеке государства, эти люди оказываются или, точнее, начинают ощущать себя заброшенными, покинутыми всеми. В этой ситуации одинаково закономерны попытки найти символических покровителей-защитников в прошлом и противников (надо хоть на что-то опереться!) в настоящем. Фонд прошлого в таком случае формируется достаточно хаотически, по экстенсивному принципу - чем больше, тем лучше. Поэтому годятся одним и тем же потомкам и языческие, и христианские «истоки», а их датировки - «1500-летие», «сто веков» - отвечают одному требованию: подлиннéе и позвучнее. Памятники, каковыми претендуют быть любимые ими картины, населяются, как общежития, всеми подряд. На соседней стене будут и Высоцкий и Сергий Радонежский, портретированные в одной манере, что означает не единство художественной школы, а единство клейма: наше, а не ваше! Претензии, заметим, на, так сказать, временную, а не пространственную экспансию. (Это же, по сути дела, выражено в выборе супостата: он обвинен в безродности, отсутствии корней, прошлого, истории.) Еще одна драма современного российского советского фундаментализма - в невозможности для него окончательно отождествиться либо размежеваться со сталинско-имперским прошлым. Драма - потому что на место национальной истории, традиции, наконец, гордости помещаются соответственно имперская легенда, официоз, спесь. Происходит это полунезаметно, полуненамеренно.

Мемориал

Много писали о том, что памятник на Поклонной горе не удался, ввиду того, что концепция его оказалась прежней - сверхгосударственной. Но не удался и конкурс на новый его вариант, ибо не нашлось возможности выразить противоположную концепцию, сделать этот комплекс выражением не государственных образований, а общества, общественных групп, человеков. Такая неудача не случайна. Осознать себя силой, существующей не по инициативе или распоряжению руководства, свойственно пока еще очень немногим группам. Одной из этих немногих групп является общественная организация «Мемориал». Изложенное выше послужит историческим и социальным фоном для оценки идеи памятника, предложенного «Мемориалом». Разумеется, важнейшей содержательной основной этой идеи и важнейшим содержанием деятельности группы, движения, общества «Мемориал» является переживание нашей страной последствий политических репрессий. Но эта сторона дела, как наиболее очевидная и обсужденная, мной будет затронута в наименьшей степени. Выйдя к общественности со своим предложением, общество «Мемориал» вмешалось в те великие битвы за настоящее, которые ведутся у нас сейчас на арене прошлого. Группы и общественные силы, официальные исторические учреждения и неформальные объединения наперебой предлагают обществу свои трактовки прошлого. Одни и те же действия и деятели получают предельно различающиеся оценки. Герой для одних - преступник для других, что одни зовут гордостью, то другие именуют позором. О чем эти молчат, те кричат. Наша история, так уж вышло, полна грандиозных трагедий. Ввиду этого история полна «материала» для строительства своих позиций - кому бы это ни понадобилось. До недавнего времени все наши общественные движения и строили свои позиции почти исключительно из исторического материала. К моменту, когда актуалии займут место исторических символов, мы надеемся, сталкивающиеся общественные силы уже обретут кое-какой опыт политического взаимодействия, научатся иным принципам, нежели принципы гражданской войны: «или мы их, или они нас». Предложение общества «Мемориал» содержит потенцию такого перехода. Но это пока плохо понято как его сторонниками, так и его оппонентами. Позиция оппонентов проста: «Они хотят нам мстить, они хотят устроить Нюрнбергский процесс». С этим согласны многие. Мемориал (или памятник) для них -- пластическое выражение торжества некогда попранных и казненных над своими палачами. Дискуссии показывают, что значительное число людей сегодня готово к такой «простой» процедуре переворачивания отношений. Но одновременно развиваются, нарастая, и иные настроения. Так, двадцать лет назад только единицы вроде А. Галича указывали, что не всегда различишь палача и жертву (хоть не путали, как относиться к тому и другому!). Теперь о кровавом замесе, в котором жертвы с палачами не раз менялись местами, начинают говорить многие. Словом, простая трактовка «памятник жертвам» уже не всех устраивает. (Что одновременно означает, что многих именно она бы устроила: реабилитировали, отпели, отметили обелиском и хватит, других дел полно.) Более тонкая и сложная идея спасти от забвения всех, кто репрессирован, не спрашивая, хорош ли был он при жизни и не было ли на его руках крови, с трудом принимается в нашем нетолерантном обществе, привыкшем считать, что если виноват хоть в чем-то человек, любое наказание оправдано, даже казнь. Поэтому честь памяти потомков, собственная могила и надпись какому-нибудь начполитотдела или оперуполномоченному, делавшим без трепета свои черные дела и потом принявшим смерть от таких же, многие считают, не полагается. Идея, противостоящая первой, - тоже утверждает не всепрощение, не «смерть всех уравняла», не «теперь кто разберет». Идея - всех считать людьми, всех помнить и обо всех знать. Для того, кроме кладбища или мавзолея, мемориал предполагает архивы и читальные залы, исследовательский центр и накопители сведений, в том числе - мемуаров, воспоминаний, устных преданий. Почему именно эта идея встречает наименьшее понимание и наибольшее сопротивление? Потому, что именно она представляет самую сильную противоположность основам, на которых зиждилась практика репрессий. А именно: принципы научного исследования, организации непредвзятого изучения истории в документах и свидетельствах, принципы всеобщего и равного доступа к этим материалам суть самая сильная противоположность тоталитарно-бюрократической организации, с ее смесью дезинформации и секретности, демагогии и насилия. Мера сопротивления именно этим предложениям «Мемориала» и показывает меру сохранности иной системы. А степень готовности принять предложения о символическом увековечении в граните или бронзе «памяти жертв репрессий сталинизма» говорит о мере его приспосабливаемости. Прошлое наше, наша история -- это то, что воспалено. Мы лихорадочно стараемся сейчас как можно больше вспомнить, плохо замечая, что склонны поэтому же и старательно забывать, что называется, «вычеркивать из памяти». Эпопеи с переименованиями, снятием мемориальных досок, попытками перезахоронения праха в менее почетном месте, кажется нам, не следует приветствовать. Общество, превратившее свержение вчерашних идолов в регулярную процедуру, рискует не сохранить силы для более существенных дел. Идеи общества «Мемориал» хороши тем, что далеко выходят за пределы не только проблемы памятника, но и проблем памяти. Не стесненное запретами изучение не только прошлого, но и настоящего, всеобщий доступ к любой информации, общественные, а не ведомственные основы гражданского устроения - эти принципы, предложенные «Мемориалом», годятся для многих дел, относящихся не только к истории, но и к современности, которая начинает нас интересовать все больше и больше. Остается оценить, каковы перспективы реализаций на практике подобных идей, а более узко - каковы перспективы реализации проектов мемориала. Мы уже говорили, что наиболее значительные из активно действующих сейчас общественных сил согласятся на символическое утверждение (в виде некоего пластического объекта, сооружения) того, что настали новые времена, что репрессии эпохи сталинизма осуждаются. Для такого монумента найдутся не только материальные, но и художественные средства. Наверное, такой памятник скоро появится, и, быть может, таких будет несколько, много, наподобие памятников павшим в войне. Перспективы появления мемориала в более развернутом, с точки зрения идеологической программы, виде - дело будущего. Неудачи с памятником Победы или отсутствие памятника погибшим в Афганистане говорят о том, что памятник, как и праздник, может появиться только тогда, когда борьба групп в обществе вокруг тех или иных ценностей будет завершена неким определенным образом - победой какой-то стороны или устойчивым компромиссом. Лишь с образованием такой новой общественной ситуации возникнут и политические условия, и возможности общепринимаемого художественного языка, на котором будет высказано торжество неких ценностей. До такого состояния нашему обществу еще предстоит сделать несколько существенных шагов.

Редакция

Электронная почта: polit@polit.ru
VK.com Twitter Telegram YouTube Яндекс.Дзен Одноклассники
Свидетельство о регистрации средства массовой информации
Эл. № 77-8425 от 1 декабря 2003 года. Выдано министерством
Российской Федерации по делам печати, телерадиовещания и
средств массовой информации. Выходит с 21 февраля 1998 года.
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит.ру обязательна.
При перепечатке в Интернете обязательна гиперссылка polit.ru.
Все права защищены и охраняются законом.
© Полит.ру, 1998–2024.