Адрес: https://polit.ru/article/2003/03/08/609910/


08 марта 2003, 13:00

Всех поименно? Не стоит

Через две недели в Чехии будут опубликованы списки агентов секретной полиции. При этом не будет указано, что именно делали люди, чьи имена попали в эти документы. О том, может ли нечто подобное произойти в России, говорить не приходится. Во-первых, согласно принятому в 1992 году закону, имена людей, сотрудничающих или когда-то сотрудничавших со спецслужбами, являются государственной тайной. Во-вторых, это противоречило бы здравому смыслу и общественному мнению: в стране, избравшей президента из числа кадровых сотрудников КГБ. На подобные действия нет ни общественного, ни государственного заказа. И не должно быть, причем совсем по другим причинам. Так считает председатель правления общества «Мемориал» Арсений Рогинский. Интервью взяла Маша Гессен.

Итак, у нас это невозможно?

Есть норма в законодательстве, но ведь можно считать, что эта законодательная норма — глупость, и поговорить об этом в общем смысле. Предание гласности имен агентов — это часть общего процесса люстрации. Это когда предаются гласности имена каких-то людей, и эти люди подвергаются какой-то временной, как правило, дискриминации со стороны государства за некоторые свои прошлые деяния. Например, им запрещают в течение нескольких лет занимать какие-то должности в госструктурах. Но тайные агенты — это последнее дело во всей этой истории. Когда в Чехии принимался закон о люстрации, то в первую очередь шла речь о партийных функционерах и о сотрудниках органов безопасности. В России почему-то, когда в начале 90-х шла общественная полемика на эту тему, телегу и лошадь поменяли местами. Никогда не говорили всерьез о сотрудниках органов безопасности, никогда всерьез не говорили о партийных функционерах. А это гораздо важнее! Если мы будем говорить об иерархии вины, то надо понимать, что источник репрессивной политики — партия, исполнитель этой репрессивной политики — органы безопасности, а одно из орудий органов безопасности — вот эти самые агенты, пресловутые.

Я бы еще добавил, что это получалось или может получиться только в тех странах, где зло воспринимается как пришедшее снаружи, то есть это совершенно нормально для Чехии, да и для других восточноевропейских стран. По тамошней концепции, все зло пришло и управлялось из Москвы. А собственные партийцы, гэбисты, агенты — орудие. Вот они были виноваты, что согласились стать этим самым орудием, — на пять лет им запрещено занимать какие-то должности. Отбыли, так сказать, свою вину, а теперь вот оно — национальное согласие. Но мы-то сами испекли свой коржик под названием советский режим.

Почему правозащитники в принципе везде против люстрации?

Потому что это преследование людей по групповому принципу. Вас преследуют не за какое-то ваше конкретное деяние, а за то, что вы были партийным чиновником или, например, работали в органах. Это преследование по анкетному признаку.

Но если речь о стукачах? Их преследуют за то, что они совершили одно определенное действие.

Неправда. Вы преследуете человека за сам тот факт, что он был агентом. Что он дал в некоторую минуту расписку, что он будет сотрудничать с органами безопасности. Принес ли этот человек кому-то какой-то вред, вправе установить только суд. А вы производите некоторые действия по анкетному признаку. Вообще говоря, это абсолютно сталинский сюжет. Взяли и всех, кто родился в Польше до такого-то года, арестовали. Или тех, кто был в первую мировую в немецком плену.

Встает ведь еще и вопрос о надежности архивной информации?

Надо сначала решить, на основании чего вы считаете человека агентом. Если вы решили, что вы строите это на основании, например, личного дела агента или там рабочего дела агентов (это два вида документов), то я должен сказать, что огромное количество таких дел было уничтожено. Во многих местах и картотек даже не осталось. Значит заведомо какие-то случайные люди у вас здесь выскочат, а какие-то — нет. Да и несерьезно это — на картотеках основываться. Можно пытаться составлять списки на основании каких-то отчетов, но упоминание в отчетах всегда есть вещь бесконечно сомнительная. Людей заставляли быть агентами под чудовищным прессом, принуждением и шантажом. Люди зачастую давали согласие стать агентами ГБ, а потом любыми путями, начиная с того, что объявляли себя больными туберкулезом, да хоть чумой, — до просто увиливания, уклонения, переезда в другие области, избегали общения с сотрудниками органов. Они, может, никогда никаких материалов не давали, но в каких-то документах они запечатлены как агенты. Через какое-то время их исключали из списков агентуры. Представьте себе, что вы встретили упоминание в каком-то отчете, в какой-то докладной записке , что такой-то завербован, а через два года в совершенно другом документе, который, может, вам в руки никогда не попадется — там будет сказано, что человек был исключен как балласт, потому что он не давал материалов ни на кого и всячески избегал общения.

Отсутствие документов — раз, а два — неумение документы эти правильно прочитать, перевести их на нормальный человеческий язык с того специального канцелярского языка, на котором они написаны. Да и прямого вранья в этих документах — тьма. Потому что в иные годы в агенты записывали, чтоб сдать план. В сороковых было много таких сюжетов. В каких-то бумагах человек числится как агент, а он ни расписку не давал, ни псевдонима не получил. И недостаточно документов, и лживы они часто. Каждый случай должен быть рассмотрен в отдельности. Без нормального последовательного и системного анализа документов вообще ни о какой публикации имен не может быть речи.

Сейчас в нынешних публикациях часто появляется: агент такой-то, люди это выхватывают. Вроде в основе документ из архивов КГБ или из партийных, или еще из каких-то. Но в документах этих — хаос, каша и много разной неправды. Каждый такой случай должен быть проверен. Заключение по каждому такому человеку не может давать историк или, например, журналист. Может давать только суд или какая-то специальная государственная комиссия, уполномоченная, но все-таки лучше суд.


Если не ошибаюсь, в Польше была попытка, которая была абортирована после того, как выяснилось, что Лех Валенса был в этих списках.

Про Польшу точно не знаю. Но в Чехии они уже 10 лет это делают последовательно, было много скандалов, много трагедий. Но они сразу же сделали первых два шага насчет партийных функционеров и сотрудников безопасности. Мало их наказали или не мало — это их дело, известно, что многие в бизнесе устроились совсем неплохо. Но это по крайней мере логично, что они как-то разбираются и с третьей категорией.

В Германии вроде еще публиковались списки.

В Германии, например, в начале 90-х уволили всех школьных учителей-агентов Штази. Они все методично проверили и решили, что если человек работает в бизнесе, то — черт с ним, но в школе никакой агент работать не может. Это тоже была трагедия для немецкой школы, потому что целый ряд людей там не могли занимать должность, если они не соглашались становиться агентами. Но так уж они решили. А у нас, между прочим, с какого-то года людей, занимавших выборные должности, запрещено было вербовать.

То есть секретари райкомов чисты.

При том, что они по должности сотрудничали, то есть делали то, что другие делали под шантажом, под принуждением.

Вы много работали в архивах КГБ в начале 90-х и сами вынуждены были решать, что публиковать, что нет.

Да я и не публиковал-то никогда никаких таких сюжетов. Но, конечно, мучений разных было много. Я открываю некоторое дело. Там говорится, что один деятель культуры, которым я всегда восхищался, завербован. И я живу под настроением этого ужаса, потому что мне и в страшном сне не могло привидеться такое. И совершенно случайно через большое количество дней в папке за другой год, в папке касающейся не Москвы, а эвакуации, нахожу раздраженный рапорт: потому что этот человек был вроде агентом, к нему обратились, а выяснилось, что он ни в Москве, ни здесь, в эвакуации, не желает общаться. И посылает всех к чертям собачьим. Да вдобавок и громко рассказывает окружающим, что к нему пристают с расспросами про них. И тогда его исключают из списков агентов, как непригодный для тайной деятельности элемент. А представьте себе, что мне бы не встретилась эта вторая бумажка? Я бы всю жизнь думал, что этот человек — злодей, а он никогда ничего дурного не сделал. Точно то же и с одним ученым, крупным физиком. Приходит из лагеря документ: он отказался сотрудничать и утверждает, что и на воле всегда отказывался. Так они просят подтверждения, что он действительно когда-то сотрудничал. И этой мерзости и пакости будет тысячи. Правду мы бы нашли только в так называемых рабочих делах агентов, где есть собственноручные какие-то их материалы. Но дел нету.

Или вот рядом с Анной Андреевной Ахматовой существовала некоторая дама, литератор. Она была агентом, и я встречал цитаты из ее сообщений. И видно из этих цитат, что эта дама только и делала, что по-своему спасала Ахматову. Якобы Ахматова все время и Сталина хвалит, и всю советскую жизнь. Но при этом я же не знаю, что она писала про других людей. А может, она только в связи с Ахматовой привлекалась как агент, тоже ведь не знаю! Но было очевидно, что ни одного дурного слова в 1946-47 годах, когда довольно интенсивно следили за Ахматовой, она не сказала.

Это смотря что понимать под дурным словом .

Ну да, дурного слова, с точки зрения привлечения Ахматовой как шпиона иностранного государства или там антисоветчика. Она писала, что это очень советский, патриотично настроенный человек. Генерал Калугин, а он читал подлинные дела разработки Ахматовой, говорил, что она была окружена агентами-женщинами, которые на нее постоянно доносили. Но мне кажется, что он эти документы глубоко не прочел, не вдумывался в это. Вот в чем дело. И жизнь-то была тяжелейшей, и мало ли каким образом людей принуждали — под угрозой ареста детей, родителей, мужей, Бог его знает, что там было. Люди выкручивались, это была трагедия, и самоубийства бывали у этих несчастных, и всякое — а превращать ее сейчас в списки, на невнятную потребу, да к тому же не тронув тех, на ком главная ответственность, мне представляется бредом. Конечно, я не защищаю и не оправдываю тех негодяев, кто истово доносил, кто хоть из трусости, хоть из идейности людей в лагеря и на смерть отправлял, да и просто людям гадил. И не говорю, что об этом надо забыть и помалкивать. Я все об одном: с каждым отдельным случаем надо разбираться отдельно. И через суд.